Наконец Альба не выдержала и тихонько поднялась с кресла. Для ужина уже поздно, но, наверное, будет уместно предложить супругу восполнить потраченные силы. Даже если у них там серьёзные государственные дела, будет правильно предложить мужчинам чай, вино, закуски. Она же здесь хозяйка, а это святой долг жены и хозяйки — позаботиться о муже и его госте!
Альба честно не собиралась подслушивать. Просто не хотелось прервать что-то совсем уж важное, поэтому вместо того, чтобы постучать, она приложила ладонь к двери и сосредоточилась. Дару всё равно, слушать дыхание живого существа или голоса за дверью.
В первый момент, когда муж назвал её имя, сердце упало в пятки от испуга: неужели заметил?! Но королева не отпрянула, замешкалась, потом — заслушалась. Приятно было знать, что за глаза он её тоже хвалит, явно искренне, потому что вряд ли он стал бы сейчас врать другу, а значит, говорил именно то, что думал. Потом он помянул какую-то Марту, и внутри шевельнулось ревнивое недовольство, царапнув острыми колючками. Потом стало понятно, что ревновать к воспоминанию о какой-то маленькой девочке — верх глупости, а потом…
Альба не вломилась в кабинет сразу только потому, что оцепенела от возмущения.
Ребёнок?! Это она — ребёнок?! Да что он вообще понимает, этот… солдафон! Ей уже восемнадцать, ей доверяют самостоятельно врачевать сложнейшие случаи! Даже сварливый главный целитель королевского госпиталя, который поначалу смотрел на «венценосную пигалицу» волком, и тот к ней смягчился и расщедривался на похвалу, а этот… Да как он вообще посмел?!
Альба отпрянула от двери, прожигая её яростным взглядом, словно это именно она была виновата. Шаг, другой — чтобы не заявиться в кабинет, не устроить скандал при постороннем.
Отступая, запнулась о ножку стула. Едва не упала, отвернулась наконец от двери, рывком передвинула стул; отчаянно хотелось его пнуть, но для этого он был слишком тяжёлым. Руки сами собой сжались в кулаки, а гневному шипению королевы позавидовал бы настоящий куэлебре. Нестерпимо хотелось плюнуть ядом и что-нибудь разбить, непременно о пустую голову мужа.
Она грезит о поцелуях, сама уже хочет близости, а он смеет считать её ребёнком?!
Шипя ругательства, которых в изобилии нахваталась от других целителей и больных в госпитале, Альба стремительно вылетела в соседнюю комнату — так показалось надёжнее, потому что одна-единственная стена виделась недостаточной преградой для её злости. От души грохнула дверью, истерично дёрнула шнурок. Вспыхнула люстра, по хрустальным подвескам рассыпались яркие искры.
В спальне стало немного легче, в спальне она ругалась уже в голос, обводя комнату ищущим взглядом. Сначала тот зацепился за дверь в смежные покои, но Альба раздражённо тряхнула головой и заставила себя отвернуться. Она не станет опускаться до того, чтобы исподтишка мелко пакостить, как бы ни казалось заманчивым вылить на кровать ведро воды или вытряхнуть туда же зубной порошок.
— Куклы ему не нравятся! И вовсе я не пью с ними какао! Чёртов чёрствый мужлан! Это искусство, это… А вы что скалитесь?! — взгляд зацепился за коллекцию. — Надоели! Хватит пялиться!
Она прянула к кровати, в несколько движений содрала с неё огромное широкое покрывало, взмахнула им, укрывая кукол. Что-то упало и разбилось, но ей было плевать — с азартом и злостью, с третьей попытки Альба всё же укрыла коллекцию плотным голубым шёлком с серебряным шитьём. Покрывало зацепилось за хрустальные подвески бра, и молодая королева с наслаждением рванула его обеими руками изо всех сил. Ткань затрещала, несколько подвесок сорвалось и застучало по полу, бра перекосилось.
