В дорогу Микар — не иначе из вредности — отправил меня с тем же караваном, который меня украл. Так что поблизости маячила не только Траган, с которой мы соблюдали вооружённый нейтралитет и старались друг друга избегать, но и Чингар.
По деревням-общинам местные распределялись в зависимости от женщин, то есть это муж приходил в посёлок жены, а не наоборот, холостяки же приписывались к матерям. На удивление, вождь принадлежал к числу последних, хотя это озадачивало: с точки зрения местных женщин, он должен бы быть завидным женихом. Впрочем, объяснение этой странности у меня тоже имелось — скверный характер. Ну или вождь вообще не имел права создавать семью, кто их разберёт?
Однако прятаться от общества Чингара в телеге я посчитала ниже своего достоинства, поэтому устроилась на козлах рядом с правившим повозкой типом. Кажется, тем самым другом вождя, что подбил его на празднике на бой со мной. Возничий не возражал против моего общества, поглядывал с интересом, но лезть с вопросами и замечаниями даже не пытался.
Огромные колёса катились медленно, со скрипом и даже величавостью. Трясло не так сильно, как могло бы: никаких рессор тут ещё не придумали, но телега была слишком тяжёлой, чтобы подпрыгивать на каждом мелком камне, и ползла слишком неторопливо. Ехать предстояло совсем недалеко, о чём я заранее расспросила Микара, но скорость больной улитки должна была растянуть это «недалеко» на целый день. Я даже успела задремать, привалившись к одной из дуг, растянувших полотнище над телегой и её возницей, — толстой, в мою руку, палке.
Проснулась через несколько часов, когда ход повозки ощутимо изменился.
Телега выкатилась на открытое место — небольшую каменистую равнину, где между заросшими белёсым мхом булыжниками торчали клочья тёмной, серо-зелёной травы. Долину из конца в конец пересекала широкая дорога — огромные каменные плиты, едва присыпанные сверху каменной крошкой. В стыках пробивалась упрямая горная растительность, но само полотно было почти гладким, и колёса покатились по нему как будто с удовольствием.
Нечто ещё более интересное ждало впереди: запруженная повозками и скотом дорога упиралась в большую круглую площадку, окружённую огромными квадратными колоннами. Кое-где над ними оставались перекрытия, образуя арки ворот, кое-где — рухнули и сами опоры. Через одну из арок друг за другом катились повозки и удивительно покладисто шли животные, словно не ощущавшие беспокойства и напряжения этого места. И, проходя через эту Дверь, инчиры вместе со всем скарбом исчезали.
Не знаю, кто это построил, но явно не приютившие меня дикари.
Жадно впившись взглядом в гигантское сооружение, я пыталась разглядеть... не знаю что именно. Если здесь и были когда-то другие постройки, орнаменты и надписи, до настоящего момента они не сохранились. Обработанные камни вернулись в лоно природы и избавились от следов прикосновений рук, чей хозяин давно и безнадёжно мёртв. Остались лишь каменные арки — и покалывающее кончики пальцев ощущение близости природного магического источника.
Естественный фон зашкаливал, и самое любопытное, конечно, нашлось на энергетическом уровне. Меня почти не удивило, что источник располагался точно в центре площадки. А то, как линии силы оплетали арки, по-настоящему впечатляло.
Сложнейшая конструкция когда-то была симметричной. Там, где камень пал под напором времени, оборвались и нити чар, и именно они выплёскивали в пространство силу источника, расположенного, кажется, глубоко под землёй. Не советовала бы никому находиться здесь долго: настолько неестественно повышенный фон вреден для любого живого существа. Потому и растительность такая чахлая — даже живучие горные травы не выдерживают.
Сюда бы десяток толковых теоретиков и пяток практиков-стихийников! Наверное, сумели бы разобраться в плетении, заглушить лишние нити, стабилизировать остатки... Но где те маги!
