— Давай зеркало принесу, — через мгновение сжалилась гостья. — Где оно?
— Вон там, в полке. Спасибо.
Летана нашла разговорное зеркало на книгах, отдала хозяину, а сама вернулась к чемодану, чтобы уложить туда аптечку. Подумала, что, наверное, стоило бы выйти в другую комнату и позволить Яру провести разговор без свидетелей, но додумать и тем более воплотить в жизнь не успела, на том конце уже ответили.
— Чего ещё тебе от меня надо? — страдальчески поинтересовался очень странный женский голос — звонкий и хрипловатый.
— От тебя мне надо тебя! — улыбнулся Вольнов. — Я понимаю, что ты это ненавидишь, но… Ты случайно не планируешь пробегать сегодня мимо?
— Ну и наглая же ты морда! — с восхищённым возмущением ответили из зеркала, и Лета поспешила спрятать улыбку. Но из комнаты не вышла: стыдно признаться, ей было любопытно, чем закончится разговор и чего Яроплет вообще хотел от собеседницы.
— На том и стоим! — ничуть не смутился он. — Да я бы на завтра перенёс, но если метель закончится, то сразу придётся на заставу прыгать. А там Творец знает, когда ещё я в город выберусь. Проси чего хочешь!
— Что, так паршиво? — неожиданно сочувственно и понимающе уточнили из зеркала. — Ладно, защитничек, приду. Кого я пытаюсь обмануть! Не могу отказаться от удовольствия лишний раз полапать твои сиськи. И кофе с тебя!
— Да хоть банку! Настоящего, деморского, — добавил он искушающим тоном.
— Оставь банку себе, я всё равно нормально не сварю, — не соблазнилась собеседница. — Если только тебя в кофейное рабство брать и заставлять готовить. Но из тебя слишком паршивый раб.
— Это ещё почему? — обиделся феникс.
— Жрёшь много, — припечатали на том конце. — Часа через два приду, до встречи.
И она прервала связь. Вольнов негромко щёлкнул крышкой зеркальца. Лета ещё пару мгновений поизображала возню с вещами, стараясь придать себе невозмутимый вид: манера общения этой парочки обескураживала, и она даже представить не могла, кого и зачем звал к себе феникс. Не любовницу же, в самом деле! Обернувшись, Горская уткнулась взглядом в широкую спину Яроплета.
— Куда ты? — растерянно спросила Лета.
— Еда, — лаконично бросил феникс через плечо и скрылся из виду.
Осталось только вспомнить добрым словом и пониманием незнакомку из зеркала, которая, кажется, очень неплохо знала Вольнова.
Первым делом Лета закончила то, что начал хозяин дома, — постелила себе на диване. Бельё оказалось чистым, свежим и безупречно выглаженным, что опять натолкнуло на мысль о заботе какой-то очень хозяйственной женщины или, в крайнем случае, неплохой прачечной. После этого Лета быстро переоделась в удобные спортивные штаны и свободную рубашку без пуговиц — свою домашнюю одежду, которую предпочитала всем халатам.
Хозяин дома ходил босиком и никакой обуви для гостей не держал, так что Летане пришлось довольствоваться тёплыми толстыми носками — тапочки в чемодан уже не влезли. У такой «обуви» было единственное преимущество — беззвучный шаг, и, если бы не оно, вряд ли Лета сумела бы застать Вольнова врасплох.
Он сложил руки на бортик раковины и стоял, согнувшись пополам и уткнувшись в них лбом. Феникс явно всё ещё чувствовал себя очень плохо.
Лета несколько мгновений постояла, разглядывая его. Дома мужчина снял жилетку и обувь, оставшись в одних штанах, так что сейчас открывался прекрасный вид на его спину. Полюбовавшись чётко очерченными дельтовидными и роскошными широчайшими мышцами, хоть первокурсников води, Лета велела, подходя ближе:
— Сядь.
Яроплет вздрогнул от неожиданности, распрямился и упрямо отмахнулся:
— Издеваешься? Да я сейчас уже и на сырое согласен, после больничной кормёжки, и у тебя есть все шансы стать закуской!