— Ребёнок! Да я!.. А он тогда... — Альба запнулась, поперхнувшись словом «старик»: даже в гневе оно отказывалось липнуть к мужчине, которым она любовалась совсем недавно. — Р-р-а-а! Идиот слепой! — она всплеснула руками. — Ненавижу! Да как он смеет! Понимал бы что-нибудь в кружевах, солдафон! Свинья!
Альба открытыми ладонями звучно хлопнула по двери в гардеробную, отчего та распахнулась. Обвела злым взглядом ближайшие наряды на манекенах. Не те простые и удобные, в которых ходила в зверинец, и не драгоценные парадные. Обычные. Утренние и вечерние.
Подошла к ближайшему, кончиками пальцев огладила нежное кружево оборки.
Внутри по-прежнему плескалась злость, от которой пальцы слегка подрагивали.
Смяла кружево в кулаке, свободной ладонью упёрлась в манекен, потянула. Оборка оказалась пришита на совесть.
— Ах так?! — раздражённо выдохнула она и шагнула к неприметному столику в углу, на котором стоял ларец с портняжным набором — на случай, если требовалось срочно что-то подправить.
Большие блестящие ножницы из него, кажется, никогда не использовались по назначению, но лежали здесь на всякий случай. Вряд ли на такой, но…
Книга доступна в расширенном предзаказе ;)
https://feisovet.ru/магазин/Проблемы-узурпатора-Дарья-Кузнецова
Злости Альбы хватило на полтора платья, ещё на одно — упрямства и обиды. Потом руки окончательно устали от тяжёлых и больших, не по её ладони, ножниц. Инструмент, обиженно лязгнув, стукнул об пол. Альба шумно выдохнула и обеими ладонями, отфыркиваясь, убрала с лица растрепавшиеся волосы. Это оказалось неожиданно утомительно — рвать одежду.
Юная королева упёрла руки в бока, разглядывая учинённый разгром. Склонила голову к плечу, пытаясь представить ближайшее облезлое платье без торчащих ниток и кривых порезов и, конечно, без украшавших его ранее элементов, которые теперь пёстрыми клочьями расцветили пол.
— Но это же скучно, как такое может нравиться? — пробормотала она себе под нос, обвела взглядом остальное вещи. — Не понимаю!
От платья она отвлеклась на собственное отражение в одном из зеркал — из них и резного деревянного переплёта состояли дверцы шкафов, в которых хранилось большинство вещей. Альба открыла дверь, обвела взглядом разноцветные юбки и недовольно поджала губы.
Злость выплеснулась, оставив усталость и досаду.
— Что он вообще понимает в женских нарядах! — пробормотала обиженно, закрывая дверцу.
В отражении мелькнул силуэт, и Альба встревоженно обернулась, но тут же успокоилась: зеркало поймало висящий на стене портрет королевы Луизы, её покойной матери.
Его принесли из прежних комнат. Попробовали бы не принести! Альба любила эту картину и знала до последнего мазка. Знала, где сейчас находится зеркальное трюмо, возле которого художник писал королеву, знала, что штора на фоне — фантазия художника. До последней складки знала строгое густо-зелёное платье, не раз примеряла изумрудный гарнитур, оттенявший красоту нарисованной женщины. Знала надменный, холодный, свысока взгляд и высокую причёску. Знала гораздо лучше, чем живую мать.
Королева Луиза всегда была чужой. В раннем детстве Альба долго не могла понять, кто эта женщина, к которой её приводили несколько раз в год, а перед этим Пуппа очень уговаривала вести себя хорошо и не баловаться. Не баловаться рядом с незнакомкой получалось легко, девочка робела под её непривычно злым взглядом и едва могла выдавить положенное приветствие. Ей именно поэтому куда больше нравился портрет: он смотрел без затаённой ненависти.
То есть Альба знала, что эта женщина — королева, супруга короля, но и только. Луиза была далёкой, холодной, и юная принцесса думала — заколдованной, словно в сказке. И жалела её. Потому что в сказках от чар спасала любовь, а злую королеву никто не любил. Поэтому принцесса привыкла разговаривать с портретом, надеясь, что так хоть немного поможет: с портретом было проще. А мамой и родным человеком для неё была Пуппа, и зачем нужна ещё одна?
