— Спасибо, она дорога мне как память! — недовольно проворчала Чара.
— Я почему-то тоже так подумал, — усмехнулся Шешель. — Поэтому будь паинькой, и всё закончится хорошо. Больно не будет.
— А ты сам разве не можешь его снять? Ты же, в отличие от меня, знаешь, что это такое!
— Я следователь, а не артефактор, — пожал плечами Стеван. — И вообще не маг. Так, несколько полезных фокусов знаю, но и только. Машину вот завести без ключа могу.
— Слушай, ты точно следователь? — возмутилась наконец женщина. — Угоняешь машины с пугающей лёгкостью, тех троих прикончил — не поморщился... Может, и Павле ты убил? Хотя бы вот даже из-за этого артефакта?..
— Может, но вряд ли, — возразил он. — Во-первых, у меня есть пистолет, и зачем бы при этом пользоваться неудобным ножом для бумаги, с его вычурной гардой и фигурным навершием? Об него, по-моему, скорее сам покалечишься, чем кого-то убьёшь. Во-вторых, таким оружием бить в грудную клетку — плохая идея. Рукоять неудобная, упор условный, лезвие тоже не пойми из какой стали. Об рёбра сломать — как нечего делать. Гораздо удобнее и эффективней целить в горло, оно меньше защищено. Но это уметь надо.
— Избавь меня от этих подробностей! — опомнилась Чарген, ошарашенная поворотом разговора. — Ты... Ты вообще нормальный? Как следователь может рассуждать о подобных вещах?!
— Со знанием дела, — со смешком отбрил Шешель и тему менять отказался, продолжив рассуждать вслух. То ли так подначивал растерянную спутницу, то ли ему правда нравилось теоретизировать. — С другой стороны, скорее всего его сначала ударили в живот, полагаю, повредили печень. Но вряд ли он умер сразу, последний удар в сердце был, похоже, попыткой добить. Бестолковой, но убийце повезло попасть между рёбрами. Удары слишком слабые, непрофессиональные, это скорее женская рука, чем…
— Я его не убивала! — резко возразила женщина.
— Может быть. Но ты, знаешь ли, не очень похожа на скромную и нежную Цветану Лилич, на которой твой муж женился.
— Я выросла в пансионе, — поморщилась Чарген, мысленно показывая собеседнику язык.
Это она в первый момент растерялась и не поняла, как держаться с этим типом, но, пока бежали, успела обдумать линию поведения. И прийти к выводу, что выбирать какую-то чересчур чуждую роль совсем не обязательно, более того, слишком сложно и чревато неприятностями. Она всё же не настолько профессиональная актриса, чтобы сжиться с ролью в экстремальных обстоятельствах. Конечно, Чарген очень надеялась, что самое страшное позади, но почему-то совсем в это не верила. А при том обороте, который приняли события, слишком легко проколоться в самый неподходящий момент, который непременно настанет, и очень скоро.
Нет уж, гораздо удобнее подобрать что-то близкое, естественное, по возможности оставаться самой собой. К тому же подобрать подходящее объяснение такого поведения оказалось несложно, оно буквально напрашивалось само собой.
— Про что я и говорю, — следующий взгляд следователя получился острым, оценивающим.
— Ты, видимо, плохо представляешь, что это такое, — усмехнулась женщина. — Нежные воздушные создания в таких местах не выживают, это ведь приют, только называется иначе. Змеиный клубок строгого режима, где защитить некому. Хочешь жить — быстро научишься показывать зубы. И прикидываться трепетным цветочком, чтобы на тебя уж точно не подумали. Это скорее на тюрьму похоже, чем на родной дом.
— А как же влюблённая овечка? — насмешливо покосился на неё следователь. Кажется, поверил. — Неужели всё так банально и дело в деньгах?
— Ты его видел? — скривилась Чарген. — Самодовольный обрюзглый старикашка. Не знаю, как меня не стошнило от его поцелуев.
— Вот сейчас было обидно, — расхохотался Шешель.
— Тебе-то почему?
