Показалось, что в таком виде он более чутко реагировал на прикосновения. И было ли дело в личине или другом настроении, или в понимании, чего от неё можно ждать, но сегодня Серафим давал ей больше свободы, позволяя если не вести в этом танце, то как минимум допуская больше вольностей.
И Ева так увлеклась проверкой своей теории и вообще — им, что очень нескоро вспомнила, что пришла не просто так. То есть и за этим тоже, но ведь не только! Правда, прижимаясь к боку мужчины на смятой постели, заговорила она не о том, а о более насущном.
— Неужели ты никогда не пробовал заниматься сексом в таком виде? Мне кажется, не так трудно найти женщину, согласную на эксперимент.
Он неопределённо дёрнул плечом, потом открыл глаза. Медленно моргнул, глядя в потолок.
— Обычно до такой степени откровенности у меня с женщинами не доходит. — Серафим усмехнулся. — Тебе это должно быть знакомо.
— Ну… да, — вздохнула она и со смешком добавила: — И больше одного раза за свидание — тоже новый опыт. Ну и как тебе разница? Как приятнее?
— Без личины, — спокойно подтвердил он, перевёл на неё взгляд — как показалось, задумчивый. — Интересно. Ты в браслете, но твоей реакции на меня это не изменяет. И реагируешь ты не как пиявка. Может, расскажешь, что с тобой такое?
— Зачем? — она неопределённо повела плечом. — Нет, спасибо, вынуждена отказаться. И вообще у тебя там срочная работа, нет?
Он усмехнулся её топорной попытке уйти от разговора, повернул голову, чтобы бросить взгляд на стол. Но встать не попытался.
— Подождёт. Ты действительно о чём-то хотела поговорить?
— В общем да, — рассеянно проговорила она, погладила его по груди. — Ты ведь можешь вести себя нормально, почему иногда ведёшь как полный засранец?
— Ты с этим вопросом пришла? — усмехнулся он.
— Нет, это просто к слову пришлось, пока я формулирую мысль.
— Интересное у тебя «к слову». А веду я себя так, как хочется в конкретный момент. Сейчас мне нравится вот так лежать, непривычное ощущение. Не хочется вставать, поэтому я не против поговорить. Ну так что?
— Я заметила одну странность здесь, в ГГОУ, и просто не знаю, с кем можно её обсудить. Я почти никого здесь не знаю, а те коллеги, с которыми познакомилась… Странность именно в них.
— О чём ты? — он задумчиво нахмурился, явно подобравшись и восприняв её слова всерьёз, и это несколько приободрило.
— Среди преподавателей какой-то необъяснимый раскол. Потусторонники считают себя элитой, а всех остальных — людьми второго сорта.
— Среди студентов та же история, — заметил Серафим.
— Откуда ты знаешь? — удивилась она.
— Поговорил кое с кем. Неважно. И что ты по этому поводу думаешь?
— Я так растеряна, что не знаю, как на это реагировать и как с этим быть. Говорят, рыба гниёт с головы, то есть студенты наверняка перенимают отношение преподавателей, а те… Не представляю. Они вроде бы нормальные, приятные даже люди, как они могут всерьёз вот такое предполагать? Почему?! Понимаю ещё задаваться умениями, но тип дара?! И ладно бы это были плетельщики, они объективно самые могущественные среди чародеев, а так… Я сказала что-то необычное?
— Не то чтобы, — пробормотал он. — Просто у меня появились новые вопросы к твоему прошлому.
— Ты со мной не согласен? — нахмурилась она.
— В ключевом — согласен. Просто ничего принципиально нового в их поведении нет. Это распространённый людской порок и людская страсть: считать себя исключительным. Но действительно одному быть исключительным чертовски сложно — либо к этому приходится прилагать слишком много усилий, либо это доставляет куда больше неприятностей, чем удовольствия, — поэтому людям проще считать исключительной некую группу, к которой они принадлежат, а остальных — автоматически низшими и худшими. Неужели ты с таким не сталкивалась? Во время учёбы, например. Да и в истории. Сословное деление.
