И стыдно. Святая Дочь, как же стыдно было сейчас за своё поведение! Не за платье с портрета, а… тоже за платья, но за другие, испорченные ночью. И не только платья. Куклы. Они ведь тоже стоили денег, и немалых. И всё остальное тоже… Чашки, тарелки, испорченные покрывала и Бог знает что ещё!
Сорок восемь месяцев. Четыре года. Семья из семи человек. Одно-единственное платье, а их в одном пылившемся в покоях старом гардеробе королевы Луизы было больше сотни! Да, какие-то, наверное, дешевле, но какие-то и дороже!
И ведь никто ни разу ей об этом не сказал! Пуппа тяжело вздыхала, причитала, но Альба всегда думала, что ей жаль погибшей красоты. А красота — ну что красота? Цветы в вазах тоже живут недолго, и красота лица и тела недолговечна. Жаль, но всё под небом тленно, кроме души. Но если не только о красоте пеклась кормилица?..
Паула встретилась ей на полпути к покоям. Заахала, запричитала, с испугом разглядывая потерянную воспитанницу, но немного успокоилась, когда та ответила, что идёт к себе. От вопросов, как прошёл разговор с супругом, Альба отмахнулась. Перед тем, как спрашивать кормилицу о том, что её сейчас тревожило, следовало немного привыкнуть, разобраться и понять, что именно она хочет спросить.
По дороге Паула поглядывала на королеву тревожно, но молчала. Она не могла вспомнить, когда видела свою воспитанницу такой, и потому не могла предположить, чем именно закончился разговор с королём. Не ссорой, иначе Альба бы сейчас рвала и метала и полыхала гневом, но… чем? А ещё и отец Валентин, как назло, ушёл в город — не то в королевский госпиталь, не то в церковь, и как бы без него не натворить глупостей!
Вместе с воспитанницей она вернулась в покои и только там вздохнула с облегчением, но — ненадолго. Альба села к остывшему завтраку, а в ответ на предложение вновь накрыть и принести горячее какао одарила таким тяжёлым взглядом, что Паула едва не отшатнулась.
Поела без ворчания и недовольства, со странным выражением в глазах осматривая будуар. А потом, прикончив едва тёплое какао, опять внимательно уставилась на кормилицу.
— Пуппа, скажи, это правда, что для горожан два дублона в месяц считаются приличным жалованием?
— Альбитта! — испуганно ахнула та. — Да зачем…
— Просто ответь! — оборвала та резко. — Впрочем, можешь уже не говорить, и так понятно, — она недовольно скривилась. — Сколько получают простые горничные во дворце?
— Пять дублонов, — призналась Паула, опуская взгляд.
— Два года выходит… — тихо пробормотала Альба, разглядывая пустую чашку.
— Что — два года?
— Неважно. Но… Пуппа, почему? Почему никогда… — она запнулась, не в силах вместить в слова всю свою растерянность и смятение, но кормилица поняла.
— Его величество Федерико не велел, — проговорила она со смесью грусти и облегчения, отводя глаза. Разочаровывать девочку было жаль, но когда-то это непременно должно было случиться. — Расстраивать тебя, говорить о чём-то плохом. Он хотел, чтобы ты была счастлива и не грустила… Что тебе сказал король Рауль?
— Неважно, — опять отмахнулась Альба и резко поднялась с места. — Я пойду в зверинец. Скажи, а отец Валентин у себя?
— Нет, милая, он зачем-то ушёл в город. Попросить его к тебе прийти, как вернётся?
— Нет, не надо, ничего срочного. Всё в порядке, правда, не волнуйся, — заверила она, поцеловала кормилицу в щёку и поспешила прочь, благо наряд ей утром попался простой, из подходящих для общения с животными. Из тех, которые было не жаль.
Во всяком случае, раньше, а сейчас Альба разумно подозревала, что недооценивает «простоту» этих вещей. Но спрашивать об этом не стала, всё равно другой одежды не было.