— Он старикашка, а я всего на пять лет моложе.
— Ну ты гораздо симпатичней. Тощий, правда, но обаятельный, — поделилась наблюдениями Чара, старательно давя улыбку.
Это оказалось по-особенному, удивительно приятно: говорить ему именно то, что думала именно она, а не должна была думать в этот момент выбранная маска. Чарген вообще редко удавалось говорить то, что думает, откровенничать она могла только с матерью, но обычно и желания такого не возникало. Вот только господин Сыщик отличался от всех остальных: он был гораздо интересней и сложнее. И с ним было гораздо интересней. И... сложнее, да.
— Спасибо, утешила, — фыркнул следователь. — Но ты меня порадовала.
— Чем?
— Я чуть было не уверовал в чудо, когда поглядел на общение Ралевича с молодой женой. Ты отличная актриса.
— Жизнь заставила, — пожала плечами Чара. — А вообще мне интересно, неужели вот такие вроде бы умные, но страшненькие, скучные типы с единственным достоинством — большими деньгами… Неужели они правда верят, что молодая красавица может влюбиться именно в них? Ладно, бывают мужчины, которые эффектны и в возрасте, тот же Гожкович, если ему немного похудеть, будет ничего. Он обходительный, галантный, с великолепными манерами, с ним приятно разговаривать. Бывают харизматичные, которые вызывают восхищение независимо от возраста и внешнего вида. Или, например, опытные хорошие любовники. Но вот у такого, как Павле. У него же есть только деньги. Но он ведь поверил в мою влюблённость!
— Самонадеянность свойственна всем людям без исключения. Многие считают себя лучше и умнее других. Ты вот сейчас тоже. Почему ты решила, что он поверил в твою влюблённость? — спросил Шешель.
— А почему нет? — Чара беспечно пожала печами. — Зачем ему ещё жениться?
Хотя тут Чарген уже лукавила, она прекрасно понимала, к чему следователь клонит. И даже была с ним внутренне согласна. Просто для её плана не имело значения, принимает Ралевич любовь Цветаны за чистую монету или нет, ей требовался доступ к телу. То есть к сейфу.
— Трахать смазливую молоденькую жену, которая не требует лишнего, гораздо приятнее, проще и удобнее, чем морочиться с любовницами или платить профессионалкам. Например, — предположил следователь.
— Ну да, может быть. Зато мне теперь достанутся его деньги, верно?
— Верно. Если в завещании не указано другого. — Улыбка у сыщика вышла крайне глумливой и мерзкой, только этого было недостаточно, чтобы Чару проняло. Она и без замечаний следователя не рассчитывала на эти деньги. А вот Цветана...
— Чтоб ему посереть, — проворчала она. — Индюк старый!
Она бросила рассеянный взгляд на собственные ноги, от которых всю дорогу старалась отвлечься болтовнёй. Очень хотелось осмотреть их и оценить повреждения, которые точно были: в стопах после лестницы пульсировала тупая, ноющая боль, кожу слегка саднило — кажется, успела поцарапаться, и не один раз. Но машину сыщик выбрал скромную, было в ней очень тесно, да ещё и темно. Не только из-за смыкающихся над головой зданий и туч, на город явно опускался вечер.
И не залечишь же! Там наверняка кровь, и если под грязью обнаружатся чистые гладкие пяточки, следователь может заинтересоваться, он наблюдательный.
— Да ладно, не кисни, — усмехнулся вдруг Шешель. — Будешь себя хорошо вести, может, владыка тебя пожалеет.
— А при чём тут он? — озадачилась Чарген и внутренне подобралась. Упоминание владыки было не к добру, но напрямую относилось к тому, во что она вляпалась. Господин Сыщик явно не из тех, кто станет бравировать высокими знакомствами ради красного словца, и если он помянул правителя — то совершенно сознательно и по делу.