Со временем в сложных семейных отношениях она, конечно, разобралась, но всё равно мать по крови не стала ближе и роднее даже собственного портрета, что уж сравнивать с кормилицей!
Сейчас, разглядывая знакомую картину, Альба смотрела на неё под непривычным углом. Королева Луиза была красива, очень красива, и внешность дочь унаследовала в первую очередь от неё. Чёрные волосы собраны в изящную причёску, открывающую высокую стройную шею, стройную фигуру и полную грудь подчёркивало платье по моде двадцатилетней давности, с завышенной талией, маленькими рукавчиками, непривычно узкой юбкой и глубоким квадратным вырезом. Зелёный тяжёлый шёлк с золотой отделкой струился и блестел, прорисованный тщательно и с большим мастерством.
Она совсем не походила на ребёнка.
Альба скрутила волосы в жгут, подобрала их в узел, придерживая одной рукой, и попыталась, косясь то на портрет, то на зеркало, повторить выражение и позу королевы. Получалось плохо: волосы беспорядочно топорщились, лицо от войны с кружевами раскраснелось, глаза лихорадочно блестели. Через полминуты она шумно выдохнула, уронив руки:
— Р-р-ах, это бесполезно! — Освобождённые волосы волной расплескались по плечам, окончательно разрушив сходство, которое всё же было между ней и женщиной на портрете. — Как вы такое носили?! Скучно и мрачно, словно на похоронах! Как думаешь, мне пойдёт твоё платье? — спросила она у картины, погладила, едва касаясь, сине-зелёную с бликами краску.
Платье это было цело до сих пор, Альба точно знала. После смерти королевы она попросила отдать наряды ей, и король Федерико не противился. Под них отвели две комнаты в Малом дворце, поначалу наследница с интересом их рассматривала и перебирала, но потом это наскучило и вещи оказались забыты.
— Пусть попробует меня в таком наряде назвать ребёнком! — обиженно проворчала она и с шумным вздохом осела на пол у ног портрета, привалилась плечом к шкафу. — Интересно, все мужчины такие… слепые? Или это мне так повезло? Мне восемнадцать, у меня красивая фигура, ну какой я ему ребёнок?! Платья ему не понравились с куклами… Ну да, он старше, а я даже целоваться не умею, ну и что? — хмурясь, она кончиками пальцев осторожно погладила губы. — Как я могу научиться, если он не хочет мне помогать?!
То есть она предполагала, как: если от мужа толка нет, можно просить кого-то другого. Но подумала об этом без уверенности и с изрядной долей сомнений. Можно-то можно, но кого? Из более-менее знакомых мужчин был один Алонсо, который наверняка не поймёт такой просьбы, да и не хотелось учиться у него, а к незнакомым с приставать — тем более. К тому же, она замужем, и Святая Дочь точно не одобрит поцелуев с посторонним мужчиной, даже если бы он и имелся на примете…
Альба ещё долго сидела у портрета, как в детстве, и вслух рассуждала о сложностях семейной жизни. Она успела опять разозлиться на мужа, простить его и вновь рассердиться, обидеться и поплакать. Разговаривать с портретом было просто: он не ахал и не причитал, как Пуппа, и не насмешничал, как Чита, просто молча слушал. Подсказать, правда, ничего не мог, но внимания уже было достаточно.
Спать Альба в конце концов ушла сердитая и расстроенная, но с чётким планом действий. Сначала она попытается побыть такой, как на портрете, а если это не поможет — то просто придёт к мужу и прямо потребовать научить её целоваться. Для начала.
Была ещё идея гордо молчать и как-то заставить его самого желать поцелуев и пытаться соблазнять её, но Альба понятия не имела, как этого можно добиться, если ей достался настолько невнимательный и бестолковый муж. Женщина с картины наверняка умела, но она помалкивала. Ещё женщины были в госпитале, но после сегодняшнего разговора Альба сомневалась, что её отпустят туда в ближайшем будущем. Хотя, казалось бы, ну какая разница? Это ведь всё ещё она. Почему принцессе можно лечить слуг и ходить в госпиталь, а королеве уже нет?
