Чарген встала на колени на краю постели, как раз когда Стеван избавился от одежды, обняла его за плечи и потянула к себе. Мгновение, другое — и под спиной прохладные простыни, а сверху — горячая тяжесть мужского тела. И новый поцелуй, уверенный и уже более жадный, нетерпеливый.
Выдержка выдержкой, но сейчас он не прятал собственного желания. Может быть, и не пытался, но Чаре приятнее было думать, что не мог. Потому что саму её уже пробирала мелкая дрожь предвкушения, а ведь это только начало!
Потом она удивится и, может, даже испугается, как быстро и безвозвратно исчезает рядом с этим человеком её здравый смысл, осторожность и самоконтроль. Потом она растеряется: ведь в жизни были мужчины, с которыми было хорошо, но почему-то никогда не было хорошо настолько. Потом в очередной раз удовлетворённо подумает, что не ошиблась в Стеване. Потом. Всё потом.
А пока сбивалось дыхание, и Чара жадно глотала воздух, выдыхая стоны. Выгибалась под ласкающими прикосновениями мужских рук, отчаянно тянулась за поцелуями, цеплялась за его плечи, гладила спину, грудь, руки и всё больше растворялась в происходящем. Целовала сама — с упоением, с трепетом, — и от хриплого звука его учащённого дыхания, от того, как тело его отзывалось на прикосновения, окончательно и бесповоротно теряла голову.
Пока не взмолилась о большем, желая чувствовать его полностью, — и захлебнулась стоном, получив желаемое. Чаре хватило всего нескольких размеренных, сильных движений, чтобы тело скрутило сладкой судорогой наслаждения. И хорошо, что Стеван успел закрыть ей рот поцелуем, иначе у соседей за тонкими стенами возникли бы вопросы.
Пара секунд промедления — и снова движение, мерный, ускоряющийся ритм которого сводил с ума. Опираясь на локоть, второй рукой мужчина придерживал бёдра женщины, контролируя, не позволяя вести в этом танце. И ощущение его мягкой, но неоспоримой власти над её телом возбуждало едва ли не сильнее, чем сами прикосновения.
Новая волна удовольствия накрыла Чару, когда движения мужчины стали рваными, а ладонь стиснула её бедро до боли. Он снова закрыл ей рот, не позволяя вскрикнуть, — и по его напряжённому телу прошла волна дрожи. А Чарген крепче впилась пальцами в твёрдые плечи, наслаждаясь не только своими ощущениями, но и — его. Тем, как Стеван, шумно дыша, уронил голову ей на плечо, продолжая удерживать вес на локте. Как длинно вздохнул, передёрнув плечами, и на пару мгновений крепче прижал к себе, а губы его легко, почти невесомо коснулись кожи, словно благодаря.
Несколько секунд они лежали неподвижно, потом он упал набок, повалился на спину. И Чарген, совершенно не думая, что делает, последовала за ним. Прильнула всем телом, устраивая голову на твёрдом плече, обняла. Стеван накрыл ладонью лежащую на груди руку любовницы, второй — обнял за плечи.
Чара блаженно потёрлась о его плечо щекой, опять дотянулась губами до шеи, потом уткнулась в неё носом, впитывая тепло и запах удовольствия. Хотелось мурлыкать. Она поймала себя на том, что улыбается — просто потому, что ей сейчас хорошо.
И в этот момент внутри проснулась запоздалая тревога.
Чарген никогда не любила вот так нежиться в постели. Даже с теми мужчинами, с которыми оказывалась в ней для удовольствия и получала его в полной мере. Было глупо и неловко — они оба взяли что хотели, какой смысл тратить время на мелкие глупости, когда ждут большие дела!
А сейчас — хотелось. Лежать, чувствовать, как под рукой постепенно выравнивается стук сердца, как тело тонет в сладкой неге. Как зябнут плечи, остывая от недавнего жара, и от этого хочется ещё теснее прижаться к горячему телу любовника.