А ещё сюда бы Микара. Взять его за шкирку, хорошенько встряхнуть да допросить с пристрастием, чтобы хотя бы старые сказки своего народа вспомнил! Потому что сейчас я видела своими глазами: легенды о катастрофе говорили правду, инали сохранили в памяти то, от чего бежали далеко на север, борьбе с чем предпочли угрозу вечных льдов. Так неужели мы — помним, а инчиры, живущие на этой земле, не могут ничего рассказать?! В конце концов, у них же есть письменность! Пусть грамоте обучены единицы, в основном старейшины, но ведь должны были уцелеть хоть какие-то обрывки!
Энергетическое поле волновалось. Каждая прошедшая телега казалась камнем, брошенным в застоявшуюся воду и всколыхнувшим мутную гладь. С каждым новым перемещением на равнине становилось как будто бы легче дышать — излишки энергии стекали обратно в источник, из которого чары черпали силу.
Зелёна мать, мгновенное перемещение! Загадка, над которой билось не одно поколение иналей, и решение которой, насколько я знала, до сих пор не маячило на горизонте. А тут — пожалуйста. Древние Двери, облегчавшие кочевникам путь, воспринимались аборигенами как нечто естественное, само собой разумеющееся.
Кем был маг, что сплёл эти чары? Что согнало его сородичей с обжитых мест? Уж не тайюн ли? Как выглядела Дверь, через которую Траган притащила меня сюда, и почему наша экспедиция на неё не наткнулась? Почему сбежавшие инали и оставшиеся инчиры похожи, но столь сильно отличаются друг от друга? Откуда взялись духи, наводняющие эти земли?
Что, сожри меня Бездна, произошло здесь тысячелетия назад?!
Переход легко было не заметить вовсе. Мгновение слабости и темноты перед глазами, а потом в лицо ударил пахнущий морем ветер. Открыв непроизвольно зажмуренные в момент перемещения глаза, я ахнула — и задохнулась от увиденного. И поняла, что хочу придушить Микара, назвавшего вот это — «каменными шатрами».
Мы находились на рукотворном плато — древние зодчие просто спилили верхушку скалы. Здесь располагалось несколько каменных кругов, неотличимых от того, в который мы входили, разве что сохранились они гораздо лучше. Слева скала обрывалась в море, справа поднимался высокий горный хребет. В долину широкой извилистой лентой спускалась дорога, по которой ползли телеги, а там, внизу, у морского побережья раскинулся город. Огромный город, рассечённый надвое длинной узкой бухтой, наверное очень глубокой. С противоположной от нас стороны чашу долины ограждал пупырь зелёного холма, но между ним и серо-синими волнами тянулась широкая полоса лесистого взморья, которая терялась в дымке и, кажется, расширялась там, у горизонта. Похоже, горный хребет уходил в сторону от моря, а дальше по берегу раскинулась равнина.
Бухта слегка изгибалась и упиралась в глубокое ущелье, где — это было слышно даже отсюда — грохотала и ярилась в каменных стенах злая горная река. А на нашем берегу, возвышаясь не только над городом — над окрестными горами, вздымалась статуя потрясающих воображение размеров.
Статуя изображала деву, чьи совершенные черты несли печать горечи и тоски; или, может быть, так казалось, потому что слепые каменные глаза взирали на то, чего больше не было. В далеко простёртых над равниной руках покоилась бледно-голубая каменная сфера. Отсюда, снизу, казалось, что она парит над ладонями. А из-под шара срывались вниз струи воды, которые не долетали до земли каплями — рассыпались в воздухе на мельчайшую взвесь, рождали небольшое облако, вечно лежащее у подножия горы.
Простое одеяние статуи отливало серебром, плотно облегало стройный стан, очерчивало бёдра — уже схематично, переходя в скалу, а ниже ниспадало чередой оборок — пирамидальных ярусов. Размеры сооружения вызывали благоговение и трепет. Сложно было поверить, что столь огромная фигура могла быть создана руками смертных.
