Ну, зато теперь он перестанет сомневаться в том, что я — женщина. Наверное.
Устало уронив руки, я тяжело вздохнула и осторожно перебралась на берег, к разложенным на камнях вычищенным вещам. Момент вдохновения безнадёжно упущен, а дольше отмокать уже не полезно, не говоря о том, что надоело. Ладно, сейчас вот вернусь в шатёр к Микару и продолжу свои изыскания, там меня вряд ли кто-то побеспокоит.
Пока одевалась, я запоздало сообразила, что Чингар наверняка явился не просто так, у него вроде бы даже какой-то свёрток был в руках, и стало немного неловко за эту вспышку. Вождь небось тоже поплавать пришёл. Может, решил вежливость проявить и спросить, не помешает ли, или узнать, долго ли я планирую мокнуть. Вон, даже имя моё вспомнил! Только под горячую руку попал.
Зелёна мать! Да, не ладится у меня общение с этим типом. Точно стоит держаться друг от друга подальше, а то поубиваем.
И надо всё-таки узнать, что значит это его ругательство. А то, может, оно совсем мерзкое и срочно пора мстить?
Оделась я быстро, разобрала волосы при помощи бытовых чар — тоже, а вот заплести традиционную родовую косу — занятие не на две минуты. Я достаточно уже наловчилась, чтобы уметь соорудить её не только без посторонней помощи, но даже без зеркала, однако...
Несколько секунд я задумчиво поглаживала и протягивала между пальцев пряди, а потом плюнула и собрала их в самую простую косичку на три хвоста, какие заплетают лошадям и куклам. Один лёд, никто здесь не поймёт разницы!
От этого решения и поступка на душе вдруг стало легче и веселее, хотя я толком и не поняла почему. Да и не стремилась: меня ждал тихий уютный шатёр и увлекательная нерешённая задача.
Дорогу нашла легко, я хорошо её запомнила, пока Микар провожал. Да и шатёр узнать было не трудно, они только на первый взгляд казались одинаковыми, а стоило присмотреться — и размеры разные, и узоры, и порой даже устройство, потому что некоторые шатры слеплены из нескольких. Наверное, принадлежали они большим семьям.
В стойбище было суетно — как, впрочем, и в момент моего ухода. Почудилось только, что брожения имеют несколько другой, более нервный оттенок, но от этого ощущения я отмахнулась. Не собирают в панике шатры, детей не прячут, значит — ничего страшного не случилось.
В шатре было пусто, что порадовало, но я даже устроиться толком не успела, когда полог опять отодвинулся и внутрь шагнул Микар. Хмурый, сосредоточенный; даже сквозь его обычную маску проступало не то беспокойство, не то смятение.
— Что-то случилось? — спросила я, когда мужчина молча прошёл внутрь и подошёл к той части шатра, в которой хранились пожитки.
— Горе пришло, — отозвался он со вздохом. — Даже если ждёшь его, всё равно хочется верить, что духи помогут.
— Хм. А если подробнее? — озадачилась я такой формулировкой.
— Кирин умирает, — грустно ответил он. — Бедная девочка.
— Девочка? — ещё больше озадачилась я. «Ожидаемое горе» больше ассоциировалось у меня с умиранием кого-то, кого трудно было назвать девочкой. Скорее уж, бабушкой. — И отчего она умирает?
— Ребёнок, — нехотя пояснил Микар, появляясь из-за занавески с холщовой сумкой через плечо и небольшой палкой, украшенной перьями. — Маленькая она, слабая, нельзя ей было. Но уж очень хотела своему мужчине дитя подарить...
— Так, давай по существу, не ледени мне мозги, — велела я, поднимаясь на ноги. — Что за ребёнок? Роды у вас там сложные, что ли? А целители где?
— Целители не всегда могут помочь, — он пожал плечами. — Здесь — не могут. Здесь — моё дело, помочь ей уйти к духам спокойно.
— Погоди, может, ещё без тебя обойдёмся. Веди, где там ваша умирающая?
