Допрос ему быстро надоел, но феникс всё же послушно протянул руки ладонями вверх. Лета поставила свои руки над его, сосредоточенно нахмурилась:
— Что-нибудь чувствуешь?
— Чувствую себя идиотом, — поморщился он.
— А что-нибудь необычное, новое? — уточнила Лета, подняв на феникса взгляд, и тут же пожалела о собственной несдержанности.
В ответ на эту шпильку голубые глаза сверкнули удовольствием, а в уголках губ появилась едва заметная лукавая улыбка. Вызванная реакция Вольнову явно понравилась, и вряд ли он теперь отвяжется, так что на нормальное сотрудничество уже можно было не надеяться.
— Воодушевление, — подтвердил её подозрения Яр. — Оказывается, ты можешь не быть занудной!
— А в руках?
— В руках у меня сейчас ничего нет. А могла бы…
— Вольнов, ты можешь две минуты побыть серьёзным?! — взмолилась она.
— Две? — уточнил он с сомнением. — Не знаю, но могу попробовать. Ты словами-то скажи, что я должен ощущать? А то я, может, не на том сосредоточен.
— Даже не сомневаюсь, — проворчала Лета. — Я стимулирую твой силовой контур лёгкими воздействиями. Отклик пока очень слабый, насколько я представляю твои возможности, но зато стабильный и однородный, значит, контур цел и полностью исправен. Но силу ты почти не тянешь, только какие-то крохи попадают самотёком. Так что восстанавливаться ещё долго. Но ты должен чувствовать что-то! Тем местом, в котором есть ощущение утраты чего-то важного.
— Шуба его знает! — Яр неопределённо двинул плечами. — Вроде нет ничего.
— Шуба? — уточнила Лета, гадая, какую из тварей Разлома, которыми часто ругались и пограничники, и все, кто изучал тварей, и даже простые люди, он помянул. Тварей было много, вариантов их названий — ещё больше.
— А, — отмахнулся мужчина, но потом всё-таки пояснил, хотя понятнее не стало: — Замком.
— Каким замком?
— Не «каким», а «какой», — хмыкнул он. — Шуба — это заместитель командира заставы по хозяйственной части. Жутко занудный и дотошный мужик, тебе, наверное, понравится.
— Ладно, попробуй зажечь огонь на ладонях. Что чувствуешь?
— Что у нас сейчас выкипит чайник, — решительно пресёк её эксперименты Вольнов, аккуратно взял за плечи и отодвинул с дороги, чтобы самому добраться до подпрыгивающего и шипящего чайника.
— Всё восстановится, — мягко проговорила Лета ему в спину. — Сейчас только второй день, и для второго дня прогресс заметный.
— То есть ты всё-таки сговорилась с Золотовым? — уточнил Яр. — Тоже очень не хочешь, чтобы у меня был отпуск?
— Да отдыхай сколько угодно, — отмахнулась она. — Я говорю о том, что ощущение бессилия и беспомощности ложное, это как временная слепота. Конечно, поначалу…
— А ты зачем мне это всё рассказываешь-то? — он бросил взгляд через плечо.
— Я не знаю, как принято у вас, — заговорила она, силясь справиться с раздражением и негодованием в голосе, — а в моём окружении нормально поддерживать знакомых, оказавшихся в тяжёлой ситуации. И если…
— Ты меня утешаешь, что ли? — сообразил Яр и насмешливо фыркнул. — Извини, не сообразил. Ты думаешь, я первый раз, что ли? Ну то есть так сильно впервые выгорел, но вообще пару раз в год — это нормально, так что не волнуйся за меня. Но за попытку спасибо, я оценил, — он глянул через плечо, подмигнул и спокойно вернулся к кофе.
А Лета опустилась на ближайший стул и в растерянности уставилась на широкую спину феникса, пытаясь понять, как реагировать на всё сказанное.
— Но я-то ладно, — заговорил тем временем Вольнов, сбив с так и не оформившейся мысли. — А как ты умудрилась выгореть?