Следователь пару секунд помолчал, кажется, решая, стоит откровенничать или нет, но потом всё же пояснил:
— По результатам расследования Ралевич, скорее всего, будет обвинён в измене. Посмертно. Всё имущество отойдёт стране. Его часть в «Северной короне» владыка, вероятно, отдаст в управление наиболее достойному доверия из оставшихся партнёров, а из остального движимого и недвижимого имущества какую-то часть вполне может пожертвовать юной вдове, которая старательно оказывала содействие следствию. Ты же окажешь?
— Каким это, интересно, образом?
— Я не уверен, что получится снять артефакт здесь и сейчас, — честно ответил мужчина. — Я в них не понимаю ни грамма, ты тоже, а в человеческих ресурсах я здесь здорово ограничен. Можно, конечно, вывихнуть тебе палец и попробовать снять эту игрушку, но я не уверен, что это поможет и что она от этого не испортится, а образец хотелось бы доставить в хорошем состоянии. Поэтому твоё добровольное сотрудничество будет полезно.
— Не надо мне палец… вывихивать, — поёжилась Чара. — Я согласна помогать. Всё равно мне как-то надо вернуться домой, а у меня теперь даже документов нет.
— Разумно, — похвалил Шешель.
— Нам долго ещё ехать? И куда мы вообще направляемся? На угнанной машине до Беряны?
— Заманчиво, но — нет. Боюсь, она столько не протянет, — с совершенно серьёзным лицом ответил следователь, многозначительно похлопав по рулю. — Попросим кое у кого помощи. Как минимум, переночуем и поедим. Сейчас ещё немного отъедем, потом пройдёмся пешком.
Чарген страдальчески скривилась, но жаловаться не стала. Какое-то время они петляли по серым одинаковым улицам молча, под тарахтение мотора. Причём женщине показалось, что петляют они совершенно бессистемно, а когда в очередной раз проехали приметный перекрёсток, предположение превратилось в уверенность.
— Стеван, ты что, заблудился?
— Это было бы забавно, — усмехнулся он. — Почему ты так решила?
— Мы уже проезжали это место.
— Наблюдательная. Нет, всё под контролем. Нужно убить время и сделать вид, что машину бросили, когда кончился заряд. Немного осталось.
— От кого мы так старательно удираем?
— Ото всех, — ответил он. Помолчал. — А у тебя железные нервы, девочка из пансиона. Мне начинает казаться, что сотрудников для комитета ищут не так и не там.
Чарген раздосадованно прикусила губу, благо уже достаточно стемнело и Шешель не мог этого видеть. Вот тут она, конечно, прокололась. Просто… закатывать истерику только ради поддержания легенды, когда каждая минута на счету, было хотя и профессионально, но слишком рискованно. А сейчас уже поздно. И что делать? Врать про тяжёлое детство до пансиона? Увы, нет, в биографии настоящей Цветаны такого не было, а господин Сыщик вполне мог изучить её на досуге.
— Ну уж какие есть, — пожала она плечами.
От дальнейших объяснений женщину спас заглохший автомобиль. Шешель что-то неразборчиво проворчал себе под нос и на инерции докатился до обочины, благо улица была пустынной, где и затормозил.
— Всё, приехали, дальше ногами.
— Долго? — обречённо спросила Чарген, открывая дверь.
— Полчаса. Час. Как пойдёт.
Дверь поддалась с большим трудом и со скрипом, как будто за время пути успела приклеиться или приржаветь, пришлось навалиться всем весом. Шешель тем временем выбрался с другой стороны, огляделся. По пустынной улочке за это время проехала пара машин, прохожих на узком тротуаре не было совсем. Свет давал единственный на весь переулок фонарь на высоте четвёртого этажа, только освещал он скорее сам себя, чем дорогу.
Женщина ступила на тёмный асфальт, морщась от неприятных ощущений в потревоженных ногах. Предстоящая пешая прогулка босиком удручала.
Но, с другой стороны, сейчас хотя бы не нужно бежать. Мама вон по огороду босиком ходит, говорит, полезно, и у Чары детство было по большей части босоногим. А асфальт, если подумать, даже лучше лесной тропинки: мелкие камушки под ногами и мусор, конечно, не добавляли удовольствия, но всё-таки он относительно ровный. Главное, чтобы битых стёкол не было, но тут стоило уповать только на везение.