Микар глянул на меня как-то странно, недобро, словно хотел послать в далёкое путешествие, но в последний момент сдержался. Несколько мгновений сверлил взглядом, а потом вздохнул и кивнул следовать за ним.
Давящую, гнусную атмосферу близкой смерти и пролитой крови я почуяла загодя. Мы ещё только приблизились к нужному месту, а я уже могла сказать, в каком шатре ожидаются похороны, и уверенно двинулась в нужном направлении, обогнав угрюмого Микара. Нырнула за полог; мне никто не препятствовал.
Света внутри было достаточно, чтобы рассмотреть печальную картину во всех деталях. И не смуглого — серо-зелёного здоровенного мужика, сидящего в углу, явно папашу. И худую женщину с серыми волосами, словно окаменевшую, по неподвижному лицу которой сбегали слёзы, срываясь с подбородка. И пару очень хмурых инчиров, мужчину и женщину, которые сидели на коленях возле роженицы; мужчина что-то бормотал, а его напарница — держала страдалицу за руку и молча гладила по волосам. И, наконец, саму без двух минут покойницу, которую уже готовы были провожать в последний путь — бледно-серая, едва дышащая, с залитым потом и слезами лицом. Кажется, ей сейчас хотелось одного: чтобы всё это уже закончилось, хоть как-то.
Мне не препятствовали, когда я подошла и опустилась на колени рядом с несчастной, положила ладонь на живот. Шансов разродиться нормально у девчонки просто не было: она действительно оказалась уж очень худенькой в сравнении со своими сородичами, а ребёнок взял отцовские габариты. И живучесть, кажется, тоже. Не знаю, сколько они тут развлекались до моего прихода, но пока ещё оба были живы.
— Микар, убери всю эту подтанцовку, — резко бросила я вошедшему следом мужчине, доставая нож и спешно закатывая рукава рубахи.
— Зачем? — растерялся он. — Послушай, я...
— Ты решительно настроен спровадить её к духам или я могу попытаться спасти? — оборвала я его.
Несколько мгновений мы мерились взглядами, а потом старейшина коротко кивнул и принялся выпроваживать посторонних наружу, что-то там рассказывая им про сложные чары и особенных духов, которые не любят посторонних, но постараются помочь Кирин. А он сам обязательно проконтролирует, чтобы они ненароком не навредили. Целители, похоже, просили остаться, муж паниковал и протестовал, мать рыдала; я не обращала внимания. Главное, что Микар благополучно отгонял их от меня, не мешая подготовке.
Исцеляющая сила магии крови надёжна, но в сравнении с более традиционными методиками грязна. Грязна в прямом смысле, поэтому со своей белой рубашкой я уже мысленно попрощалась: даже если сниму, всё равно заляпаю ненароком, я себя знаю. Зато она наиболее эффективна именно вот в таких случаях, когда нужно работать в неподходящих условиях и действовать быстро — или резать, или выжигать какую-то стремительную и смертоносную заразу. Я никогда не любила эту часть собственного дара, и особенно я не любила общаться с пациентами, но — никуда не денешься, есть хотелось, а именно целительство меня кормило.
Впрочем, сейчас от пациентки было меньше всего вреда: пока Микар освобождал шатёр, Кирин успела потерять сознание.
— Не в моём присутствии, — процедила я с угрозой и полоснула себя по запястью: договориться с чужой кровью о чём-то серьёзном можно, только смешав её с собственной.
Нож мало годился в качестве хирургического инструмента, и я с тоской вспомнила свою рабочую сумку, оставленную на побережье. Но зато он был острым, а это в наших обстоятельствах уже немало. Нет, чисто теоретически я способна резать без ножа, просто уговаривая чужую плоть, но это сложно, долго и больше годится для фокусов, чем для работы.
Ничего, как-нибудь справлюсь. Больше полувека практики — не в Бездну плюнуть.
Но влетело в конечном итоге всем.