— Один раз, сразу после учёбы, переоценила свои силы.
— А, да, с целителями такое сплошь и рядом, я слышал. От переизбытка желания спасти всех. Чуть ли не каждый второй надрывается на первом трупе, если никого старшего рядом не оказывается, чтобы дать по башке, — понимающе заметил он, за что удостоился ещё более растерянного взгляда Леты.
Сочетание искреннего сочувствия с равнодушным «трупы» неприятно царапнуло. И хотя напомнило очень многих коллег, и по уму именно такое отношение было правильным, каждый раз подобные мысли портили настроение. Потому Сеннов и хмурился каждый раз, когда её вызывали в госпиталь: знал, что любимая ученица так и не переступила это своё болезненное отношение. Будет отрицать до последнего, скрывать, но всё равно выложится гораздо сильнее, чем может себе позволить, причём в большинстве случаев — бессмысленно.
Но научный руководитель молчал и никогда не пытался с ней спорить. Потому что была ещё меньшая часть, когда рискованная самоотдача Летаны спасала жизни, и он просто не знал, с какими глазами и какими словами можно заговаривать с ней об осмотрительности. Оставалось только молиться Творцу, и мольбы эти, кажется, доходили по адресу, потому что, постоянно балансируя на грани, до травматического выгорания она действительно дошла всего однажды.
— Но ты так это сказала, — продолжил тем временем феникс, — как будто однажды переоценила свои силы, но был и второй раз.
— Тебе показалось, — отмахнулась Лета.
Яр усмехнулся, бросив на неё короткий взгляд, но уличать во лжи не стал, хотя такой ответ заинтриговал ещё больше. Вариантов вообще-то было немного: выгореть можно от перерасхода сил, как он сейчас или как случилось с его гостьей в тот «один раз», а ещё магия могла уйти из-за сильного морального потрясения. Интересно, что же такое случилось в жизни рыжей, что она перегорела?
Прямо сейчас спросить он не собрался: вдруг виной всему первая несчастная любовь в его лице, неловко получится. Обидится, а он только обрадовался, что занудная гостья с утра начала походить на нормального человека!
— Сахар? Сливок, к сожалению, нет, если только сухие. Но вообще советую попробовать сначала так, он с пряностями, — перевёл он тему, выставляя на стол специальную подставку и большую медную конгру, конической формы сосуд для приготовления кофе, — настоящую, деморскую, привезённую из туристической поездки по Красному лепестку.
Начальство как могло берегло своих людей, поэтому пострадавших боевых магов нередко отправляли восстанавливаться в стихийные лепестки по соответствию силы. Бесшабашные деморы, которые имели вкус к жизни и, как никто, умели веселиться, фениксу всегда нравились, так что бывать там он любил.
Ранний ужин под пряный кофе прошёл в неожиданно мирной обстановке. Лета всё ждала очередных подначек, но Вольнов, успевая когда-то жевать, рассказывал о порядках на заставе, об условиях проживания и примечательных личностях, то есть действительно важные и интересные вещи, и совсем не дурачился. И вчерашняя неловкость заметно съёжилась, почти перестав доставлять неудобства. Такая тенденция радовала.
Лета старалась запомнить тех, кого называл Яроплет, но пока получалось плохо, несмотря на короткие и довольно ёмкие характеристики. А открытие, что пограничники живут в довольно комфортных условиях и офицерам полагаются пусть небольшие, но квартиры, тем более порадовало. Она смутно представляла себе, как смогла бы держаться рядом с Вольновым без вреда для собственного душевного равновесия, если бы пришлось жить в казарме.
После еды сборы не заняли много времени. Феникс помыл посуду и навёл порядок в кухне, а на остальные сборы у него ушло не больше минуты — что там тех сборов, только одеться! Дольше всего провозился со шнурками, потому что в пальцах ещё сохранялись остатки вчерашней слабости, но зато Лета успела собрать свои записи, вещи и постельное с дивана, сложив его в аккуратную стопку. Закончили они почти одновременно.