Заснуть сразу не вышло, мысли продолжали одолевать, несмотря на попытки спрятаться от них под подушкой. Альба вертелась, ей было жарко под одеялом и холодно без него, ночная сорочка душила и оплетала, словно водоросль — купальщика, отчего девушка задыхалась. Она то думала о муже и представляла, что вот сейчас он войдёт из смежной спальни, то пыталась придумать способ не лишиться любимого занятия, второго после работы в зверинце.
В конце концов она не выдержала, сорвала сорочку и зашвырнула её куда-то к куклам, накрылась одеялом наполовину, одной из подушек накрыла голову, и только после этого наконец сумела забыться обрывочным сном, точно таким же суетным, как эти мысли. И опять были муж и госпиталь, а ещё королева Луиза и кузен Алонсо, отец и отец Серхио с его пристальным, тяжёлым и, несмотря на тёплую улыбку, пугающим взглядом.
Разумеется, после такой ночи рано она не проснулась. Не проснулась и тогда, когда около девяти утра озадаченная Паула встревоженно постучалась в запертую дверь. В ответ Альба швырнула на звук одну из подушек и потребовала провалиться и оставить её в покое, а сон, прерванный кормилицей, стал только крепче. В конце концов из-под одеяла молодая королева выбралась уже после полудня, заспанная и недовольная, с тяжёлой от непривычно долгого сна и мрачных мыслей головой.
Нацепив сорочку и накинув сверху халат, Альба высунула эту самую голову в соседнюю комнату, где Паула сидела с вязанием.
— Доброе утро, — с ворчливой сонливостью пожелала она. — Пуппа, пошли кого-нибудь за платьем с портрета. И за завтраком.
— С какого портрета? — изумилась та, с подозрением оглядывая воспитанницу. Но нездоровой та не выглядела, да и наличие аппетита радовало, поэтому кормилица не особенно взволновалась. Альба порой высказывала очень неожиданные капризы, этот был не хуже прочих.
— Ну с того, который в гардеробной. Платье королевы Луизы. Да, и кукол пусть уберут куда-нибудь!
— Ох, помилуй Господи, Альбитта, милая, зачем тебе это старьё? — изумилась женщина. — И чем куклы не угодили?!
— Я так хочу, — не стала ничего объяснять Альба и ушла в ванную.
Она прекрасно знала, что кормилица сразу же заглянет в спальню, чтобы отдёрнуть шторы, увидит накрытую покрывалом коллекцию, в которой наверняка что-то разбилось, начнёт над ней причитать и кудахтать, потом ещё обнаружит погром в гардеробной… Ну его, лучше переждать. Тем более за своё вчерашнее поведение сейчас, утром и на ясную голову, было немного стыдно. То есть на мужа она по-прежнему сердилась, но платья было жаль.
Растягивая время, купалась Альба долго и со вкусом. Набрала себе ванну, добавила ароматного масла и пышной пены. Это оказалось неожиданно удачное решение: оно помогло не только грозу переждать, но и успокоиться, да и настроение поползло вверх, так что выходила она уже гораздо более благодушной и воодушевлённой. В конце концов, у неё имелся план, и в плане этом она не сомневалась, так что повода для беспокойства и злости больше не видела.
Кукол из спальни уже вынесли вместе с большой этажеркой, на которой они стояли, и вернули на законное место широкий основательный комод, находившийся здесь прежде. Альба удовлетворённо улыбнулась, но тут же нахмурилась, потому что платья на постели не было. Выглянула в будуар — там ждали завтрак и кормилица с вязанием.
— Пуппа, а платье ещё не принесли?
— Нет, ещё не принесли, — вздохнула она, опустила спицы и подняла взгляд на воспитанницу. — Сядь, покушай, твои любимые блинчики. Альбитта… — продолжила, когда юная королева уселась. Та вздохнула, но постаралась сосредоточиться на накрытом завтраке: она догадывалась, что последует. — Милая, что вчера произошло? В спальне, в гардеробной… Его величество опять сделал что-то не то?