Зверинец занимал почти весь парк Малого дворца, оставляя посторонним взглядам небольшой и скучный огрызок. Под раскидистыми деревьями были устроены просторные вольеры, где содержалось большинство зверей, но имелись, например, единороги, которые вольно гуляли по всей территории. Могли бы выйти и за пределы, их бы никто не удерживал, но совершенно не желали: зачем бежать из хорошего, безопасного места, из-под надёжной защиты?
Зверинец имел всего два входа — один из Малого дворца, которым принцесса обычно пользовалась, и один — наружу, с широкими воротами, через которые привозили и увозили грузы. В остальных местах тянулся высокий кованый забор, закрытый изнутри живой изгородью, и дворцовая стража очень тщательно следила за тем, чтобы пробраться здесь было нельзя. Пусть этот забор отделял зверинец только от остальной дворцовой территории, охранявшейся отдельно, за покоем принцессы и её питомцев следили зорко.
Посторонние сюда не допускались в том числе для их собственной безопасности: даже спокойные и разумные, всё понимающие единороги могли причинить вред какому-нибудь глупцу в ответ на неосторожность и опасность, а здесь обосновались и более впечатляющие существа. Поэтому зверинец имела право посещать только сама Альба и немногочисленные слуги, в нём работающие. Ну и король, конечно, но он увлечения дочери не разделял, предпочитал охоту, а вольно гуляющие звери вызывали у Федерико неодобрение. А некоторые из здешних, что уж скрывать, и страх. Единороги в том числе. Раньше Альба не придавала этому значения, потому что любила отца и никогда в нём не сомневалась — гордые волшебные звери вообще мало кого к себе подпускали, мало ли чем им не понравился его величество! Сейчас…
Любить отца она всё равно продолжала, но начала понимать и оборотную сторону его заботы.
Сейчас путь Альбы лежал в самую дальнюю, глухую часть парка, тоже принадлежащую к зверинцу, но больше похожую на нетронутый лес. Сюда почти никогда не доходили слуги, и уж точно никто не знал, что поселилось в стволе древнего могучего тиса, невесть откуда взявшегося в этих краях — его сородичи водились намного севернее, а здесь были исключением. Именно этот стал прародителем изрядной части парка, и постройку дворца он встретил уже стариком.
Существо жило тут уже лет десять и никого не трогало, только усиливало у случайных людей нежелание посещать его уголок отдохновения. На любопытную избалованную принцессу, которая тогда осваивала собственный дар и видела весь окружающий мир через его призму, не боясь вообще ничего живого, насланное беспокойство не подействовало. Сначала она просто заметила нового жильца, а потом нашла к нему подход с помощью кролика-другого. Вот и сейчас, планируя визит, Альба сначала завернула в кормовой питомник и выбрала гостинец пожирнее и побольше. Смотритель, не задавая лишних вопросов, посадил живого зверька в небольшую клетку.
Кроль в клетке нервничал и метался, и Альба пожалела, что не догадалась его усыпить. Но зато не надо было потом тратить время на то, чтобы разбудить обед.
— Привет, — негромко проговорила королева, входя под сень старого тиса. — У меня для тебя угощение.
Она поставила клетку и, опустившись на корточки, открыла дверцу. Кролик дёрнулся, обнюхал дверь, а потом длинным прыжком выскочил из проволочной ловушки. В его, кролика, понимании. Но на свободе он успел сделать всего один прыжок, а потом сверху на него беззвучно пала густая бесформенная тень. Зверёк и пикнуть не успел, а Альба закрыла клетку, глядя на восстающий из тьмы силуэт.
Пример кролика выглядел мрачно и поучительно. Кажется, сама королева была сейчас на его месте, и пока не представляла, как с этим быть. Цепляться за прутья решётки не получалось, её всё равно безжалостно вытряхнули из маленькой уютной клетки, а снаружи...
— Привет, — повторила Альба, усевшись прямо на траву и скрестив ноги перед собой.
Тень поднялась и сложилась в огромного чёрного ворона, по меньшей мере в три раза больше настоящей птицы. Почему-то обитатель тисовой кроны предпочитал такое обличье, хотя всеми бестиариями ему полагалось почти человеческое. Но зато когти соответствовали — длинные острые кинжалы.