Это испугало. Потому что Чара осознала: её отношение к господину Сыщику сильно отличается от отношения к прочим мужчинам. В глубину, в сторону доверия и нежности, и это точно нельзя объяснить благодарностью за спасение. Это уже совсем не азарт, удовольствие от игры или желание попробовать его на вкус, а другое чувство. И это совсем, совсем неправильно!
Боги! Да, она хотела влюбиться, но… почему именно сейчас? Почему именно в него?! Они провели вместе меньше суток, когда?!
А потом вдруг с ошеломляющей ясностью поняла: давно. Ещё когда сталкивалась с ним порой возле дома, в лифте или на лестничной площадке. Когда он улыбался и называл её мышкой. Вот в эту улыбку и холодные, цепкие глаза. И именно поэтому так навязчиво хотелось поцеловать его и затащить в постель, любопытство тут совсем ни при чём. Не какого-то абстрактного мужчину она хотела, предполагая, что ей с ним будет хорошо и желая забыть прикосновения покойного мужа, а совершенно определённого, именно этого.
Захотелось заорать в голос, проклиная Ралевича, который её сюда затащил, и ту сволочь, которая его прирезала, обеспечив Чарген продолжительное общение с господином Сыщиком и вот это неуместное открытие.
Но вместо этого Чара опять потёрлась щекой о тёплое, твёрдое плечо и спросила:
— Как мы попадём на дирижабль?
— Я под видом одного из грузчиков, а ты — в качестве ценного груза.
— Чего? — мошенница так опешила, что напрочь забыла о своих недавних переживаниях и приподнялась на локте, чтобы заглянуть в бесстыжие глаза. — Ты серьёзно?
— А как ещё ты предлагаешь незаметно провести тебя на борт, если твоя мордашка известна каждой собаке и сотрудники порта наверняка оповещены особо? — с чрезвычайно довольной улыбкой поинтересовался следователь, вопросительно выгнув брови.
— Ты… Ты! — Чара упала обратно на постель и возмущённо ткнула его кулаком в рёбра.
Шешель даже не поморщился, но крепче притиснул её к себе, лишив возможности махать руками. И Чарген даже не удивилась, что возмущения такое движение вызвало гораздо меньше, чем удовольствия.
— Это просто, надёжно и быстро. Полежишь пару часов в ящике с опилками, поспишь, потом переберёшься в комфортабельную каюту. Я бы с радостью с тобой поменялся, мне-то эти ящики таскать.
— Ладно, ты прав, извини, — со вздохом признала Чарген, опять потёрлась щекой о плечо следователя — уж очень нравилось ей это ощущение. — Просто я слишком расслабилась, такое чувство, как будто мы уже в безопасности, а ведь это пока видимость. И как я попаду в этот ящик? То есть мне опять надо надеть парик, чтобы никто не узнал?
— Душан обещал подогнать фургон прямо к дому, упакуем тебя по дороге.
— Я боюсь темноты и замкнутых пространств, — тихо напомнила она. — В детстве случайно оказалась заперта в шкафу. Не уверена, что справлюсь с этим.
— Придётся тебя вырубить и постараться управиться побыстрее, — после короткой паузы рассеянно проговорил Шешель.
Несколько секунд они помолчали, пока Чара пыталась придумать новый важный вопрос, чтобы не погрузиться опять в пучину мрачных мыслей, для которых добавился ещё один повод. Стоило представить, что её заколотят в маленький тёмный ящик, и уже сейчас начинало трясти от страха. Но ничего так и не придумалось, и Чарген решила воспользоваться другим доступным способом борьбы с тяжёлыми мыслями.
Погладила ладонью лежащего рядом мужчину по груди, по животу, а сводом стопы — по ноге вверх, по голени, по колену, на бедро. С удовольствием отметила, что эти её прикосновения вызывают однозначную реакцию, и приподнялась на локте, чтобы вдохновенно, с удовольствием целовать чувствительную шею. Стеван запрокинул голову, охотно позволяя это.
— Если ты надеешься так уговорить не сажать тебя в ящик, это не поможет, — со смешком предупредил он.
— Дурак. Не напоминай мне про этот ящик, — проворчала она и подвинулась, чтобы закрыть болтуну рот поцелуем. Только она немного расслабилась и настроилась на позитивный лад!