Альба честно не собиралась подслушивать. Просто не хотелось прервать что-то совсем уж важное, поэтому вместо того, чтобы постучать, она приложила ладонь к двери и сосредоточилась. Дару всё равно, слушать дыхание живого существа или голоса за дверью.
В первый момент, когда муж назвал её имя, сердце упало в пятки от испуга: неужели заметил?! Но королева не отпрянула, замешкалась, потом — заслушалась. Приятно было знать, что за глаза он её тоже хвалит, явно искренне, потому что вряд ли он стал бы сейчас врать другу, а значит, говорил именно то, что думал. Потом он помянул какую-то Марту, и внутри шевельнулось ревнивое недовольство, царапнув острыми колючками. Потом стало понятно, что ревновать к воспоминанию о какой-то маленькой девочке — верх глупости, а потом…
Альба не вломилась в кабинет сразу только потому, что оцепенела от возмущения.
Ребёнок?! Это она — ребёнок?! Да что он вообще понимает, этот… солдафон! Ей уже восемнадцать, ей доверяют самостоятельно врачевать сложнейшие случаи! Даже сварливый главный целитель королевского госпиталя, который поначалу смотрел на «венценосную пигалицу» волком, и тот к ней смягчился и расщедривался на похвалу, а этот… Да как он вообще посмел?!
Альба отпрянула от двери, прожигая её яростным взглядом, словно это именно она была виновата. Шаг, другой — чтобы не заявиться в кабинет, не устроить скандал при постороннем.
Отступая, запнулась о ножку стула. Едва не упала, отвернулась наконец от двери, рывком передвинула стул; отчаянно хотелось его пнуть, но для этого он был слишком тяжёлым. Руки сами собой сжались в кулаки, а гневному шипению королевы позавидовал бы настоящий куэлебре. Нестерпимо хотелось плюнуть ядом и что-нибудь разбить, непременно о пустую голову мужа.
Она грезит о поцелуях, сама уже хочет близости, а он смеет считать её ребёнком?!
Шипя ругательства, которых в изобилии нахваталась от других целителей и больных в госпитале, Альба стремительно вылетела в соседнюю комнату — так показалось надёжнее, потому что одна-единственная стена виделась недостаточной преградой для её злости. От души грохнула дверью, истерично дёрнула шнурок. Вспыхнула люстра, по хрустальным подвескам рассыпались яркие искры.
В спальне стало немного легче, в спальне она ругалась уже в голос, обводя комнату ищущим взглядом. Сначала тот зацепился за дверь в смежные покои, но Альба раздражённо тряхнула головой и заставила себя отвернуться. Она не станет опускаться до того, чтобы исподтишка мелко пакостить, как бы ни казалось заманчивым вылить на кровать ведро воды или вытряхнуть туда же зубной порошок.
— Куклы ему не нравятся! И вовсе я не пью с ними какао! Чёртов чёрствый мужлан! Это искусство, это… А вы что скалитесь?! — взгляд зацепился за коллекцию. — Надоели! Хватит пялиться!
Она прянула к кровати, в несколько движений содрала с неё огромное широкое покрывало, взмахнула им, укрывая кукол. Что-то упало и разбилось, но ей было плевать — с азартом и злостью, с третьей попытки Альба всё же укрыла коллекцию плотным голубым шёлком с серебряным шитьём. Покрывало зацепилось за хрустальные подвески бра, и молодая королева с наслаждением рванула его обеими руками изо всех сил. Ткань затрещала, несколько подвесок сорвалось и застучало по полу, бра перекосилось.
— Ребёнок! Да я!.. А он тогда... — Альба запнулась, поперхнувшись словом «старик»: даже в гневе оно отказывалось липнуть к мужчине, которым она любовалась совсем недавно. — Р-р-а-а! Идиот слепой! — она всплеснула руками. — Ненавижу! Да как он смеет! Понимал бы что-нибудь в кружевах, солдафон! Свинья!