Сначала я наорала на роженицу, которая, очнувшись и увидев меня с ножом, попыталась паниковать; ей же не объяснишь про обезболивающие и прочие вспомогательные чары, которыми она уже обвешана. Потом на Микара, который при виде моих действий сбледнул с лица и попытался оставить меня без дополнительной пары рук, отлично подходившей для выполнения команд подай-принеси. Потом на папашу, который в неподходящий момент сунул нос в шатёр, привлечённый руганью и голосом своей умирающей жены. Поскольку на слова он среагировал не сразу, а единственный переводчик пытался в это время не упасть в обморок, пришлось запустить в него какой-то глиняной плошкой, благо после целителей их тут осталось изрядно. Плошку понял сразу. Потом ещё и на любопытных целителей, но тут уже очнулся Микар и уговорил их не мешаться.
Потом уже сам старейшина от избытка чувств на всех наорал, когда ребёнок пронзительным, истошным воплем сообщил о том, что он всё-таки выжил, и шатёр едва не снесли взбудораженные свидетели. Кажется, рассерженный Микар был зрелищем редким и достаточно впечатляющим, чтобы вслед за его рявком воцарилась благословенная тишина и покой. Как раз вовремя, чтобы я могла сосредоточиться и выполнить самую сложную часть: залатать дырку.
В общем, типичная операция в полевых условиях. Не могу сказать, что в моей жизни таких было много, но — случалось.
— Помыть. Поспать. Хорошо кормить. Пару дней в постели, — коротко проинструктировала я Микара, поднимаясь на занемевшие в неудобной позе и слегка подрагивающие от усталости ноги. Я, конечно, женщина крепкая, но день выдался уж очень длинный.
— Ей или тебе? — спросил с улыбкой старейшина, поддержав меня под локоть.
— Обеим, — честно ответила я и уточнила с подозрением: — Больше у вас тут никто не умирает вот-прямо-сейчас? Я могу мыться окончательно? Эх, оледенеть, единственная рубашка! — добавила с тоской, разглядывая свой наряд. Бытовые чары хороши, конечно, но кровь — это именно то вещество, которое никакой магией не выводится.
— Нет, со всем прочим справляются наши целители, — успокоил Микар. — А где остальные вещи?
— Откуда бы им взяться? — поморщилась я. — Даже мой меч не нашли!
— А их тебе не передали? Хорошо, я выясню, — заверил старейшина, озабоченно хмурясь. Кажется, пережитое потрясение благотворно сказалось на его мимике. Или, наоборот, разрушительно — на маске? — Иди купайся, я принесу другую одежду.
— Удачи в поисках, — весело пожелала я, выходя из шатра и пропуская внутрь издёрганную родню.
Далеко, правда, уйти не сумела. Буквально через десяток шагов меня нагнал возбуждённо тараторящий папаша, что-то долго говорил — вероятно, благодарил, — а потом и вовсе сгрёб в медвежьи объятья. Ругаться в такой ситуации было бесполезно, проще перетерпеть и постараться пережить. Всё же эти мужики-инчиры исключительно здоровые кабаны, такой придушит — не заметит.
Да и сил на ругань уже не было. Длинный, длинный, длинный и трудный день. Учитывая Ордиэля и Абсерваля утром, я ожидала многого, но это всё же слишком. Единственное, чего мне хотелось сейчас, это смыть с себя кровь, чужую пополам с собственной, и упасть на ровную горизонтальную поверхность. И чтобы полсуток меня никто не трогал.
Это странно и неожиданно, но мне дали спокойно выспаться. Не случился пожар с наводнением и нашествием хищной саранчи, не явились по мою душу отродья Бездны с Чингаром во главе, и даже случайно никто на меня ничего не ронял. Проснулась я только потому, что выспалась, а теперь лежала, не открывая глаз, и просто наслаждалась моментом. И немного душным, но приятно пахнущим кожей и какими-то травами сумраком спального закутка, и доносящимися снаружи звуками жизни — негромкими, и в этом была их главная прелесть. И, главное, самой этой постелью: шелковистый мягкий мех нежил кожу, и я с удовольствием запускала в него пальцы. На такой шкуре надо разврату предаваться в хорошей компании, а не бессовестно дрыхнуть!
