В её голове не помещалось, как можно запросто убить столько людей, но сейчас эта самая голова не вызывала того же доверия, что пару дней назад, и Альба бы уже ничему не удивилась. Когда весь мир рушится, какая разница, в какой последовательности?
Ощущение походило на то, которое испытываешь незадолго до пробуждения: уже понимаешь, что ты во сне, но продолжаешь ещё цепляться за ускользающие образы. И было страшно отпустить этот сон, окунуться в действительность, потому что действительности той она совсем не знала, но уже не сомневалась: знакомство не будет приятным.
Отчаянно хотелось обратно в Малый дворец, к простым и привычным заботам, и чтобы отец приходил её навещать, улыбался и слушал пустую болтовню. Альбе хватало здравого смысла понимать, что назад пути не будет, но от этого становилось тоскливее, а не легче. Потому она и не осталась сейчас с кормилицей, а искала спасения и покоя здесь, в компании ночного духа, которым пугали детей: со своей отстранённостью от мира людей и несомненной реальностью он казался единственным настоящим, что было до сих пор в её жизни. Тонкой ниточкой, мостиком, связавшим светлую радужную фантазию с мрачной действительностью.
— Он не задел тебя? Ты не сердишься? — поменяла Альба тему, опять опускаясь на траву.
— На дур-рака злиться — себя не уважать, — пренебрежительно отмахнулся дух и опять подставил голову.
Видел бы кто-нибудь её сейчас и здесь, в такой-то компании! Интересно, что сказала бы кормилица? Впрочем, нет, не интересно, она опять начала бы паниковать и предсказывать всевозможные ужасы.
Что бы сказал генерал, если бы она познакомила его с этим существом?..
Духа ночи, воплощение тьмы и тишины, хозяина и заклинателя теней, порой звали ночным демоном. Его так называл страх, а не клирики: те больше отмалчивались, кажется просто не понимая природы этих существ. Но ничего дьявольского в нём точно не было, Альба прекрасно это видела и чувствовала душой. Ей доводилось видеть одержимых демонами, наставник показывал — для того, чтобы знала, запомнила ощущения, могла понять и вовремя вызвать экзорциста. Так вот рядом с гауэко она чувствовала себя совсем иначе, чем в присутствии злобных духов.
Он был древним. Безусловно опасным. Из его оговорок и редких рассказов Альба также догадывалась, что он не один такой, существуют и другие. Но где и сколько их — не представляла. Однако вся эта опасность имела ту же природу, что опасность табуна испуганных лошадей или волчьей стаи, — животную. Да, то, что могло прятаться в тенях и даже, кажется, выпивать через эту тень силу, мало походило на обычную божью тварь, но всё же было ближе к ним, чем к демонам. Или к другим природным духам; на территории дворца такие не водились, они предпочитали более уединённые уголки, но в их существовании сомневаться не приходилось.
Неопределённого пола, если такое понятие вообще к нему применимо, неясного возраста и непонятного происхождения. Нечто появившееся гораздо раньше Святых Близнецов и, кажется, раньше самого Бога, как бы кощунственно это ни звучало. Альба про себя так его и определяла — существо не тварное, но живое. И спокойно принимала его нежелание разговаривать о собственной природе, подкармливая кроликами.
Он вообще был немногословен, редко когда на него находило желание поделиться какими-то воспоминаниями и мыслями. Больше слушал, иногда вставлял ироничные замечания или давал простые, но дельные советы. Порой очевидные, которые видела и сама Альба, но в устах ночного духа они звучали гораздо весомее.
Королева ещё немного посидела с ним, потом сходила поплакаться Грому и его семейству. Единороги, в отличие от гауэко, говорить не могли, но зато умели громко думать. Об этом их таланте ни в каких книгах не писали и, кроме Альбы, здесь никто не знал: они неохотно подпускали к себе людей и уж тем более редко вступали в разговоры.