— Здр-равствуй, кор-ролева, — прокаркал-промурлыкал он. Ему нравилось пародировать воронью речь, но говорить нормально это при желании совсем не мешало.
Вороньим скоком, бочком-бочком, дух приблизился, подставил голову, и Альба принялась легко почёсывать мягкие мелкие пёрышки на горле. Блестящий чёрный глаз наполовину закрылся плёнкой третьего века: существу нравилось, когда его чешут, точно как любому животному.
— Гр-рустишь? — спросил он.
— Грущу, — покладисто согласилась Альба.
— Натр-равливать клир-рика всё ещё не планир-руешь? — существо повернуло голову, подставляя шею другой стороной.
— Я и не собиралась, мы это уже обсуждали, — усмехнулась она. — Мне же первой и влетит за сомнительные связи. Гауэко — не светлый единорог.
— Мр-рак — обр-ратная стор-рона света! — назидательно произнёс он.
— Да-да, а ещё ты стар-р, — передразнила Альба, — устал от людей и решил доживать свой век в покое здесь. Удиви меня чем-то другим, а всё это попробуй рассказать отцу Валентину, когда он примется тебя изгонять.
— Ты действительно этого хочешь? — птичья мимика и невыразительный скрипучий голос почти не передавали эмоции, но гауэко делал это как-то иначе. Сейчас он, например, насмехался, это было очевидно. Но непонятно, что имел в виду — то ли её предложение удивить, то ли падре.
— Уже почти да, — проворчала она, отвечая на всё сразу. — И вообще я к тебе не за этим пришла, не хочу твоей пустой болтовни.
— Интр-ригуешь. А зачем?
— Не знаю. — Альба вздохнула и, противореча себе же, призналась: — Поговорить. За несколько дней всё так перевернулось! Отца отправили в монастырь, я теперь замужем и вообще королева. Мой муж — привлекательный мужчина и, кажется, хороший человек, но он считает меня ребёнком. Я сегодня попыталась это исправить, но, кажется, сделала хуже...
— Смер-ртные!.. Как много в вас суеты и как мало покоя! — завёл любимую шарманку старый гауэко. Вздохнул, наклонил голову, подставляя затылок. — А он р-разве не р-ребёнок?
— Понимал бы ты что, старая глупая ворона! — обиделась Альба. — Он сильный. И красивый. А меня он, кажется, сегодня посчитал дурой. И это он ещё не знал, что я ночью платья со злости испортила! Вот что мне делать?! — она порывисто сгребла большую птицу в охапку, обняв, словно подушку.
Гауэко придушенно всхлипнул от неожиданности и от неё же, видимо, не потерял своей вещественности: прежде это человеческое дитя не позволяло себе такой фамильярности.
— Отпусти, — сварливо потребовал он.
— Прости! — опомнилась Альба, запоздало сообразив, что именно она тискает. Разжала руки, пригладила встрёпанные перья, и существо на всякий случай отступило на пару шагов.
— Не хочешь быть р-ребёнком — взр-рослей, не хочешь быть дур-рой — умней! — назидательно сообщил ворон, пару раз всплеснув крыльями в попытке стряхнуть человеческое прикосновение. — А для того сначала найди себе др-ругой пр-редмет для объятий, а не стар-рого гауэко!
— Прости, я совсем не подумала!
— Хочешь быть взр-рослой — думай о последствиях своих поступков! До того, как их совершишь, — существо явно успокаивалось и ворчало уже просто из принципа, от возмущения сбившись на нормальную человеческую речь.
Но в третий раз попросить прощения Альба не успела: гауэко встрепенулся, встопорщил перья, отчего стал казаться ещё больше, и хрипло, недовольно каркнул. Звук перешёл в раскатистое рычание, совсем не подходящее ворону, но то — ворону...
— Что случилось?! — Королева подскочила с места, оправляя юбку, и развернулась в ту сторону, куда смотрел гауэко.
И через несколько мгновений сквозь кусты на свободное пространство близ могучего тисового ствола вывалился пёстрый и, кажется, не очень чистый тип неприятной наружности.
