— Поговорите с королём лично, если моего слова недостаточно, — спокойно предложил Мануэль. — Скажем, если завтра сразу после встречи с главами провинций и их представителями его величество сумеет выделить время на личную аудиенцию.
— Такая высокая честь и всё для скромного провинциала? — усмехнулся гранд Андалия.
— Полно вам, дон Эстебан, — скривился генерал. — Не стоит столь топорно кокетничать со мной и нарываться на грубую лесть. Мы оба знаем, кто в последние годы управлял всем югом, и это был не бедолага Федерико. А предваряя ваш очередной выпад в адрес его величества, напомню: Браво де Кастильо южанин и вырос в вашей обожаемой Стелии. Вы всерьёз полагаете, что он может не знать о традиционном отношении южан к метрополии и смелых, но глупых грёзах о независимости? И нужно быть совсем уж идиотом, чтобы не понимать: в случае раскола, Эстреда, Мореско и, вероятно, даже Манилья объединятся именно под вашими знамёнами.
— А глупы эти грёзы потому что?.. — с вежливой улыбкой уточнил Эстебан. Ответ на этот вопрос он знал и без собеседника, но всё равно предпочёл услышать от старого знакомца.
— Лишившись железа, монастырей и солдат севера, юг оставит себе единственную дорогу: лечь под Поркетту. Если не по любви и согласию, то покорившись силе. Вперёд севера или после, но результат будет один.
— Наш король рассуждает так же?
— Вы столь настойчиво пытаетесь приписать Браво де Кастильо слабоволие и, по-моему, слабоумие, что невольно возникает вопрос, у кого из вас на самом деле имеются старые счёты к другому. Вы так расстроены казнью Алехандро? Нет, не думаю, самолюбивый лже-принц был куда хуже, и это сложно отрицать. Поддерживали иного претендента на престол? Тоже сомнительно, потому что род Бланко сейчас не имеет, увы, ни одного достойного мужа. Тогда личное? Старший Браво соблазнил вашу жену?..
— Вы забываетесь, идальго! — Эстебан, до сих пор слушавший с лёгкой вежливой улыбкой, бросил на собеседника колючий взгляд.
— О нет, дон гранд, напротив! — засмеялся тот. — Это единственное удовольствие, доступное в моём возрасте: говорить в глаза правду ровно так, как того заслуживает собеседник, не боясь задеть слишком нежные чувства очередного трепетного юнца. А других причин, кроме личных, для такого предубеждения я не вижу. Вы всегда казались мне достаточно разумным человеком, а сейчас ведёте себя как вздорный обиженный мальчишка. Могу только порадоваться, что решил для начала поговорить с вами лично, помня редкое упрямство. Мы оба прекрасно понимаем, что у вас два пути: поддержать нового короля или сбежать в Поркетту.
— А если я предпочту последнее?
— Значит, я в вас ошибся, — пожал плечами Мануэль. — Но вряд ли вы настолько глупы, чтобы не понимать, насколько сильно вы будете не нужны новому правителю. Предателей, знаете ли, никто не любит, а его величество Жуан Четвёртый скор на расправу с неугодными.
— Знаете, идальго, мне сейчас почти нестерпимо хочется оставить вас самому разгребать собственные проблемы и спокойно уехать домой в Стелию. И наблюдать оттуда, как вы будете здесь барахтаться.
— Ровной дороги, почтенный дон, — с лёгкой усмешкой кивнул Мануэль. — Только не забывайте почаще оглядываться.
— Вы мне угрожаете?
— Напоминаю. Я человек военный, и время у нас сейчас отнюдь не мирное. В нашем обычае вздёргивать дезертиров на ближайшем суку, — спокойно проговорил он, достал из кармана часы на цепочке, взглянул на циферблат и выразительно поцокал языком. — Боюсь, я вынужден вас оставить. Возраст, знаете ли, требует строгого режима. Всего доброго, дон.
Он жестом поманил отиравшегося поблизости бравого молодчика в капитанском мундире и, опираясь на трость, тяжело пошаркал к выходу из зала.