— Откуда ты так хорошо знаешь город? Часто здесь бывал?
— Нет, внимательно изучил карту и запомнил, где находится всё нужное. Тут всё довольно просто и линейно, это не Беряна, — улыбнулся Шешель. — Пойдём.
— Я не убивала Ралевича, ты его не убивал, — заговорила Чара через несколько шагов. — Но кто-то же это сделал! Те, кто пришли за артефактом?
— Зависит от того, кто это был, — рассеянно отозвался мужчина, на ходу надевая пиджак. — Я не знаю, кому именно твой муж хотел продать разработку и кто был в курсе будущей сделки. Местная разведка не пошла бы на убийство, им это не надо. Кланы могли, но тогда я бы не спугнул преступника, а лежал там с дыркой в голове. Впрочем, они и за нож для бумаг не взялись бы, профессионалы…
— Кланы? — уточнила Чара. — Что это?
— Как можно было лететь в чужой город и ничего о нём не узнать? — попенял следователь, выразительно прицокнув языком.
— О том, куда я лечу, я узнала в дирижабле, — проворчала Чарген. — Расскажи, всё равно идти долго.
— Ладно. Значит, слушай, расклад такой…
Не зря Норк не понравился Чаре с первого взгляда. Со второго он не нравился ещё больше, а с третьего, более пристального, вызвал навязчивое желание вернуться домой вот прямо сейчас.
Официальная власть в городе значила не так уж много. То есть что-то и для кого-то она, конечно, решала, но в основном для простых граждан, работяг, которые жили и работали в этих бесчисленных огромных зданиях. Реальная же власть находилась в руках кланов — больших группировок, каждая со своим главой, которые управляли денежными потоками. И преступный мир, и вполне законопослушные предприятия — всё находилось в одних и тех же руках.
Норк был поделен на сферы влияния, насколько Стеван знал, пятью крупными кланами. Была ещё парочка мелких, но почему их не смяли и не сожрали более сильные соседи и почему вообще их именно столько, мужчина мог только предполагать, потому что в этот вопрос никогда не углублялся, необходимости не было.
— Вот те трое, которые стреляли, точно из какого-то клана, — добавил Шешель. — Правда, из какого — понятия не имею, их не так-то просто различить, это знать надо.
— Какой ужас, — поёжилась Чара. — Как они тут живут?
— Да как обычно, — спокойно отмахнулся мужчина. — То есть оно, конечно, довольно криво всё и очень далеко от идеала, но не настолько плохо, как ты думаешь. По сути, это те же удельные местечковые князья из периода раздробленности Ольбада. Вся полнота власти в руках единственного человека, мало связанного законами, так что жизнь его подданных полностью зависит от личных качеств правителя. От них всегда многое зависит, но здесь особенно.
— Князья преступников казнили.
— Это если преступники не работали на них, — усмехнулся Шешель. — Ну смотри, такая проблема, как наркотики. В Беряне их нет? Да если бы! Мы с ними боремся, и очень старательно, и по всем фронтам, но полностью эту заразу не изведёшь никогда. Здесь же весь поток наркотиков очень жёстко контролируется главами кланов. И если в одном месте это выливается в полное беззаконие, то в другом — всё, может, посправедливей, чем у нас. Например, у одного из глав есть жёсткий принцип: никаких наркотиков детям. И если у нас, несмотря ни на какие законы, никто от этого не застрахован, то здесь можно быть уверенным: принцип будет выполняться. Потому что закон официальный всегда гораздо мягче вот такого неофициального, да и поди поймай, кто этим занимается! А здесь один раз поймали распространителя за руку, перерезали полсотни причастных, включая тех, кто знал, но не заявил, и в следующий раз желающих уже не найдётся. Жестоко? Жестоко. Работает? Работает.