— Ты всё больше мне нравишься, — не смог смолчать Яр. — Невероятная женщина, способная собраться за несколько минут! Ты точно аристократка? А как же идеальный лёгкий макияж на полтора часа, которого не видно, но он есть?
— Откуда такие познания в косметических тонкостях? — Лета предпочла пропустила мимо ушей сомнительный комплимент.
— А я вообще разносторонний, — загадочно улыбнулся он.
— Чрезвычайно, — без малейшей иронии подтвердила она. — Идём?
На улице почти стемнело, чистое небо налилось чернильной синью. Безветренный прозрачный воздух дышал морозом, и Лета неодобрительно закопалась носом в пушистый шарф. Пока ещё было не слишком холодно, но чувствовалось, что это ненадолго, и морозило скорее предчувствие скорого похолодания, чем действительность.
Маги из городской службы уже убрали снег с дорожек и дорог, зажглись многочисленные фонари, на улицы выкатились автомобили. Здесь их встречалось куда меньше, чем в столице, но всё равно прилично, даже имелось несколько автобусных маршрутов. Но зато здесь, в отличие от столицы, ещё пользовались лошадьми, и видеть это было странно, Лета очень от них отвыкла. Родители жили недалеко от почти такого же по размеру городка, но шахтёрского, и местные жители гораздо охотнее принимали перемены и технику, так что подобное множество лошадей сразу доводилось видеть нечасто.
И порой пробегавшие мимо крупные звери — перевёртыши во второй форме — успели примелькаться за минувшие дни и перестали удивлять. В крупных городах это было не принято, считалось неприличным за пределами парков, поэтому в столице встретить перевёртыша в зверином облике сложно, а здесь, в глуши, к такому относились гораздо спокойнее. Да и погода располагала: в звериной шубе на морозе явно теплее.
Можно было бы вызвать наёмный автомобиль, но Яр предложил прогуляться, потому что до портальной станции рукой подать, и Лета не стала спорить. Всё равно чемодан опять нёс он, а пройтись налегке по чистым дорожкам — совсем не то же самое, что продираться сквозь метель, увязая в сугробах.
Летом, наверное, Каменнопольск был очень зелёным, а сейчас — ослепительно-белым. Построенный из камня и на каменном основании, он оставался очень чистым: колёса и ноги не разносили неистребимую серо-бурую грязь, как в столице, и весь он напоминал праздничную открытку, особенно сейчас, после метели и в преддверии Длинной ночи.
Тут и там через улицы тянулись нити бахромы из ярко-голубых ленточек, на концах которых пели россыпи бубенцов и светились мелкие огоньки, так что каждый порыв ветра хрустально и разноголосо звенел в льдистом воздухе. На оконных и дверных проёмах висели похожего вида занавески из отдельных лент, только алых, тоже украшенных огоньками. Всё это символизировало чистое небо, домашний очаг и детский смех — то, что, по поверью, заставляло ночь отступить.
Бантами и расписными глиняными фигурками украсились многочисленные птичьи кормушки: в здешние многоснежные и жестокие зимы люди охотно поддерживали своих пернатых соседей. Это тоже считалось доброй приметой, птичий гвалт был одним из благих знамений праздника, так что нередко возникало соперничество между хозяевами кормушек, к кому охотнее слетаются птицы. Некоторые даже мошенничали, но, если соседи уличали в нечестной игре, всё заканчивалось скандалом и бойкотом.
В тёмные времена, наступившие, как предполагало большинство историков, после некой мировой катастрофы, до неузнаваемости изменившей привычный мир, зима и темнота будили в людях суеверные страхи. Они боялись, что, если недостаточно громко прославлять Творца, ночь не уйдёт, а останется навечно. Тогда все эти праздники сопровождались религиозными обрядами и таинствами, которые сейчас канули в прошлое.