Именно единороги объяснили ей, когда задалась таким вопросом, почему они сами и остальные волшебные, да и обыкновенные тоже, животные так благоволили принцессе. Всё оказалось и просто, и сложно одновременно: дело было в её душе. Не в особенной её чистоте, хотя искренность и открытость юной Альбы единорогам очень нравилась, но больше в ней самой, в её сути. В прошлом воплощении её душа принадлежала какому-то такому вот волшебному зверю, может быть даже единорогу, и сейчас сохраняла тень памяти об этом, которая позволяла ощущать родство и близость.
Когда Альба поделилась этим открытием с отцом Валентином, конечно не упоминая единорогов, а сославшись на болтовню каких-то людей в госпитале, тот только повздыхал и посоветовал никому больше об этом не говорить. Церковь признавала, что не всякая душа сразу попадает в рай или в ад: у каждой имелся свой путь и в каждом воплощении — выбор, так что тут противоречия не было. А вот о наличии души у животных, пусть «недоразвитой», теологи вели очень жаркие споры. Анафеме королеву бы за такое, конечно, не предали, но зачем ввязываться в чужие ссоры?
За оставшийся день, проведённый сначала с единорогами, а потом и с остальными животными, Альба собралась и немного успокоилась. Да, происходящее пугало, но если смотреть с целительской точки зрения, то принять его оказалось легче. Её незнание — это болезнь сродни потери памяти, какая порой случается с людьми. Но ведь ничего, люди после этого продолжают жить, порой хорошо жить, и это совсем не конец. Когда болезнь понятна, то это уже полпути к излечению. Если болезнь, конечно, не смертельная. А лечение… А за лечением, когда не хватает опыта, лучше обратиться к старшим.
Но с отцом Валентином предстояло говорить завтра, если он, конечно, вернётся, а сегодня у неё имелось ещё одно важное и куда более трудное дело. Нужно было ещё раз, уже более взвешенно, попросить прощения у супруга за своё сегодняшнее поведение. И твёрдо пообещать исправиться! Оставалось придумать, как этого короля поймать, чтобы опять не наломать дров.
С первой частью плана неожиданно не возникло никаких сложностей. Когда Альба вернулась в свои покои, её ждала переданная через кормилицу просьба супруга о совместном ужине. Она чувствовала себя очень голодной, а девяти часов ещё требовалось дождаться, но это была малая жертва. Кормилица, взволнованная и немного растерянная, расспрашивала её о самочувствии и настроении, но в конце концов всё же успокоилась и вернулась к своему вязанию.
Потом прибежала оживлённая и полностью увлечённая королевским поручением Чита и стало не до пустых переживаний: два самых близких Альбе человека принялись делиться выясненными подробностями и принялись составлять список возможных фрейлин и статс-дам. И список этот оказался не таким уж коротким: да, отдельные сеньоры и сеньориты показывали себя не с лучшей стороны, но и других хватало, справедливых и не чрезмерно заносчивых. Так что к назначенному ужину Альбе уже было чем поделиться с мужем.
Тот пришёл точно к назначенному времени и накрытому на двоих столу в эркере. Как всегда — подтянутый, вежливый, спокойный. Обычный светский ритуал исполнил безукоризненно — благодарность за принятое приглашение, поцелуй руки, заверения в радости от встречи, отодвинутый стул… Альба отвечала той же формальной вежливостью, но не могла не хмуриться: было очевидно, что мыслями супруг где-то далеко, и хотя там ему, судя по мрачной складке между бровей и тёмному задумчивому взгляду, совсем не нравилось, вырваться не получалось.
А ещё слабый тёплый свет подчёркивал усталые тени под глазами, и Альба удивлялась самой себе, как умудрялась не замечать их прежде.
— Как прошёл ваш день? — она первой нарушила молчание самым светским и безопасным вопросом.