— Сядь, — не впечатлившись угрозой, Лета ухватила его за локоть и потянула, оттесняя от крана, лежащих в раковине овощей и завёрнутого в вощёную бумагу куска мяса. — Я тут всё помою, а ты нарежешь салат. И мясо я уж как-нибудь пожарю.
— Вот только «как-нибудь» и не хватало! — проворчал Яр, но уступил. То ли зелье ещё не подействовало, то ли одно оно было не в состоянии разом поставить феникса на ноги, но облегчение оказалось мнимым и скоротечным. — Но только помыть! Ни за что не доверю женщине приготовление мяса, стоило ли покупать что-то приличное, чтобы получить подмётку?! — продолжая недовольно бурчать, хозяин всё-таки уселся у стола.
— Буду готовить под твоим руководством, — не стала она спорить о таком пустяке и включила воду.
Кухонную возню Летана не любила и не была талантливым кулинаром, предпочитая питаться в институтской столовой, но при необходимости вполне могла не обходиться сухомяткой. Она искренне не понимала, как можно испытывать серьёзные трудности с готовкой при наличии поваренной книги, в которой всё написано. Ладно какие-то затейливые блюда с полсотней специй или капризная выпечка, но сварить простейший суп или потушить мясо — много ума не надо. А уж порезать овощи и поджарить отбивные — это и вовсе самое простое.
Во всяком случае, Лета так думала, пока не приступила к готовке. Сначала она неправильно резала мясо, потом неправильно отбивала, потом неправильно солила, потом всё никак не могла подобрать правильный накал плиты…
Впрочем, отдать фениксу должное, он хоть и следил очень дотошно, и цеплялся за каждую несущественную мелочь, но больше на женщин и мясо не ругался, проявляя завидную выдержку. И салат настрогал сам, довольно крупно, но очень ловко.
Обстановка в кухне была скромной и такой же основательной, как везде: шкафы и полки из светлого дерева, хранильник, квадратный стол и два стула в углу. И участие женщины тут тоже ощущалось отчётливо, вряд ли феникс выбрал бы вот эти белые занавески в рыжий цветочек и сшил бы из той же ткани прихватки, так что заботливую мать точно стоило включить в биографию этого человека.
С другой стороны, и полностью переложить на эту женщину ответственность за чистоту и порядок не получалось. Слишком хорошо Яр знал, где у него что лежит и как всем этим пользоваться. Пусть посуды здесь было немного и большинство полок пустовали, но у каждой вещи имелось строго определённое место. Пара сковородок, пара кастрюль, десяток разнокалиберных тарелок и всего два ножа — здоровенный, за который даже браться страшновато, и Лета уступила его хозяину, и поменьше.
Но самое главное, ножи эти были острыми. Не просто острыми, а очень острыми, и поначалу это завораживало — то, как легко, без усилия, блестящее лезвие рассекало мышечные волокна и тонкие белые прожилки.
В родительском доме Лета имела мало отношения к кухне, потому что там работала прислуга. В подростковом возрасте она проявляла любопытство, и ни мачеха, ни кухарка не осуждали этого интереса, позволяли наблюдать и даже иногда немного помогать, но тогда о подобных мелочах задумываться не приходилось. А вот после, когда началась самостоятельная жизнь, обнаружилась проблема: острые ножи в её доме быстро заканчивались.
Она покупала разные, завела несколько разных точилок, относила домашнее холодное оружие мастеру на все руки, который занимал каморку под лестницей в соседнем доме и выполнял всякие мелкие хозяйственные дела вплоть до ремонта обуви. Но всё равно казалось, что такими острыми ножи у неё не бывали никогда.
Несмотря на совместную готовку, которая вроде бы должна сближать, чувство неловкости не проходило и постоянно ощущалось непередаваемо неприятно, словно тесная одежда или неудобная обувь, которая вроде бы не трёт, но и забыть о ней не получается. Разговор, не считая команд Вольнова, не клеился.