В старину гулянья Длинной ночи продолжались целую кварту, включали много обрядов. Сейчас Длинную ночь праздновали не так широко, из сакрального зловещего периода она превратилась просто в момент смены года, время строить планы и подводить итоги, но всё же оставалась любимым праздником Зелёного лепестка. В эти дни раньше устраивались ярмарки и свадьбы, ходили в гости и звали гостей, тем же занимались и сейчас, и пусть празднование сократилось до нескольких дней, но готовились к нему заранее — украшали и отмывали дома, делали и покупали подарки. А в сам праздник столь же охотно, как и в давние времена, играли в традиционные игры, порой даже под открытым небом, пели, медовец лился рекой. Это был единственный алкогольный напиток, который и Лета любила — пряный, медвяный, с лёгкой мятной свежестью.
Мимо неспешно идущей пары с гиканьем, визгом и мелодичным пением глиняных свистулек промчалась ватага детей лет десяти. Вот уж кто с нетерпением ждал Длинной ночи! В школах начинались зимние каникулы, а дома позволялось шуметь, засиживаться допоздна и даже немного хулиганить.
Вольнов, раньше сообразив, что происходит, поймал Лету под локоть и отодвинул к краю дороги, уступая её главным героям праздника. Улыбался он в этот момент весело и легко, и Летана тоже не удержалась от улыбки. Оказалось удивительно просто представить феникса рыжим вихрастым мальчишкой в толпе таких же сорванцов. Сама-то она так не бегала…
А потом, пока Лета считала птиц и фантазировала, её спутник опять продемонстрировал отличную реакцию: дёрнул за тот же локоть ближе к себе и развернулся. Возмутиться она не успела, потому что объяснение прилетело само: только Летана вскинула возмущённый взгляд на феникса, как его голова слегка дёрнулась, и из-за неё прыснули вперёд куски рыхлого снега.
— Вот же засранцы малолетние, — беззлобно ухмыльнулся Яр под радостный хохот ребятни, выпустил локоть спутницы и тряхнул воротник жилетки, высыпая из-под него снег. В спину ему за это время прилетело ещё несколько снежков, но это не заставило даже поморщиться. — Не вовремя они, эх...
Такое равнодушие мишени быстро остудило детвору, и она помчалась дальше.
— Что значит не вовремя? — уточнила Лета, когда они тоже продолжили путь.
— Хочется на ужин успеть, — весело отозвался Яроплет. — До него два часа, а если бы я ввязался в перестрелку, вряд ли это закончилось бы быстро.
— В перестрелку? — Лета озадаченно покосилась на него. — Я понимаю, почему ты на них не сердишься, но… В снежки с детьми? Серьёзно? Сколько тебе лет?
— Похоже, раза в два меньше, чем тебе, — рассмеялся Яр, ничуть не задетый её иронией. — Ты что, вообще не умеешь веселиться?
— У нас разное понимание веселья, — отозвалась она.
— И как же веселишься ты? — полюбопытствовал феникс.
— Общаюсь с друзьями, хожу в театр, — Лета пожала плечами, сумев удержать невозмутимое лицо и не выдать, насколько неожиданным оказался для неё этот простой вопрос и как тоскливо стало внутри.
— Театр — это ужасно весело, — хмыкнул Яр, но, к облегчению спутницы, продолжать разговор не стал.
В театре она последний раз была года три назад, и то случайно. А друзья…
Не было у неё друзей. Были коллеги, был учитель, была семья, и этим круг общения исчерпывался. Все подруги, которые появились во время учёбы, за минувшие годы растерялись, занятые своими семьями и жизнями, новых не нашлось — как-то не до того было, работа отнимала всё время и не оставляла сил на что-то ещё.
До портальной станции дошли вскоре, и вопросы там тоже решал Вольнов. Подтвердил свою личность с помощью специального артефакта, в котором хранились сведения обо всех пограничниках, потом пришла очередь Леты предъявлять документы. Кольнуло волнение, но о ней действительно предупредили и разрешение на переход имелось.
Застава оказалась достаточно большой и, пожалуй, живописной. Они вышли из портала на круглом возвышении посреди небольшой площади, образованной слиянием трёх улочек. Впереди, на стрелке двух из них, возвышалось старое здание в четыре немалых этажа, с сумрачными тёмными стенами и узкими окнами-бойницами.