Альба открытыми ладонями звучно хлопнула по двери в гардеробную, отчего та распахнулась. Обвела злым взглядом ближайшие наряды на манекенах. Не те простые и удобные, в которых ходила в зверинец, и не драгоценные парадные. Обычные. Утренние и вечерние.
Подошла к ближайшему, кончиками пальцев огладила нежное кружево оборки.
Внутри по-прежнему плескалась злость, от которой пальцы слегка подрагивали.
Смяла кружево в кулаке, свободной ладонью упёрлась в манекен, потянула. Оборка оказалась пришита на совесть.
— Ах так?! — раздражённо выдохнула она и шагнула к неприметному столику в углу, на котором стоял ларец с портняжным набором — на случай, если требовалось срочно что-то подправить.
Большие блестящие ножницы из него, кажется, никогда не использовались по назначению, но лежали здесь на всякий случай. Вряд ли на такой, но…
Книга доступна в расширенном предзаказе ;)
https://feisovet.ru/магазин/Проблемы-узурпатора-Дарья-Кузнецова
Прода от 16.11.2021, 21:24
Злости Альбы хватило на полтора платья, ещё на одно — упрямства и обиды. Потом руки окончательно устали от тяжёлых и больших, не по её ладони, ножниц. Инструмент, обиженно лязгнув, стукнул об пол. Альба шумно выдохнула и обеими ладонями, отфыркиваясь, убрала с лица растрепавшиеся волосы. Это оказалось неожиданно утомительно — рвать одежду.
Юная королева упёрла руки в бока, разглядывая учинённый разгром. Склонила голову к плечу, пытаясь представить ближайшее облезлое платье без торчащих ниток и кривых порезов и, конечно, без украшавших его ранее элементов, которые теперь пёстрыми клочьями расцветили пол.
— Но это же скучно, как такое может нравиться? — пробормотала она себе под нос, обвела взглядом остальное вещи. — Не понимаю!
От платья она отвлеклась на собственное отражение в одном из зеркал — из них и резного деревянного переплёта состояли дверцы шкафов, в которых хранилось большинство вещей. Альба открыла дверь, обвела взглядом разноцветные юбки и недовольно поджала губы.
Злость выплеснулась, оставив усталость и досаду.
— Что он вообще понимает в женских нарядах! — пробормотала обиженно, закрывая дверцу.
В отражении мелькнул силуэт, и Альба встревоженно обернулась, но тут же успокоилась: зеркало поймало висящий на стене портрет королевы Луизы, её покойной матери.
Его принесли из прежних комнат. Попробовали бы не принести! Альба любила эту картину и знала до последнего мазка. Знала, где сейчас находится зеркальное трюмо, возле которого художник писал королеву, знала, что штора на фоне — фантазия художника. До последней складки знала строгое густо-зелёное платье, не раз примеряла изумрудный гарнитур, оттенявший красоту нарисованной женщины. Знала надменный, холодный, свысока взгляд и высокую причёску. Знала гораздо лучше, чем живую мать.
Королева Луиза всегда была чужой. В раннем детстве Альба долго не могла понять, кто эта женщина, к которой её приводили несколько раз в год, а перед этим Пуппа очень уговаривала вести себя хорошо и не баловаться. Не баловаться рядом с незнакомкой получалось легко, девочка робела под её непривычно злым взглядом и едва могла выдавить положенное приветствие. Ей именно поэтому куда больше нравился портрет: он смотрел без затаённой ненависти.
То есть Альба знала, что эта женщина — королева, супруга короля, но и только. Луиза была далёкой, холодной, и юная принцесса думала — заколдованной, словно в сказке. И жалела её. Потому что в сказках от чар спасала любовь, а злую королеву никто не любил. Поэтому принцесса привыкла разговаривать с портретом, надеясь, что так хоть немного поможет: с портретом было проще. А мамой и родным человеком для неё была Пуппа, и зачем нужна ещё одна?