— Я почему-то тоже так подумал, — усмехнулся Шешель. — Поэтому будь паинькой, и всё закончится хорошо. Больно не будет.
— А ты сам разве не можешь его снять? Ты же, в отличие от меня, знаешь, что это такое!
— Я следователь, а не артефактор, — пожал плечами Стеван. — И вообще не маг. Так, несколько полезных фокусов знаю, но и только. Машину вот завести без ключа могу.
— Слушай, ты точно следователь? — возмутилась наконец женщина. — Угоняешь машины с пугающей лёгкостью, тех троих прикончил — не поморщился... Может, и Павле ты убил? Хотя бы вот даже из-за этого артефакта?..
Прода от 17.11.2020, 19:28
— Может, но вряд ли, — возразил он. — Во-первых, у меня есть пистолет, и зачем бы при этом пользоваться неудобным ножом для бумаги, с его вычурной гардой и фигурным навершием? Об него, по-моему, скорее сам покалечишься, чем кого-то убьёшь. Во-вторых, таким оружием бить в грудную клетку — плохая идея. Рукоять неудобная, упор условный, лезвие тоже не пойми из какой стали. Об рёбра сломать — как нечего делать. Гораздо удобнее и эффективней целить в горло, оно меньше защищено. Но это уметь надо.
— Избавь меня от этих подробностей! — опомнилась Чарген, ошарашенная поворотом разговора. — Ты... Ты вообще нормальный? Как следователь может рассуждать о подобных вещах?!
— Со знанием дела, — со смешком отбрил Шешель и тему менять отказался, продолжив рассуждать вслух. То ли так подначивал растерянную спутницу, то ли ему правда нравилось теоретизировать. — С другой стороны, скорее всего его сначала ударили в живот, полагаю, повредили печень. Но вряд ли он умер сразу, последний удар в сердце был, похоже, попыткой добить. Бестолковой, но убийце повезло попасть между рёбрами. Удары слишком слабые, непрофессиональные, это скорее женская рука, чем…
— Я его не убивала! — резко возразила женщина.
— Может быть. Но ты, знаешь ли, не очень похожа на скромную и нежную Цветану Лилич, на которой твой муж женился.
— Я выросла в пансионе, — поморщилась Чарген, мысленно показывая собеседнику язык.
Это она в первый момент растерялась и не поняла, как держаться с этим типом, но, пока бежали, успела обдумать линию поведения. И прийти к выводу, что выбирать какую-то чересчур чуждую роль совсем не обязательно, более того, слишком сложно и чревато неприятностями. Она всё же не настолько профессиональная актриса, чтобы сжиться с ролью в экстремальных обстоятельствах. Конечно, Чарген очень надеялась, что самое страшное позади, но почему-то совсем в это не верила. А при том обороте, который приняли события, слишком легко проколоться в самый неподходящий момент, который непременно настанет, и очень скоро.
Нет уж, гораздо удобнее подобрать что-то близкое, естественное, по возможности оставаться самой собой. К тому же подобрать подходящее объяснение такого поведения оказалось несложно, оно буквально напрашивалось само собой.
— Про что я и говорю, — следующий взгляд следователя получился острым, оценивающим.
— Ты, видимо, плохо представляешь, что это такое, — усмехнулась женщина. — Нежные воздушные создания в таких местах не выживают, это ведь приют, только называется иначе. Змеиный клубок строгого режима, где защитить некому. Хочешь жить — быстро научишься показывать зубы. И прикидываться трепетным цветочком, чтобы на тебя уж точно не подумали. Это скорее на тюрьму похоже, чем на родной дом.
— А как же влюблённая овечка? — насмешливо покосился на неё следователь. Кажется, поверил. — Неужели всё так банально и дело в деньгах?
— Ты его видел? — скривилась Чарген. — Самодовольный обрюзглый старикашка. Не знаю, как меня не стошнило от его поцелуев.
— Вот сейчас было обидно, — расхохотался Шешель.
— Тебе-то почему?
— Он старикашка, а я всего на пять лет моложе.
