ГЛАВА 1. Етти! Гым тыпкиргъэк Петроградгыпы
«Здравствуйте! Я приехал из Петрограда», — чукотск.
Ах, эта безбрежная, неиссякаемая, живая и текучая романтика дальней дороги! Неумолчный мелодичный перестук вагонных колёс, станции и полустанки, высоченные арки мостов, горы и долины, реки и озёра… Удивительная Сибирская железная дорога — позвоночный столб огромной страны, её вены и нервы. Могучие и величественные цеппелины — небесные киты, раздвигающие боками облака. Упрямые пароходы, перекатывающиеся по волнам, дерзко плюющие в небо дымом и пеплом из высоких труб, бросающие вызов холодным ветрам и штормам. Прекрасное, ни с чем не сравнимое, чудесное чувство дороги. Волшебное чувство, сказочное чувство…
Так думала Антонина Фёдоровна Бересклет два месяца назад, когда простилась с родными на Московском вокзале родного Петрограда и отбыла в дальнюю дорогу в без малого половину кругосветного путешествия к месту будущей службы.
И в первом поезде, везущем её из столицы в первопрестольную, всё ещё лелеяла эту по-юношески мечтательную мысль, рождённую прочитанными книгами и больше приличествующую нежной институтке, а не молодому специалисту, каковым Антонина полагала себя вполне правомерно. Стоило бы проявить больше сдержанности, но предвкушение чего-то большого, интересного и важного застило глаза и бередило разум, рисуя будущее яркими красками.
Осознание настигло девушку где-то за Челябинском, когда позади остались несколько дней пути и Европа, а впереди расстелились неизвестность, неопределённость и бескрайняя Азия. Романтики паровозной дороги, даже с приличным купейным билетом, достало лишь на пару-тройку ночей, и растянуть её на последующие две с лишком недели не вышло.
Перестук колёс тревожил и мешал спать. Невозможность принять ванну повергала в тоску и расстройство. А понимание, что всё это только начало, окончательно вводило молодую путешественницу во грех уныния.
Имей она такую возможность и мужество, она бы сошла с поезда не позднее Омска и возвратилась домой, но чувство долга и ответственность, которые вели Бересклет вперёд взамен погибших в пути мечтаний, не позволили так просто принять трудное решение. Дорога продолжала влечь Антонину, впервые в жизни покинувшую родной город, всё дальше и дальше на восток, а короткие передышки и дни отдыха на перевалочных станциях, в городах в ожидании транспорта и погоды, достаточно восполняли силы, чтобы их хватало вновь и вновь подниматься на ноги.
По иронии судьбы или божьему провидению, минуты слабости, когда порыв мог свернуть её с избранного пути, приходились на те отрезки дороги, свернуть с которых не имелось практической возможности, разве что выпрыгнуть в окно, но Антонина так и не дошла до нужной степени отчаяния.
Опаснее всего приблизилась Бересклет к этой грани невозвращения совсем недавно, уже в самом конце дороги, когда пароход от Петропавловска до Ново-Мариинска попал в жестокий шторм. И без того мучимая морской болезнью, здесь девушка всерьёз допустила мысль, что смерть — единственное возможное избавление от страданий. В её утомлённом качкой сознании не осталось уже ни страха гибели, какой обуял непривычную к морским прогулкам Антонину в первые часы на борту почтового парохода «Северный», ни надежды на лучшее и уменьшение ветра. Отчего-то сильный дар жiвницы, обеспечивавший ей отменное здоровье, пасовал перед морской качкой.
На удивление, пароход с самого начала страшил её куда больше цеппелина. Там высота вызывала лишь восхищение и приятный трепет, а здесь от одного только вида сине-зелёных волн, совсем не похожих на серую жатку родного залива, делалось не по себе. Как знать, может, за то и мстило ей море? Спросить кого из бывалых, — он бы, несомненно, подтвердил, что в этом причина бед, стихия не прощала пренебрежения. Но Антонина не спрашивала, только корабельных суеверий ей не хватало! Спасибо, не ворчали про беду, которую привлекает на борт женщина.