Лета утешала себя тем, что неловкость рано или поздно иссякнет, и вполне возможно, что грядущие две декады пройдут неплохо: Яроплет, несмотря на все недостатки, похоже, был не настолько безалаберным, как показалось поначалу.
Хозяину дома же временно было не до гостьи и прочих мелочей: после укола голод, притуплённый мутными предобморочными ощущениями, начал ощущаться слишком пронзительно, чтобы думать о чём-то ещё. На мясо с кровью он накинулся так, словно несколько дней голодал. У Леты этот вид вызывал смешанные чувства умиления и недовольства не то поведением пациента, не то его недокормленностью.
Сама она ела не спеша, хотя и приходилось бороться с лёгким беспокойством и даже смущением: столовых ножей не нашлось, а постоянно орудовать большим разделочным было неудобно, поэтому пришлось предварительно порезать отбивную на маленькие кусочки. Неправильно, но всё же лучше, чем голодным хищником вгрызаться в кусок, как Яроплет. Как будто волк, а не феникс...
— И какая же у вас теория? — спросил Яр, умяв две внушительных отбивных, положив себе ещё две и приступив к ним уже без спешки. Даже про нож вспомнил и принялся проворно разделывать мясо.
— О чём ты?
— Разлом. Какой теории придерживаетесь вы с руководителем?
— Ты для чего интересуешься? — уточнила Летана, все силы приложив к тому, чтобы прозвучало спокойно, а не выглядело так, будто она ощетинилась иголками.
— То есть как? — Левая тёмно-рыжая бровь с серёжками вопросительно выгнулась. — А есть варианты?
— Полно. Для поддержания разговора, для налаживания контакта, для того, чтобы ещё раз меня поддеть… Продолжать?
— Как у тебя всё сложно, — улыбнулся Яроплет. — Я просто спросил. Я слышал с десяток разных версий, и интересно, какую именно нам предстоит проверять.
— Вариант одной из самых популярных, — после короткой паузы ответила Лета. — О том, что наш мир конечен во всех направлениях, просто по краю его очерчивают непроницаемые Границы, а там, где их нет, начинается Ничто.
— И почему, согласно вашей теории, из этого Ничто лезет всякое нечто? — с любопытством и без издёвки спросил Яр.
— Круговорот. Всё, что уходит наружу, преобразуется и возвращается обратно. Поток силы пронизывает наш мир мировыми линиями, а потом зацикливается через это самое Ничто, также и с живыми существами. Естественным путём это происходит через смерть и рождение, но Разлом нарушает обычный ход вещей. Можно сказать, выдёргивает сущности на середине их перерождения. В Белый лепесток они приходят душами, а у нас души не могут существовать свободно и обретают плоть.
— И откуда они её берут?
— Из мира, — пожала плечами Летана. — Не так уж много в них плоти.
— Хорошая версия, логичная, — спокойно заметил Вольнов, и Лета немного расслабилась и даже приободрилась: всё же феникс умел быть серьёзным, и это давало надежду на то, что совместное существование не превратится в кошмар. — А что именно ты хочешь измерить у Разлома? И ты говорила про вариант этой теории, какой именно?
— Ты слышал что-нибудь о «Мокрой рукописи»? «Черский дневник» иначе, — после короткой паузы всё-таки решила пояснить она.
— Ещё бы, — озадаченно хмыкнул Вольнов. — Дневник какого-то психа, который якобы пересёк море в Белом лепестке и добрался до его края. Очень занимательный ужастик, в детстве мы его с выражением читали ночью, страшно было так, что… Кхм. Ладно. Хочешь сказать, ты подозреваешь, что он подлинный?
— Ты немного неверно ставишь вопрос, — возразила Лета. — Подлинность рукописи доказана, её неоднократно проверяли. Дневник действительно написан примерно в то время, на которое претендует, и автор его реально существовал, и именно он всё написал. Споры вызывает содержание.