Но увы, компании у меня не было и не предвиделось, оставалось получать чувственные удовольствия в обществе одной только шкуры, и совсем не те, о которых думалось в первую очередь, а просто лежать утром в постели и никуда не спешить. Большинство иналей — ранние пташки, у нас принято вставать с рассветом, а я всегда любила поваляться подольше. Не до полудня, но и не вскакивать спозаранку.
Вот только возможность такая в пору детства и юности выдавалась редко, потому что некоторым иналям свойственно считать, что удобное им — обязательно и правильно для всех. Так что начало самостоятельной жизни я в своё время отметила не загулом, как это часто случается, а ударным «засыпом»: несколько дней самым вопиющим образом ложилась глубокой ночью, а просыпалась среди дня. Потом, конечно, пришлось перестраиваться на нормальный режим, да и надоело, но любовь к неторопливым пробуждениям тогда сформировалась окончательно и осталась со мной навсегда. А сейчас ещё и повод был: я пыталась вспомнить, как добралась до постели.
Вечер сохранился в воспоминаниях обрывками. Например, я помнила, как плелась к источникам. Как раздевалась, уже не помнила, и как мылась тоже, но потом задремавшую меня разбудил Микар. Понукаемая им же, надела предложенные вещи и... Всё. Дальше как отрезало. Видимо, старейшина меня и отнёс, и раздел, и укрыл.
Очень ответственно он подходил к своей роли заботливого отца, даже не по себе от подобного. Ну и малость обидно на общую мировую несправедливость. Всё как у нас: наворотил дел один, отдувается за него другой.
Насладившись размеренным, спокойным пробуждением, я сладко потянулась всем телом и выбралась из уютных объятий постели. Можно было бы полежать и дольше, но от голода уже подводило живот. И так вчера ограничилась одной лепёшкой, а потерянные силы и кровь надо как-то восполнять.
Невзирая на голод, одевалась я всё равно без спешки, внимательно изучая детали наряда. Ничего принципиально нового не нашла, даже нижнее бельё отличалось разве что материалом. Ну и отсутствием у здешних умельцев умения вложить в одежду чары и заставить её красиво облегать фигуру, поэтому местные свободные трусики держались на кокетливых завязках по бокам. Без зеркала сложно было оценить, но у меня сложилось впечатление, что смотрятся они даже привлекательней.
Вернусь домой — продам идею. Если я хоть что-то понимаю в мужчинах, вот такой подход, с верёвочками, они должны оценить. Ходить в этом, конечно, не так удобно, но... кто в таком ходить станет? Ну ладно, здесь — все, и я тоже буду, причём долго, и хорошо, если не до конца жизни. Но в Семилесье? Разве что от шкафа до постели, и то в лучшем случае!
Интересно, а мужские сильно отличаются? Или это и есть мужские, даже детские, потому что найти на меня взрослую женскую одежду среди аборигенов проблематично?
Тьфу, Бездна! О чём я вообще думаю?!
Раздражённо фыркнув на себя саму, одевание я закончила быстро. Помимо нижнего белья, предлагались удобные и очень мягкие сапожки, больше похожие на носки со шнуровкой, мягкие штанишки из тонкой и очень нежной замши с бахромой по бокам и длинная, до колен, неожиданно пришедшаяся впору рубашка с разрезами сбоку почти до талии, короткими широкими рукавами и шнуровкой у горла. Рубашка из некрашеного полотна была щедро расшита яркими чёрно-бело-голубыми узорами. Смотрелось забавно, а ходить в этом оказалось на удивление удобно. Правда, в сапожках по скалам не набегаешься, но я сегодня не собиралась надолго покидать шатёр, так что собственную крепкую обувь предпочла поберечь.
Полог шатра был отдёрнут, и основное помещение освещали косые солнечные лучи. На столе стоял чайник и две плошки — одна для напитка, вторая с едой. Кажется, это счастье дожидалось именно меня. И, кажется, Микара я уже искренне люблю, до чего же замечательный мужик!
Еда представляла собой смесь какого-то злака, порубленных овощей и кусочков мяса, дурманяще пахла незнакомыми специями и нестерпимо манила, так что меня не остановило даже отсутствие столовых приборов.