— Мы живы, значит, неплохо, — чуть улыбнулся Рауль и, кажется, вернулся из своих мрачных дум в действительность. — А ваш?
— Познавательно, — осторожно ответила Альба. И решив, что чем больше оттягиваешь неизбежное, тем страшнее, сразу заговорила о самом важном: — Я хотела извиниться за своё поведение. И сегодня, и… и вообще.
— Вам не за что извиняться. Это скорее я должен просить прощения за сегодняшнюю резкость. Вы ни в чём не виноваты, и я не должен был так с вами разговаривать.
— Я заслужила, — тихо возразила она, рассеянно собирая по тарелке остатки еды в несколько аккуратных кучек по смыслу — рис, мясо, овощи. Особенно увлекало выкладывание зёрнышек в аккуратные геометрические фигуры.
— Чем именно? — растерянно уточнил Рауль, разглядывая супругу.
Извинялся он вполне искренне, он действительно считал себя виноватым в этой короткой вспышке. Конечно, ничего столь ужасного он не сказал и не сделал, но всё равно не стоило срываться на эту девочку.
Однако сейчас девочка его удивила.
— Многим, — уклончиво ответила она. — Это было… поучительно и, наверное, своевременно. Лучше вы, чем… Неважно. И я хотела вас попросить. Можно к тем платьям прибавить кукол? У меня есть коллекция кукол, они, наверное, тоже очень дорогие.
— Я думаю, да, — подтвердил он. — Можно устроить с ними благотворительный аукцион, произведения искусства обычно продают именно так. Я озадачу гофмейстера, если вы действительно настроены так серьёзно. Потому что нет особой нужды...
— Я настроена серьёзно, — заверила Альба. — И если вы не возражаете, то давайте действительно устроим этот аукцион, — решительно повторила она. Кукол было жаль, но она чувствовала — так правильно. — Как прошла ваша встреча с… народными политическими силами? Кто это вообще были такие?
— Представители двух политических партий. Непризнанных, конечно, и потому пока ещё полузаконных. Партия Достоинства и Союз Рабочих. Вам понятно выражение «политическая партия»? — осторожно уточнил он.
— В общих чертах, но я буду благодарна, если вы объясните подробнее, — хмурясь, Альба наконец оторвала взгляд от тарелки и неуверенно подняла его на собеседника, внутренне сжавшись в ожидании насмешки или чего-то похуже. Но супруг смотрел очень внимательно, серьёзно, как-то… совсем по-новому, не так, как прежде. И это приободряло.
Отказываться он не стал. Рассказывал коротко, как подозревала Альба, без множества деталей и подробностей, но зато очень доходчиво и, главное, без недовольства и снисходительности, и это заставило её немного расслабиться, а потом и увлечься.
Позже, уже за чашкой какао, юная королева перестала задавать уточняющие вопросы — не потому, что их не осталось, а потому, что сказанное следовало осмыслить. Но тишина не провисела долго, Рауль сделал ответный шаг:
— Я много слышал о ваших питомцах, но пока только о единорогах. Можно на них взглянуть? Естественно, в вашем сопровождении.
— Конечно! — искренне удивилась Альба такому интересу и с лёгким подозрением уставилась на супруга, не до конца веря, что интерес его может быть неподдельным. — Когда вам будет угодно. Я думаю, Гром и Снежинка не откажутся вам показаться. Вы им обязательно понравитесь.
— Спасибо за доверие, — уголками губ улыбнулся он. — Я попрошу Флавио выбрать время. В какой части дня это удобнее?
— Утром, — не задумываясь ответила она. — И вот ещё! Мы подумали над списком женщин и девушек, — опомнилась она и из кармашка платья достала сложенный листок. — Паула и Чита считают всех этих сеньор и сеньорит достаточно неплохими, но мне бы хотелось, чтобы вы взглянули.
— Хорошо, — отозвался Рауль, пробежал фамилии взглядом. Где-то удивлённо приподнял брови, где-то усмехнулся, но не выказал недовольства и убрал листок в карман.