К счастью, продолжать тему Шешель не стал и вообще умолк, так что Чара поспешила развить успех, уселась верхом. Подсохшие волосы тут же полезли в лицо, она выпрямилась, отфыркиваясь, отбросила их за спину. В первый момент — просто потому, что они действительно мешали, но потом поймала жадный взгляд любовника и прогнулась уже намеренно, красуясь, тряхнула головой. Предложение Стеван принял, его ладони неспешно огладили её талию, приласкали грудь.
Потом одна опять вернулась на талию, потянула, заставляя наклониться. Волосы снова попытались попасть в лицо, но мужчина с явным удовольствием собрал локоны в обе горсти.
Чара с иронией подумала, что у господина Сыщика всё же есть как минимум одна маленькая слабость: длинные женские волосы. И как здорово, что уж эта деталь её внешности — настоящая, если не считать их цвета.
Последнюю опасную мысль Чарген поспешила откинуть, а потом на некоторое время стало совсем не до тревог и страхов.
Появления Душана Чайки они дождались на той же постели, но сидя и уже полностью одетыми. Чара почти с нежностью сменила жуткие тряпки на собственное платье, хотя, конечно, предпочла бы сменить это платье и бельё на чистое.
Стараясь отвлечься от предстоящего потрясения, женщина изо всех сил пыталась разговорить спутника на любую тему. Тот, кажется, понял её проблему и неожиданно решил войти в положение, во всяком случае разговорился быстро. В основном, конечно, он и рассказывал — о дирижаблях, о Регидоне, о Зоринке, когда Чарген высказала мысль поступить туда учиться. А ещё он знал бесчисленное множество следственных баек, и с его чувством юмора всё это звучало очень увлекательно.
Капитан вернулся один, без машины, но с двумя свёртками, в одном из которых оказалась одежда для Шешеля — расхлябанные ботинки, синие штаны, синяя роба и смешная кепка. Собственную одежду Стевана Чайка убрал в свой чемодан, туда же спрятали и пистолет, всё равно быстро вытащить его из-под робы невозможно.
— Красавец мужчина! — не удержалась от замечания Чарген, насмешливо разглядывая переодетого следователя. — Зря только фингал смыли.
В новый наряд тот вписался удивительно органично, словно родной, словно именно в таком проводил большую часть времени. Особенно если надвинуть козырёк и спрятать уж очень цепкий взгляд. Не хватало цыгарки в уголок губ, и образ вышел бы завершённым, у него даже как будто осанка поменялась.
А вот второй бумажный пакет произвёл на Чару ещё более неизгладимое впечатление.
— Душан, я вас уже люблю, так и знайте! — сообщила она, с нежностью вцепившись в свежий, ещё тёплый слоёный рогалик.
Пилот рассмеялся, но с некоторым опасением покосился на Шешеля. Чарген, заметив это, едва не захихикала. Ревности, что ли, ждал? Наивный.
А потом погрустнела, когда поняла, что была бы не против, если бы…
— Хочешь? — щедро предложила она всё-таки своему товарищу по несчастью, который тоже ел какие-то пирожки, но совсем не такие аппетитные.
— Я, конечно, тронут, но я сладкую сдобу не люблю, — усмехнулся господин Сыщик.
— А вы? — предложила Чара хозяину.
— Ешьте, — улыбнулся он. — Я не голоден, а вам полезно сладкое, после всего пережитого.
Оставшийся до погрузки час прошёл в той неповторимой атмосфере, когда одной проблемой оказываются связаны люди, у которых нет больше ничего общего и которые скоро навсегда расстанутся. И обсуждать её вроде бы глупо, всё пять раз оговорено, и о чём-то светски болтать совсем не тянет.
Капитан явно предпочёл бы пофлиртовать с хорошенькой Цветаной или почитать одну из книг, которые лежали в чемодане, но при Шешеле ему неловко было делать первое, а при девушке — второе. Чара тоже с удовольствием поговорила бы с кем-то из мужчин, но светский разговор ни о чём не клеился, только усугубляя чувство неловкости, а для чего-то большего — мысли её слишком занимал всё тот же Шешель. Который, в свою очередь, при появлении постороннего напрочь растерял всю свою говорливость и с невозмутимостью изваяния сидел на стуле, рассеянно оглядываясь и о чём-то размышляя. Его ожидание явно не тяготило, вот уж точно — настоящий снайпер.