Эстебан Андалес де ла Марино, коротко кивнув на прощание, проводил узкую, но по-прежнему прямую спину старика взглядом. Стоило тому отойти на пару метров, как шум зала навалился с неожиданной силой. Гранд Андалия растерянно огляделся, но вскоре сообразил, что во время разговора их от подслушивания защищал какой-то артефакт. Или тот молодой капитан был из клириков? Эстебан не обратил внимания на знаки различия, и сейчас раздосадовано поморщился. Он вообще не любил военные действия и армию, считая подобный метод решения вопросов варварским, а армейских клириков не любил отдельно — ещё и потому, что их сложно было с ходу отличить от простых смертных.
Разговор с Мануэлем Рамосом де Вегой оставил неприятное ощущение недосказанности и испорченного настроения. Эстебан очень не любил, когда на него пытались давить, а старик делал именно это, и всё осложнялось тем, что ответить ему было нечем. Ну право слово, как можно всерьёз ругаться с этой старой развалиной? На него голос-то повышать боязно, рассыплется, и твёрдость речи не вводила в заблуждение: Мануэль был слаб и едва держался. О чём прекрасно знал и не стеснялся пользоваться.
Заговори с ним в таком тоне король, и гранд Андалия в порыве ярости просто хлопнул бы дверью и уехал. Именно поэтому позицию новой власти до него доносил в жёсткой форме Мануэль: они действительно неплохо знали друг друга, и старого идальго Эстебан, несмотря ни на что, уважал. И этот хитрый ход не уважать тоже не мог, как не мог в достаточной степени разозлиться. В общем, оставалось только аплодировать точности расчёта. И обдумывать завтрашний разговор с королём — не приходилось сомневаться, что тот обязательно состоится.
Только делать это лучше было в тишине кабинета столичного особняка, чтобы никто не мешал, но уйти с приёма, не спросив разрешения хозяев, было бы оскорблением. Одно дело нелестно высказываться о короле в приватной беседе, другое — такая вот публичная пощёчина. Нет, Эстебан при необходимость сделал бы это не задумываясь, но сейчас смысла в подобном демарше не видел. Рано. Стоит для начала узнать, что может предложить ему новый король и на что готов пойти.
Вряд ли, впрочем, на многое. Мануэль был весьма однозначен в обозначении своей позиции: король желает сохранить Бастию целой, предательства не простит, но за хорошее поведение вознаградит в разумных пределах. Хотелось бы выяснить эти пределы, прежде чем совершать что-то непоправимое.
И зерно истины в словах старого кавалериста было. Стоит поумерить скептицизм в отношении нового короля и не отказывать ему так уж с ходу в праве быть неглупым человеком. Его отец, конечно, не блистал мудростью, иначе не закончил бы так свою жизнь, но он и высот таких не достиг — вышел в отставку майором и ничем особенным не отличился. А в тридцать лет командовать корпусом — это более чем серьёзно, и это Эстебан прекрасно понимал даже при всей своей нелюбви к армии. Без протекции, конечно, не обошлось, наверняка тот же Рамос де Вега и поспособствовал, но всё же… Всё же сначала надо познакомиться лично.
А пока оставалось развлекаться наблюдением за присутствующими. За Алонсо Мединой де Бланко, например, за которым он наблюдал краем глаза с самой некрасивый сцены во время танца. Один из первых наследников престола, к слову, остальные в ещё более дальнем родстве. И если уж сравнивать, то чего он, Эстебан, привередничает? Не такой плохой король из Браво де Кастильо. Он хотя бы выглядел солидно — по залу не метался, не сталкивался с послами сопредельных государств и не высказывал им что-то с таким напором. Такого бы Алонсо на трон, и вся Бастия станет посмешищем...
Издалека Эстебан, к сожалению, не мог понять, о чём мальчишка говорил с посланцем Поркетты — то ли извинялся за неловкость, то ли ругал, то ли… Нет, вряд ли он настолько глуп, чтобы жаловаться извечному врагу на короля.