— Небесная Дева, откуда ты здесь? — проговорила я себе под нос, разглядывая богиню.
— Почему ты называешь так эту каменную женщину? — прозвучал рядом вопрос.
Но я даже не обернулась в сторону Чингара, который ехал верхом и сейчас поравнялся с нашей телегой.
— Потому что это она. Небесная Дева, — проговорила медленно. — Ночной лик её даёт блаженство прохлады, живительную влагу и утешение, дневной — согревает землю и иналей, дарит жизнь и радость. Она держит в руках луну и солнце, она — то, что не есть Бездна. Её — и нас всех защищает Каменный Отец, одной рукой он укрывает мир плащом, а второй держит огромный щит. Все боги их дети, а инали — дети их детей.
— Кто такие... боги? — неуверенно повторил незнакомое слово вождь.
— По-вашему это очень, очень сильные духи. Это... как будто один дух, вмещающий в себя силу сотен тысяч маленьких. Например, всех духов всего океана.
— Так не бывает, — отмахнулся Чингар, но как-то без задора, неуверенно.
— Ей об этом скажи, — хмыкнула я, кивнув на статую, и пристально уставилась на собеседника. — Кто всё это построил? Когда?
— Край Мира был таким всегда, — задумчиво проговорил вождь, хмуро глянув на изваяние. — Мы считаем его городом духов, которые покинули его, предпочтя камням вольную жизнь.
— Что, и неужели нет никаких легенд? Историй? Сказок, наконец! — возмутилась я.
— А зачем? — Чингар неопределённо повёл могучими плечами.
— Как — зачем?! Неужели вам неинтересно, откуда и как появился ваш народ? Что было на этой земле раньше? Можно ведь узнать, откуда и почему приходят тайюн, навсегда положить конец их нашествию. Здесь, в этом городе, могут быть ответы! Сильнейшие маги создали Двери, через которые мы сюда прошли, их чары могли сохранить знания! Где-то там, вот в этих ярусах под статуей. Это ведь наверняка дворец или храм, оно просто не может быть чем-то другим!
— Мы не ходим туда, — твёрдо проговорил Чингар. — Не знаю, на кого она похожа, но она хранит свои тайны. Каменная женщина порождает тайюн, они приходят именно оттуда, сверху, из-под её одежд, и мы стараемся не гневить её ещё больше. И ты тоже не пойдёшь туда. Понятно?
— Тебя забыла спросить, чурбан безграмотный, — презрительно фыркнула я.
— Выпорю, шайса! И свяжу, — хмуро пригрозил он.
— Настолько жить надоело? — хмыкнула я, совсем не впечатлённая угрозами. — Ну рискни здоровьем. Но я тебя предупреждаю, поднимешь на меня руку — умрёшь сразу. То же касается и посягательства на мою свободу.
— Шайса! Ты навлечёшь беду на всех инчиров! Знания духов — не для смертных, они зло для нас!
— Знания не могут быть злом, — отмахнулась я от недовольного вождя. — Зло в том, кто и как их использует. Если я узнаю, как навсегда избавиться от тайюн, это что, будет злом?
— Если тайюн существуют, значит, так должно быть! — уверенно заявил Чингар. — И я начинаю понимать, что лучше они, чем ты!
Сидевший рядом со мной возница, о существовании которого я за разговором напрочь забыла, вдруг громко хохотнул и отпустил какое-то замечание; из его слов я поняла только «эта женщина», явно относившееся не к Небесной Деве. Но подначка, на удивление, была адресована не мне и метко достигла цели: Чингар в ответ только ругнулся себе под нос, буркнув что-то вроде «да идите вы оба», и, подбодрив своего скакуна, ускакал вперёд. Чем ещё больше развеселил своего приятеля.
Я покосилась на соседа с интересом. Тот поймал мой взгляд, подмигнул заговорщицки и снова уставился на дорогу. Занятный тип. Жалко, пока нет возможности познакомиться поближе, остаётся удовлетворять своё любопытство внимательным наблюдением.