— Ну наконец-то! — удовлетворённо сообщил он, отряхивая короткий сюртук в зелёно-оранжевый ромб. — Ваше величество! — незнакомец куртуазно раскланялся. — Разрешите… О боже! Не двигайтесь, ваше величество! Рядом с вами мерзкое опасное чудовище, и здоровенное какое! — выцедил он, и без того неприятное лицо исказила гримаса ярости.
Альба напряжённо замерла, и вовсе не из-за просьбы незнакомца. Просто она-то как раз прекрасно знала, насколько опасное рядом с ней находилось существо, и сейчас лихорадочно придумывала, что можно соврать в своё оправдание.
Тем временем пришелец зашарил взглядом по земле, подобрал какой-то сучок и швырнул в птицу:
— Кыш! Прочь пошла, мерзкая ворона! — крикнул он, всплеснув руками.
Ворон скрипуче, озадаченно каркнул, отпрыгнув в сторону, и ветка в него не попала. Тогда чужак потянулся за следующей.
«Это он вот так собрался прогонять гауэко?!» — осознала Альба и решительно шагнула вперёд, становясь между духом и незнакомцем, даже растянула юбку, чтобы лучше прикрыть духа.
— Прекратите немедленно! — потребовала она.
— Но ваше величество, ворона же!.. — кажется, вполне искренне изумился пришелец.
— Это мой питомец и вы не смеете в него кидаться! Иначе я обвиню вас в покушении на меня! — заявила она резко.
И ведь почти не соврала бы! Веточки, конечно, пустяки, да и сам этот неприятный тип не пугал — не здесь, не в её зверинце, где Гром точно услышит зов о помощи и придёт. А вот если его глупость разозлит гауэко, может не поздоровиться и ей. Сейчас середина дня и дух не в полной силе, но оказавшимся поблизости людям хватит.
— Но ворона… — потерянно проговорил чужак. — Это же тварь дьявольская! Они лакомятся глазами трупов и даже ещё живых, раненых людей, они…
— Люди тоже с удовольствием лакомятся мертвечиной, — зло оборвала его Альба. — Мёртвое всегда служит пищей живому, и это не происки дьявола, а божий замысел! Кто вы такой и что здесь делаете? Как сюда прошли?
— Я Чуи, его величества любимый шут, — вновь раскланялся гость, поглядывая больше не на королеву, а — насторожённо — вниз и в сторону, ожидая, когда выглянет из-за её юбки ненавистная птица. — Я хотел предостеречь вас. Генерал Браво де Кастильо — страшный, жестокий человек. Он не считается с потерями, и, хотя внешне дружелюбен и обходителен, всё это притворство. Хотите правды — узнайте про пограничный городок Гульдер, который в Бригиде. Был, — мерзко захихикал он. — Узнайте-узнайте, что с ним сделало это чудовище!
— Это всё? — дождавшись, пока шут умолкнет, спросила Альба. Когда тот растерянно кивнул, продолжила резко: — Прекрасно, а теперь уходите, пока я не вызвала стражу! И не смейте больше входить в мой парк!
— Кар-р! — подтвердил важно выступивший из-за её юбки дух.
Шут уставился на него, спиной вперёд отступил на несколько шагов, грязно ругаясь себе под нос.
— Гульдер, ваше величество! — бросил он напоследок и нырнул в заросли.
— Пр-резренный тр-рус! — прокомментировал гауэко. — Вор-рон — благор-родная, мудр-рая птица!
— Что ему вообще от меня понадобилось? — хмурясь, Альба посмотрела на стоящее рядом существо. То ответило задумчивым взглядом снизу вверх и всплеснуло крыльями — словно плечами пожало. — Странный у его величества любимый шут! Он же не соврал?
— Нет. Но р-разве твой супр-руг настолько скучает, что пер-рвым делом озаботился поиском шута?
— Да бесы его знают! — вздохнула королева. — И город ещё этот… что он там такое сделал ужасное?!