Появление возле дома автомобиля с облегчением восприняла даже Чара, которой совсем не хотелось прятаться в коробку. Хотя там-то тоже предстояло ждать, причём в гораздо менее удобных условиях.
Трясти Чарген, независимо от раскачивающегося кузова фургона, начало ровно в тот момент, как она села в стружку, насыпанную в продолговатый ящик, жутковато похожий на гроб, разве что пошире. Таких в кузове стояло несколько, а из людей компанию Чаре составляли только Шешель и Чайка.
— Не волнуйся, дырок полно во всех стенках, — успокоил её следователь, аккуратно пытаясь отцепить побелевшие от напряжения пальцы будущего ценного груза от бортика ящика.
— А можно мне твою зажигалку? Ну или какой-нибудь ещё источник света...
— Хочешь сгореть заживо? — мрачно спросил следователь. — Цвета, я тебя сейчас правда вырублю.
— Вырубай, — обречённо кивнула она.
— Погодите, у меня же ручка есть, — опомнился капитан.
— Какая ручка? — растерялся Стеван, а Чара уставилась на Душана с отчаянной надеждой во взгляде. Про ручку она тоже не поняла, но «погодить» готова была очень долго, лишь бы её не запихивали в ящик.
— Сувенир. Там очень слабый белый светлячок, местные такими деньги проверяют. Я её с собой вожу — ручка хорошая, но писать ею очень неудобно, самое то в дорогу, когда много не надо.
Чарген приняла подношение и теперь столь же отчаянно цеплялась за свой будущий маяк, выпустив наконец бортик ящика.
— Убери в рукав, так чтобы наружу светлячок торчал, — велел Шешель. Чара не поняла, зачем, но всё же послушалась. — До встречи в небе.
Женщина ойкнула и вздрогнула, когда следователь одной рукой перехватил её за горло, а второй больно нажал в какую-то точку у основания шеи. Последнее, что Чарген видела, прежде чем лишиться сознания, — слабая фиолетовая вспышка магического воздействия.
Чайка молчал, помогая следователю уложить бессознательную девушку, закрыть ящик и аккуратно приладить на место «волшебные» пломбы — такие, которые легко можно снять, зная секрет. Капитан понимал, что лезть в чужие дела со своими замечаниями глупо, да и тысячу раз прав Шешель: нет других вариантов. Но молчал всё равно укоризненно, потому что насмерть перепуганную девушку было искренне жаль, и стоило хотя бы сказать ей что-то ободряющее перед тем, как вот так…
— Не скрипи на меня так зубами, эта дамочка крепче, чем кажется, — проворчал Стеван наконец.
— Я не знаю, что там с её крепостью, но напугана она была всерьёз. У неё же явно фобия. Она и умереть в этом ящике может с перепугу...
— Значит, нам надо как можно быстрее погрузить всё это и выгнать проверяющих, чтобы достать её на свет, — пожал плечами следователь.
Как человек совсем не пугливый по жизни и напрочь лишённый каких-либо фобий, он был совершенно уверен, что проблема преувеличена и ничего страшного с женщиной не случится. Однако с каждой минутой тревога покусывала всё сильнее. То ли слова Чайки запали в голову, то ли тоскливо-обречённый взгляд Цветаны, которая до сих пор не давала повода считать себя отъявленной трусихой.
И Стеван непроизвольно прислушивался, ожидая криков и стука из ящика: эффекта того фокуса, которым он отправил спутницу отдыхать, могло хватить максимум на час, который пролетел за погрузкой. Потом потянулись нервные минуты ожидания, которые, как назло, не получалось сократить: в трюме постоянно толклись посторонние. То кому-то не понравилось закрепление пары контейнеров, пришлось переделывать, то какие-то проблемы с сопроводительными бумагами на два мешка почты. Час, другой — из ящика не доносилось ни звука. Конечно, в «умереть» Шешелю совсем не верилось, но…
Выдержка выдержкой, но сейчас он не прятал собственного желания. Может быть, и не пытался, но Чаре приятнее было думать, что не мог. Потому что саму её уже пробирала мелкая дрожь предвкушения, а ведь это только начало!