— Да, и по поводу зверинца, — решилась она. — Вы не могли бы велеть вашему любимому шуту туда не приходить? Некоторые звери там ходят свободно, и опасные в том числе.
— Моему любимому шуту? — искренне изумился Рауль.
— Ну, он назвался именно так, любимым шутом его величества, а что?
— Что-то слишком много стало вокруг этого шута, — нахмурился он, а потом пояснил: — Это шут короля Федерико, я так и не успел ещё с ним познакомиться. Он уж слишком ловко избегает моего общества. Вот же проныра! Его сегодня наконец рассчитали, как он вообще туда просочился через охрану?.. — рассеянно пробормотал он себе под нос, мысленно сделав заметку разобраться и как следует пропесочить ответственных. — И что натворил этот шут?
— Он пытался обидеть одного из тех питомцев, кого лучше не трогать, — ответила Альба, молясь про себя, чтобы супруг не заинтересовался подробностями. — К счастью, всё обошлось. Только он почему-то говорил о вас. И вас он, мне кажется, очень не любит, потому и избегает.
— Вот как? И что говорил?
Королева пару секунд поколебалась, но потом всё же созналась:
— Он говорил, что вы страшный и жестокий человек, и что подтверждением того может служить судьба городка Гульдера в Бригиде, которого не стало из-за вас. Но я о таком не слышала. Там правда что-то случилось или он соврал?
— Не соврал, — отозвался Рауль, задумчиво качнув головой. — Действительно, может.
— Там… все умерли? — осторожно спросила Альба, потому что пояснять он не спешил.
— Не совсем, — вздохнул генерал. — Спасибо, что не стали расспрашивать за моей спиной. Это был небольшой городок, перекрывавший важный участок. У нас не было возможности его обойти, требовалось спешить на помощь другому корпусу, счёт шёл на часы. Стен у города не было, бригги отказались принять бой на открытом пространстве — они понимали, что шансов в этом случае не было. В плен не сдались, засели в городе, прикрываясь мирными жителями. Мечи в таких условиях не способны бить избирательно по отдельным людям, только по местности, и хотя проломить защиту было нетрудно, но это неизбежно повлекло бы жертвы среди простых горожан. Многочисленные. И я отдал приказ о штурме. Умерли, конечно, не все, но многие. Те, кто попал под первые удары, не успел или не захотел сбежать, кого не отпустили сами бригги, не желая терять живой щит. Насколько мне известно, город после этого решили не восстанавливать, так что — да, шут не соврал, его действительно не стало из-за меня, — задумчиво подытожил Рауль, покачивая в ладони бокал, в котором жидким мёдом перекатывалось немного золотистого шереса. — Ну что, я достаточно страшен? — улыбнулся он, насмешливо глянув на задумчивую и сосредоточенную супругу.
— И вам их совсем не жаль? — наконец, спросила она.
— Жаль. Но то решение было правильным. Мы вовремя успели поддержать части Мануэля. Может быть, он справился бы и сам, но тогда погибло бы куда больше наших людей, а их мне жаль куда сильнее. А ещё очень недальновидно и неумно оставлять позади врага, пусть немногочисленного, зато решительно настроенного.
— И вы так спокойно об этом вспоминаете? О приказе убивать невинных людей? — хмурясь, продолжила допытываться Альба. Но ни злости, ни обиды в её голосе не слышалось, только растерянность. Это было неожиданно, но вселяло в Рауля оптимизм.
— Если бы я не мог отдавать такие приказы, я был бы монахом, а не офицером, — возразил Рауль. — Командир должен уметь рискнуть жизнью, подавая пример, но так же должен уметь обрекать на смерть других. Но вы, кажется, не сердитесь на меня и не спешите порицать? — он всё же не удержался от лёгкой подначки.
Которая, однако, не достигла цели.