— Выр-резал всё население от стар-риков до новор-рожденных, — прокаркал гауэко то ли насмешливо, то ли мечтательно. — Вр-ряд ли что-то более стр-рашное.
Молодая королева не стала уточнять и спорить.
Сорок восемь месяцев. Четыре года. Семья из семи человек. Одно-единственное платье, а их в одном пылившемся в покоях старом гардеробе королевы Луизы было больше сотни! Да, какие-то, наверное, дешевле, но какие-то и дороже!
И ведь никто ни разу ей об этом не сказал! Пуппа тяжело вздыхала, причитала, но Альба всегда думала, что ей жаль погибшей красоты. А красота — ну что красота? Цветы в вазах тоже живут недолго, и красота лица и тела недолговечна. Жаль, но всё под небом тленно, кроме души. Но если не только о красоте пеклась кормилица?..
Паула встретилась ей на полпути к покоям. Заахала, запричитала, с испугом разглядывая потерянную воспитанницу, но немного успокоилась, когда та ответила, что идёт к себе. От вопросов, как прошёл разговор с супругом, Альба отмахнулась. Перед тем, как спрашивать кормилицу о том, что её сейчас тревожило, следовало немного привыкнуть, разобраться и понять, что именно она хочет спросить.
По дороге Паула поглядывала на королеву тревожно, но молчала. Она не могла вспомнить, когда видела свою воспитанницу такой, и потому не могла предположить, чем именно закончился разговор с королём. Не ссорой, иначе Альба бы сейчас рвала и метала и полыхала гневом, но… чем? А ещё и отец Валентин, как назло, ушёл в город — не то в королевский госпиталь, не то в церковь, и как бы без него не натворить глупостей!
Вместе с воспитанницей она вернулась в покои и только там вздохнула с облегчением, но — ненадолго. Альба села к остывшему завтраку, а в ответ на предложение вновь накрыть и принести горячее какао одарила таким тяжёлым взглядом, что Паула едва не отшатнулась.
Поела без ворчания и недовольства, со странным выражением в глазах осматривая будуар. А потом, прикончив едва тёплое какао, опять внимательно уставилась на кормилицу.
— Пуппа, скажи, это правда, что для горожан два дублона в месяц считаются приличным жалованием?
— Альбитта! — испуганно ахнула та. — Да зачем…
— Просто ответь! — оборвала та резко. — Впрочем, можешь уже не говорить, и так понятно, — она недовольно скривилась. — Сколько получают простые горничные во дворце?
— Пять дублонов, — призналась Паула, опуская взгляд.
— Два года выходит… — тихо пробормотала Альба, разглядывая пустую чашку.
— Что — два года?
— Неважно. Но… Пуппа, почему? Почему никогда… — она запнулась, не в силах вместить в слова всю свою растерянность и смятение, но кормилица поняла.
— Его величество Федерико не велел, — проговорила она со смесью грусти и облегчения, отводя глаза. Разочаровывать девочку было жаль, но когда-то это непременно должно было случиться. — Расстраивать тебя, говорить о чём-то плохом. Он хотел, чтобы ты была счастлива и не грустила… Что тебе сказал король Рауль?
— Неважно, — опять отмахнулась Альба и резко поднялась с места. — Я пойду в зверинец. Скажи, а отец Валентин у себя?
— Нет, милая, он зачем-то ушёл в город. Попросить его к тебе прийти, как вернётся?
— Нет, не надо, ничего срочного. Всё в порядке, правда, не волнуйся, — заверила она, поцеловала кормилицу в щёку и поспешила прочь, благо наряд ей утром попался простой, из подходящих для общения с животными. Из тех, которые было не жаль.
Во всяком случае, раньше, а сейчас Альба разумно подозревала, что недооценивает «простоту» этих вещей. Но спрашивать об этом не стала, всё равно другой одежды не было.
Зверинец занимал почти весь парк Малого дворца, оставляя посторонним взглядам небольшой и скучный огрызок. Под раскидистыми деревьями были устроены просторные вольеры, где содержалось большинство зверей, но имелись, например, единороги, которые вольно гуляли по всей территории. Могли бы выйти и за пределы, их бы никто не удерживал, но совершенно не желали: зачем бежать из хорошего, безопасного места, из-под надёжной защиты?