Потом она удивится и, может, даже испугается, как быстро и безвозвратно исчезает рядом с этим человеком её здравый смысл, осторожность и самоконтроль. Потом она растеряется: ведь в жизни были мужчины, с которыми было хорошо, но почему-то никогда не было хорошо настолько. Потом в очередной раз удовлетворённо подумает, что не ошиблась в Стеване. Потом. Всё потом.
А пока сбивалось дыхание, и Чара жадно глотала воздух, выдыхая стоны. Выгибалась под ласкающими прикосновениями мужских рук, отчаянно тянулась за поцелуями, цеплялась за его плечи, гладила спину, грудь, руки и всё больше растворялась в происходящем. Целовала сама — с упоением, с трепетом, — и от хриплого звука его учащённого дыхания, от того, как тело его отзывалось на прикосновения, окончательно и бесповоротно теряла голову.
Пока не взмолилась о большем, желая чувствовать его полностью, — и захлебнулась стоном, получив желаемое. Чаре хватило всего нескольких размеренных, сильных движений, чтобы тело скрутило сладкой судорогой наслаждения. И хорошо, что Стеван успел закрыть ей рот поцелуем, иначе у соседей за тонкими стенами возникли бы вопросы.
Пара секунд промедления — и снова движение, мерный, ускоряющийся ритм которого сводил с ума. Опираясь на локоть, второй рукой мужчина придерживал бёдра женщины, контролируя, не позволяя вести в этом танце. И ощущение его мягкой, но неоспоримой власти над её телом возбуждало едва ли не сильнее, чем сами прикосновения.
Новая волна удовольствия накрыла Чару, когда движения мужчины стали рваными, а ладонь стиснула её бедро до боли. Он снова закрыл ей рот, не позволяя вскрикнуть, — и по его напряжённому телу прошла волна дрожи. А Чарген крепче впилась пальцами в твёрдые плечи, наслаждаясь не только своими ощущениями, но и — его. Тем, как Стеван, шумно дыша, уронил голову ей на плечо, продолжая удерживать вес на локте. Как длинно вздохнул, передёрнув плечами, и на пару мгновений крепче прижал к себе, а губы его легко, почти невесомо коснулись кожи, словно благодаря.
Несколько секунд они лежали неподвижно, потом он упал набок, повалился на спину. И Чарген, совершенно не думая, что делает, последовала за ним. Прильнула всем телом, устраивая голову на твёрдом плече, обняла. Стеван накрыл ладонью лежащую на груди руку любовницы, второй — обнял за плечи.
Чара блаженно потёрлась о его плечо щекой, опять дотянулась губами до шеи, потом уткнулась в неё носом, впитывая тепло и запах удовольствия. Хотелось мурлыкать. Она поймала себя на том, что улыбается — просто потому, что ей сейчас хорошо.
И в этот момент внутри проснулась запоздалая тревога.
Чарген никогда не любила вот так нежиться в постели. Даже с теми мужчинами, с которыми оказывалась в ней для удовольствия и получала его в полной мере. Было глупо и неловко — они оба взяли что хотели, какой смысл тратить время на мелкие глупости, когда ждут большие дела!
А сейчас — хотелось. Лежать, чувствовать, как под рукой постепенно выравнивается стук сердца, как тело тонет в сладкой неге. Как зябнут плечи, остывая от недавнего жара, и от этого хочется ещё теснее прижаться к горячему телу любовника.
Это испугало. Потому что Чара осознала: её отношение к господину Сыщику сильно отличается от отношения к прочим мужчинам. В глубину, в сторону доверия и нежности, и это точно нельзя объяснить благодарностью за спасение. Это уже совсем не азарт, удовольствие от игры или желание попробовать его на вкус, а другое чувство. И это совсем, совсем неправильно!