— Дар целителя — спасать жизни, но порой чем-то для этого приходится жертвовать.
Прода от 24.11.2021, 18:58
Ощущение походило на то, которое испытываешь незадолго до пробуждения: уже понимаешь, что ты во сне, но продолжаешь ещё цепляться за ускользающие образы. И было страшно отпустить этот сон, окунуться в действительность, потому что действительности той она совсем не знала, но уже не сомневалась: знакомство не будет приятным.
Отчаянно хотелось обратно в Малый дворец, к простым и привычным заботам, и чтобы отец приходил её навещать, улыбался и слушал пустую болтовню. Альбе хватало здравого смысла понимать, что назад пути не будет, но от этого становилось тоскливее, а не легче. Потому она и не осталась сейчас с кормилицей, а искала спасения и покоя здесь, в компании ночного духа, которым пугали детей: со своей отстранённостью от мира людей и несомненной реальностью он казался единственным настоящим, что было до сих пор в её жизни. Тонкой ниточкой, мостиком, связавшим светлую радужную фантазию с мрачной действительностью.
— Он не задел тебя? Ты не сердишься? — поменяла Альба тему, опять опускаясь на траву.
— На дур-рака злиться — себя не уважать, — пренебрежительно отмахнулся дух и опять подставил голову.
Видел бы кто-нибудь её сейчас и здесь, в такой-то компании! Интересно, что сказала бы кормилица? Впрочем, нет, не интересно, она опять начала бы паниковать и предсказывать всевозможные ужасы.
Что бы сказал генерал, если бы она познакомила его с этим существом?..
Духа ночи, воплощение тьмы и тишины, хозяина и заклинателя теней, порой звали ночным демоном. Его так называл страх, а не клирики: те больше отмалчивались, кажется просто не понимая природы этих существ. Но ничего дьявольского в нём точно не было, Альба прекрасно это видела и чувствовала душой. Ей доводилось видеть одержимых демонами, наставник показывал — для того, чтобы знала, запомнила ощущения, могла понять и вовремя вызвать экзорциста. Так вот рядом с гауэко она чувствовала себя совсем иначе, чем в присутствии злобных духов.
Он был древним. Безусловно опасным. Из его оговорок и редких рассказов Альба также догадывалась, что он не один такой, существуют и другие. Но где и сколько их — не представляла. Однако вся эта опасность имела ту же природу, что опасность табуна испуганных лошадей или волчьей стаи, — животную. Да, то, что могло прятаться в тенях и даже, кажется, выпивать через эту тень силу, мало походило на обычную божью тварь, но всё же было ближе к ним, чем к демонам. Или к другим природным духам; на территории дворца такие не водились, они предпочитали более уединённые уголки, но в их существовании сомневаться не приходилось.
Неопределённого пола, если такое понятие вообще к нему применимо, неясного возраста и непонятного происхождения. Нечто появившееся гораздо раньше Святых Близнецов и, кажется, раньше самого Бога, как бы кощунственно это ни звучало. Альба про себя так его и определяла — существо не тварное, но живое. И спокойно принимала его нежелание разговаривать о собственной природе, подкармливая кроликами.
Он вообще был немногословен, редко когда на него находило желание поделиться какими-то воспоминаниями и мыслями. Больше слушал, иногда вставлял ироничные замечания или давал простые, но дельные советы. Порой очевидные, которые видела и сама Альба, но в устах ночного духа они звучали гораздо весомее.
Королева ещё немного посидела с ним, потом сходила поплакаться Грому и его семейству. Единороги, в отличие от гауэко, говорить не могли, но зато умели громко думать. Об этом их таланте ни в каких книгах не писали и, кроме Альбы, здесь никто не знал: они неохотно подпускали к себе людей и уж тем более редко вступали в разговоры.