Когда Алонсо отошёл от посла, приключения его не закончились, и гранд Андалия вновь от души пожалел, что стоит стишком далеко. Он был бы не против развлечься, слушая разговор маленького Бланко с уродцем — в конце концов, сегодня же праздник, и нужно веселиться. Шута он тоже не любил, но в этом столкновении определённо поставил бы на него.
Сам же Медина де Бланко, не подозревавший, что на него чуть ли не делают ставки, мечтал сейчас об одном: поскорее отсюда уйти. Но столь грубо нарушить этикет не хватило духу, и оставалось только бестолково бродить по залу, то и дело невольно влипая в разговоры — Алонсо казалось, что буквально все присутствующие жаждут сказать ему несколько слов. Немного утешало то, что слова эти по большей части были добрыми и сочувственными, но как же хотелось уже просто уйти!..
— Ай-ай-ай, как глупо приставать к чужой жене на глазах мужа! Тут не то что рога наставить не получится, свои-то поотшибают! — тихо подобравшись к Алонсо, ласковым и увещевательным тоном доброго священника заговорил шут.
— Как ты посмел такое предположить? — возмутился тот и схватился за шпагу. — Да я тебя сейчас!..
— Ах! Ох! — Шут картинно схватился за грудь и закатил глаза. — Убили! Сеньоры и сеньориты, кровопролитие во дворце, без суда и следствия!
На них начали озираться, и Алонсо, уже пунцовый от злости, стиснул зубы и заставил себя разжать руку.
— Вот ещё, пачкать о тебя, отребье, благородную сталь, — выцедил он.
— А? Что? Уже не убили? — уточнил шут, открыл один глаз, придирчиво осмотрел себя и свои руки. Вытер их сначала об себя, потом — о декоративную портьеру, обрамлявшую зеркало, и обратился к своей жертве уже совсем другим, серьёзно-будничным тоном: — До чего молодёжь наивная пошла, ужас, всё им объяснять надо. Наедине такие вещи решаются, наедине!
— Да когда она бывает одна! — в сердцах ответил Алонсо и тут же затравленно огляделся, не слышал кто, и буркнул, недоверчиво глядя на Чуи: — Откуда такая доброта и советы?
— Ты что, книжки совсем не читаешь? — изумлённо вытаращился тот. — И пьесы не смотришь? Я же шут! Помогать несчастным влюблённым — необходимая часть моей роли! А дразнить рогоносцев — любимая. Вон, глянь, какой бык потопал, и как только в двери-то проходит!
— Даже если рогоносец — король? — хмыкнул Алонсо, проводив взглядом «быка» — огромного идальго с севера, чёрного и косматого, с крутым лбом и налитыми кровью глазами под низкими бровями.
Сравнение было остроумным уже как минимум в отношении наружности, а вид его жены, молоденькой смешливой кокетки с пышной грудью в глубоком декольте, которая напропалую строила глазки окружающим мужчинам, заставлял задуматься о том, что внешностью дело не ограничивалось.
— А что король? Старик Федерико не даст соврать, на рогах корона только крепче держится, — захихикал шут.
— А не боишься, что он и тебе… рога поотшибает? — улыбнулся Алонсо.
— Мне-то за что? — делано удивился Чуи. — Я же тебя наставляю, а не ему рога! Нет, ну и кто из нас ещё дурак-то, а?
— Не заговаривайся, — сурово нахмурился молодой дворянин, и шут принялся кривляться, изображая покаянные поклоны.
— Простите, почтенный дон, меня ничтожного. Дурак же, что с меня взять! А только я хотя и дурак, но знаю, что рога — они в зверинце водятся, и принцесса их каждое утро одна навещает. Как раз, пока король разговоры разговаривает, самое время ему украшение подобрать.
— Дурак ты и есть дурак, — Алонсо опять помрачнел и начал злиться. — Если бы всё было так просто!