Устало уронив руки, я тяжело вздохнула и осторожно перебралась на берег, к разложенным на камнях вычищенным вещам. Момент вдохновения безнадёжно упущен, а дольше отмокать уже не полезно, не говоря о том, что надоело. Ладно, сейчас вот вернусь в шатёр к Микару и продолжу свои изыскания, там меня вряд ли кто-то побеспокоит.
Пока одевалась, я запоздало сообразила, что Чингар наверняка явился не просто так, у него вроде бы даже какой-то свёрток был в руках, и стало немного неловко за эту вспышку. Вождь небось тоже поплавать пришёл. Может, решил вежливость проявить и спросить, не помешает ли, или узнать, долго ли я планирую мокнуть. Вон, даже имя моё вспомнил! Только под горячую руку попал.
Зелёна мать! Да, не ладится у меня общение с этим типом. Точно стоит держаться друг от друга подальше, а то поубиваем.
И надо всё-таки узнать, что значит это его ругательство. А то, может, оно совсем мерзкое и срочно пора мстить?
Оделась я быстро, разобрала волосы при помощи бытовых чар — тоже, а вот заплести традиционную родовую косу — занятие не на две минуты. Я достаточно уже наловчилась, чтобы уметь соорудить её не только без посторонней помощи, но даже без зеркала, однако...
Несколько секунд я задумчиво поглаживала и протягивала между пальцев пряди, а потом плюнула и собрала их в самую простую косичку на три хвоста, какие заплетают лошадям и куклам. Один лёд, никто здесь не поймёт разницы!
От этого решения и поступка на душе вдруг стало легче и веселее, хотя я толком и не поняла почему. Да и не стремилась: меня ждал тихий уютный шатёр и увлекательная нерешённая задача.
Дорогу нашла легко, я хорошо её запомнила, пока Микар провожал. Да и шатёр узнать было не трудно, они только на первый взгляд казались одинаковыми, а стоило присмотреться — и размеры разные, и узоры, и порой даже устройство, потому что некоторые шатры слеплены из нескольких. Наверное, принадлежали они большим семьям.
В стойбище было суетно — как, впрочем, и в момент моего ухода. Почудилось только, что брожения имеют несколько другой, более нервный оттенок, но от этого ощущения я отмахнулась. Не собирают в панике шатры, детей не прячут, значит — ничего страшного не случилось.
В шатре было пусто, что порадовало, но я даже устроиться толком не успела, когда полог опять отодвинулся и внутрь шагнул Микар. Хмурый, сосредоточенный; даже сквозь его обычную маску проступало не то беспокойство, не то смятение.
— Что-то случилось? — спросила я, когда мужчина молча прошёл внутрь и подошёл к той части шатра, в которой хранились пожитки.
— Горе пришло, — отозвался он со вздохом. — Даже если ждёшь его, всё равно хочется верить, что духи помогут.
— Хм. А если подробнее? — озадачилась я такой формулировкой.
— Кирин умирает, — грустно ответил он. — Бедная девочка.
— Девочка? — ещё больше озадачилась я. «Ожидаемое горе» больше ассоциировалось у меня с умиранием кого-то, кого трудно было назвать девочкой. Скорее уж, бабушкой. — И отчего она умирает?
— Ребёнок, — нехотя пояснил Микар, появляясь из-за занавески с холщовой сумкой через плечо и небольшой палкой, украшенной перьями. — Маленькая она, слабая, нельзя ей было. Но уж очень хотела своему мужчине дитя подарить...
— Так, давай по существу, не ледени мне мозги, — велела я, поднимаясь на ноги. — Что за ребёнок? Роды у вас там сложные, что ли? А целители где?
— Целители не всегда могут помочь, — он пожал плечами. — Здесь — не могут. Здесь — моё дело, помочь ей уйти к духам спокойно.
— Погоди, может, ещё без тебя обойдёмся. Веди, где там ваша умирающая?
Микар глянул на меня как-то странно, недобро, словно хотел послать в далёкое путешествие, но в последний момент сдержался. Несколько мгновений сверлил взглядом, а потом вздохнул и кивнул следовать за ним.