— Что-нибудь чувствуешь?
— Чувствую себя идиотом, — поморщился он.
— А что-нибудь необычное, новое? — уточнила Лета, подняв на феникса взгляд, и тут же пожалела о собственной несдержанности.
В ответ на эту шпильку голубые глаза сверкнули удовольствием, а в уголках губ появилась едва заметная лукавая улыбка. Вызванная реакция Вольнову явно понравилась, и вряд ли он теперь отвяжется, так что на нормальное сотрудничество уже можно было не надеяться.
— Воодушевление, — подтвердил её подозрения Яр. — Оказывается, ты можешь не быть занудной!
— А в руках?
— В руках у меня сейчас ничего нет. А могла бы…
— Вольнов, ты можешь две минуты побыть серьёзным?! — взмолилась она.
— Две? — уточнил он с сомнением. — Не знаю, но могу попробовать. Ты словами-то скажи, что я должен ощущать? А то я, может, не на том сосредоточен.
— Даже не сомневаюсь, — проворчала Лета. — Я стимулирую твой силовой контур лёгкими воздействиями. Отклик пока очень слабый, насколько я представляю твои возможности, но зато стабильный и однородный, значит, контур цел и полностью исправен. Но силу ты почти не тянешь, только какие-то крохи попадают самотёком. Так что восстанавливаться ещё долго. Но ты должен чувствовать что-то! Тем местом, в котором есть ощущение утраты чего-то важного.
— Шуба его знает! — Яр неопределённо двинул плечами. — Вроде нет ничего.
— Шуба? — уточнила Лета, гадая, какую из тварей Разлома, которыми часто ругались и пограничники, и все, кто изучал тварей, и даже простые люди, он помянул. Тварей было много, вариантов их названий — ещё больше.
— А, — отмахнулся мужчина, но потом всё-таки пояснил, хотя понятнее не стало: — Замком.
— Каким замком?
— Не «каким», а «какой», — хмыкнул он. — Шуба — это заместитель командира заставы по хозяйственной части. Жутко занудный и дотошный мужик, тебе, наверное, понравится.
— Ладно, попробуй зажечь огонь на ладонях. Что чувствуешь?
— Что у нас сейчас выкипит чайник, — решительно пресёк её эксперименты Вольнов, аккуратно взял за плечи и отодвинул с дороги, чтобы самому добраться до подпрыгивающего и шипящего чайника.
— Всё восстановится, — мягко проговорила Лета ему в спину. — Сейчас только второй день, и для второго дня прогресс заметный.
— То есть ты всё-таки сговорилась с Золотовым? — уточнил Яр. — Тоже очень не хочешь, чтобы у меня был отпуск?
— Да отдыхай сколько угодно, — отмахнулась она. — Я говорю о том, что ощущение бессилия и беспомощности ложное, это как временная слепота. Конечно, поначалу…
— А ты зачем мне это всё рассказываешь-то? — он бросил взгляд через плечо.
— Я не знаю, как принято у вас, — заговорила она, силясь справиться с раздражением и негодованием в голосе, — а в моём окружении нормально поддерживать знакомых, оказавшихся в тяжёлой ситуации. И если…
— Ты меня утешаешь, что ли? — сообразил Яр и насмешливо фыркнул. — Извини, не сообразил. Ты думаешь, я первый раз, что ли? Ну то есть так сильно впервые выгорел, но вообще пару раз в год — это нормально, так что не волнуйся за меня. Но за попытку спасибо, я оценил, — он глянул через плечо, подмигнул и спокойно вернулся к кофе.
А Лета опустилась на ближайший стул и в растерянности уставилась на широкую спину феникса, пытаясь понять, как реагировать на всё сказанное.
— Но я-то ладно, — заговорил тем временем Вольнов, сбив с так и не оформившейся мысли. — А как ты умудрилась выгореть?
— Один раз, сразу после учёбы, переоценила свои силы.