Среди гостей произошло лёгкое волнение — королевская чета вернулась в зал. Генерал на ходу сделал музыкантам знак и повёл супругу в центр зала танцевать, к ним начали присоединяться и другие пары, а Медина де Бланко двинулся к столикам с напитками, кажется, намеренный развлечь себя алкоголем.
— Дурак-то я дурак, но я дурак по профессии, — пробормотал себе под нос шут, провожая его насмешливо-довольным взглядом. — А кое-кто — по жизни.
Чуи сам захихикал над своей любимой остротой, с гиканьем прошёлся колесом по мраморному полу, заставляя случайно попадающихся на пути гостей с проклятьями шарахаться, и пошёл искать себе новую жертву. Некоторые особенно интересные ему люди не танцевали, и именно одного из них Чуи выглядывал особенно старательно.
Однако когда углядел и начал пробираться к нему, стараясь не делать это уж слишком навязчиво и не выказывать своего интереса, закончился танец, король передоверил королеву одному из своих соратников — или правильнее сообщников? И интересный шуту человек решил воспользоваться этим, чтобы поговорить с самозванцем и, видимо, привычно удрать с ненавистного приёма — он всегда так делал.
Первый советник свергнутого короля, Сальвадор Рубио де Рей, был из тех людей, кому по всем канонам стоило бы сбежать первым, как только к его сеньору явились с ультиматумом. Стороннему человеку могло бы показаться, что этот человек безоговорочно предан Федерико, любит и почитает его, и Сальвадор всячески поддерживал этот образ. Но многие не верили маске и полагали, что Рубио де Рей талантливо использовал доверие к нему короля в личных целях, а на самого Федерико ему плевать. Сейчас они находили явное подтверждение своим догадкам.
Готовясь к этому приёму и тасуя ключевые фигуры, Рауль, Хорхе и Мануэль раз за разом запинались о советника. Потрясающая его наглость настораживала, поскольку кем-кем, а самонадеянным дураком тот не был никогда. Какую он вёл игру сейчас было неясно: не то просто надеялся, что его знания и опыт помогут удержаться и при новой власти, не то… В любом случае, этот человек был из числа тех врагов, которых стоило держать как можно ближе. Он имел немалое влияние при дворе, в истоках которого ещё предстояло разобраться, поэтому изгонять его не спешили, но наблюдали пристально.
Рубио де Рей вышел из малозначительных идальго, непримечательного рода, славного теперь только тем, что их полученное в незапамятные времена за какие-то смутные заслуги поместье к северу от столицы, Бенойи, граничило с королевскими охотничьими угодьями.
Сальвадор, тогда ещё наследник хозяина, встретился с королём на одной из больших охот, когда в раже погони Федерико попал на земли Рубио де Рей, и случаем этим воспользовался очень ловко. Вряд ли подстроил, короля под кров местного идальго загнала обыкновенная непогода. Скорее, он ждал шанса и сумел его не упустить.
Сначала предприимчивый юноша получил должность секретаря. После, умело сочетая ум, исполнительность и лесть, стал доверенным лицом короля, а там и первым его советником. Поговаривали, в последние годы именно он принимал за Федерико все решения. Пока ничего предосудительного о нём выяснить не удалось и повода для ареста не было, но никто не сомневался, что это дело времени.
Родители его уже давно умерли, но нашлось несколько слуг, хорошо помнивших хозяина. Ничего плохого он как будто не делал, но его побаивались — холодный, спокойный, расчётливый, с настолько пронзительным взглядом, словно заглядывал в самую душу. Но за взгляд зацепить подозрения было нельзя.
Сейчас ему было сорок три, и выглядел он как книжник, а не истинный бастский дворянин: шпагу держать, кажется, не умел вовсе, при высоком росте отличался худобой и нескладностью, был весьма неловок и даже немного сутулился.
С уверенностью можно было говорить только об одном: он умён, хитёр и себе на уме. По службе двигался ловко, каким-то мистическим образом умудряясь никого не задевать. Отдельным талантом можно было считать то, что к своим годам он не принял участия ни в одной дуэли, которыми чаще всего решались разногласия.