Давящую, гнусную атмосферу близкой смерти и пролитой крови я почуяла загодя. Мы ещё только приблизились к нужному месту, а я уже могла сказать, в каком шатре ожидаются похороны, и уверенно двинулась в нужном направлении, обогнав угрюмого Микара. Нырнула за полог; мне никто не препятствовал.
Света внутри было достаточно, чтобы рассмотреть печальную картину во всех деталях. И не смуглого — серо-зелёного здоровенного мужика, сидящего в углу, явно папашу. И худую женщину с серыми волосами, словно окаменевшую, по неподвижному лицу которой сбегали слёзы, срываясь с подбородка. И пару очень хмурых инчиров, мужчину и женщину, которые сидели на коленях возле роженицы; мужчина что-то бормотал, а его напарница — держала страдалицу за руку и молча гладила по волосам. И, наконец, саму без двух минут покойницу, которую уже готовы были провожать в последний путь — бледно-серая, едва дышащая, с залитым потом и слезами лицом. Кажется, ей сейчас хотелось одного: чтобы всё это уже закончилось, хоть как-то.
Мне не препятствовали, когда я подошла и опустилась на колени рядом с несчастной, положила ладонь на живот. Шансов разродиться нормально у девчонки просто не было: она действительно оказалась уж очень худенькой в сравнении со своими сородичами, а ребёнок взял отцовские габариты. И живучесть, кажется, тоже. Не знаю, сколько они тут развлекались до моего прихода, но пока ещё оба были живы.
— Микар, убери всю эту подтанцовку, — резко бросила я вошедшему следом мужчине, доставая нож и спешно закатывая рукава рубахи.
— Зачем? — растерялся он. — Послушай, я...
— Ты решительно настроен спровадить её к духам или я могу попытаться спасти? — оборвала я его.
Несколько мгновений мы мерились взглядами, а потом старейшина коротко кивнул и принялся выпроваживать посторонних наружу, что-то там рассказывая им про сложные чары и особенных духов, которые не любят посторонних, но постараются помочь Кирин. А он сам обязательно проконтролирует, чтобы они ненароком не навредили. Целители, похоже, просили остаться, муж паниковал и протестовал, мать рыдала; я не обращала внимания. Главное, что Микар благополучно отгонял их от меня, не мешая подготовке.
Исцеляющая сила магии крови надёжна, но в сравнении с более традиционными методиками грязна. Грязна в прямом смысле, поэтому со своей белой рубашкой я уже мысленно попрощалась: даже если сниму, всё равно заляпаю ненароком, я себя знаю. Зато она наиболее эффективна именно вот в таких случаях, когда нужно работать в неподходящих условиях и действовать быстро — или резать, или выжигать какую-то стремительную и смертоносную заразу. Я никогда не любила эту часть собственного дара, и особенно я не любила общаться с пациентами, но — никуда не денешься, есть хотелось, а именно целительство меня кормило.
Впрочем, сейчас от пациентки было меньше всего вреда: пока Микар освобождал шатёр, Кирин успела потерять сознание.
— Не в моём присутствии, — процедила я с угрозой и полоснула себя по запястью: договориться с чужой кровью о чём-то серьёзном можно, только смешав её с собственной.
Нож мало годился в качестве хирургического инструмента, и я с тоской вспомнила свою рабочую сумку, оставленную на побережье. Но зато он был острым, а это в наших обстоятельствах уже немало. Нет, чисто теоретически я способна резать без ножа, просто уговаривая чужую плоть, но это сложно, долго и больше годится для фокусов, чем для работы.
Ничего, как-нибудь справлюсь. Больше полувека практики — не в Бездну плюнуть.
Но влетело в конечном итоге всем.