Насколько я успела выяснить, инчиры тоже были долгожителями — и двести, и триста лет могли протянуть, если тайюн позволяли. Так что определить возраст того или иного дикаря не получалось, разве что примерно, по содержащимся в татуировках подсказкам. Зарубки на каждый прожитый год там не делались, но определённое впечатление можно было составить. Возница, например, был опытным воином, убившим много врагов. Вдовец, имел четырёх сыновей, два из которых умерли, и одну дочь, успешно принявшую в семью какого-то достойного воина. Похоже, мой сосед был старше вождя и пользовался его уважением не просто как друг и боевой товарищ. Наставник? Родственник?
А, плевать! Главное, он явно на моей стороне.
Но вскоре я выбросила мужчин из головы, вновь поглощённая созерцанием города, который был гораздо интереснее. Сейчас первое потрясение прошло, и я видела уже не только Небесную Деву.
Сиротливые пустые пристани, которым так не хватало кораблей. Высоченный горбатый мост через бухту — рядом со статуей он не впечатлял, но сам по себе не меньше был достоин восхищения. Разросшиеся неухоженные сады. Дома, частью превратившиеся в руины; особенно досталось тем, что располагались вблизи каменных стен — там виднелись многочисленные следы обвалов. Наверное, когда хозяева жили здесь, город защищала магия — от камней и злого моря, которое изъело всю береговую линию.
Лучше всего выглядели дома вдали, у устья долины, карабкавшиеся на зелёный холм плавного очерка, и в середине обеих половин города. Большинство строений были достаточно низкими — на самом деле, а не в сравнении с Небесной Девой.
Из общей картины выбивались только воздетые тут и там тонкие пальцы белых башен, грозящие небу. В их расположении читалась некая строгая система, общий замысел. Например, одна такая башня венчала холм, да и на остальных окрестных вершинах, похоже, когда-то стояли такие же: расстояние было слишком велико даже для моих глаз, но на соседней горе как будто угадывался цилиндрический остов. В общем, вряд ли это было простое жильё, скорее, какая-то сеть хозяйственного или даже военного назначения. Одна из многих загадок Края Мира, которые, боюсь, мне не по зубам.
Вблизи давно и безнадёжно мёртвый город навевал тоску и несвойственные мне обычно мысли о тленности всего сущего. Впрочем, я быстро справилась с ними простым аргументом: тленность тленностью, а город очень хорошо сохранился для своего возраста, дайте боги каждому. Каменные стены по-прежнему стояли, мостовые не поддавались натиску зелени, да что там — работали фонтаны! Фонтаны, которые пережили не только своих создателей, но даже саму память о них!
Объяснением такого долгожительства служили, очевидно, чары, наполнявшие буквально каждый камень, так плотно вплетённые в материал, что казались его естественной частью. Магия и вещество резонировали, взаимно упрочняя друг друга. Конечно, от обвала подобная мера не спасала, но ветер, холод и зной были здесь бессильны.
Пожалуй, если задаться целью, не так уж сложно вернуть всё это к жизни. Жалко только, никому это не нужно: аборигены хоть и пользовались наследием далёких предков, но в лице Чингара ясно высказались, что в изучении его не заинтересованы. Потрясающее невежество!
Но надо всё же задать этот вопрос Микару. Может, старейшина скажет больше, чем простое «нельзя» и «знания — зло»?
Жили инчиры на холме и в его окрестностях. Я подспудно опасалась увидеть нечто неприятное, нарушающее облик города, вроде шатров прямо на улицах и привязанного тут же скота, но аборигены относились к жилищам духов на удивление бережно.
И хорошо, надо сказать, жили, со всеми удобствами, включая водопровод. Больше того, тут была ванна — большая каменная чаша с пологими краями — и настоящий туалет почти привычного вида. А вот подачу воды регулировали уже кустарные творения здешних умельцев. Из камня торчали две изогнутых трубки из того же дерева, которое шло на дуги для тележных навесов; впрочем, скорее это было не дерево, а нечто вроде толстого тростника.