Зверинец имел всего два входа — один из Малого дворца, которым принцесса обычно пользовалась, и один — наружу, с широкими воротами, через которые привозили и увозили грузы. В остальных местах тянулся высокий кованый забор, закрытый изнутри живой изгородью, и дворцовая стража очень тщательно следила за тем, чтобы пробраться здесь было нельзя. Пусть этот забор отделял зверинец только от остальной дворцовой территории, охранявшейся отдельно, за покоем принцессы и её питомцев следили зорко.
Посторонние сюда не допускались в том числе для их собственной безопасности: даже спокойные и разумные, всё понимающие единороги могли причинить вред какому-нибудь глупцу в ответ на неосторожность и опасность, а здесь обосновались и более впечатляющие существа. Поэтому зверинец имела право посещать только сама Альба и немногочисленные слуги, в нём работающие. Ну и король, конечно, но он увлечения дочери не разделял, предпочитал охоту, а вольно гуляющие звери вызывали у Федерико неодобрение. А некоторые из здешних, что уж скрывать, и страх. Единороги в том числе. Раньше Альба не придавала этому значения, потому что любила отца и никогда в нём не сомневалась — гордые волшебные звери вообще мало кого к себе подпускали, мало ли чем им не понравился его величество! Сейчас…
Любить отца она всё равно продолжала, но начала понимать и оборотную сторону его заботы.
Сейчас путь Альбы лежал в самую дальнюю, глухую часть парка, тоже принадлежащую к зверинцу, но больше похожую на нетронутый лес. Сюда почти никогда не доходили слуги, и уж точно никто не знал, что поселилось в стволе древнего могучего тиса, невесть откуда взявшегося в этих краях — его сородичи водились намного севернее, а здесь были исключением. Именно этот стал прародителем изрядной части парка, и постройку дворца он встретил уже стариком.
Существо жило тут уже лет десять и никого не трогало, только усиливало у случайных людей нежелание посещать его уголок отдохновения. На любопытную избалованную принцессу, которая тогда осваивала собственный дар и видела весь окружающий мир через его призму, не боясь вообще ничего живого, насланное беспокойство не подействовало. Сначала она просто заметила нового жильца, а потом нашла к нему подход с помощью кролика-другого. Вот и сейчас, планируя визит, Альба сначала завернула в кормовой питомник и выбрала гостинец пожирнее и побольше. Смотритель, не задавая лишних вопросов, посадил живого зверька в небольшую клетку.
Прода от 23.11.2021, 18:25
Кроль в клетке нервничал и метался, и Альба пожалела, что не догадалась его усыпить. Но зато не надо было потом тратить время на то, чтобы разбудить обед.
— Привет, — негромко проговорила королева, входя под сень старого тиса. — У меня для тебя угощение.
Она поставила клетку и, опустившись на корточки, открыла дверцу. Кролик дёрнулся, обнюхал дверь, а потом длинным прыжком выскочил из проволочной ловушки. В его, кролика, понимании. Но на свободе он успел сделать всего один прыжок, а потом сверху на него беззвучно пала густая бесформенная тень. Зверёк и пикнуть не успел, а Альба закрыла клетку, глядя на восстающий из тьмы силуэт.
Пример кролика выглядел мрачно и поучительно. Кажется, сама королева была сейчас на его месте, и пока не представляла, как с этим быть. Цепляться за прутья решётки не получалось, её всё равно безжалостно вытряхнули из маленькой уютной клетки, а снаружи...
— Привет, — повторила Альба, усевшись прямо на траву и скрестив ноги перед собой.
Тень поднялась и сложилась в огромного чёрного ворона, по меньшей мере в три раза больше настоящей птицы. Почему-то обитатель тисовой кроны предпочитал такое обличье, хотя всеми бестиариями ему полагалось почти человеческое. Но зато когти соответствовали — длинные острые кинжалы.
— Здр-равствуй, кор-ролева, — прокаркал-промурлыкал он. Ему нравилось пародировать воронью речь, но говорить нормально это при желании совсем не мешало.