— Такая высокая честь и всё для скромного провинциала? — усмехнулся гранд Андалия.
— Полно вам, дон Эстебан, — скривился генерал. — Не стоит столь топорно кокетничать со мной и нарываться на грубую лесть. Мы оба знаем, кто в последние годы управлял всем югом, и это был не бедолага Федерико. А предваряя ваш очередной выпад в адрес его величества, напомню: Браво де Кастильо южанин и вырос в вашей обожаемой Стелии. Вы всерьёз полагаете, что он может не знать о традиционном отношении южан к метрополии и смелых, но глупых грёзах о независимости? И нужно быть совсем уж идиотом, чтобы не понимать: в случае раскола, Эстреда, Мореско и, вероятно, даже Манилья объединятся именно под вашими знамёнами.
— А глупы эти грёзы потому что?.. — с вежливой улыбкой уточнил Эстебан. Ответ на этот вопрос он знал и без собеседника, но всё равно предпочёл услышать от старого знакомца.
— Лишившись железа, монастырей и солдат севера, юг оставит себе единственную дорогу: лечь под Поркетту. Если не по любви и согласию, то покорившись силе. Вперёд севера или после, но результат будет один.
— Наш король рассуждает так же?
— Вы столь настойчиво пытаетесь приписать Браво де Кастильо слабоволие и, по-моему, слабоумие, что невольно возникает вопрос, у кого из вас на самом деле имеются старые счёты к другому. Вы так расстроены казнью Алехандро? Нет, не думаю, самолюбивый лже-принц был куда хуже, и это сложно отрицать. Поддерживали иного претендента на престол? Тоже сомнительно, потому что род Бланко сейчас не имеет, увы, ни одного достойного мужа. Тогда личное? Старший Браво соблазнил вашу жену?..
— Вы забываетесь, идальго! — Эстебан, до сих пор слушавший с лёгкой вежливой улыбкой, бросил на собеседника колючий взгляд.
Прода от 13.10.2021, 20:10, увеличенная, а то вторник опять не задался:)
— О нет, дон гранд, напротив! — засмеялся тот. — Это единственное удовольствие, доступное в моём возрасте: говорить в глаза правду ровно так, как того заслуживает собеседник, не боясь задеть слишком нежные чувства очередного трепетного юнца. А других причин, кроме личных, для такого предубеждения я не вижу. Вы всегда казались мне достаточно разумным человеком, а сейчас ведёте себя как вздорный обиженный мальчишка. Могу только порадоваться, что решил для начала поговорить с вами лично, помня редкое упрямство. Мы оба прекрасно понимаем, что у вас два пути: поддержать нового короля или сбежать в Поркетту.
— А если я предпочту последнее?
— Значит, я в вас ошибся, — пожал плечами Мануэль. — Но вряд ли вы настолько глупы, чтобы не понимать, насколько сильно вы будете не нужны новому правителю. Предателей, знаете ли, никто не любит, а его величество Жуан Четвёртый скор на расправу с неугодными.
— Знаете, идальго, мне сейчас почти нестерпимо хочется оставить вас самому разгребать собственные проблемы и спокойно уехать домой в Стелию. И наблюдать оттуда, как вы будете здесь барахтаться.
— Ровной дороги, почтенный дон, — с лёгкой усмешкой кивнул Мануэль. — Только не забывайте почаще оглядываться.
— Вы мне угрожаете?
— Напоминаю. Я человек военный, и время у нас сейчас отнюдь не мирное. В нашем обычае вздёргивать дезертиров на ближайшем суку, — спокойно проговорил он, достал из кармана часы на цепочке, взглянул на циферблат и выразительно поцокал языком. — Боюсь, я вынужден вас оставить. Возраст, знаете ли, требует строгого режима. Всего доброго, дон.
Он жестом поманил отиравшегося поблизости бравого молодчика в капитанском мундире и, опираясь на трость, тяжело пошаркал к выходу из зала.