Боги! Да, она хотела влюбиться, но… почему именно сейчас? Почему именно в него?! Они провели вместе меньше суток, когда?!
А потом вдруг с ошеломляющей ясностью поняла: давно. Ещё когда сталкивалась с ним порой возле дома, в лифте или на лестничной площадке. Когда он улыбался и называл её мышкой. Вот в эту улыбку и холодные, цепкие глаза. И именно поэтому так навязчиво хотелось поцеловать его и затащить в постель, любопытство тут совсем ни при чём. Не какого-то абстрактного мужчину она хотела, предполагая, что ей с ним будет хорошо и желая забыть прикосновения покойного мужа, а совершенно определённого, именно этого.
Захотелось заорать в голос, проклиная Ралевича, который её сюда затащил, и ту сволочь, которая его прирезала, обеспечив Чарген продолжительное общение с господином Сыщиком и вот это неуместное открытие.
Но вместо этого Чара опять потёрлась щекой о тёплое, твёрдое плечо и спросила:
— Как мы попадём на дирижабль?
— Я под видом одного из грузчиков, а ты — в качестве ценного груза.
— Чего? — мошенница так опешила, что напрочь забыла о своих недавних переживаниях и приподнялась на локте, чтобы заглянуть в бесстыжие глаза. — Ты серьёзно?
— А как ещё ты предлагаешь незаметно провести тебя на борт, если твоя мордашка известна каждой собаке и сотрудники порта наверняка оповещены особо? — с чрезвычайно довольной улыбкой поинтересовался следователь, вопросительно выгнув брови.
— Ты… Ты! — Чара упала обратно на постель и возмущённо ткнула его кулаком в рёбра.
Шешель даже не поморщился, но крепче притиснул её к себе, лишив возможности махать руками. И Чарген даже не удивилась, что возмущения такое движение вызвало гораздо меньше, чем удовольствия.
— Это просто, надёжно и быстро. Полежишь пару часов в ящике с опилками, поспишь, потом переберёшься в комфортабельную каюту. Я бы с радостью с тобой поменялся, мне-то эти ящики таскать.
— Ладно, ты прав, извини, — со вздохом признала Чарген, опять потёрлась щекой о плечо следователя — уж очень нравилось ей это ощущение. — Просто я слишком расслабилась, такое чувство, как будто мы уже в безопасности, а ведь это пока видимость. И как я попаду в этот ящик? То есть мне опять надо надеть парик, чтобы никто не узнал?
— Душан обещал подогнать фургон прямо к дому, упакуем тебя по дороге.
— Я боюсь темноты и замкнутых пространств, — тихо напомнила она. — В детстве случайно оказалась заперта в шкафу. Не уверена, что справлюсь с этим.
— Придётся тебя вырубить и постараться управиться побыстрее, — после короткой паузы рассеянно проговорил Шешель.
Несколько секунд они помолчали, пока Чара пыталась придумать новый важный вопрос, чтобы не погрузиться опять в пучину мрачных мыслей, для которых добавился ещё один повод. Стоило представить, что её заколотят в маленький тёмный ящик, и уже сейчас начинало трясти от страха. Но ничего так и не придумалось, и Чарген решила воспользоваться другим доступным способом борьбы с тяжёлыми мыслями.
Погладила ладонью лежащего рядом мужчину по груди, по животу, а сводом стопы — по ноге вверх, по голени, по колену, на бедро. С удовольствием отметила, что эти её прикосновения вызывают однозначную реакцию, и приподнялась на локте, чтобы вдохновенно, с удовольствием целовать чувствительную шею. Стеван запрокинул голову, охотно позволяя это.
— Если ты надеешься так уговорить не сажать тебя в ящик, это не поможет, — со смешком предупредил он.
— Дурак. Не напоминай мне про этот ящик, — проворчала она и подвинулась, чтобы закрыть болтуну рот поцелуем. Только она немного расслабилась и настроилась на позитивный лад!