— А, да, с целителями такое сплошь и рядом, я слышал. От переизбытка желания спасти всех. Чуть ли не каждый второй надрывается на первом трупе, если никого старшего рядом не оказывается, чтобы дать по башке, — понимающе заметил он, за что удостоился ещё более растерянного взгляда Леты.
Сочетание искреннего сочувствия с равнодушным «трупы» неприятно царапнуло. И хотя напомнило очень многих коллег, и по уму именно такое отношение было правильным, каждый раз подобные мысли портили настроение. Потому Сеннов и хмурился каждый раз, когда её вызывали в госпиталь: знал, что любимая ученица так и не переступила это своё болезненное отношение. Будет отрицать до последнего, скрывать, но всё равно выложится гораздо сильнее, чем может себе позволить, причём в большинстве случаев — бессмысленно.
Но научный руководитель молчал и никогда не пытался с ней спорить. Потому что была ещё меньшая часть, когда рискованная самоотдача Летаны спасала жизни, и он просто не знал, с какими глазами и какими словами можно заговаривать с ней об осмотрительности. Оставалось только молиться Творцу, и мольбы эти, кажется, доходили по адресу, потому что, постоянно балансируя на грани, до травматического выгорания она действительно дошла всего однажды.
— Но ты так это сказала, — продолжил тем временем феникс, — как будто однажды переоценила свои силы, но был и второй раз.
— Тебе показалось, — отмахнулась Лета.
Яр усмехнулся, бросив на неё короткий взгляд, но уличать во лжи не стал, хотя такой ответ заинтриговал ещё больше. Вариантов вообще-то было немного: выгореть можно от перерасхода сил, как он сейчас или как случилось с его гостьей в тот «один раз», а ещё магия могла уйти из-за сильного морального потрясения. Интересно, что же такое случилось в жизни рыжей, что она перегорела?
Прямо сейчас спросить он не собрался: вдруг виной всему первая несчастная любовь в его лице, неловко получится. Обидится, а он только обрадовался, что занудная гостья с утра начала походить на нормального человека!
— Сахар? Сливок, к сожалению, нет, если только сухие. Но вообще советую попробовать сначала так, он с пряностями, — перевёл он тему, выставляя на стол специальную подставку и большую медную конгру, конической формы сосуд для приготовления кофе, — настоящую, деморскую, привезённую из туристической поездки по Красному лепестку.
Начальство как могло берегло своих людей, поэтому пострадавших боевых магов нередко отправляли восстанавливаться в стихийные лепестки по соответствию силы. Бесшабашные деморы, которые имели вкус к жизни и, как никто, умели веселиться, фениксу всегда нравились, так что бывать там он любил.
Ранний ужин под пряный кофе прошёл в неожиданно мирной обстановке. Лета всё ждала очередных подначек, но Вольнов, успевая когда-то жевать, рассказывал о порядках на заставе, об условиях проживания и примечательных личностях, то есть действительно важные и интересные вещи, и совсем не дурачился. И вчерашняя неловкость заметно съёжилась, почти перестав доставлять неудобства. Такая тенденция радовала.
Лета старалась запомнить тех, кого называл Яроплет, но пока получалось плохо, несмотря на короткие и довольно ёмкие характеристики. А открытие, что пограничники живут в довольно комфортных условиях и офицерам полагаются пусть небольшие, но квартиры, тем более порадовало. Она смутно представляла себе, как смогла бы держаться рядом с Вольновым без вреда для собственного душевного равновесия, если бы пришлось жить в казарме.
После еды сборы не заняли много времени. Феникс помыл посуду и навёл порядок в кухне, а на остальные сборы у него ушло не больше минуты — что там тех сборов, только одеться! Дольше всего провозился со шнурками, потому что в пальцах ещё сохранялись остатки вчерашней слабости, но зато Лета успела собрать свои записи, вещи и постельное с дивана, сложив его в аккуратную стопку. Закончили они почти одновременно.
— Ты всё больше мне нравишься, — не смог смолчать Яр. — Невероятная женщина, способная собраться за несколько минут! Ты точно аристократка? А как же идеальный лёгкий макияж на полтора часа, которого не видно, но он есть?