Первой от рокового шага сдержала досада: обидно было бы сдаться на самом излёте пути, когда позади тысячи вёрст, а впереди — всего несколько часов. После — сама мысль о том, что нужно выбраться из крошечной пассажирской каюты и одолеть путь к палубе, трудный не столько морально, сколько физически: стены и пол то и дело менялись местами, и Антонина не представляла, как в подобных обстоятельствах вообще можно ходить. Потом, конечно, и иные резоны вспомнились, но уже позднее, когда минута слабости осталась позади.
Буря, терзавшая «Северный» без малого трое суток, в какой-то момент внезапно стихла. Не прекратилась вовсе, но волны столь заметно уменьшились, что Антонине в первое мгновение почудилось: морская гладь перестала удерживать крошечную металлическую скорлупку, и та прямо сейчас идёт ко дну. Нахлынувшую было панику спугнул гудок парохода, от которого вздрогнули стены. И Бересклет запоздало осознала: стихла одна лишь качка, а прочие признаки жизни корабля — гудение, пощёлкивание, мелкая дрожь — остались. Облегчённо выдохнув, она решительно отправилась к выходу — выяснять, что случилось.
И на пороге своей каюты едва не столкнулась с помощником капитана. Тот спустился предупредить немногочисленных пассажиров о скором прибытии: от ветра «Северный» укрылся в Анадырском лимане, отсюда уже виднелся берег и конечная цель путешествия — Ново-Мариинск, сердце далёкой и загадочной земли Чукотки.
Савченков Александр Александрович, строгий и сдержанный мужчина с седыми усами и светло-серыми, глубоко посаженными глазами под козырьком неизменной форменной фуражки, стал для Антонины спасением в сложном пути на пароходе. Он взял неопытную и заметно вымотанную долгой дорогой девушку под крыло, едва услышав, что она впервые на корабле, и больше того, едет аж от самого Петрограда. Без мягкого отеческого упорства помощника капитана Антонина не нашла бы в себе воли хоть иногда что-то есть и выбираться на воздух. Студёный, крепкий морской ветер насквозь пробивал её плащ, но на свежем воздухе становилось легче.
Сан Саныч, как его называли решительно все, в дороге ворчал о безалаберности и горячности молодёжи, делился мыслями о том, как бы воспитывал Антонину, будь та его собственной дочерью, но это выходило столь беззлобно и сочувственно, что девушка даже не пыталась объясниться и оправдаться, а лишь смиренно благодарила за заботу.
В шторм Бересклет не видела Савченкова, команда была слишком занята, и отчасти поэтому из еды обходилась лишь сухими безвкусными галетами, осиливая хорошо если пару в сутки. Впрочем, даже упорство этого достойного во всех отношениях человека не заставило бы её съесть больше.
Бересклет не нашла сил всерьёз обрадоваться. После изматывающей дороги она ощущала себя совершенно выжатой и вымотанной, словно клок сорванных гребным винтом водорослей, вынесенный на берег и выбеленный солнцем. Мало того, что последние несколько дней Антонина провела без еды, так ещё и почти без сна, и это стало последней каплей. Наверное, ещё пара дней, и девушка умерла бы прямо на своей койке от усталости и безнадёжности.
— Собирайте вещи, барышня, час-другой — и пристанем, — подытожил Савченков короткое объяснение. — А как соберёте — пришлю кого-нибудь из матросов, чтобы помог с чемоданом. Хоть он у вас и маленький, но не вздумайте ещё своими руками таскать!
— Спасибо большое, Сан Саныч! — Антонина вымучила улыбку, и помощник капитана, конечно, заметил это усилие.
— И понесла же вас нелёгкая на край Земли! — укоризненно качнул он головой, но задерживаться дольше не стал, постучался в следующую каюту.