— Какая ты всё-таки зануда, — усмехнулся Яроплет. Сейчас, в хорошем настроении и при хорошей еде, эта черта женщины уже не раздражала, а скорее забавляла. — Я об этом и говорил. Считаешь, оно подлинное? Что это не бред свихнувшегося от жажды и одиночества бедолаги, а документальные свидетельства очевидца?
— Если подумать, этот бред слишком хорошо согласуется с разрозненными легендами лепестков. Почти никто из исследователей не сомневается, что все народы когда-то давно взаимодействовали, а потом одновременно оказались изолированы каждый в своём лепестке. Да, наверняка поначалу ещё имелись полукровки, но в лепестке всегда наследуется местная раса, так что вскоре следы чужаков затерялись. Изоляция продолжалась больше десяти веков, до того как мы вновь начали сталкиваться. Тебя никогда не смущал этот момент? Проходы в стенах есть, многие из них во вполне доступных местах, но долгое время обходилось без каких-либо контактов?
— Честно? — искренне улыбнулся Яроплет. — У меня по мироведению и истории всегда были плохие оценки. Очень плохие и очень заслуженные. Так что ты как-нибудь покороче и попроще, для тупых.
— Если совсем коротко, наш мир когда-то был совсем другим. Потом случилась катастрофа, в прямом смысле расколовшая его на части, и только воля и сила Творца не позволили погибнуть всем. Сначала эти куски разлетелись в разные стороны, но он удержал их, не позволил погибнуть, после — притянул ближе, так что они сомкнулись и позволили нам опять общаться. Поэтому он так рассердился на нас за появление Разлома: своей глупостью мы пустили прахом его труд, — подытожила Лета. — И поэтому слова «Мокрой рукописи» выглядят очень правдиво. «И позади меня сияло синью и золотом, а впереди разверзлась бездна. И иней, и пар, и пламя, и пепел, и камни, и прах, и ветер, и штиль порой проступают там из Ничто, словно медузы поднимаются к поверхности моря. И узрел я начало и конец всего, и глядел в бездну, не в силах отвести взгляда, сделать вдоха, двинуть рукой, пока бездна не уставилась на меня и не протянула ко мне руки...»
— Ты это наизусть помнишь? — Во взгляде Яроплета появилось не столько восхищение, сколько опаска, и Лету это позабавило.
— Только фрагменты, — заверила она. — Сложно не запомнить, когда разбираешь всё это на детали и проводишь десятки проверок.
— И как же вернулся обратно этот бедолага? По вашей теории.
— Мне кажется, ему просто повезло попасть в обратное течение. Если всё так, если наша теория верна, то прямо сейчас Творец пытается собрать мир в единое целое и, вероятно, притягивает к себе из Ничто обломки. Вероятно, и твари, которые вылезают из Разлома, откликаются на этот зов. Если разобраться, то нет ни единого действительно весомого аргумента, который позволял бы сомневаться в «Мокрой рукописи». Тот способ, с помощью которого автор «Мокрой рукописи» достиг края мира, рабочий, его пробовали и другие. Все сгинули, но даже по теории вероятности кому-то одному могло повезти. Совместить воздушный шар и лодку — это вполне логичное решение, позволяющее не улететь слишком высоко в небо и не провалиться в океан в отдалении от берега, что обычно происходит с кораблями. Мы хотим померить кое-какие параметры возле Разлома и внутри него. Нужно сравнить с результатами, полученными с высоты и из моря коллегами из Белого и Чёрного лепестков. Определённые частоты и модуляции силовых потоков, они… Ну это тебе явно не интересно, — оборвала себя Лета и, поморщившись, поднялась, чтобы отнести тарелку в мойку. Вольнов слушал её и жевал с таким отсутствующим видом, что она почувствовала себя дурой.
И ведь сам спросил! Но то ли Летана слишком увлеклась, то ли он ожидал чего-то другого…
— Основное я услышал, — ничуть не смутился Яр. — А эти все мелочи скучные и ни на что не влияют.
— Что значит — не влияют? — нахмурилась Лета.
— У тебя-то, может, и влияют, а мне… — Яроплет неопределённо взмахнул вилкой. — И так понятно, что будет весело. — Вилка воткнулась в очередной кусок мяса.