Прода от 18.12.2020, 19:16
К счастью, продолжать тему Шешель не стал и вообще умолк, так что Чара поспешила развить успех, уселась верхом. Подсохшие волосы тут же полезли в лицо, она выпрямилась, отфыркиваясь, отбросила их за спину. В первый момент — просто потому, что они действительно мешали, но потом поймала жадный взгляд любовника и прогнулась уже намеренно, красуясь, тряхнула головой. Предложение Стеван принял, его ладони неспешно огладили её талию, приласкали грудь.
Потом одна опять вернулась на талию, потянула, заставляя наклониться. Волосы снова попытались попасть в лицо, но мужчина с явным удовольствием собрал локоны в обе горсти.
Чара с иронией подумала, что у господина Сыщика всё же есть как минимум одна маленькая слабость: длинные женские волосы. И как здорово, что уж эта деталь её внешности — настоящая, если не считать их цвета.
Последнюю опасную мысль Чарген поспешила откинуть, а потом на некоторое время стало совсем не до тревог и страхов.
Появления Душана Чайки они дождались на той же постели, но сидя и уже полностью одетыми. Чара почти с нежностью сменила жуткие тряпки на собственное платье, хотя, конечно, предпочла бы сменить это платье и бельё на чистое.
Стараясь отвлечься от предстоящего потрясения, женщина изо всех сил пыталась разговорить спутника на любую тему. Тот, кажется, понял её проблему и неожиданно решил войти в положение, во всяком случае разговорился быстро. В основном, конечно, он и рассказывал — о дирижаблях, о Регидоне, о Зоринке, когда Чарген высказала мысль поступить туда учиться. А ещё он знал бесчисленное множество следственных баек, и с его чувством юмора всё это звучало очень увлекательно.
Капитан вернулся один, без машины, но с двумя свёртками, в одном из которых оказалась одежда для Шешеля — расхлябанные ботинки, синие штаны, синяя роба и смешная кепка. Собственную одежду Стевана Чайка убрал в свой чемодан, туда же спрятали и пистолет, всё равно быстро вытащить его из-под робы невозможно.
— Красавец мужчина! — не удержалась от замечания Чарген, насмешливо разглядывая переодетого следователя. — Зря только фингал смыли.
В новый наряд тот вписался удивительно органично, словно родной, словно именно в таком проводил большую часть времени. Особенно если надвинуть козырёк и спрятать уж очень цепкий взгляд. Не хватало цыгарки в уголок губ, и образ вышел бы завершённым, у него даже как будто осанка поменялась.
А вот второй бумажный пакет произвёл на Чару ещё более неизгладимое впечатление.
— Душан, я вас уже люблю, так и знайте! — сообщила она, с нежностью вцепившись в свежий, ещё тёплый слоёный рогалик.
Пилот рассмеялся, но с некоторым опасением покосился на Шешеля. Чарген, заметив это, едва не захихикала. Ревности, что ли, ждал? Наивный.
А потом погрустнела, когда поняла, что была бы не против, если бы…
— Хочешь? — щедро предложила она всё-таки своему товарищу по несчастью, который тоже ел какие-то пирожки, но совсем не такие аппетитные.
— Я, конечно, тронут, но я сладкую сдобу не люблю, — усмехнулся господин Сыщик.
— А вы? — предложила Чара хозяину.
— Ешьте, — улыбнулся он. — Я не голоден, а вам полезно сладкое, после всего пережитого.
Оставшийся до погрузки час прошёл в той неповторимой атмосфере, когда одной проблемой оказываются связаны люди, у которых нет больше ничего общего и которые скоро навсегда расстанутся. И обсуждать её вроде бы глупо, всё пять раз оговорено, и о чём-то светски болтать совсем не тянет.
Капитан явно предпочёл бы пофлиртовать с хорошенькой Цветаной или почитать одну из книг, которые лежали в чемодане, но при Шешеле ему неловко было делать первое, а при девушке — второе. Чара тоже с удовольствием поговорила бы с кем-то из мужчин, но светский разговор ни о чём не клеился, только усугубляя чувство неловкости, а для чего-то большего — мысли её слишком занимал всё тот же Шешель. Который, в свою очередь, при появлении постороннего напрочь растерял всю свою говорливость и с невозмутимостью изваяния сидел на стуле, рассеянно оглядываясь и о чём-то размышляя. Его ожидание явно не тяготило, вот уж точно — настоящий снайпер.