— В моём детстве были другие проблемы, — вздохнула Ева. — И всё равно… По типу дара?!
— Цвет кожи, место рождения, приставка к фамилии… Да и по дару тоже были попытки, и до сих пор бывают. Обычно, ты права, этим грешат плетельщики, а тут… из-за Котла они с цепи сорвались, что ли?
— Ты здесь для того, чтобы с этим разобраться? — уточнила она.
Серафим задумчиво качнул головой, потом всё-таки добавил вслух:
— Нет, я по другому поводу. Но и с этим тоже надо будет решать. Потом, после.
— После проверки? — не удержалась Ева от проявления любопытства.
— Проверки, да, — со смешком согласился он.
— То есть к ректору мне с этим вопросом не ходить? — уточнила Ева с облегчением и пояснила: — Я думала рассказать всё секретарю или даже ему самому, потому что непонятно, что с этим делать.
— Не ходи, ректор… В общем, он в этом не поможет, даже если захочет. И ты не лезь. А лучше подыграй им.
— Зачем? Нет, я понимаю, зачем это мне, потому что работу терять не хочется. А тебе зачем?
— Ну я же обещал придумать, как тебя использовать, — усмехнулся он. — Вот и занимаюсь. Мне-то в то общество не вписаться, а ты уже своя.
— Ты и не попытался, — отмахнулась Ева и всё-таки заставила себя сесть. Слишком уютно было лежать под боком у Серафима и болтать с ним обо всём подряд, так и доболтаться можно было до чего-нибудь лишнего. — Поверь мне, люди начнут гораздо лучше к тебе относиться, если станешь вести себя не так, как хочется, а так, как надо.
— Много чести, — хмыкнул он и тоже сел, провожая женщину взглядом. Она не стеснялась наготы, даже наоборот, красовалась, пока собирала свою одежду, так чего бы не полюбоваться?
— Тоже упиваешься своей исключительностью? Помоги, — она повернулась спиной к сидящему на краю постели мужчине, прося застегнуть бельё, и в этой малости Серафим отказывать не стал, хотя с его когтями это было трудно, и по спине он её всё-таки царапнул. — Ай! Ты подпиливать их не пробовал?
— Извини. Не помогает, они слишком быстро отрастают, — поморщился он, бросив недовольный взгляд на собственные пальцы. — А про исключительность… В отличие от потусторонников, я действительно уникален. И никакого удовольствия это не доставляет.
— Я кстати знаю, кого ты мне напоминаешь, — со смешком припомнила Ева, с подозрением оглядывая и застёгивая блузку, но та от когтей любовника не пострадала. — Кощея Бессмертного.
— И ты туда же! — Дрянин явно не удивился.
— А что, у меня есть единомышленники? — развеселилась она.
— Рано или поздно к этой мысли приходят все, — со вздохом признался он и тоже нехотя встал с постели. Присев на корточки, аккуратно закопался в лежащую на полу рубашку и нашёл в складках артефакт с оборванной цепочкой. Поднялся, держа в одной руке рубашку, в другой — цепочку. — Это логично, потому что я уже точно не человек, а если не человек — то переродец, а если переродец — то должен быть прототип, потому что иначе не бывает.
Он смерил задумчивым взглядом Еву, которая оправляла юбку перед зеркалом на внутренней стороне дверцы шкафа, бросил рубашку на спинку стула, артефакт — на стол, и шагнул к женщине.
— Ты чего? — она закрыла шкаф и обернулась.
Серафим неопределённо дёрнул щекой, подцепил её костяшкой указательного пальца за подбородок — аккуратно, даже нежно, — и мягко поцеловал.
— Спасибо. Я оценил.
— Кощея? — удивлённо приподняла она брови, провожая взглядом мужчину, который подобрал с пола оставшиеся вещи и быстро оделся. Потом достал что-то из ящика стола и молча протянул ей. Это оказались потерянные шпильки.