Эстебан Андалес де ла Марино, коротко кивнув на прощание, проводил узкую, но по-прежнему прямую спину старика взглядом. Стоило тому отойти на пару метров, как шум зала навалился с неожиданной силой. Гранд Андалия растерянно огляделся, но вскоре сообразил, что во время разговора их от подслушивания защищал какой-то артефакт. Или тот молодой капитан был из клириков? Эстебан не обратил внимания на знаки различия, и сейчас раздосадовано поморщился. Он вообще не любил военные действия и армию, считая подобный метод решения вопросов варварским, а армейских клириков не любил отдельно — ещё и потому, что их сложно было с ходу отличить от простых смертных.
Разговор с Мануэлем Рамосом де Вегой оставил неприятное ощущение недосказанности и испорченного настроения. Эстебан очень не любил, когда на него пытались давить, а старик делал именно это, и всё осложнялось тем, что ответить ему было нечем. Ну право слово, как можно всерьёз ругаться с этой старой развалиной? На него голос-то повышать боязно, рассыплется, и твёрдость речи не вводила в заблуждение: Мануэль был слаб и едва держался. О чём прекрасно знал и не стеснялся пользоваться.
Заговори с ним в таком тоне король, и гранд Андалия в порыве ярости просто хлопнул бы дверью и уехал. Именно поэтому позицию новой власти до него доносил в жёсткой форме Мануэль: они действительно неплохо знали друг друга, и старого идальго Эстебан, несмотря ни на что, уважал. И этот хитрый ход не уважать тоже не мог, как не мог в достаточной степени разозлиться. В общем, оставалось только аплодировать точности расчёта. И обдумывать завтрашний разговор с королём — не приходилось сомневаться, что тот обязательно состоится.
Только делать это лучше было в тишине кабинета столичного особняка, чтобы никто не мешал, но уйти с приёма, не спросив разрешения хозяев, было бы оскорблением. Одно дело нелестно высказываться о короле в приватной беседе, другое — такая вот публичная пощёчина. Нет, Эстебан при необходимость сделал бы это не задумываясь, но сейчас смысла в подобном демарше не видел. Рано. Стоит для начала узнать, что может предложить ему новый король и на что готов пойти.
Вряд ли, впрочем, на многое. Мануэль был весьма однозначен в обозначении своей позиции: король желает сохранить Бастию целой, предательства не простит, но за хорошее поведение вознаградит в разумных пределах. Хотелось бы выяснить эти пределы, прежде чем совершать что-то непоправимое.
И зерно истины в словах старого кавалериста было. Стоит поумерить скептицизм в отношении нового короля и не отказывать ему так уж с ходу в праве быть неглупым человеком. Его отец, конечно, не блистал мудростью, иначе не закончил бы так свою жизнь, но он и высот таких не достиг — вышел в отставку майором и ничем особенным не отличился. А в тридцать лет командовать корпусом — это более чем серьёзно, и это Эстебан прекрасно понимал даже при всей своей нелюбви к армии. Без протекции, конечно, не обошлось, наверняка тот же Рамос де Вега и поспособствовал, но всё же… Всё же сначала надо познакомиться лично.
А пока оставалось развлекаться наблюдением за присутствующими. За Алонсо Мединой де Бланко, например, за которым он наблюдал краем глаза с самой некрасивый сцены во время танца. Один из первых наследников престола, к слову, остальные в ещё более дальнем родстве. И если уж сравнивать, то чего он, Эстебан, привередничает? Не такой плохой король из Браво де Кастильо. Он хотя бы выглядел солидно — по залу не метался, не сталкивался с послами сопредельных государств и не высказывал им что-то с таким напором. Такого бы Алонсо на трон, и вся Бастия станет посмешищем...
Издалека Эстебан, к сожалению, не мог понять, о чём мальчишка говорил с посланцем Поркетты — то ли извинялся за неловкость, то ли ругал, то ли… Нет, вряд ли он настолько глуп, чтобы жаловаться извечному врагу на короля.