Появление возле дома автомобиля с облегчением восприняла даже Чара, которой совсем не хотелось прятаться в коробку. Хотя там-то тоже предстояло ждать, причём в гораздо менее удобных условиях.
Трясти Чарген, независимо от раскачивающегося кузова фургона, начало ровно в тот момент, как она села в стружку, насыпанную в продолговатый ящик, жутковато похожий на гроб, разве что пошире. Таких в кузове стояло несколько, а из людей компанию Чаре составляли только Шешель и Чайка.
— Не волнуйся, дырок полно во всех стенках, — успокоил её следователь, аккуратно пытаясь отцепить побелевшие от напряжения пальцы будущего ценного груза от бортика ящика.
— А можно мне твою зажигалку? Ну или какой-нибудь ещё источник света...
— Хочешь сгореть заживо? — мрачно спросил следователь. — Цвета, я тебя сейчас правда вырублю.
— Вырубай, — обречённо кивнула она.
— Погодите, у меня же ручка есть, — опомнился капитан.
— Какая ручка? — растерялся Стеван, а Чара уставилась на Душана с отчаянной надеждой во взгляде. Про ручку она тоже не поняла, но «погодить» готова была очень долго, лишь бы её не запихивали в ящик.
— Сувенир. Там очень слабый белый светлячок, местные такими деньги проверяют. Я её с собой вожу — ручка хорошая, но писать ею очень неудобно, самое то в дорогу, когда много не надо.
Чарген приняла подношение и теперь столь же отчаянно цеплялась за свой будущий маяк, выпустив наконец бортик ящика.
— Убери в рукав, так чтобы наружу светлячок торчал, — велел Шешель. Чара не поняла, зачем, но всё же послушалась. — До встречи в небе.
Женщина ойкнула и вздрогнула, когда следователь одной рукой перехватил её за горло, а второй больно нажал в какую-то точку у основания шеи. Последнее, что Чарген видела, прежде чем лишиться сознания, — слабая фиолетовая вспышка магического воздействия.
Чайка молчал, помогая следователю уложить бессознательную девушку, закрыть ящик и аккуратно приладить на место «волшебные» пломбы — такие, которые легко можно снять, зная секрет. Капитан понимал, что лезть в чужие дела со своими замечаниями глупо, да и тысячу раз прав Шешель: нет других вариантов. Но молчал всё равно укоризненно, потому что насмерть перепуганную девушку было искренне жаль, и стоило хотя бы сказать ей что-то ободряющее перед тем, как вот так…
— Не скрипи на меня так зубами, эта дамочка крепче, чем кажется, — проворчал Стеван наконец.
— Я не знаю, что там с её крепостью, но напугана она была всерьёз. У неё же явно фобия. Она и умереть в этом ящике может с перепугу...
— Значит, нам надо как можно быстрее погрузить всё это и выгнать проверяющих, чтобы достать её на свет, — пожал плечами следователь.
Как человек совсем не пугливый по жизни и напрочь лишённый каких-либо фобий, он был совершенно уверен, что проблема преувеличена и ничего страшного с женщиной не случится. Однако с каждой минутой тревога покусывала всё сильнее. То ли слова Чайки запали в голову, то ли тоскливо-обречённый взгляд Цветаны, которая до сих пор не давала повода считать себя отъявленной трусихой.
И Стеван непроизвольно прислушивался, ожидая криков и стука из ящика: эффекта того фокуса, которым он отправил спутницу отдыхать, могло хватить максимум на час, который пролетел за погрузкой. Потом потянулись нервные минуты ожидания, которые, как назло, не получалось сократить: в трюме постоянно толклись посторонние. То кому-то не понравилось закрепление пары контейнеров, пришлось переделывать, то какие-то проблемы с сопроводительными бумагами на два мешка почты. Час, другой — из ящика не доносилось ни звука. Конечно, в «умереть» Шешелю совсем не верилось, но…