Бересклет, увлечённая своим возмутительно упорным и не поддающимся лечению недугом, так и не познакомилась с четырьмя попутчиками и слышала о них только от Савченкова. Кажется, занимавший соседнюю комнату мужчина средних лет был учёным и следовал в эти глухие места по исследовательским делам. Помимо «верхних» пассажиров, занимавших отдельные каюты, «Северным» плыли ещё два десятка человек, рабочие на шахту, но жили те с матросами где-то внизу, и никого из них девушка даже не видела.
Геройствовать и тащить на палубу громоздкий чемодан Антонина вряд ли стала бы даже без строгого внушения Сан Саныча: самой бы пробраться по узким крутым лестницам без потерь! Так что она со всей возможной аккуратностью сложила обратно немногочисленные пожитки, которые успела достать за время пути, и двинулась к выходу, чтобы взглянуть на место своей будущей жизни, неожиданно долго провозившись с приведением в порядок одежды и попыткой аккуратно прибрать волосы, не мытые с самого берега.
Шторм закончился, отчего перемещение по коридорам парохода перестало требовать ловкости и проворства опытного эквилибриста, палуба лишь едва заметно покачивалась под ногами, и это принесло громадное облегчение. Удручающий мучительный недуг отступил и затаился, Антонина вздохнула почти свободно и на открытый воздух выходила уже с чувством облегчения и вновь проклюнувшейся робкой надеждой на лучшее: долгий путь почти окончен, и впереди если не благолепие и успешная интересная работа, каковые она рисовала себе в самом начале, то хотя бы отсутствие необходимости куда-то ехать и твёрдая почва под ногами. В настоящий момент эти мелочи казались достаточными условиями для счастья.
Ветер бил в корму, «Северный» шёл малым ходом, так что на баке, передней части палубы, было почти неплохо, если не отходить далеко от надстройки и прятаться за ней. Ближе к носу наверняка дуло куда сильнее, но Антонину это не заботило, она бы и в штиль не отважилась сильнее приблизиться к борту.
Дождь оставил свои следы на насквозь мокрой палубе, заполнив лужицами каждую мелкую ямку и щёлку, но теперь перестал. И небо, хотя и хмурое, выглядело высоким и достаточно светлым, что давало надежду на скорое прояснение. Привычная к такому в родном Петрограде, сейчас Антонина тем не менее разглядывала пейзаж с растущей тоской, а вера в лучшее зачахла, так и не сумев толком проклюнуться.
Ближний берег, докуда хватало глаз, был мокрым, плоским, ржаво-зеленым и серо-бурым, если не считать невнятных белых проплешин, отсюда больше похожих на остатки лежалого снега. В отдалении, в дымке, равнина вспухала одинокими кочками холмов. «Сопки» — всплыло в голове подходящее слово, почерпнутое невесть где. Дальний берег впадавшей в лиман реки был горист и обрывист, но едва ли по-настоящему высок.
Может быть, окажись путь менее долгим, его последняя часть — более спокойной, а погода сегодня — солнечной, Антонина сумела бы оценить суровую и сдержанную красоту этого места. Может быть, но — вряд ли, потому что от вида Ново-Мариинска её душил нервный смех пополам с рыданиями: назвать его городом мог лишь уроженец дальнего скита, отродясь не видевший больше десяти домов рядом.
Путешественница насчитала пять или шесть каменных зданий в два-три этажа, над одним из которых возвышалась металлическая мачта — неужто беспроволочный телеграф в этакой глуши? Ещё блестела куполами пара церквей — ближняя, побольше, с малой звонницей, тоже из камня, и дальняя крошечная часовенка, отсюда только купол и видать. Всё остальное — россыпь чёрных избушек на курьих ножках, не сказать, чтобы широкая. На дальнем берегу тоже виднелись постройки, но совсем немногочисленные.
Сколько человек здесь жило? Тысяча? Едва ли больше.
И сразу стала понятна щедрость, с какой ей положили не только жалование, но и согласились оплатить дорожные издержки. Потому что кто в здравом уме поедет на этот край мира? Только святой подвижник, вдохновенный энтузиаст-бессребреник или тот, кто отчаянно нуждается в деньгах! Первых двоих, очевидно, найти не сумели.