— Ну ты гораздо симпатичней. Тощий, правда, но обаятельный, — поделилась наблюдениями Чара, старательно давя улыбку.
Это оказалось по-особенному, удивительно приятно: говорить ему именно то, что думала именно она, а не должна была думать в этот момент выбранная маска. Чарген вообще редко удавалось говорить то, что думает, откровенничать она могла только с матерью, но обычно и желания такого не возникало. Вот только господин Сыщик отличался от всех остальных: он был гораздо интересней и сложнее. И с ним было гораздо интересней. И... сложнее, да.
— Спасибо, утешила, — фыркнул следователь. — Но ты меня порадовала.
— Чем?
— Я чуть было не уверовал в чудо, когда поглядел на общение Ралевича с молодой женой. Ты отличная актриса.
— Жизнь заставила, — пожала плечами Чара. — А вообще мне интересно, неужели вот такие вроде бы умные, но страшненькие, скучные типы с единственным достоинством — большими деньгами… Неужели они правда верят, что молодая красавица может влюбиться именно в них? Ладно, бывают мужчины, которые эффектны и в возрасте, тот же Гожкович, если ему немного похудеть, будет ничего. Он обходительный, галантный, с великолепными манерами, с ним приятно разговаривать. Бывают харизматичные, которые вызывают восхищение независимо от возраста и внешнего вида. Или, например, опытные хорошие любовники. Но вот у такого, как Павле. У него же есть только деньги. Но он ведь поверил в мою влюблённость!
— Самонадеянность свойственна всем людям без исключения. Многие считают себя лучше и умнее других. Ты вот сейчас тоже. Почему ты решила, что он поверил в твою влюблённость? — спросил Шешель.
— А почему нет? — Чара беспечно пожала печами. — Зачем ему ещё жениться?
Хотя тут Чарген уже лукавила, она прекрасно понимала, к чему следователь клонит. И даже была с ним внутренне согласна. Просто для её плана не имело значения, принимает Ралевич любовь Цветаны за чистую монету или нет, ей требовался доступ к телу. То есть к сейфу.
— Трахать смазливую молоденькую жену, которая не требует лишнего, гораздо приятнее, проще и удобнее, чем морочиться с любовницами или платить профессионалкам. Например, — предположил следователь.
— Ну да, может быть. Зато мне теперь достанутся его деньги, верно?
— Верно. Если в завещании не указано другого. — Улыбка у сыщика вышла крайне глумливой и мерзкой, только этого было недостаточно, чтобы Чару проняло. Она и без замечаний следователя не рассчитывала на эти деньги. А вот Цветана...
— Чтоб ему посереть, — проворчала она. — Индюк старый!
Она бросила рассеянный взгляд на собственные ноги, от которых всю дорогу старалась отвлечься болтовнёй. Очень хотелось осмотреть их и оценить повреждения, которые точно были: в стопах после лестницы пульсировала тупая, ноющая боль, кожу слегка саднило — кажется, успела поцарапаться, и не один раз. Но машину сыщик выбрал скромную, было в ней очень тесно, да ещё и темно. Не только из-за смыкающихся над головой зданий и туч, на город явно опускался вечер.
И не залечишь же! Там наверняка кровь, и если под грязью обнаружатся чистые гладкие пяточки, следователь может заинтересоваться, он наблюдательный.
— Да ладно, не кисни, — усмехнулся вдруг Шешель. — Будешь себя хорошо вести, может, владыка тебя пожалеет.
— А при чём тут он? — озадачилась Чарген и внутренне подобралась. Упоминание владыки было не к добру, но напрямую относилось к тому, во что она вляпалась. Господин Сыщик явно не из тех, кто станет бравировать высокими знакомствами ради красного словца, и если он помянул правителя — то совершенно сознательно и по делу.