Со временем в сложных семейных отношениях она, конечно, разобралась, но всё равно мать по крови не стала ближе и роднее даже собственного портрета, что уж сравнивать с кормилицей!
Сейчас, разглядывая знакомую картину, Альба смотрела на неё под непривычным углом. Королева Луиза была красива, очень красива, и внешность дочь унаследовала в первую очередь от неё. Чёрные волосы собраны в изящную причёску, открывающую высокую стройную шею, стройную фигуру и полную грудь подчёркивало платье по моде двадцатилетней давности, с завышенной талией, маленькими рукавчиками, непривычно узкой юбкой и глубоким квадратным вырезом. Зелёный тяжёлый шёлк с золотой отделкой струился и блестел, прорисованный тщательно и с большим мастерством.
Она совсем не походила на ребёнка.
Альба скрутила волосы в жгут, подобрала их в узел, придерживая одной рукой, и попыталась, косясь то на портрет, то на зеркало, повторить выражение и позу королевы. Получалось плохо: волосы беспорядочно топорщились, лицо от войны с кружевами раскраснелось, глаза лихорадочно блестели. Через полминуты она шумно выдохнула, уронив руки:
— Р-р-ах, это бесполезно! — Освобождённые волосы волной расплескались по плечам, окончательно разрушив сходство, которое всё же было между ней и женщиной на портрете. — Как вы такое носили?! Скучно и мрачно, словно на похоронах! Как думаешь, мне пойдёт твоё платье? — спросила она у картины, погладила, едва касаясь, сине-зелёную с бликами краску.
Платье это было цело до сих пор, Альба точно знала. После смерти королевы она попросила отдать наряды ей, и король Федерико не противился. Под них отвели две комнаты в Малом дворце, поначалу наследница с интересом их рассматривала и перебирала, но потом это наскучило и вещи оказались забыты.
— Пусть попробует меня в таком наряде назвать ребёнком! — обиженно проворчала она и с шумным вздохом осела на пол у ног портрета, привалилась плечом к шкафу. — Интересно, все мужчины такие… слепые? Или это мне так повезло? Мне восемнадцать, у меня красивая фигура, ну какой я ему ребёнок?! Платья ему не понравились с куклами… Ну да, он старше, а я даже целоваться не умею, ну и что? — хмурясь, она кончиками пальцев осторожно погладила губы. — Как я могу научиться, если он не хочет мне помогать?!
То есть она предполагала, как: если от мужа толка нет, можно просить кого-то другого. Но подумала об этом без уверенности и с изрядной долей сомнений. Можно-то можно, но кого? Из более-менее знакомых мужчин был один Алонсо, который наверняка не поймёт такой просьбы, да и не хотелось учиться у него, а к незнакомым с приставать — тем более. К тому же, она замужем, и Святая Дочь точно не одобрит поцелуев с посторонним мужчиной, даже если бы он и имелся на примете…
Альба ещё долго сидела у портрета, как в детстве, и вслух рассуждала о сложностях семейной жизни. Она успела опять разозлиться на мужа, простить его и вновь рассердиться, обидеться и поплакать. Разговаривать с портретом было просто: он не ахал и не причитал, как Пуппа, и не насмешничал, как Чита, просто молча слушал. Подсказать, правда, ничего не мог, но внимания уже было достаточно.
Спать Альба в конце концов ушла сердитая и расстроенная, но с чётким планом действий. Сначала она попытается побыть такой, как на портрете, а если это не поможет — то просто придёт к мужу и прямо потребовать научить её целоваться. Для начала.
Была ещё идея гордо молчать и как-то заставить его самого желать поцелуев и пытаться соблазнять её, но Альба понятия не имела, как этого можно добиться, если ей достался настолько невнимательный и бестолковый муж. Женщина с картины наверняка умела, но она помалкивала. Ещё женщины были в госпитале, но после сегодняшнего разговора Альба сомневалась, что её отпустят туда в ближайшем будущем. Хотя, казалось бы, ну какая разница? Это ведь всё ещё она. Почему принцессе можно лечить слуг и ходить в госпиталь, а королеве уже нет?