Именно единороги объяснили ей, когда задалась таким вопросом, почему они сами и остальные волшебные, да и обыкновенные тоже, животные так благоволили принцессе. Всё оказалось и просто, и сложно одновременно: дело было в её душе. Не в особенной её чистоте, хотя искренность и открытость юной Альбы единорогам очень нравилась, но больше в ней самой, в её сути. В прошлом воплощении её душа принадлежала какому-то такому вот волшебному зверю, может быть даже единорогу, и сейчас сохраняла тень памяти об этом, которая позволяла ощущать родство и близость.
Когда Альба поделилась этим открытием с отцом Валентином, конечно не упоминая единорогов, а сославшись на болтовню каких-то людей в госпитале, тот только повздыхал и посоветовал никому больше об этом не говорить. Церковь признавала, что не всякая душа сразу попадает в рай или в ад: у каждой имелся свой путь и в каждом воплощении — выбор, так что тут противоречия не было. А вот о наличии души у животных, пусть «недоразвитой», теологи вели очень жаркие споры. Анафеме королеву бы за такое, конечно, не предали, но зачем ввязываться в чужие ссоры?
За оставшийся день, проведённый сначала с единорогами, а потом и с остальными животными, Альба собралась и немного успокоилась. Да, происходящее пугало, но если смотреть с целительской точки зрения, то принять его оказалось легче. Её незнание — это болезнь сродни потери памяти, какая порой случается с людьми. Но ведь ничего, люди после этого продолжают жить, порой хорошо жить, и это совсем не конец. Когда болезнь понятна, то это уже полпути к излечению. Если болезнь, конечно, не смертельная. А лечение… А за лечением, когда не хватает опыта, лучше обратиться к старшим.
Но с отцом Валентином предстояло говорить завтра, если он, конечно, вернётся, а сегодня у неё имелось ещё одно важное и куда более трудное дело. Нужно было ещё раз, уже более взвешенно, попросить прощения у супруга за своё сегодняшнее поведение. И твёрдо пообещать исправиться! Оставалось придумать, как этого короля поймать, чтобы опять не наломать дров.
С первой частью плана неожиданно не возникло никаких сложностей. Когда Альба вернулась в свои покои, её ждала переданная через кормилицу просьба супруга о совместном ужине. Она чувствовала себя очень голодной, а девяти часов ещё требовалось дождаться, но это была малая жертва. Кормилица, взволнованная и немного растерянная, расспрашивала её о самочувствии и настроении, но в конце концов всё же успокоилась и вернулась к своему вязанию.
Потом прибежала оживлённая и полностью увлечённая королевским поручением Чита и стало не до пустых переживаний: два самых близких Альбе человека принялись делиться выясненными подробностями и принялись составлять список возможных фрейлин и статс-дам. И список этот оказался не таким уж коротким: да, отдельные сеньоры и сеньориты показывали себя не с лучшей стороны, но и других хватало, справедливых и не чрезмерно заносчивых. Так что к назначенному ужину Альбе уже было чем поделиться с мужем.
Тот пришёл точно к назначенному времени и накрытому на двоих столу в эркере. Как всегда — подтянутый, вежливый, спокойный. Обычный светский ритуал исполнил безукоризненно — благодарность за принятое приглашение, поцелуй руки, заверения в радости от встречи, отодвинутый стул… Альба отвечала той же формальной вежливостью, но не могла не хмуриться: было очевидно, что мыслями супруг где-то далеко, и хотя там ему, судя по мрачной складке между бровей и тёмному задумчивому взгляду, совсем не нравилось, вырваться не получалось.
А ещё слабый тёплый свет подчёркивал усталые тени под глазами, и Альба удивлялась самой себе, как умудрялась не замечать их прежде.
Прода от 25.11.2021, 19:24
— Как прошёл ваш день? — она первой нарушила молчание самым светским и безопасным вопросом.
— Мы живы, значит, неплохо, — чуть улыбнулся Рауль и, кажется, вернулся из своих мрачных дум в действительность. — А ваш?