Когда Алонсо отошёл от посла, приключения его не закончились, и гранд Андалия вновь от души пожалел, что стоит стишком далеко. Он был бы не против развлечься, слушая разговор маленького Бланко с уродцем — в конце концов, сегодня же праздник, и нужно веселиться. Шута он тоже не любил, но в этом столкновении определённо поставил бы на него.
Сам же Медина де Бланко, не подозревавший, что на него чуть ли не делают ставки, мечтал сейчас об одном: поскорее отсюда уйти. Но столь грубо нарушить этикет не хватило духу, и оставалось только бестолково бродить по залу, то и дело невольно влипая в разговоры — Алонсо казалось, что буквально все присутствующие жаждут сказать ему несколько слов. Немного утешало то, что слова эти по большей части были добрыми и сочувственными, но как же хотелось уже просто уйти!..
— Ай-ай-ай, как глупо приставать к чужой жене на глазах мужа! Тут не то что рога наставить не получится, свои-то поотшибают! — тихо подобравшись к Алонсо, ласковым и увещевательным тоном доброго священника заговорил шут.
— Как ты посмел такое предположить? — возмутился тот и схватился за шпагу. — Да я тебя сейчас!..
— Ах! Ох! — Шут картинно схватился за грудь и закатил глаза. — Убили! Сеньоры и сеньориты, кровопролитие во дворце, без суда и следствия!
На них начали озираться, и Алонсо, уже пунцовый от злости, стиснул зубы и заставил себя разжать руку.
— Вот ещё, пачкать о тебя, отребье, благородную сталь, — выцедил он.
— А? Что? Уже не убили? — уточнил шут, открыл один глаз, придирчиво осмотрел себя и свои руки. Вытер их сначала об себя, потом — о декоративную портьеру, обрамлявшую зеркало, и обратился к своей жертве уже совсем другим, серьёзно-будничным тоном: — До чего молодёжь наивная пошла, ужас, всё им объяснять надо. Наедине такие вещи решаются, наедине!
— Да когда она бывает одна! — в сердцах ответил Алонсо и тут же затравленно огляделся, не слышал кто, и буркнул, недоверчиво глядя на Чуи: — Откуда такая доброта и советы?
— Ты что, книжки совсем не читаешь? — изумлённо вытаращился тот. — И пьесы не смотришь? Я же шут! Помогать несчастным влюблённым — необходимая часть моей роли! А дразнить рогоносцев — любимая. Вон, глянь, какой бык потопал, и как только в двери-то проходит!
— Даже если рогоносец — король? — хмыкнул Алонсо, проводив взглядом «быка» — огромного идальго с севера, чёрного и косматого, с крутым лбом и налитыми кровью глазами под низкими бровями.
Сравнение было остроумным уже как минимум в отношении наружности, а вид его жены, молоденькой смешливой кокетки с пышной грудью в глубоком декольте, которая напропалую строила глазки окружающим мужчинам, заставлял задуматься о том, что внешностью дело не ограничивалось.
— А что король? Старик Федерико не даст соврать, на рогах корона только крепче держится, — захихикал шут.
— А не боишься, что он и тебе… рога поотшибает? — улыбнулся Алонсо.
— Мне-то за что? — делано удивился Чуи. — Я же тебя наставляю, а не ему рога! Нет, ну и кто из нас ещё дурак-то, а?
— Не заговаривайся, — сурово нахмурился молодой дворянин, и шут принялся кривляться, изображая покаянные поклоны.
— Простите, почтенный дон, меня ничтожного. Дурак же, что с меня взять! А только я хотя и дурак, но знаю, что рога — они в зверинце водятся, и принцесса их каждое утро одна навещает. Как раз, пока король разговоры разговаривает, самое время ему украшение подобрать.
— Дурак ты и есть дурак, — Алонсо опять помрачнел и начал злиться. — Если бы всё было так просто!