— Готовность общаться без личины, — спокойно ответил он и с ключом шагнул к двери.
— Неужели такая серьёзная разница? — улыбнулась Ева.
— Даже не представляешь, насколько. — Ответная улыбка вышла кривоватой, но развить тему женщина не успела. Выглянув в коридор, Серафим коротко сообщил: — Чисто.
— Ты бы не делал так без артефакта. Вдруг кто увидит! — рассмеялась она. Проходя мимо, приподнялась на носочки, чмокнула его в щёку. — Спокойной ночи.
К себе в комнату Ева возвращалась в приподнятом настроении, чувствуя, что не зря сходила. Дрянин, конечно, тяжёлый и местами неприятный тип, но ей с ним, как говорится, детей не крестить, а в постели он чертовски хорош. И кое в чём действительно прав: это было непривычное, но приятное ощущение — уходить не от едва дышащего бессознательного тела, а от живого мужчины. Лежать с ним, разговаривать, обмениваясь ленивыми прикосновениями после вспышки страсти… Настолько приятно, что затягивает.
С мужем поначалу было хорошо. Может быть, потому, что она его любила, и он её, по-своему, тоже. Потом… Потом ему стало не до неё, чувства кончились, а то, что осталось, не стоило доброго слова. И если сравнивать — пожалуй, сейчас с Серафимом были самые честные отношения за всю её жизнь.
Не нелепая и неубедительная игра в идеальную семью с мужем, не знакомство на одну ночь, когда любовники не помнили имён друг друга. Просто секс — и никакого притворства. Она знает, что он подозревает её в преступлении, ждёт подвоха и легко может сдать полиции. Он знает — наверняка знает, не дурак же, — что ей нужна постель и, может быть, его расположение, чтобы избавиться от браслета. И никаких чувств, кроме взаимных подозрений и примитивного, но оттого не менее желанного удовольствия.
Пара дней до первого сентября и традиционного начала занятий прошла бойко, суетно и, кроме хлопот, ничего толком не принесла. Серафим не сидел без дела и не то чтобы совсем не преуспел, за это время через него прошла масса информации прошлого и настоящего, и вся она была полезна, в том числе и в расследовании, но по ощущениям — не приблизила к разгадке ни на волос. Обманчивое ощущение, он и не думал, что удастся размотать эту историю за вечерок, но всё равно отсутствие значимых результатов раздражало.
И даже не столько оно, сколько необходимость куда-то в этом потоке приткнуть студентов и лекции. Дрянин до сих пор не мог поверить, что действительно на это согласился и очень скоро ему придётся вести занятия, но всё равно привычно впрягся в незнакомое дело. Есть приказ и необходимость? Значит, надо выполнять и делать если не идеально, потому что в идеалы он не верил, то уж точно — так, чтобы нормально работало.
Да и основное дело двигалось. Медленно, но двигалось. Теоретики подтвердили его предположения документально и заявили, что серьёзный ритуал с человеческой жертвой может потянуть только опытный специалист, и сейчас список людей, которым подобное по силам, насчитывал чуть больше сорока имён, при этом ни одного человека из вспомогательных служб туда не попало, зато затесалась пара одарённых старшекурсников. Ещё трое выпустились в этом году, и их взяли под пригляд по месту жительства.
К сожалению, никаких зацепок в материалах дел не нашлось. Возможно, Серафим просто пока не понимал, куда нужно смотреть. Он изучил документы уже от и до, многое запомнил и начал уверенно ориентироваться, но ничего интересного в бесчисленные протоколы не попало. Даже в те, которые были составлены людьми чрезвычайно дотошными и аккуратными, пара дел оказались именно такими. Оставалось смириться, что в этом направлении копать бессмысленно.
Какую-то информацию мог бы дать допрос парня, признавшегося в одном из преступлений, но он ушёл от разговора самым надёжным способом: почти сразу после вынесения приговора покончил с собой. Судя по тому, что собрали люди Ланге, он почти наверняка был нездоров на голову, что не догадались проверить сразу: повода не было. Но теперь выяснилось, что в семье мелькали случаи наследственного психического заболевания, которое вполне могло дебютировать на почве нервного потрясения от гибели любимой девушки.