— Откуда такие познания в косметических тонкостях? — Лета предпочла пропустила мимо ушей сомнительный комплимент.
— А я вообще разносторонний, — загадочно улыбнулся он.
— Чрезвычайно, — без малейшей иронии подтвердила она. — Идём?
На улице почти стемнело, чистое небо налилось чернильной синью. Безветренный прозрачный воздух дышал морозом, и Лета неодобрительно закопалась носом в пушистый шарф. Пока ещё было не слишком холодно, но чувствовалось, что это ненадолго, и морозило скорее предчувствие скорого похолодания, чем действительность.
Маги из городской службы уже убрали снег с дорожек и дорог, зажглись многочисленные фонари, на улицы выкатились автомобили. Здесь их встречалось куда меньше, чем в столице, но всё равно прилично, даже имелось несколько автобусных маршрутов. Но зато здесь, в отличие от столицы, ещё пользовались лошадьми, и видеть это было странно, Лета очень от них отвыкла. Родители жили недалеко от почти такого же по размеру городка, но шахтёрского, и местные жители гораздо охотнее принимали перемены и технику, так что подобное множество лошадей сразу доводилось видеть нечасто.
И порой пробегавшие мимо крупные звери — перевёртыши во второй форме — успели примелькаться за минувшие дни и перестали удивлять. В крупных городах это было не принято, считалось неприличным за пределами парков, поэтому в столице встретить перевёртыша в зверином облике сложно, а здесь, в глуши, к такому относились гораздо спокойнее. Да и погода располагала: в звериной шубе на морозе явно теплее.
Можно было бы вызвать наёмный автомобиль, но Яр предложил прогуляться, потому что до портальной станции рукой подать, и Лета не стала спорить. Всё равно чемодан опять нёс он, а пройтись налегке по чистым дорожкам — совсем не то же самое, что продираться сквозь метель, увязая в сугробах.
Летом, наверное, Каменнопольск был очень зелёным, а сейчас — ослепительно-белым. Построенный из камня и на каменном основании, он оставался очень чистым: колёса и ноги не разносили неистребимую серо-бурую грязь, как в столице, и весь он напоминал праздничную открытку, особенно сейчас, после метели и в преддверии Длинной ночи.
Тут и там через улицы тянулись нити бахромы из ярко-голубых ленточек, на концах которых пели россыпи бубенцов и светились мелкие огоньки, так что каждый порыв ветра хрустально и разноголосо звенел в льдистом воздухе. На оконных и дверных проёмах висели похожего вида занавески из отдельных лент, только алых, тоже украшенных огоньками. Всё это символизировало чистое небо, домашний очаг и детский смех — то, что, по поверью, заставляло ночь отступить.
Бантами и расписными глиняными фигурками украсились многочисленные птичьи кормушки: в здешние многоснежные и жестокие зимы люди охотно поддерживали своих пернатых соседей. Это тоже считалось доброй приметой, птичий гвалт был одним из благих знамений праздника, так что нередко возникало соперничество между хозяевами кормушек, к кому охотнее слетаются птицы. Некоторые даже мошенничали, но, если соседи уличали в нечестной игре, всё заканчивалось скандалом и бойкотом.
В тёмные времена, наступившие, как предполагало большинство историков, после некой мировой катастрофы, до неузнаваемости изменившей привычный мир, зима и темнота будили в людях суеверные страхи. Они боялись, что, если недостаточно громко прославлять Творца, ночь не уйдёт, а останется навечно. Тогда все эти праздники сопровождались религиозными обрядами и таинствами, которые сейчас канули в прошлое.