— Вон там, в полке. Спасибо.
Летана нашла разговорное зеркало на книгах, отдала хозяину, а сама вернулась к чемодану, чтобы уложить туда аптечку. Подумала, что, наверное, стоило бы выйти в другую комнату и позволить Яру провести разговор без свидетелей, но додумать и тем более воплотить в жизнь не успела, на том конце уже ответили.
— Чего ещё тебе от меня надо? — страдальчески поинтересовался очень странный женский голос — звонкий и хрипловатый.
— От тебя мне надо тебя! — улыбнулся Вольнов. — Я понимаю, что ты это ненавидишь, но… Ты случайно не планируешь пробегать сегодня мимо?
— Ну и наглая же ты морда! — с восхищённым возмущением ответили из зеркала, и Лета поспешила спрятать улыбку. Но из комнаты не вышла: стыдно признаться, ей было любопытно, чем закончится разговор и чего Яроплет вообще хотел от собеседницы.
— На том и стоим! — ничуть не смутился он. — Да я бы на завтра перенёс, но если метель закончится, то сразу придётся на заставу прыгать. А там Творец знает, когда ещё я в город выберусь. Проси чего хочешь!
— Что, так паршиво? — неожиданно сочувственно и понимающе уточнили из зеркала. — Ладно, защитничек, приду. Кого я пытаюсь обмануть! Не могу отказаться от удовольствия лишний раз полапать твои сиськи. И кофе с тебя!
— Да хоть банку! Настоящего, деморского, — добавил он искушающим тоном.
— Оставь банку себе, я всё равно нормально не сварю, — не соблазнилась собеседница. — Если только тебя в кофейное рабство брать и заставлять готовить. Но из тебя слишком паршивый раб.
— Это ещё почему? — обиделся феникс.
— Жрёшь много, — припечатали на том конце. — Часа через два приду, до встречи.
И она прервала связь. Вольнов негромко щёлкнул крышкой зеркальца. Лета ещё пару мгновений поизображала возню с вещами, стараясь придать себе невозмутимый вид: манера общения этой парочки обескураживала, и она даже представить не могла, кого и зачем звал к себе феникс. Не любовницу же, в самом деле! Обернувшись, Горская уткнулась взглядом в широкую спину Яроплета.
— Куда ты? — растерянно спросила Лета.
— Еда, — лаконично бросил феникс через плечо и скрылся из виду.
Осталось только вспомнить добрым словом и пониманием незнакомку из зеркала, которая, кажется, очень неплохо знала Вольнова.
Первым делом Лета закончила то, что начал хозяин дома, — постелила себе на диване. Бельё оказалось чистым, свежим и безупречно выглаженным, что опять натолкнуло на мысль о заботе какой-то очень хозяйственной женщины или, в крайнем случае, неплохой прачечной. После этого Лета быстро переоделась в удобные спортивные штаны и свободную рубашку без пуговиц — свою домашнюю одежду, которую предпочитала всем халатам.
Хозяин дома ходил босиком и никакой обуви для гостей не держал, так что Летане пришлось довольствоваться тёплыми толстыми носками — тапочки в чемодан уже не влезли. У такой «обуви» было единственное преимущество — беззвучный шаг, и, если бы не оно, вряд ли Лета сумела бы застать Вольнова врасплох.
Он сложил руки на бортик раковины и стоял, согнувшись пополам и уткнувшись в них лбом. Феникс явно всё ещё чувствовал себя очень плохо.
Лета несколько мгновений постояла, разглядывая его. Дома мужчина снял жилетку и обувь, оставшись в одних штанах, так что сейчас открывался прекрасный вид на его спину. Полюбовавшись чётко очерченными дельтовидными и роскошными широчайшими мышцами, хоть первокурсников води, Лета велела, подходя ближе:
— Сядь.
Яроплет вздрогнул от неожиданности, распрямился и упрямо отмахнулся:
— Издеваешься? Да я сейчас уже и на сырое согласен, после больничной кормёжки, и у тебя есть все шансы стать закуской!