По деревням-общинам местные распределялись в зависимости от женщин, то есть это муж приходил в посёлок жены, а не наоборот, холостяки же приписывались к матерям. На удивление, вождь принадлежал к числу последних, хотя это озадачивало: с точки зрения местных женщин, он должен бы быть завидным женихом. Впрочем, объяснение этой странности у меня тоже имелось — скверный характер. Ну или вождь вообще не имел права создавать семью, кто их разберёт?
Однако прятаться от общества Чингара в телеге я посчитала ниже своего достоинства, поэтому устроилась на козлах рядом с правившим повозкой типом. Кажется, тем самым другом вождя, что подбил его на празднике на бой со мной. Возничий не возражал против моего общества, поглядывал с интересом, но лезть с вопросами и замечаниями даже не пытался.
Огромные колёса катились медленно, со скрипом и даже величавостью. Трясло не так сильно, как могло бы: никаких рессор тут ещё не придумали, но телега была слишком тяжёлой, чтобы подпрыгивать на каждом мелком камне, и ползла слишком неторопливо. Ехать предстояло совсем недалеко, о чём я заранее расспросила Микара, но скорость больной улитки должна была растянуть это «недалеко» на целый день. Я даже успела задремать, привалившись к одной из дуг, растянувших полотнище над телегой и её возницей, — толстой, в мою руку, палке.
Проснулась через несколько часов, когда ход повозки ощутимо изменился.
Телега выкатилась на открытое место — небольшую каменистую равнину, где между заросшими белёсым мхом булыжниками торчали клочья тёмной, серо-зелёной травы. Долину из конца в конец пересекала широкая дорога — огромные каменные плиты, едва присыпанные сверху каменной крошкой. В стыках пробивалась упрямая горная растительность, но само полотно было почти гладким, и колёса покатились по нему как будто с удовольствием.
Нечто ещё более интересное ждало впереди: запруженная повозками и скотом дорога упиралась в большую круглую площадку, окружённую огромными квадратными колоннами. Кое-где над ними оставались перекрытия, образуя арки ворот, кое-где — рухнули и сами опоры. Через одну из арок друг за другом катились повозки и удивительно покладисто шли животные, словно не ощущавшие беспокойства и напряжения этого места. И, проходя через эту Дверь, инчиры вместе со всем скарбом исчезали.
Не знаю, кто это построил, но явно не приютившие меня дикари.
Жадно впившись взглядом в гигантское сооружение, я пыталась разглядеть... не знаю что именно. Если здесь и были когда-то другие постройки, орнаменты и надписи, до настоящего момента они не сохранились. Обработанные камни вернулись в лоно природы и избавились от следов прикосновений рук, чей хозяин давно и безнадёжно мёртв. Остались лишь каменные арки — и покалывающее кончики пальцев ощущение близости природного магического источника.
Естественный фон зашкаливал, и самое любопытное, конечно, нашлось на энергетическом уровне. Меня почти не удивило, что источник располагался точно в центре площадки. А то, как линии силы оплетали арки, по-настоящему впечатляло.
Сложнейшая конструкция когда-то была симметричной. Там, где камень пал под напором времени, оборвались и нити чар, и именно они выплёскивали в пространство силу источника, расположенного, кажется, глубоко под землёй. Не советовала бы никому находиться здесь долго: настолько неестественно повышенный фон вреден для любого живого существа. Потому и растительность такая чахлая — даже живучие горные травы не выдерживают.
Сюда бы десяток толковых теоретиков и пяток практиков-стихийников! Наверное, сумели бы разобраться в плетении, заглушить лишние нити, стабилизировать остатки... Но где те маги!