Было бы нелишним ещё раз поговорить с друзьями и знакомыми пропавших студентов, но браться за это Серафим не спешил. Слишком велик риск привлечь внимание, а шанс услышать что-то новое — мизерный. Поэтому в план расследования он эти разговоры записал, перечислил имена студентов, но отложил. Кое-что — для передачи другим членам следственной группы, кое-что — на потом, на крайний случай.
Большая всеобщая суета стопорила расспросы, знакомства и попытки лично взглянуть на вероятных злодеев в неформальной обстановке. Все благие начинания разбивались о подготовку к новому учебному году, и Серафим ловил себя на противоречивых мыслях, что преподавать не хочется, но хочется уже, чтобы этот год начался и Котёл прихлопнули «крышкой».
Очередной звонок «с большой земли» застал Дрянина за новой попыткой сжиться с учебным планом. Ответил он не глядя, этот контакт знало слишком мало людей, чтобы перебирать.
— Сеф, я наконец разобрался в твоей рыжей красотке! — с ходу заговорил Макс, игнорируя приветствие — они за сегодня созванивались уже трижды. — Ты там сидишь? Лучше сядь, потому что…
— Давай без драмы, — оборвал его Дрянин. — Знаешь же, я терпеть не могу.
— А что ты любишь вообще? — философски хмыкнули на той стороне.
— Тишину, — угрюмо бросил Серафим. — Что у тебя?
— Ты помнишь профессора Градина?
— Моя жизнь долгая и насыщенная, но даже мне сложно забыть одну из пяти в новейшей истории казней через сожжение, при которой довелось присутствовать лично. При чём тут он?
— При всём. Она его дочь и, более того, жена его лучшего ученика, Ямнова. То есть вдова уже. Умеешь ты выбирать интересных женщин, а!
— И почему она на свободе? — задумчиво спросил Серафим.
— В каком смысле?
— Ты хочешь, чтобы я поверил, будто собственную дочь, одарённую по нужному профилю, отец не натаскивал?
— Судя по сданным экстерном экзаменам за университетский курс, натаскивал отлично. Дочь просто оказалась не замазана ни в чём серьёзном. Я поворошил наших, поговорил со следователем, глянул дело — она активно сотрудничала со следствием и здорово помогла, кое-какие эпизоды удалось доказать только благодаря ей, так что прошла краешком и прокуратура вопросов к ней не имеет. Так что она не в бегах или что-то вроде. Забавное совпадение, кстати: профессор Градин начинал учёбу у вас там, в ГГОУ.
— Проверь, контактировала ли она с кем-то из университета за эти годы, — попросил Дрянин.
— Ты думаешь, она причастна? — в голосе прозвучало сомнение.
— А ты веришь, что тут пропадают люди, предполагается проведение ритуала, и вдруг сюда совершенно случайно приезжает дочка Градина? Я точно помню, что нашли тогда далеко не все записи. Списывали на пожар, но чёрт знает, что и сколько там на самом деле сгорело. И деньги тоже пропали. Немалые.
— Да, только я напоминаю, её тщательно проверяли, перетряхнули от и до. А у Градина куча знакомств по всему миру и пара учеников где-то затерялась, из тихих. Их не особо искали. По трупам виновных казнили, а кто на подхвате был, помоложе, до сих пор, конечно, в розыске, но землю ради них не рыли. Лабораторные журналы Градина тоже нигде не всплывали, они на особом контроле и уж где-то информация да просочилась бы, начни их кто-то искать или пристраивать. Так что не обижай там рыжую, вряд ли она виновата.
— Разберусь, — не поддался убеждению Серафим. — Больше по ней ничего интересного нет? Особенно по вопросам её сил и здоровья.