— Сядь, — не впечатлившись угрозой, Лета ухватила его за локоть и потянула, оттесняя от крана, лежащих в раковине овощей и завёрнутого в вощёную бумагу куска мяса. — Я тут всё помою, а ты нарежешь салат. И мясо я уж как-нибудь пожарю.
— Вот только «как-нибудь» и не хватало! — проворчал Яр, но уступил. То ли зелье ещё не подействовало, то ли одно оно было не в состоянии разом поставить феникса на ноги, но облегчение оказалось мнимым и скоротечным. — Но только помыть! Ни за что не доверю женщине приготовление мяса, стоило ли покупать что-то приличное, чтобы получить подмётку?! — продолжая недовольно бурчать, хозяин всё-таки уселся у стола.
— Буду готовить под твоим руководством, — не стала она спорить о таком пустяке и включила воду.
Кухонную возню Летана не любила и не была талантливым кулинаром, предпочитая питаться в институтской столовой, но при необходимости вполне могла не обходиться сухомяткой. Она искренне не понимала, как можно испытывать серьёзные трудности с готовкой при наличии поваренной книги, в которой всё написано. Ладно какие-то затейливые блюда с полсотней специй или капризная выпечка, но сварить простейший суп или потушить мясо — много ума не надо. А уж порезать овощи и поджарить отбивные — это и вовсе самое простое.
Во всяком случае, Лета так думала, пока не приступила к готовке. Сначала она неправильно резала мясо, потом неправильно отбивала, потом неправильно солила, потом всё никак не могла подобрать правильный накал плиты…
Впрочем, отдать фениксу должное, он хоть и следил очень дотошно, и цеплялся за каждую несущественную мелочь, но больше на женщин и мясо не ругался, проявляя завидную выдержку. И салат настрогал сам, довольно крупно, но очень ловко.
Обстановка в кухне была скромной и такой же основательной, как везде: шкафы и полки из светлого дерева, хранильник, квадратный стол и два стула в углу. И участие женщины тут тоже ощущалось отчётливо, вряд ли феникс выбрал бы вот эти белые занавески в рыжий цветочек и сшил бы из той же ткани прихватки, так что заботливую мать точно стоило включить в биографию этого человека.
С другой стороны, и полностью переложить на эту женщину ответственность за чистоту и порядок не получалось. Слишком хорошо Яр знал, где у него что лежит и как всем этим пользоваться. Пусть посуды здесь было немного и большинство полок пустовали, но у каждой вещи имелось строго определённое место. Пара сковородок, пара кастрюль, десяток разнокалиберных тарелок и всего два ножа — здоровенный, за который даже браться страшновато, и Лета уступила его хозяину, и поменьше.
Но самое главное, ножи эти были острыми. Не просто острыми, а очень острыми, и поначалу это завораживало — то, как легко, без усилия, блестящее лезвие рассекало мышечные волокна и тонкие белые прожилки.
В родительском доме Лета имела мало отношения к кухне, потому что там работала прислуга. В подростковом возрасте она проявляла любопытство, и ни мачеха, ни кухарка не осуждали этого интереса, позволяли наблюдать и даже иногда немного помогать, но тогда о подобных мелочах задумываться не приходилось. А вот после, когда началась самостоятельная жизнь, обнаружилась проблема: острые ножи в её доме быстро заканчивались.
Она покупала разные, завела несколько разных точилок, относила домашнее холодное оружие мастеру на все руки, который занимал каморку под лестницей в соседнем доме и выполнял всякие мелкие хозяйственные дела вплоть до ремонта обуви. Но всё равно казалось, что такими острыми ножи у неё не бывали никогда.
Несмотря на совместную готовку, которая вроде бы должна сближать, чувство неловкости не проходило и постоянно ощущалось непередаваемо неприятно, словно тесная одежда или неудобная обувь, которая вроде бы не трёт, но и забыть о ней не получается. Разговор, не считая команд Вольнова, не клеился.