Вороньим скоком, бочком-бочком, дух приблизился, подставил голову, и Альба принялась легко почёсывать мягкие мелкие пёрышки на горле. Блестящий чёрный глаз наполовину закрылся плёнкой третьего века: существу нравилось, когда его чешут, точно как любому животному.
— Гр-рустишь? — спросил он.
— Грущу, — покладисто согласилась Альба.
— Натр-равливать клир-рика всё ещё не планир-руешь? — существо повернуло голову, подставляя шею другой стороной.
— Я и не собиралась, мы это уже обсуждали, — усмехнулась она. — Мне же первой и влетит за сомнительные связи. Гауэко — не светлый единорог.
— Мр-рак — обр-ратная стор-рона света! — назидательно произнёс он.
— Да-да, а ещё ты стар-р, — передразнила Альба, — устал от людей и решил доживать свой век в покое здесь. Удиви меня чем-то другим, а всё это попробуй рассказать отцу Валентину, когда он примется тебя изгонять.
— Ты действительно этого хочешь? — птичья мимика и невыразительный скрипучий голос почти не передавали эмоции, но гауэко делал это как-то иначе. Сейчас он, например, насмехался, это было очевидно. Но непонятно, что имел в виду — то ли её предложение удивить, то ли падре.
— Уже почти да, — проворчала она, отвечая на всё сразу. — И вообще я к тебе не за этим пришла, не хочу твоей пустой болтовни.
— Интр-ригуешь. А зачем?
— Не знаю. — Альба вздохнула и, противореча себе же, призналась: — Поговорить. За несколько дней всё так перевернулось! Отца отправили в монастырь, я теперь замужем и вообще королева. Мой муж — привлекательный мужчина и, кажется, хороший человек, но он считает меня ребёнком. Я сегодня попыталась это исправить, но, кажется, сделала хуже...
— Смер-ртные!.. Как много в вас суеты и как мало покоя! — завёл любимую шарманку старый гауэко. Вздохнул, наклонил голову, подставляя затылок. — А он р-разве не р-ребёнок?
— Понимал бы ты что, старая глупая ворона! — обиделась Альба. — Он сильный. И красивый. А меня он, кажется, сегодня посчитал дурой. И это он ещё не знал, что я ночью платья со злости испортила! Вот что мне делать?! — она порывисто сгребла большую птицу в охапку, обняв, словно подушку.
Гауэко придушенно всхлипнул от неожиданности и от неё же, видимо, не потерял своей вещественности: прежде это человеческое дитя не позволяло себе такой фамильярности.
— Отпусти, — сварливо потребовал он.
— Прости! — опомнилась Альба, запоздало сообразив, что именно она тискает. Разжала руки, пригладила встрёпанные перья, и существо на всякий случай отступило на пару шагов.
— Не хочешь быть р-ребёнком — взр-рослей, не хочешь быть дур-рой — умней! — назидательно сообщил ворон, пару раз всплеснув крыльями в попытке стряхнуть человеческое прикосновение. — А для того сначала найди себе др-ругой пр-редмет для объятий, а не стар-рого гауэко!
— Прости, я совсем не подумала!
— Хочешь быть взр-рослой — думай о последствиях своих поступков! До того, как их совершишь, — существо явно успокаивалось и ворчало уже просто из принципа, от возмущения сбившись на нормальную человеческую речь.
Но в третий раз попросить прощения Альба не успела: гауэко встрепенулся, встопорщил перья, отчего стал казаться ещё больше, и хрипло, недовольно каркнул. Звук перешёл в раскатистое рычание, совсем не подходящее ворону, но то — ворону...
— Что случилось?! — Королева подскочила с места, оправляя юбку, и развернулась в ту сторону, куда смотрел гауэко.
И через несколько мгновений сквозь кусты на свободное пространство близ могучего тисового ствола вывалился пёстрый и, кажется, не очень чистый тип неприятной наружности.