Сначала я наорала на роженицу, которая, очнувшись и увидев меня с ножом, попыталась паниковать; ей же не объяснишь про обезболивающие и прочие вспомогательные чары, которыми она уже обвешана. Потом на Микара, который при виде моих действий сбледнул с лица и попытался оставить меня без дополнительной пары рук, отлично подходившей для выполнения команд подай-принеси. Потом на папашу, который в неподходящий момент сунул нос в шатёр, привлечённый руганью и голосом своей умирающей жены. Поскольку на слова он среагировал не сразу, а единственный переводчик пытался в это время не упасть в обморок, пришлось запустить в него какой-то глиняной плошкой, благо после целителей их тут осталось изрядно. Плошку понял сразу. Потом ещё и на любопытных целителей, но тут уже очнулся Микар и уговорил их не мешаться.
Потом уже сам старейшина от избытка чувств на всех наорал, когда ребёнок пронзительным, истошным воплем сообщил о том, что он всё-таки выжил, и шатёр едва не снесли взбудораженные свидетели. Кажется, рассерженный Микар был зрелищем редким и достаточно впечатляющим, чтобы вслед за его рявком воцарилась благословенная тишина и покой. Как раз вовремя, чтобы я могла сосредоточиться и выполнить самую сложную часть: залатать дырку.
В общем, типичная операция в полевых условиях. Не могу сказать, что в моей жизни таких было много, но — случалось.
— Помыть. Поспать. Хорошо кормить. Пару дней в постели, — коротко проинструктировала я Микара, поднимаясь на занемевшие в неудобной позе и слегка подрагивающие от усталости ноги. Я, конечно, женщина крепкая, но день выдался уж очень длинный.
— Ей или тебе? — спросил с улыбкой старейшина, поддержав меня под локоть.
— Обеим, — честно ответила я и уточнила с подозрением: — Больше у вас тут никто не умирает вот-прямо-сейчас? Я могу мыться окончательно? Эх, оледенеть, единственная рубашка! — добавила с тоской, разглядывая свой наряд. Бытовые чары хороши, конечно, но кровь — это именно то вещество, которое никакой магией не выводится.
— Нет, со всем прочим справляются наши целители, — успокоил Микар. — А где остальные вещи?
— Откуда бы им взяться? — поморщилась я. — Даже мой меч не нашли!
— А их тебе не передали? Хорошо, я выясню, — заверил старейшина, озабоченно хмурясь. Кажется, пережитое потрясение благотворно сказалось на его мимике. Или, наоборот, разрушительно — на маске? — Иди купайся, я принесу другую одежду.
— Удачи в поисках, — весело пожелала я, выходя из шатра и пропуская внутрь издёрганную родню.
Далеко, правда, уйти не сумела. Буквально через десяток шагов меня нагнал возбуждённо тараторящий папаша, что-то долго говорил — вероятно, благодарил, — а потом и вовсе сгрёб в медвежьи объятья. Ругаться в такой ситуации было бесполезно, проще перетерпеть и постараться пережить. Всё же эти мужики-инчиры исключительно здоровые кабаны, такой придушит — не заметит.
Да и сил на ругань уже не было. Длинный, длинный, длинный и трудный день. Учитывая Ордиэля и Абсерваля утром, я ожидала многого, но это всё же слишком. Единственное, чего мне хотелось сейчас, это смыть с себя кровь, чужую пополам с собственной, и упасть на ровную горизонтальную поверхность. И чтобы полсуток меня никто не трогал.
***
Это странно и неожиданно, но мне дали спокойно выспаться. Не случился пожар с наводнением и нашествием хищной саранчи, не явились по мою душу отродья Бездны с Чингаром во главе, и даже случайно никто на меня ничего не ронял. Проснулась я только потому, что выспалась, а теперь лежала, не открывая глаз, и просто наслаждалась моментом. И немного душным, но приятно пахнущим кожей и какими-то травами сумраком спального закутка, и доносящимися снаружи звуками жизни — негромкими, и в этом была их главная прелесть. И, главное, самой этой постелью: шелковистый мягкий мех нежил кожу, и я с удовольствием запускала в него пальцы. На такой шкуре надо разврату предаваться в хорошей компании, а не бессовестно дрыхнуть!