Лета утешала себя тем, что неловкость рано или поздно иссякнет, и вполне возможно, что грядущие две декады пройдут неплохо: Яроплет, несмотря на все недостатки, похоже, был не настолько безалаберным, как показалось поначалу.
Хозяину дома же временно было не до гостьи и прочих мелочей: после укола голод, притуплённый мутными предобморочными ощущениями, начал ощущаться слишком пронзительно, чтобы думать о чём-то ещё. На мясо с кровью он накинулся так, словно несколько дней голодал. У Леты этот вид вызывал смешанные чувства умиления и недовольства не то поведением пациента, не то его недокормленностью.
Сама она ела не спеша, хотя и приходилось бороться с лёгким беспокойством и даже смущением: столовых ножей не нашлось, а постоянно орудовать большим разделочным было неудобно, поэтому пришлось предварительно порезать отбивную на маленькие кусочки. Неправильно, но всё же лучше, чем голодным хищником вгрызаться в кусок, как Яроплет. Как будто волк, а не феникс...
— И какая же у вас теория? — спросил Яр, умяв две внушительных отбивных, положив себе ещё две и приступив к ним уже без спешки. Даже про нож вспомнил и принялся проворно разделывать мясо.
— О чём ты?
— Разлом. Какой теории придерживаетесь вы с руководителем?
— Ты для чего интересуешься? — уточнила Летана, все силы приложив к тому, чтобы прозвучало спокойно, а не выглядело так, будто она ощетинилась иголками.
— То есть как? — Левая тёмно-рыжая бровь с серёжками вопросительно выгнулась. — А есть варианты?
— Полно. Для поддержания разговора, для налаживания контакта, для того, чтобы ещё раз меня поддеть… Продолжать?
— Как у тебя всё сложно, — улыбнулся Яроплет. — Я просто спросил. Я слышал с десяток разных версий, и интересно, какую именно нам предстоит проверять.
— Вариант одной из самых популярных, — после короткой паузы ответила Лета. — О том, что наш мир конечен во всех направлениях, просто по краю его очерчивают непроницаемые Границы, а там, где их нет, начинается Ничто.
— И почему, согласно вашей теории, из этого Ничто лезет всякое нечто? — с любопытством и без издёвки спросил Яр.
— Круговорот. Всё, что уходит наружу, преобразуется и возвращается обратно. Поток силы пронизывает наш мир мировыми линиями, а потом зацикливается через это самое Ничто, также и с живыми существами. Естественным путём это происходит через смерть и рождение, но Разлом нарушает обычный ход вещей. Можно сказать, выдёргивает сущности на середине их перерождения. В Белый лепесток они приходят душами, а у нас души не могут существовать свободно и обретают плоть.
— И откуда они её берут?
— Из мира, — пожала плечами Летана. — Не так уж много в них плоти.
— Хорошая версия, логичная, — спокойно заметил Вольнов, и Лета немного расслабилась и даже приободрилась: всё же феникс умел быть серьёзным, и это давало надежду на то, что совместное существование не превратится в кошмар. — А что именно ты хочешь измерить у Разлома? И ты говорила про вариант этой теории, какой именно?
— Ты слышал что-нибудь о «Мокрой рукописи»? «Черский дневник» иначе, — после короткой паузы всё-таки решила пояснить она.
— Ещё бы, — озадаченно хмыкнул Вольнов. — Дневник какого-то психа, который якобы пересёк море в Белом лепестке и добрался до его края. Очень занимательный ужастик, в детстве мы его с выражением читали ночью, страшно было так, что… Кхм. Ладно. Хочешь сказать, ты подозреваешь, что он подлинный?
— Ты немного неверно ставишь вопрос, — возразила Лета. — Подлинность рукописи доказана, её неоднократно проверяли. Дневник действительно написан примерно в то время, на которое претендует, и автор его реально существовал, и именно он всё написал. Споры вызывает содержание.
— Какая ты всё-таки зануда, — усмехнулся Яроплет. Сейчас, в хорошем настроении и при хорошей еде, эта черта женщины уже не раздражала, а скорее забавляла. — Я об этом и говорил. Считаешь, оно подлинное? Что это не бред свихнувшегося от жажды и одиночества бедолаги, а документальные свидетельства очевидца?