— А что тебе до её здоровья? Жениться собрался, хочешь проверить? — рассмеялся Макс. — Наследственность там хорошая. Градин хоть и урод моральный, но был гений, да и она явно не дура. Дети будут хорошие! И, наверное…
И Ева так увлеклась проверкой своей теории и вообще — им, что очень нескоро вспомнила, что пришла не просто так. То есть и за этим тоже, но ведь не только! Правда, прижимаясь к боку мужчины на смятой постели, заговорила она не о том, а о более насущном.
— Неужели ты никогда не пробовал заниматься сексом в таком виде? Мне кажется, не так трудно найти женщину, согласную на эксперимент.
Он неопределённо дёрнул плечом, потом открыл глаза. Медленно моргнул, глядя в потолок.
— Обычно до такой степени откровенности у меня с женщинами не доходит. — Серафим усмехнулся. — Тебе это должно быть знакомо.
— Ну… да, — вздохнула она и со смешком добавила: — И больше одного раза за свидание — тоже новый опыт. Ну и как тебе разница? Как приятнее?
— Без личины, — спокойно подтвердил он, перевёл на неё взгляд — как показалось, задумчивый. — Интересно. Ты в браслете, но твоей реакции на меня это не изменяет. И реагируешь ты не как пиявка. Может, расскажешь, что с тобой такое?
— Зачем? — она неопределённо повела плечом. — Нет, спасибо, вынуждена отказаться. И вообще у тебя там срочная работа, нет?
Он усмехнулся её топорной попытке уйти от разговора, повернул голову, чтобы бросить взгляд на стол. Но встать не попытался.
— Подождёт. Ты действительно о чём-то хотела поговорить?
— В общем да, — рассеянно проговорила она, погладила его по груди. — Ты ведь можешь вести себя нормально, почему иногда ведёшь как полный засранец?
— Ты с этим вопросом пришла? — усмехнулся он.
— Нет, это просто к слову пришлось, пока я формулирую мысль.
— Интересное у тебя «к слову». А веду я себя так, как хочется в конкретный момент. Сейчас мне нравится вот так лежать, непривычное ощущение. Не хочется вставать, поэтому я не против поговорить. Ну так что?
— Я заметила одну странность здесь, в ГГОУ, и просто не знаю, с кем можно её обсудить. Я почти никого здесь не знаю, а те коллеги, с которыми познакомилась… Странность именно в них.
— О чём ты? — он задумчиво нахмурился, явно подобравшись и восприняв её слова всерьёз, и это несколько приободрило.
— Среди преподавателей какой-то необъяснимый раскол. Потусторонники считают себя элитой, а всех остальных — людьми второго сорта.
— Среди студентов та же история, — заметил Серафим.
— Откуда ты знаешь? — удивилась она.
— Поговорил кое с кем. Неважно. И что ты по этому поводу думаешь?
— Я так растеряна, что не знаю, как на это реагировать и как с этим быть. Говорят, рыба гниёт с головы, то есть студенты наверняка перенимают отношение преподавателей, а те… Не представляю. Они вроде бы нормальные, приятные даже люди, как они могут всерьёз вот такое предполагать? Почему?! Понимаю ещё задаваться умениями, но тип дара?! И ладно бы это были плетельщики, они объективно самые могущественные среди чародеев, а так… Я сказала что-то необычное?
— Не то чтобы, — пробормотал он. — Просто у меня появились новые вопросы к твоему прошлому.
— Ты со мной не согласен? — нахмурилась она.
— В ключевом — согласен. Просто ничего принципиально нового в их поведении нет. Это распространённый людской порок и людская страсть: считать себя исключительным. Но действительно одному быть исключительным чертовски сложно — либо к этому приходится прилагать слишком много усилий, либо это доставляет куда больше неприятностей, чем удовольствия, — поэтому людям проще считать исключительной некую группу, к которой они принадлежат, а остальных — автоматически низшими и худшими. Неужели ты с таким не сталкивалась? Во время учёбы, например. Да и в истории. Сословное деление.
— В моём детстве были другие проблемы, — вздохнула Ева. — И всё равно… По типу дара?!