Следователь пару секунд помолчал, кажется, решая, стоит откровенничать или нет, но потом всё же пояснил:
— По результатам расследования Ралевич, скорее всего, будет обвинён в измене. Посмертно. Всё имущество отойдёт стране. Его часть в «Северной короне» владыка, вероятно, отдаст в управление наиболее достойному доверия из оставшихся партнёров, а из остального движимого и недвижимого имущества какую-то часть вполне может пожертвовать юной вдове, которая старательно оказывала содействие следствию. Ты же окажешь?
— Каким это, интересно, образом?
— Я не уверен, что получится снять артефакт здесь и сейчас, — честно ответил мужчина. — Я в них не понимаю ни грамма, ты тоже, а в человеческих ресурсах я здесь здорово ограничен. Можно, конечно, вывихнуть тебе палец и попробовать снять эту игрушку, но я не уверен, что это поможет и что она от этого не испортится, а образец хотелось бы доставить в хорошем состоянии. Поэтому твоё добровольное сотрудничество будет полезно.
— Не надо мне палец… вывихивать, — поёжилась Чара. — Я согласна помогать. Всё равно мне как-то надо вернуться домой, а у меня теперь даже документов нет.
— Разумно, — похвалил Шешель.
Прода от 18.11.2020, 19:58
— Нам долго ещё ехать? И куда мы вообще направляемся? На угнанной машине до Беряны?
— Заманчиво, но — нет. Боюсь, она столько не протянет, — с совершенно серьёзным лицом ответил следователь, многозначительно похлопав по рулю. — Попросим кое у кого помощи. Как минимум, переночуем и поедим. Сейчас ещё немного отъедем, потом пройдёмся пешком.
Чарген страдальчески скривилась, но жаловаться не стала. Какое-то время они петляли по серым одинаковым улицам молча, под тарахтение мотора. Причём женщине показалось, что петляют они совершенно бессистемно, а когда в очередной раз проехали приметный перекрёсток, предположение превратилось в уверенность.
— Стеван, ты что, заблудился?
— Это было бы забавно, — усмехнулся он. — Почему ты так решила?
— Мы уже проезжали это место.
— Наблюдательная. Нет, всё под контролем. Нужно убить время и сделать вид, что машину бросили, когда кончился заряд. Немного осталось.
— От кого мы так старательно удираем?
— Ото всех, — ответил он. Помолчал. — А у тебя железные нервы, девочка из пансиона. Мне начинает казаться, что сотрудников для комитета ищут не так и не там.
Чарген раздосадованно прикусила губу, благо уже достаточно стемнело и Шешель не мог этого видеть. Вот тут она, конечно, прокололась. Просто… закатывать истерику только ради поддержания легенды, когда каждая минута на счету, было хотя и профессионально, но слишком рискованно. А сейчас уже поздно. И что делать? Врать про тяжёлое детство до пансиона? Увы, нет, в биографии настоящей Цветаны такого не было, а господин Сыщик вполне мог изучить её на досуге.
— Ну уж какие есть, — пожала она плечами.
От дальнейших объяснений женщину спас заглохший автомобиль. Шешель что-то неразборчиво проворчал себе под нос и на инерции докатился до обочины, благо улица была пустынной, где и затормозил.
— Всё, приехали, дальше ногами.
— Долго? — обречённо спросила Чарген, открывая дверь.
— Полчаса. Час. Как пойдёт.
Дверь поддалась с большим трудом и со скрипом, как будто за время пути успела приклеиться или приржаветь, пришлось навалиться всем весом. Шешель тем временем выбрался с другой стороны, огляделся. По пустынной улочке за это время проехала пара машин, прохожих на узком тротуаре не было совсем. Свет давал единственный на весь переулок фонарь на высоте четвёртого этажа, только освещал он скорее сам себя, чем дорогу.
Женщина ступила на тёмный асфальт, морщась от неприятных ощущений в потревоженных ногах. Предстоящая пешая прогулка босиком удручала.
Но, с другой стороны, сейчас хотя бы не нужно бежать. Мама вон по огороду босиком ходит, говорит, полезно, и у Чары детство было по большей части босоногим. А асфальт, если подумать, даже лучше лесной тропинки: мелкие камушки под ногами и мусор, конечно, не добавляли удовольствия, но всё-таки он относительно ровный. Главное, чтобы битых стёкол не было, но тут стоило уповать только на везение.