Но теперь Антонину занимал иной вопрос: кому вообще в этой глуши мог понадобиться специалист её профессии?! Разве что какому-то чиновнику для галочки и для порядка, поскольку — положено…
От слёз она, однако, удержалась, напомнив себе о цели и о сроке. Продержаться бы год, и уже недурно выйдет. А она продержится. Живут же тут как-то люди, и она проживёт. Работы не будет — так и что, уж какое-то занятие найдётся, хоть бы даже исследовательское. Для большинства прежних планов тут материала не найти, но что-то иное наверняка подберётся.
Прода от 18.09.2023, 20:43
За время, пока «Северный» лавировал и шёл к пристани, Антонина успела озябнуть и пожалеть, что осеннее пальто покоилось в чемодане, а сама она ограничилась плащом, рассудив, что на берегу будет и теплее, и меньше ветра, нежели в море. Поспешила, не подумала, что все эти манёвры занимают столько времени. Антонина изнемогала от нетерпения: слишком хотелось наконец ступить на твёрдую землю. В трудном, кажущемся бесконечным пути самыми тяжёлыми оказались последние минуты ожидания.
Замёрзнув, она ушла в кают-компанию, где дожидались причала прочие попутчики из «верхних». Появление единственной представительницы прекрасной половины человечества на корабле, да к тому же миловидной молодой девушки, вызвало среди скучающих мужчин оживление. Все участливо интересовались её самочувствием, целью путешествия и прочими подобными вещами, которые в долгом путешествии обычно быстро становятся достоянием небольшого тесного общества.
Мыслями Бересклет находилась уже на суше, в уютном доме, а лучше всего — в горячей ванне или уж хотя бы в тёплой постели, и пусть она искренне старалась никого не обидеть, но разговор поддерживала с трудом, отвечала порой невпопад и пропускала вопросы мимо ушей. Ко всей прочей усталости почти полное отсутствие качки, не чета штормовым валам, добавило Антонине страшную сонливость, и она начала неприлично клевать носом.
К счастью, один из мужчин, этнограф, бойкий и деятельный рыжий с проседью усач жилистого сложения, заметил неладное и отвлёк общее внимание неожиданным заявлением о том, как он тоскует по парусникам и жалеет, что нынче в Ново-Мариинск курсирует пароход. Дескать, не стало романтики, не стало красоты. На этих словах Антонину пробрало мелкой дрожью: дорожной романтики она накушалась полной ложкой, настолько, что ныне даже перспектива возвращения в родной Петроград вызывала не надежду и ностальгию, а оторопь на грани ужаса.
Собравшееся же в кают-компании просвещённое общество в едином порыве постаралось переубедить ренегата, прежде казавшегося своим, и о загадочной попутчице временно забыли. Как это водится в таких случаях, первоначальная тема беседы оказалась быстро потеряна, разговор выплеснулся на безбрежный простор столкновения прогресса с моралью. Так что оставшиеся минуты до пристани Антонина пусть и не проспала, как мечталось, но хотя бы не вслушивалась вынужденно в шумный разговор и не пытаясь участвовать в нём. К счастью, никому не пришло в голову спросить её мнения о предмете.
Когда сам капитан заглянул сообщить, что «Северный» прибыл в порт назначения, всё тот же усатый этнограф вызвался оказать Антонине поддержку. Не слушая возражений, подхватил её саквояж с инструментами и ценными склянками, который Бересклет не доверила матросам, и строго велел своему товарищу и помощнику — ровеснику Антонины или даже вчерашнему студенту — помочь девушке сойти на берег.
— Ну что вы, не стоит! — смутилась та.
— Антонина Фёдоровна, не спорьте, — улыбнулся он. — Я отчётливо помню своё первое путешествие через всю империю, помню с трепетом и не без содрогания, а вы юная девушка, одна, в такую даль — уму непостижимо!