— Если подумать, этот бред слишком хорошо согласуется с разрозненными легендами лепестков. Почти никто из исследователей не сомневается, что все народы когда-то давно взаимодействовали, а потом одновременно оказались изолированы каждый в своём лепестке. Да, наверняка поначалу ещё имелись полукровки, но в лепестке всегда наследуется местная раса, так что вскоре следы чужаков затерялись. Изоляция продолжалась больше десяти веков, до того как мы вновь начали сталкиваться. Тебя никогда не смущал этот момент? Проходы в стенах есть, многие из них во вполне доступных местах, но долгое время обходилось без каких-либо контактов?
— Честно? — искренне улыбнулся Яроплет. — У меня по мироведению и истории всегда были плохие оценки. Очень плохие и очень заслуженные. Так что ты как-нибудь покороче и попроще, для тупых.
— Если совсем коротко, наш мир когда-то был совсем другим. Потом случилась катастрофа, в прямом смысле расколовшая его на части, и только воля и сила Творца не позволили погибнуть всем. Сначала эти куски разлетелись в разные стороны, но он удержал их, не позволил погибнуть, после — притянул ближе, так что они сомкнулись и позволили нам опять общаться. Поэтому он так рассердился на нас за появление Разлома: своей глупостью мы пустили прахом его труд, — подытожила Лета. — И поэтому слова «Мокрой рукописи» выглядят очень правдиво. «И позади меня сияло синью и золотом, а впереди разверзлась бездна. И иней, и пар, и пламя, и пепел, и камни, и прах, и ветер, и штиль порой проступают там из Ничто, словно медузы поднимаются к поверхности моря. И узрел я начало и конец всего, и глядел в бездну, не в силах отвести взгляда, сделать вдоха, двинуть рукой, пока бездна не уставилась на меня и не протянула ко мне руки...»
— Ты это наизусть помнишь? — Во взгляде Яроплета появилось не столько восхищение, сколько опаска, и Лету это позабавило.
— Только фрагменты, — заверила она. — Сложно не запомнить, когда разбираешь всё это на детали и проводишь десятки проверок.
— И как же вернулся обратно этот бедолага? По вашей теории.
— Мне кажется, ему просто повезло попасть в обратное течение. Если всё так, если наша теория верна, то прямо сейчас Творец пытается собрать мир в единое целое и, вероятно, притягивает к себе из Ничто обломки. Вероятно, и твари, которые вылезают из Разлома, откликаются на этот зов. Если разобраться, то нет ни единого действительно весомого аргумента, который позволял бы сомневаться в «Мокрой рукописи». Тот способ, с помощью которого автор «Мокрой рукописи» достиг края мира, рабочий, его пробовали и другие. Все сгинули, но даже по теории вероятности кому-то одному могло повезти. Совместить воздушный шар и лодку — это вполне логичное решение, позволяющее не улететь слишком высоко в небо и не провалиться в океан в отдалении от берега, что обычно происходит с кораблями. Мы хотим померить кое-какие параметры возле Разлома и внутри него. Нужно сравнить с результатами, полученными с высоты и из моря коллегами из Белого и Чёрного лепестков. Определённые частоты и модуляции силовых потоков, они… Ну это тебе явно не интересно, — оборвала себя Лета и, поморщившись, поднялась, чтобы отнести тарелку в мойку. Вольнов слушал её и жевал с таким отсутствующим видом, что она почувствовала себя дурой.
И ведь сам спросил! Но то ли Летана слишком увлеклась, то ли он ожидал чего-то другого…
— Основное я услышал, — ничуть не смутился Яр. — А эти все мелочи скучные и ни на что не влияют.
— Что значит — не влияют? — нахмурилась Лета.
— У тебя-то, может, и влияют, а мне… — Яроплет неопределённо взмахнул вилкой. — И так понятно, что будет весело. — Вилка воткнулась в очередной кусок мяса.