А ещё сюда бы Микара. Взять его за шкирку, хорошенько встряхнуть да допросить с пристрастием, чтобы хотя бы старые сказки своего народа вспомнил! Потому что сейчас я видела своими глазами: легенды о катастрофе говорили правду, инали сохранили в памяти то, от чего бежали далеко на север, борьбе с чем предпочли угрозу вечных льдов. Так неужели мы — помним, а инчиры, живущие на этой земле, не могут ничего рассказать?! В конце концов, у них же есть письменность! Пусть грамоте обучены единицы, в основном старейшины, но ведь должны были уцелеть хоть какие-то обрывки!
Энергетическое поле волновалось. Каждая прошедшая телега казалась камнем, брошенным в застоявшуюся воду и всколыхнувшим мутную гладь. С каждым новым перемещением на равнине становилось как будто бы легче дышать — излишки энергии стекали обратно в источник, из которого чары черпали силу.
Зелёна мать, мгновенное перемещение! Загадка, над которой билось не одно поколение иналей, и решение которой, насколько я знала, до сих пор не маячило на горизонте. А тут — пожалуйста. Древние Двери, облегчавшие кочевникам путь, воспринимались аборигенами как нечто естественное, само собой разумеющееся.
Кем был маг, что сплёл эти чары? Что согнало его сородичей с обжитых мест? Уж не тайюн ли? Как выглядела Дверь, через которую Траган притащила меня сюда, и почему наша экспедиция на неё не наткнулась? Почему сбежавшие инали и оставшиеся инчиры похожи, но столь сильно отличаются друг от друга? Откуда взялись духи, наводняющие эти земли?
Что, сожри меня Бездна, произошло здесь тысячелетия назад?!
Переход легко было не заметить вовсе. Мгновение слабости и темноты перед глазами, а потом в лицо ударил пахнущий морем ветер. Открыв непроизвольно зажмуренные в момент перемещения глаза, я ахнула — и задохнулась от увиденного. И поняла, что хочу придушить Микара, назвавшего вот это — «каменными шатрами».
Мы находились на рукотворном плато — древние зодчие просто спилили верхушку скалы. Здесь располагалось несколько каменных кругов, неотличимых от того, в который мы входили, разве что сохранились они гораздо лучше. Слева скала обрывалась в море, справа поднимался высокий горный хребет. В долину широкой извилистой лентой спускалась дорога, по которой ползли телеги, а там, внизу, у морского побережья раскинулся город. Огромный город, рассечённый надвое длинной узкой бухтой, наверное очень глубокой. С противоположной от нас стороны чашу долины ограждал пупырь зелёного холма, но между ним и серо-синими волнами тянулась широкая полоса лесистого взморья, которая терялась в дымке и, кажется, расширялась там, у горизонта. Похоже, горный хребет уходил в сторону от моря, а дальше по берегу раскинулась равнина.
Бухта слегка изгибалась и упиралась в глубокое ущелье, где — это было слышно даже отсюда — грохотала и ярилась в каменных стенах злая горная река. А на нашем берегу, возвышаясь не только над городом — над окрестными горами, вздымалась статуя потрясающих воображение размеров.
Статуя изображала деву, чьи совершенные черты несли печать горечи и тоски; или, может быть, так казалось, потому что слепые каменные глаза взирали на то, чего больше не было. В далеко простёртых над равниной руках покоилась бледно-голубая каменная сфера. Отсюда, снизу, казалось, что она парит над ладонями. А из-под шара срывались вниз струи воды, которые не долетали до земли каплями — рассыпались в воздухе на мельчайшую взвесь, рождали небольшое облако, вечно лежащее у подножия горы.
Простое одеяние статуи отливало серебром, плотно облегало стройный стан, очерчивало бёдра — уже схематично, переходя в скалу, а ниже ниспадало чередой оборок — пирамидальных ярусов. Размеры сооружения вызывали благоговение и трепет. Сложно было поверить, что столь огромная фигура могла быть создана руками смертных.
— Небесная Дева, откуда ты здесь? — проговорила я себе под нос, разглядывая богиню.
— Почему ты называешь так эту каменную женщину? — прозвучал рядом вопрос.