В старину гулянья Длинной ночи продолжались целую кварту, включали много обрядов. Сейчас Длинную ночь праздновали не так широко, из сакрального зловещего периода она превратилась просто в момент смены года, время строить планы и подводить итоги, но всё же оставалась любимым праздником Зелёного лепестка. В эти дни раньше устраивались ярмарки и свадьбы, ходили в гости и звали гостей, тем же занимались и сейчас, и пусть празднование сократилось до нескольких дней, но готовились к нему заранее — украшали и отмывали дома, делали и покупали подарки. А в сам праздник столь же охотно, как и в давние времена, играли в традиционные игры, порой даже под открытым небом, пели, медовец лился рекой. Это был единственный алкогольный напиток, который и Лета любила — пряный, медвяный, с лёгкой мятной свежестью.
Мимо неспешно идущей пары с гиканьем, визгом и мелодичным пением глиняных свистулек промчалась ватага детей лет десяти. Вот уж кто с нетерпением ждал Длинной ночи! В школах начинались зимние каникулы, а дома позволялось шуметь, засиживаться допоздна и даже немного хулиганить.
Вольнов, раньше сообразив, что происходит, поймал Лету под локоть и отодвинул к краю дороги, уступая её главным героям праздника. Улыбался он в этот момент весело и легко, и Летана тоже не удержалась от улыбки. Оказалось удивительно просто представить феникса рыжим вихрастым мальчишкой в толпе таких же сорванцов. Сама-то она так не бегала…
А потом, пока Лета считала птиц и фантазировала, её спутник опять продемонстрировал отличную реакцию: дёрнул за тот же локоть ближе к себе и развернулся. Возмутиться она не успела, потому что объяснение прилетело само: только Летана вскинула возмущённый взгляд на феникса, как его голова слегка дёрнулась, и из-за неё прыснули вперёд куски рыхлого снега.
— Вот же засранцы малолетние, — беззлобно ухмыльнулся Яр под радостный хохот ребятни, выпустил локоть спутницы и тряхнул воротник жилетки, высыпая из-под него снег. В спину ему за это время прилетело ещё несколько снежков, но это не заставило даже поморщиться. — Не вовремя они, эх...
Такое равнодушие мишени быстро остудило детвору, и она помчалась дальше.
— Что значит не вовремя? — уточнила Лета, когда они тоже продолжили путь.
— Хочется на ужин успеть, — весело отозвался Яроплет. — До него два часа, а если бы я ввязался в перестрелку, вряд ли это закончилось бы быстро.
— В перестрелку? — Лета озадаченно покосилась на него. — Я понимаю, почему ты на них не сердишься, но… В снежки с детьми? Серьёзно? Сколько тебе лет?
— Похоже, раза в два меньше, чем тебе, — рассмеялся Яр, ничуть не задетый её иронией. — Ты что, вообще не умеешь веселиться?
— У нас разное понимание веселья, — отозвалась она.
— И как же веселишься ты? — полюбопытствовал феникс.
— Общаюсь с друзьями, хожу в театр, — Лета пожала плечами, сумев удержать невозмутимое лицо и не выдать, насколько неожиданным оказался для неё этот простой вопрос и как тоскливо стало внутри.
— Театр — это ужасно весело, — хмыкнул Яр, но, к облегчению спутницы, продолжать разговор не стал.
В театре она последний раз была года три назад, и то случайно. А друзья…
Не было у неё друзей. Были коллеги, был учитель, была семья, и этим круг общения исчерпывался. Все подруги, которые появились во время учёбы, за минувшие годы растерялись, занятые своими семьями и жизнями, новых не нашлось — как-то не до того было, работа отнимала всё время и не оставляла сил на что-то ещё.
До портальной станции дошли вскоре, и вопросы там тоже решал Вольнов. Подтвердил свою личность с помощью специального артефакта, в котором хранились сведения обо всех пограничниках, потом пришла очередь Леты предъявлять документы. Кольнуло волнение, но о ней действительно предупредили и разрешение на переход имелось.
Застава оказалась достаточно большой и, пожалуй, живописной. Они вышли из портала на круглом возвышении посреди небольшой площади, образованной слиянием трёх улочек. Впереди, на стрелке двух из них, возвышалось старое здание в четыре немалых этажа, с сумрачными тёмными стенами и узкими окнами-бойницами.