— Цвет кожи, место рождения, приставка к фамилии… Да и по дару тоже были попытки, и до сих пор бывают. Обычно, ты права, этим грешат плетельщики, а тут… из-за Котла они с цепи сорвались, что ли?
— Ты здесь для того, чтобы с этим разобраться? — уточнила она.
Серафим задумчиво качнул головой, потом всё-таки добавил вслух:
— Нет, я по другому поводу. Но и с этим тоже надо будет решать. Потом, после.
— После проверки? — не удержалась Ева от проявления любопытства.
— Проверки, да, — со смешком согласился он.
— То есть к ректору мне с этим вопросом не ходить? — уточнила Ева с облегчением и пояснила: — Я думала рассказать всё секретарю или даже ему самому, потому что непонятно, что с этим делать.
— Не ходи, ректор… В общем, он в этом не поможет, даже если захочет. И ты не лезь. А лучше подыграй им.
— Зачем? Нет, я понимаю, зачем это мне, потому что работу терять не хочется. А тебе зачем?
— Ну я же обещал придумать, как тебя использовать, — усмехнулся он. — Вот и занимаюсь. Мне-то в то общество не вписаться, а ты уже своя.
— Ты и не попытался, — отмахнулась Ева и всё-таки заставила себя сесть. Слишком уютно было лежать под боком у Серафима и болтать с ним обо всём подряд, так и доболтаться можно было до чего-нибудь лишнего. — Поверь мне, люди начнут гораздо лучше к тебе относиться, если станешь вести себя не так, как хочется, а так, как надо.
— Много чести, — хмыкнул он и тоже сел, провожая женщину взглядом. Она не стеснялась наготы, даже наоборот, красовалась, пока собирала свою одежду, так чего бы не полюбоваться?
— Тоже упиваешься своей исключительностью? Помоги, — она повернулась спиной к сидящему на краю постели мужчине, прося застегнуть бельё, и в этой малости Серафим отказывать не стал, хотя с его когтями это было трудно, и по спине он её всё-таки царапнул. — Ай! Ты подпиливать их не пробовал?
— Извини. Не помогает, они слишком быстро отрастают, — поморщился он, бросив недовольный взгляд на собственные пальцы. — А про исключительность… В отличие от потусторонников, я действительно уникален. И никакого удовольствия это не доставляет.
— Я кстати знаю, кого ты мне напоминаешь, — со смешком припомнила Ева, с подозрением оглядывая и застёгивая блузку, но та от когтей любовника не пострадала. — Кощея Бессмертного.
— И ты туда же! — Дрянин явно не удивился.
— А что, у меня есть единомышленники? — развеселилась она.
— Рано или поздно к этой мысли приходят все, — со вздохом признался он и тоже нехотя встал с постели. Присев на корточки, аккуратно закопался в лежащую на полу рубашку и нашёл в складках артефакт с оборванной цепочкой. Поднялся, держа в одной руке рубашку, в другой — цепочку. — Это логично, потому что я уже точно не человек, а если не человек — то переродец, а если переродец — то должен быть прототип, потому что иначе не бывает.
Он смерил задумчивым взглядом Еву, которая оправляла юбку перед зеркалом на внутренней стороне дверцы шкафа, бросил рубашку на спинку стула, артефакт — на стол, и шагнул к женщине.
— Ты чего? — она закрыла шкаф и обернулась.
Серафим неопределённо дёрнул щекой, подцепил её костяшкой указательного пальца за подбородок — аккуратно, даже нежно, — и мягко поцеловал.
— Спасибо. Я оценил.
— Кощея? — удивлённо приподняла она брови, провожая взглядом мужчину, который подобрал с пола оставшиеся вещи и быстро оделся. Потом достал что-то из ящика стола и молча протянул ей. Это оказались потерянные шпильки.
— Готовность общаться без личины, — спокойно ответил он и с ключом шагнул к двери.
— Неужели такая серьёзная разница? — улыбнулась Ева.