Но я даже не обернулась в сторону Чингара, который ехал верхом и сейчас поравнялся с нашей телегой.
— Потому что это она. Небесная Дева, — проговорила медленно. — Ночной лик её даёт блаженство прохлады, живительную влагу и утешение, дневной — согревает землю и иналей, дарит жизнь и радость. Она держит в руках луну и солнце, она — то, что не есть Бездна. Её — и нас всех защищает Каменный Отец, одной рукой он укрывает мир плащом, а второй держит огромный щит. Все боги их дети, а инали — дети их детей.
— Кто такие... боги? — неуверенно повторил незнакомое слово вождь.
— По-вашему это очень, очень сильные духи. Это... как будто один дух, вмещающий в себя силу сотен тысяч маленьких. Например, всех духов всего океана.
— Так не бывает, — отмахнулся Чингар, но как-то без задора, неуверенно.
— Ей об этом скажи, — хмыкнула я, кивнув на статую, и пристально уставилась на собеседника. — Кто всё это построил? Когда?
— Край Мира был таким всегда, — задумчиво проговорил вождь, хмуро глянув на изваяние. — Мы считаем его городом духов, которые покинули его, предпочтя камням вольную жизнь.
— Что, и неужели нет никаких легенд? Историй? Сказок, наконец! — возмутилась я.
— А зачем? — Чингар неопределённо повёл могучими плечами.
— Как — зачем?! Неужели вам неинтересно, откуда и как появился ваш народ? Что было на этой земле раньше? Можно ведь узнать, откуда и почему приходят тайюн, навсегда положить конец их нашествию. Здесь, в этом городе, могут быть ответы! Сильнейшие маги создали Двери, через которые мы сюда прошли, их чары могли сохранить знания! Где-то там, вот в этих ярусах под статуей. Это ведь наверняка дворец или храм, оно просто не может быть чем-то другим!
— Мы не ходим туда, — твёрдо проговорил Чингар. — Не знаю, на кого она похожа, но она хранит свои тайны. Каменная женщина порождает тайюн, они приходят именно оттуда, сверху, из-под её одежд, и мы стараемся не гневить её ещё больше. И ты тоже не пойдёшь туда. Понятно?
— Тебя забыла спросить, чурбан безграмотный, — презрительно фыркнула я.
— Выпорю, шайса! И свяжу, — хмуро пригрозил он.
— Настолько жить надоело? — хмыкнула я, совсем не впечатлённая угрозами. — Ну рискни здоровьем. Но я тебя предупреждаю, поднимешь на меня руку — умрёшь сразу. То же касается и посягательства на мою свободу.
— Шайса! Ты навлечёшь беду на всех инчиров! Знания духов — не для смертных, они зло для нас!
— Знания не могут быть злом, — отмахнулась я от недовольного вождя. — Зло в том, кто и как их использует. Если я узнаю, как навсегда избавиться от тайюн, это что, будет злом?
— Если тайюн существуют, значит, так должно быть! — уверенно заявил Чингар. — И я начинаю понимать, что лучше они, чем ты!
Сидевший рядом со мной возница, о существовании которого я за разговором напрочь забыла, вдруг громко хохотнул и отпустил какое-то замечание; из его слов я поняла только «эта женщина», явно относившееся не к Небесной Деве. Но подначка, на удивление, была адресована не мне и метко достигла цели: Чингар в ответ только ругнулся себе под нос, буркнув что-то вроде «да идите вы оба», и, подбодрив своего скакуна, ускакал вперёд. Чем ещё больше развеселил своего приятеля.
Я покосилась на соседа с интересом. Тот поймал мой взгляд, подмигнул заговорщицки и снова уставился на дорогу. Занятный тип. Жалко, пока нет возможности познакомиться поближе, остаётся удовлетворять своё любопытство внимательным наблюдением.