Заснуть сразу не вышло, мысли продолжали одолевать, несмотря на попытки спрятаться от них под подушкой. Альба вертелась, ей было жарко под одеялом и холодно без него, ночная сорочка душила и оплетала, словно водоросль — купальщика, отчего девушка задыхалась. Она то думала о муже и представляла, что вот сейчас он войдёт из смежной спальни, то пыталась придумать способ не лишиться любимого занятия, второго после работы в зверинце.
В конце концов она не выдержала, сорвала сорочку и зашвырнула её куда-то к куклам, накрылась одеялом наполовину, одной из подушек накрыла голову, и только после этого наконец сумела забыться обрывочным сном, точно таким же суетным, как эти мысли. И опять были муж и госпиталь, а ещё королева Луиза и кузен Алонсо, отец и отец Серхио с его пристальным, тяжёлым и, несмотря на тёплую улыбку, пугающим взглядом.
Прода от 17.11.2021, 20:24
Разумеется, после такой ночи рано она не проснулась. Не проснулась и тогда, когда около девяти утра озадаченная Паула встревоженно постучалась в запертую дверь. В ответ Альба швырнула на звук одну из подушек и потребовала провалиться и оставить её в покое, а сон, прерванный кормилицей, стал только крепче. В конце концов из-под одеяла молодая королева выбралась уже после полудня, заспанная и недовольная, с тяжёлой от непривычно долгого сна и мрачных мыслей головой.
Нацепив сорочку и накинув сверху халат, Альба высунула эту самую голову в соседнюю комнату, где Паула сидела с вязанием.
— Доброе утро, — с ворчливой сонливостью пожелала она. — Пуппа, пошли кого-нибудь за платьем с портрета. И за завтраком.
— С какого портрета? — изумилась та, с подозрением оглядывая воспитанницу. Но нездоровой та не выглядела, да и наличие аппетита радовало, поэтому кормилица не особенно взволновалась. Альба порой высказывала очень неожиданные капризы, этот был не хуже прочих.
— Ну с того, который в гардеробной. Платье королевы Луизы. Да, и кукол пусть уберут куда-нибудь!
— Ох, помилуй Господи, Альбитта, милая, зачем тебе это старьё? — изумилась женщина. — И чем куклы не угодили?!
— Я так хочу, — не стала ничего объяснять Альба и ушла в ванную.
Она прекрасно знала, что кормилица сразу же заглянет в спальню, чтобы отдёрнуть шторы, увидит накрытую покрывалом коллекцию, в которой наверняка что-то разбилось, начнёт над ней причитать и кудахтать, потом ещё обнаружит погром в гардеробной… Ну его, лучше переждать. Тем более за своё вчерашнее поведение сейчас, утром и на ясную голову, было немного стыдно. То есть на мужа она по-прежнему сердилась, но платья было жаль.
Растягивая время, купалась Альба долго и со вкусом. Набрала себе ванну, добавила ароматного масла и пышной пены. Это оказалось неожиданно удачное решение: оно помогло не только грозу переждать, но и успокоиться, да и настроение поползло вверх, так что выходила она уже гораздо более благодушной и воодушевлённой. В конце концов, у неё имелся план, и в плане этом она не сомневалась, так что повода для беспокойства и злости больше не видела.
Кукол из спальни уже вынесли вместе с большой этажеркой, на которой они стояли, и вернули на законное место широкий основательный комод, находившийся здесь прежде. Альба удовлетворённо улыбнулась, но тут же нахмурилась, потому что платья на постели не было. Выглянула в будуар — там ждали завтрак и кормилица с вязанием.
— Пуппа, а платье ещё не принесли?
— Нет, ещё не принесли, — вздохнула она, опустила спицы и подняла взгляд на воспитанницу. — Сядь, покушай, твои любимые блинчики. Альбитта… — продолжила, когда юная королева уселась. Та вздохнула, но постаралась сосредоточиться на накрытом завтраке: она догадывалась, что последует. — Милая, что вчера произошло? В спальне, в гардеробной… Его величество опять сделал что-то не то?