— Ну наконец-то! — удовлетворённо сообщил он, отряхивая короткий сюртук в зелёно-оранжевый ромб. — Ваше величество! — незнакомец куртуазно раскланялся. — Разрешите… О боже! Не двигайтесь, ваше величество! Рядом с вами мерзкое опасное чудовище, и здоровенное какое! — выцедил он, и без того неприятное лицо исказила гримаса ярости.
Альба напряжённо замерла, и вовсе не из-за просьбы незнакомца. Просто она-то как раз прекрасно знала, насколько опасное рядом с ней находилось существо, и сейчас лихорадочно придумывала, что можно соврать в своё оправдание.
Тем временем пришелец зашарил взглядом по земле, подобрал какой-то сучок и швырнул в птицу:
— Кыш! Прочь пошла, мерзкая ворона! — крикнул он, всплеснув руками.
Ворон скрипуче, озадаченно каркнул, отпрыгнув в сторону, и ветка в него не попала. Тогда чужак потянулся за следующей.
«Это он вот так собрался прогонять гауэко?!» — осознала Альба и решительно шагнула вперёд, становясь между духом и незнакомцем, даже растянула юбку, чтобы лучше прикрыть духа.
— Прекратите немедленно! — потребовала она.
— Но ваше величество, ворона же!.. — кажется, вполне искренне изумился пришелец.
— Это мой питомец и вы не смеете в него кидаться! Иначе я обвиню вас в покушении на меня! — заявила она резко.
И ведь почти не соврала бы! Веточки, конечно, пустяки, да и сам этот неприятный тип не пугал — не здесь, не в её зверинце, где Гром точно услышит зов о помощи и придёт. А вот если его глупость разозлит гауэко, может не поздоровиться и ей. Сейчас середина дня и дух не в полной силе, но оказавшимся поблизости людям хватит.
— Но ворона… — потерянно проговорил чужак. — Это же тварь дьявольская! Они лакомятся глазами трупов и даже ещё живых, раненых людей, они…
— Люди тоже с удовольствием лакомятся мертвечиной, — зло оборвала его Альба. — Мёртвое всегда служит пищей живому, и это не происки дьявола, а божий замысел! Кто вы такой и что здесь делаете? Как сюда прошли?
— Я Чуи, его величества любимый шут, — вновь раскланялся гость, поглядывая больше не на королеву, а — насторожённо — вниз и в сторону, ожидая, когда выглянет из-за её юбки ненавистная птица. — Я хотел предостеречь вас. Генерал Браво де Кастильо — страшный, жестокий человек. Он не считается с потерями, и, хотя внешне дружелюбен и обходителен, всё это притворство. Хотите правды — узнайте про пограничный городок Гульдер, который в Бригиде. Был, — мерзко захихикал он. — Узнайте-узнайте, что с ним сделало это чудовище!
— Это всё? — дождавшись, пока шут умолкнет, спросила Альба. Когда тот растерянно кивнул, продолжила резко: — Прекрасно, а теперь уходите, пока я не вызвала стражу! И не смейте больше входить в мой парк!
— Кар-р! — подтвердил важно выступивший из-за её юбки дух.
Шут уставился на него, спиной вперёд отступил на несколько шагов, грязно ругаясь себе под нос.
— Гульдер, ваше величество! — бросил он напоследок и нырнул в заросли.
— Пр-резренный тр-рус! — прокомментировал гауэко. — Вор-рон — благор-родная, мудр-рая птица!
— Что ему вообще от меня понадобилось? — хмурясь, Альба посмотрела на стоящее рядом существо. То ответило задумчивым взглядом снизу вверх и всплеснуло крыльями — словно плечами пожало. — Странный у его величества любимый шут! Он же не соврал?
— Нет. Но р-разве твой супр-руг настолько скучает, что пер-рвым делом озаботился поиском шута?
— Да бесы его знают! — вздохнула королева. — И город ещё этот… что он там такое сделал ужасное?!
— Выр-резал всё население от стар-риков до новор-рожденных, — прокаркал гауэко то ли насмешливо, то ли мечтательно. — Вр-ряд ли что-то более стр-рашное.
Молодая королева не стала уточнять и спорить.