— Познавательно, — осторожно ответила Альба. И решив, что чем больше оттягиваешь неизбежное, тем страшнее, сразу заговорила о самом важном: — Я хотела извиниться за своё поведение. И сегодня, и… и вообще.
— Вам не за что извиняться. Это скорее я должен просить прощения за сегодняшнюю резкость. Вы ни в чём не виноваты, и я не должен был так с вами разговаривать.
— Я заслужила, — тихо возразила она, рассеянно собирая по тарелке остатки еды в несколько аккуратных кучек по смыслу — рис, мясо, овощи. Особенно увлекало выкладывание зёрнышек в аккуратные геометрические фигуры.
— Чем именно? — растерянно уточнил Рауль, разглядывая супругу.
Извинялся он вполне искренне, он действительно считал себя виноватым в этой короткой вспышке. Конечно, ничего столь ужасного он не сказал и не сделал, но всё равно не стоило срываться на эту девочку.
Однако сейчас девочка его удивила.
— Многим, — уклончиво ответила она. — Это было… поучительно и, наверное, своевременно. Лучше вы, чем… Неважно. И я хотела вас попросить. Можно к тем платьям прибавить кукол? У меня есть коллекция кукол, они, наверное, тоже очень дорогие.
— Я думаю, да, — подтвердил он. — Можно устроить с ними благотворительный аукцион, произведения искусства обычно продают именно так. Я озадачу гофмейстера, если вы действительно настроены так серьёзно. Потому что нет особой нужды...
— Я настроена серьёзно, — заверила Альба. — И если вы не возражаете, то давайте действительно устроим этот аукцион, — решительно повторила она. Кукол было жаль, но она чувствовала — так правильно. — Как прошла ваша встреча с… народными политическими силами? Кто это вообще были такие?
— Представители двух политических партий. Непризнанных, конечно, и потому пока ещё полузаконных. Партия Достоинства и Союз Рабочих. Вам понятно выражение «политическая партия»? — осторожно уточнил он.
— В общих чертах, но я буду благодарна, если вы объясните подробнее, — хмурясь, Альба наконец оторвала взгляд от тарелки и неуверенно подняла его на собеседника, внутренне сжавшись в ожидании насмешки или чего-то похуже. Но супруг смотрел очень внимательно, серьёзно, как-то… совсем по-новому, не так, как прежде. И это приободряло.
Отказываться он не стал. Рассказывал коротко, как подозревала Альба, без множества деталей и подробностей, но зато очень доходчиво и, главное, без недовольства и снисходительности, и это заставило её немного расслабиться, а потом и увлечься.
Позже, уже за чашкой какао, юная королева перестала задавать уточняющие вопросы — не потому, что их не осталось, а потому, что сказанное следовало осмыслить. Но тишина не провисела долго, Рауль сделал ответный шаг:
— Я много слышал о ваших питомцах, но пока только о единорогах. Можно на них взглянуть? Естественно, в вашем сопровождении.
— Конечно! — искренне удивилась Альба такому интересу и с лёгким подозрением уставилась на супруга, не до конца веря, что интерес его может быть неподдельным. — Когда вам будет угодно. Я думаю, Гром и Снежинка не откажутся вам показаться. Вы им обязательно понравитесь.
— Спасибо за доверие, — уголками губ улыбнулся он. — Я попрошу Флавио выбрать время. В какой части дня это удобнее?
— Утром, — не задумываясь ответила она. — И вот ещё! Мы подумали над списком женщин и девушек, — опомнилась она и из кармашка платья достала сложенный листок. — Паула и Чита считают всех этих сеньор и сеньорит достаточно неплохими, но мне бы хотелось, чтобы вы взглянули.
— Хорошо, — отозвался Рауль, пробежал фамилии взглядом. Где-то удивлённо приподнял брови, где-то усмехнулся, но не выказал недовольства и убрал листок в карман.