— Даже не представляешь, насколько. — Ответная улыбка вышла кривоватой, но развить тему женщина не успела. Выглянув в коридор, Серафим коротко сообщил: — Чисто.
— Ты бы не делал так без артефакта. Вдруг кто увидит! — рассмеялась она. Проходя мимо, приподнялась на носочки, чмокнула его в щёку. — Спокойной ночи.
К себе в комнату Ева возвращалась в приподнятом настроении, чувствуя, что не зря сходила. Дрянин, конечно, тяжёлый и местами неприятный тип, но ей с ним, как говорится, детей не крестить, а в постели он чертовски хорош. И кое в чём действительно прав: это было непривычное, но приятное ощущение — уходить не от едва дышащего бессознательного тела, а от живого мужчины. Лежать с ним, разговаривать, обмениваясь ленивыми прикосновениями после вспышки страсти… Настолько приятно, что затягивает.
С мужем поначалу было хорошо. Может быть, потому, что она его любила, и он её, по-своему, тоже. Потом… Потом ему стало не до неё, чувства кончились, а то, что осталось, не стоило доброго слова. И если сравнивать — пожалуй, сейчас с Серафимом были самые честные отношения за всю её жизнь.
Не нелепая и неубедительная игра в идеальную семью с мужем, не знакомство на одну ночь, когда любовники не помнили имён друг друга. Просто секс — и никакого притворства. Она знает, что он подозревает её в преступлении, ждёт подвоха и легко может сдать полиции. Он знает — наверняка знает, не дурак же, — что ей нужна постель и, может быть, его расположение, чтобы избавиться от браслета. И никаких чувств, кроме взаимных подозрений и примитивного, но оттого не менее желанного удовольствия.
Прода от 22.06.2023, 20:22
Глава четвёртая. Посвящение и план занятий
Пара дней до первого сентября и традиционного начала занятий прошла бойко, суетно и, кроме хлопот, ничего толком не принесла. Серафим не сидел без дела и не то чтобы совсем не преуспел, за это время через него прошла масса информации прошлого и настоящего, и вся она была полезна, в том числе и в расследовании, но по ощущениям — не приблизила к разгадке ни на волос. Обманчивое ощущение, он и не думал, что удастся размотать эту историю за вечерок, но всё равно отсутствие значимых результатов раздражало.
И даже не столько оно, сколько необходимость куда-то в этом потоке приткнуть студентов и лекции. Дрянин до сих пор не мог поверить, что действительно на это согласился и очень скоро ему придётся вести занятия, но всё равно привычно впрягся в незнакомое дело. Есть приказ и необходимость? Значит, надо выполнять и делать если не идеально, потому что в идеалы он не верил, то уж точно — так, чтобы нормально работало.
Да и основное дело двигалось. Медленно, но двигалось. Теоретики подтвердили его предположения документально и заявили, что серьёзный ритуал с человеческой жертвой может потянуть только опытный специалист, и сейчас список людей, которым подобное по силам, насчитывал чуть больше сорока имён, при этом ни одного человека из вспомогательных служб туда не попало, зато затесалась пара одарённых старшекурсников. Ещё трое выпустились в этом году, и их взяли под пригляд по месту жительства.
К сожалению, никаких зацепок в материалах дел не нашлось. Возможно, Серафим просто пока не понимал, куда нужно смотреть. Он изучил документы уже от и до, многое запомнил и начал уверенно ориентироваться, но ничего интересного в бесчисленные протоколы не попало. Даже в те, которые были составлены людьми чрезвычайно дотошными и аккуратными, пара дел оказались именно такими. Оставалось смириться, что в этом направлении копать бессмысленно.
Какую-то информацию мог бы дать допрос парня, признавшегося в одном из преступлений, но он ушёл от разговора самым надёжным способом: почти сразу после вынесения приговора покончил с собой. Судя по тому, что собрали люди Ланге, он почти наверняка был нездоров на голову, что не догадались проверить сразу: повода не было. Но теперь выяснилось, что в семье мелькали случаи наследственного психического заболевания, которое вполне могло дебютировать на почве нервного потрясения от гибели любимой девушки.