Среди гостей произошло лёгкое волнение — королевская чета вернулась в зал. Генерал на ходу сделал музыкантам знак и повёл супругу в центр зала танцевать, к ним начали присоединяться и другие пары, а Медина де Бланко двинулся к столикам с напитками, кажется, намеренный развлечь себя алкоголем.
— Дурак-то я дурак, но я дурак по профессии, — пробормотал себе под нос шут, провожая его насмешливо-довольным взглядом. — А кое-кто — по жизни.
Чуи сам захихикал над своей любимой остротой, с гиканьем прошёлся колесом по мраморному полу, заставляя случайно попадающихся на пути гостей с проклятьями шарахаться, и пошёл искать себе новую жертву. Некоторые особенно интересные ему люди не танцевали, и именно одного из них Чуи выглядывал особенно старательно.
Однако когда углядел и начал пробираться к нему, стараясь не делать это уж слишком навязчиво и не выказывать своего интереса, закончился танец, король передоверил королеву одному из своих соратников — или правильнее сообщников? И интересный шуту человек решил воспользоваться этим, чтобы поговорить с самозванцем и, видимо, привычно удрать с ненавистного приёма — он всегда так делал.
Первый советник свергнутого короля, Сальвадор Рубио де Рей, был из тех людей, кому по всем канонам стоило бы сбежать первым, как только к его сеньору явились с ультиматумом. Стороннему человеку могло бы показаться, что этот человек безоговорочно предан Федерико, любит и почитает его, и Сальвадор всячески поддерживал этот образ. Но многие не верили маске и полагали, что Рубио де Рей талантливо использовал доверие к нему короля в личных целях, а на самого Федерико ему плевать. Сейчас они находили явное подтверждение своим догадкам.
Готовясь к этому приёму и тасуя ключевые фигуры, Рауль, Хорхе и Мануэль раз за разом запинались о советника. Потрясающая его наглость настораживала, поскольку кем-кем, а самонадеянным дураком тот не был никогда. Какую он вёл игру сейчас было неясно: не то просто надеялся, что его знания и опыт помогут удержаться и при новой власти, не то… В любом случае, этот человек был из числа тех врагов, которых стоило держать как можно ближе. Он имел немалое влияние при дворе, в истоках которого ещё предстояло разобраться, поэтому изгонять его не спешили, но наблюдали пристально.
Рубио де Рей вышел из малозначительных идальго, непримечательного рода, славного теперь только тем, что их полученное в незапамятные времена за какие-то смутные заслуги поместье к северу от столицы, Бенойи, граничило с королевскими охотничьими угодьями.
Сальвадор, тогда ещё наследник хозяина, встретился с королём на одной из больших охот, когда в раже погони Федерико попал на земли Рубио де Рей, и случаем этим воспользовался очень ловко. Вряд ли подстроил, короля под кров местного идальго загнала обыкновенная непогода. Скорее, он ждал шанса и сумел его не упустить.
Сначала предприимчивый юноша получил должность секретаря. После, умело сочетая ум, исполнительность и лесть, стал доверенным лицом короля, а там и первым его советником. Поговаривали, в последние годы именно он принимал за Федерико все решения. Пока ничего предосудительного о нём выяснить не удалось и повода для ареста не было, но никто не сомневался, что это дело времени.
Родители его уже давно умерли, но нашлось несколько слуг, хорошо помнивших хозяина. Ничего плохого он как будто не делал, но его побаивались — холодный, спокойный, расчётливый, с настолько пронзительным взглядом, словно заглядывал в самую душу. Но за взгляд зацепить подозрения было нельзя.
Сейчас ему было сорок три, и выглядел он как книжник, а не истинный бастский дворянин: шпагу держать, кажется, не умел вовсе, при высоком росте отличался худобой и нескладностью, был весьма неловок и даже немного сутулился.
С уверенностью можно было говорить только об одном: он умён, хитёр и себе на уме. По службе двигался ловко, каким-то мистическим образом умудряясь никого не задевать. Отдельным талантом можно было считать то, что к своим годам он не принял участия ни в одной дуэли, которыми чаще всего решались разногласия.