— Да, и по поводу зверинца, — решилась она. — Вы не могли бы велеть вашему любимому шуту туда не приходить? Некоторые звери там ходят свободно, и опасные в том числе.
— Моему любимому шуту? — искренне изумился Рауль.
— Ну, он назвался именно так, любимым шутом его величества, а что?
— Что-то слишком много стало вокруг этого шута, — нахмурился он, а потом пояснил: — Это шут короля Федерико, я так и не успел ещё с ним познакомиться. Он уж слишком ловко избегает моего общества. Вот же проныра! Его сегодня наконец рассчитали, как он вообще туда просочился через охрану?.. — рассеянно пробормотал он себе под нос, мысленно сделав заметку разобраться и как следует пропесочить ответственных. — И что натворил этот шут?
— Он пытался обидеть одного из тех питомцев, кого лучше не трогать, — ответила Альба, молясь про себя, чтобы супруг не заинтересовался подробностями. — К счастью, всё обошлось. Только он почему-то говорил о вас. И вас он, мне кажется, очень не любит, потому и избегает.
— Вот как? И что говорил?
Королева пару секунд поколебалась, но потом всё же созналась:
— Он говорил, что вы страшный и жестокий человек, и что подтверждением того может служить судьба городка Гульдера в Бригиде, которого не стало из-за вас. Но я о таком не слышала. Там правда что-то случилось или он соврал?
— Не соврал, — отозвался Рауль, задумчиво качнув головой. — Действительно, может.
— Там… все умерли? — осторожно спросила Альба, потому что пояснять он не спешил.
— Не совсем, — вздохнул генерал. — Спасибо, что не стали расспрашивать за моей спиной. Это был небольшой городок, перекрывавший важный участок. У нас не было возможности его обойти, требовалось спешить на помощь другому корпусу, счёт шёл на часы. Стен у города не было, бригги отказались принять бой на открытом пространстве — они понимали, что шансов в этом случае не было. В плен не сдались, засели в городе, прикрываясь мирными жителями. Мечи в таких условиях не способны бить избирательно по отдельным людям, только по местности, и хотя проломить защиту было нетрудно, но это неизбежно повлекло бы жертвы среди простых горожан. Многочисленные. И я отдал приказ о штурме. Умерли, конечно, не все, но многие. Те, кто попал под первые удары, не успел или не захотел сбежать, кого не отпустили сами бригги, не желая терять живой щит. Насколько мне известно, город после этого решили не восстанавливать, так что — да, шут не соврал, его действительно не стало из-за меня, — задумчиво подытожил Рауль, покачивая в ладони бокал, в котором жидким мёдом перекатывалось немного золотистого шереса. — Ну что, я достаточно страшен? — улыбнулся он, насмешливо глянув на задумчивую и сосредоточенную супругу.
— И вам их совсем не жаль? — наконец, спросила она.
— Жаль. Но то решение было правильным. Мы вовремя успели поддержать части Мануэля. Может быть, он справился бы и сам, но тогда погибло бы куда больше наших людей, а их мне жаль куда сильнее. А ещё очень недальновидно и неумно оставлять позади врага, пусть немногочисленного, зато решительно настроенного.
— И вы так спокойно об этом вспоминаете? О приказе убивать невинных людей? — хмурясь, продолжила допытываться Альба. Но ни злости, ни обиды в её голосе не слышалось, только растерянность. Это было неожиданно, но вселяло в Рауля оптимизм.
— Если бы я не мог отдавать такие приказы, я был бы монахом, а не офицером, — возразил Рауль. — Командир должен уметь рискнуть жизнью, подавая пример, но так же должен уметь обрекать на смерть других. Но вы, кажется, не сердитесь на меня и не спешите порицать? — он всё же не удержался от лёгкой подначки.
Которая, однако, не достигла цели.
— Дар целителя — спасать жизни, но порой чем-то для этого приходится жертвовать.