Было бы нелишним ещё раз поговорить с друзьями и знакомыми пропавших студентов, но браться за это Серафим не спешил. Слишком велик риск привлечь внимание, а шанс услышать что-то новое — мизерный. Поэтому в план расследования он эти разговоры записал, перечислил имена студентов, но отложил. Кое-что — для передачи другим членам следственной группы, кое-что — на потом, на крайний случай.
Большая всеобщая суета стопорила расспросы, знакомства и попытки лично взглянуть на вероятных злодеев в неформальной обстановке. Все благие начинания разбивались о подготовку к новому учебному году, и Серафим ловил себя на противоречивых мыслях, что преподавать не хочется, но хочется уже, чтобы этот год начался и Котёл прихлопнули «крышкой».
Очередной звонок «с большой земли» застал Дрянина за новой попыткой сжиться с учебным планом. Ответил он не глядя, этот контакт знало слишком мало людей, чтобы перебирать.
— Сеф, я наконец разобрался в твоей рыжей красотке! — с ходу заговорил Макс, игнорируя приветствие — они за сегодня созванивались уже трижды. — Ты там сидишь? Лучше сядь, потому что…
— Давай без драмы, — оборвал его Дрянин. — Знаешь же, я терпеть не могу.
— А что ты любишь вообще? — философски хмыкнули на той стороне.
— Тишину, — угрюмо бросил Серафим. — Что у тебя?
— Ты помнишь профессора Градина?
— Моя жизнь долгая и насыщенная, но даже мне сложно забыть одну из пяти в новейшей истории казней через сожжение, при которой довелось присутствовать лично. При чём тут он?
— При всём. Она его дочь и, более того, жена его лучшего ученика, Ямнова. То есть вдова уже. Умеешь ты выбирать интересных женщин, а!
— И почему она на свободе? — задумчиво спросил Серафим.
— В каком смысле?
— Ты хочешь, чтобы я поверил, будто собственную дочь, одарённую по нужному профилю, отец не натаскивал?
— Судя по сданным экстерном экзаменам за университетский курс, натаскивал отлично. Дочь просто оказалась не замазана ни в чём серьёзном. Я поворошил наших, поговорил со следователем, глянул дело — она активно сотрудничала со следствием и здорово помогла, кое-какие эпизоды удалось доказать только благодаря ей, так что прошла краешком и прокуратура вопросов к ней не имеет. Так что она не в бегах или что-то вроде. Забавное совпадение, кстати: профессор Градин начинал учёбу у вас там, в ГГОУ.
— Проверь, контактировала ли она с кем-то из университета за эти годы, — попросил Дрянин.
— Ты думаешь, она причастна? — в голосе прозвучало сомнение.
— А ты веришь, что тут пропадают люди, предполагается проведение ритуала, и вдруг сюда совершенно случайно приезжает дочка Градина? Я точно помню, что нашли тогда далеко не все записи. Списывали на пожар, но чёрт знает, что и сколько там на самом деле сгорело. И деньги тоже пропали. Немалые.
— Да, только я напоминаю, её тщательно проверяли, перетряхнули от и до. А у Градина куча знакомств по всему миру и пара учеников где-то затерялась, из тихих. Их не особо искали. По трупам виновных казнили, а кто на подхвате был, помоложе, до сих пор, конечно, в розыске, но землю ради них не рыли. Лабораторные журналы Градина тоже нигде не всплывали, они на особом контроле и уж где-то информация да просочилась бы, начни их кто-то искать или пристраивать. Так что не обижай там рыжую, вряд ли она виновата.
— Разберусь, — не поддался убеждению Серафим. — Больше по ней ничего интересного нет? Особенно по вопросам её сил и здоровья.
— А что тебе до её здоровья? Жениться собрался, хочешь проверить? — рассмеялся Макс. — Наследственность там хорошая. Градин хоть и урод моральный, но был гений, да и она явно не дура. Дети будут хорошие! И, наверное…