Насколько я успела выяснить, инчиры тоже были долгожителями — и двести, и триста лет могли протянуть, если тайюн позволяли. Так что определить возраст того или иного дикаря не получалось, разве что примерно, по содержащимся в татуировках подсказкам. Зарубки на каждый прожитый год там не делались, но определённое впечатление можно было составить. Возница, например, был опытным воином, убившим много врагов. Вдовец, имел четырёх сыновей, два из которых умерли, и одну дочь, успешно принявшую в семью какого-то достойного воина. Похоже, мой сосед был старше вождя и пользовался его уважением не просто как друг и боевой товарищ. Наставник? Родственник?
А, плевать! Главное, он явно на моей стороне.
Но вскоре я выбросила мужчин из головы, вновь поглощённая созерцанием города, который был гораздо интереснее. Сейчас первое потрясение прошло, и я видела уже не только Небесную Деву.
Сиротливые пустые пристани, которым так не хватало кораблей. Высоченный горбатый мост через бухту — рядом со статуей он не впечатлял, но сам по себе не меньше был достоин восхищения. Разросшиеся неухоженные сады. Дома, частью превратившиеся в руины; особенно досталось тем, что располагались вблизи каменных стен — там виднелись многочисленные следы обвалов. Наверное, когда хозяева жили здесь, город защищала магия — от камней и злого моря, которое изъело всю береговую линию.
Лучше всего выглядели дома вдали, у устья долины, карабкавшиеся на зелёный холм плавного очерка, и в середине обеих половин города. Большинство строений были достаточно низкими — на самом деле, а не в сравнении с Небесной Девой.
Из общей картины выбивались только воздетые тут и там тонкие пальцы белых башен, грозящие небу. В их расположении читалась некая строгая система, общий замысел. Например, одна такая башня венчала холм, да и на остальных окрестных вершинах, похоже, когда-то стояли такие же: расстояние было слишком велико даже для моих глаз, но на соседней горе как будто угадывался цилиндрический остов. В общем, вряд ли это было простое жильё, скорее, какая-то сеть хозяйственного или даже военного назначения. Одна из многих загадок Края Мира, которые, боюсь, мне не по зубам.
Вблизи давно и безнадёжно мёртвый город навевал тоску и несвойственные мне обычно мысли о тленности всего сущего. Впрочем, я быстро справилась с ними простым аргументом: тленность тленностью, а город очень хорошо сохранился для своего возраста, дайте боги каждому. Каменные стены по-прежнему стояли, мостовые не поддавались натиску зелени, да что там — работали фонтаны! Фонтаны, которые пережили не только своих создателей, но даже саму память о них!
Объяснением такого долгожительства служили, очевидно, чары, наполнявшие буквально каждый камень, так плотно вплетённые в материал, что казались его естественной частью. Магия и вещество резонировали, взаимно упрочняя друг друга. Конечно, от обвала подобная мера не спасала, но ветер, холод и зной были здесь бессильны.
Пожалуй, если задаться целью, не так уж сложно вернуть всё это к жизни. Жалко только, никому это не нужно: аборигены хоть и пользовались наследием далёких предков, но в лице Чингара ясно высказались, что в изучении его не заинтересованы. Потрясающее невежество!
Но надо всё же задать этот вопрос Микару. Может, старейшина скажет больше, чем простое «нельзя» и «знания — зло»?
***
Жили инчиры на холме и в его окрестностях. Я подспудно опасалась увидеть нечто неприятное, нарушающее облик города, вроде шатров прямо на улицах и привязанного тут же скота, но аборигены относились к жилищам духов на удивление бережно.
И хорошо, надо сказать, жили, со всеми удобствами, включая водопровод. Больше того, тут была ванна — большая каменная чаша с пологими краями — и настоящий туалет почти привычного вида. А вот подачу воды регулировали уже кустарные творения здешних умельцев. Из камня торчали две изогнутых трубки из того же дерева, которое шло на дуги для тележных навесов; впрочем, скорее это было не дерево, а нечто вроде толстого тростника.