Но увы, компании у меня не было и не предвиделось, оставалось получать чувственные удовольствия в обществе одной только шкуры, и совсем не те, о которых думалось в первую очередь, а просто лежать утром в постели и никуда не спешить. Большинство иналей — ранние пташки, у нас принято вставать с рассветом, а я всегда любила поваляться подольше. Не до полудня, но и не вскакивать спозаранку.
Вот только возможность такая в пору детства и юности выдавалась редко, потому что некоторым иналям свойственно считать, что удобное им — обязательно и правильно для всех. Так что начало самостоятельной жизни я в своё время отметила не загулом, как это часто случается, а ударным «засыпом»: несколько дней самым вопиющим образом ложилась глубокой ночью, а просыпалась среди дня. Потом, конечно, пришлось перестраиваться на нормальный режим, да и надоело, но любовь к неторопливым пробуждениям тогда сформировалась окончательно и осталась со мной навсегда. А сейчас ещё и повод был: я пыталась вспомнить, как добралась до постели.
Вечер сохранился в воспоминаниях обрывками. Например, я помнила, как плелась к источникам. Как раздевалась, уже не помнила, и как мылась тоже, но потом задремавшую меня разбудил Микар. Понукаемая им же, надела предложенные вещи и... Всё. Дальше как отрезало. Видимо, старейшина меня и отнёс, и раздел, и укрыл.
Очень ответственно он подходил к своей роли заботливого отца, даже не по себе от подобного. Ну и малость обидно на общую мировую несправедливость. Всё как у нас: наворотил дел один, отдувается за него другой.
Насладившись размеренным, спокойным пробуждением, я сладко потянулась всем телом и выбралась из уютных объятий постели. Можно было бы полежать и дольше, но от голода уже подводило живот. И так вчера ограничилась одной лепёшкой, а потерянные силы и кровь надо как-то восполнять.
Невзирая на голод, одевалась я всё равно без спешки, внимательно изучая детали наряда. Ничего принципиально нового не нашла, даже нижнее бельё отличалось разве что материалом. Ну и отсутствием у здешних умельцев умения вложить в одежду чары и заставить её красиво облегать фигуру, поэтому местные свободные трусики держались на кокетливых завязках по бокам. Без зеркала сложно было оценить, но у меня сложилось впечатление, что смотрятся они даже привлекательней.
Вернусь домой — продам идею. Если я хоть что-то понимаю в мужчинах, вот такой подход, с верёвочками, они должны оценить. Ходить в этом, конечно, не так удобно, но... кто в таком ходить станет? Ну ладно, здесь — все, и я тоже буду, причём долго, и хорошо, если не до конца жизни. Но в Семилесье? Разве что от шкафа до постели, и то в лучшем случае!
Интересно, а мужские сильно отличаются? Или это и есть мужские, даже детские, потому что найти на меня взрослую женскую одежду среди аборигенов проблематично?
Тьфу, Бездна! О чём я вообще думаю?!
Раздражённо фыркнув на себя саму, одевание я закончила быстро. Помимо нижнего белья, предлагались удобные и очень мягкие сапожки, больше похожие на носки со шнуровкой, мягкие штанишки из тонкой и очень нежной замши с бахромой по бокам и длинная, до колен, неожиданно пришедшаяся впору рубашка с разрезами сбоку почти до талии, короткими широкими рукавами и шнуровкой у горла. Рубашка из некрашеного полотна была щедро расшита яркими чёрно-бело-голубыми узорами. Смотрелось забавно, а ходить в этом оказалось на удивление удобно. Правда, в сапожках по скалам не набегаешься, но я сегодня не собиралась надолго покидать шатёр, так что собственную крепкую обувь предпочла поберечь.
Полог шатра был отдёрнут, и основное помещение освещали косые солнечные лучи. На столе стоял чайник и две плошки — одна для напитка, вторая с едой. Кажется, это счастье дожидалось именно меня. И, кажется, Микара я уже искренне люблю, до чего же замечательный мужик!
Еда представляла собой смесь какого-то злака, порубленных овощей и кусочков мяса, дурманяще пахла незнакомыми специями и нестерпимо манила, так что меня не остановило даже отсутствие столовых приборов.