— Откуда ты так хорошо знаешь город? Часто здесь бывал?
— Нет, внимательно изучил карту и запомнил, где находится всё нужное. Тут всё довольно просто и линейно, это не Беряна, — улыбнулся Шешель. — Пойдём.
— Я не убивала Ралевича, ты его не убивал, — заговорила Чара через несколько шагов. — Но кто-то же это сделал! Те, кто пришли за артефактом?
— Зависит от того, кто это был, — рассеянно отозвался мужчина, на ходу надевая пиджак. — Я не знаю, кому именно твой муж хотел продать разработку и кто был в курсе будущей сделки. Местная разведка не пошла бы на убийство, им это не надо. Кланы могли, но тогда я бы не спугнул преступника, а лежал там с дыркой в голове. Впрочем, они и за нож для бумаг не взялись бы, профессионалы…
— Кланы? — уточнила Чара. — Что это?
— Как можно было лететь в чужой город и ничего о нём не узнать? — попенял следователь, выразительно прицокнув языком.
— О том, куда я лечу, я узнала в дирижабле, — проворчала Чарген. — Расскажи, всё равно идти долго.
— Ладно. Значит, слушай, расклад такой…
ГЛАВА 3. Первое впечатление обманчиво, но его чаще всего хватает
Не зря Норк не понравился Чаре с первого взгляда. Со второго он не нравился ещё больше, а с третьего, более пристального, вызвал навязчивое желание вернуться домой вот прямо сейчас.
Официальная власть в городе значила не так уж много. То есть что-то и для кого-то она, конечно, решала, но в основном для простых граждан, работяг, которые жили и работали в этих бесчисленных огромных зданиях. Реальная же власть находилась в руках кланов — больших группировок, каждая со своим главой, которые управляли денежными потоками. И преступный мир, и вполне законопослушные предприятия — всё находилось в одних и тех же руках.
Норк был поделен на сферы влияния, насколько Стеван знал, пятью крупными кланами. Была ещё парочка мелких, но почему их не смяли и не сожрали более сильные соседи и почему вообще их именно столько, мужчина мог только предполагать, потому что в этот вопрос никогда не углублялся, необходимости не было.
— Вот те трое, которые стреляли, точно из какого-то клана, — добавил Шешель. — Правда, из какого — понятия не имею, их не так-то просто различить, это знать надо.
— Какой ужас, — поёжилась Чара. — Как они тут живут?
— Да как обычно, — спокойно отмахнулся мужчина. — То есть оно, конечно, довольно криво всё и очень далеко от идеала, но не настолько плохо, как ты думаешь. По сути, это те же удельные местечковые князья из периода раздробленности Ольбада. Вся полнота власти в руках единственного человека, мало связанного законами, так что жизнь его подданных полностью зависит от личных качеств правителя. От них всегда многое зависит, но здесь особенно.
— Князья преступников казнили.
— Это если преступники не работали на них, — усмехнулся Шешель. — Ну смотри, такая проблема, как наркотики. В Беряне их нет? Да если бы! Мы с ними боремся, и очень старательно, и по всем фронтам, но полностью эту заразу не изведёшь никогда. Здесь же весь поток наркотиков очень жёстко контролируется главами кланов. И если в одном месте это выливается в полное беззаконие, то в другом — всё, может, посправедливей, чем у нас. Например, у одного из глав есть жёсткий принцип: никаких наркотиков детям. И если у нас, несмотря ни на какие законы, никто от этого не застрахован, то здесь можно быть уверенным: принцип будет выполняться. Потому что закон официальный всегда гораздо мягче вот такого неофициального, да и поди поймай, кто этим занимается! А здесь один раз поймали распространителя за руку, перерезали полсотни причастных, включая тех, кто знал, но не заявил, и в следующий раз желающих уже не найдётся. Жестоко? Жестоко. Работает? Работает.
