у меня для вас дурные вести, — стараясь говорить как можно мягче, осторожно начал Натан, коря себя за неумение подобрать другие, новые слова, а не те, которые были сказаны сотню раз в таких же случаях...
…Отбыл из Департамента Титов только через час, едва не забыв напоследок озадачить Михельсон поисками извозчика Короба с пегой лошадью. Поручик как раз успевал добраться до Федорки к оговорённому с Аэлитой сроку, однако из-за раннего подъёма чувство было такое, словно день должен уже клониться к вечеру.
Разговор с сестрой убитой девушки вымотал Натана до крайности, причём не столько он сам, сколько его неожиданные последствия: мужчине пришлось обратиться к своему дару жiвника и неплохо потрудиться. Анна Сергеевна оказалась беременна, и тяжёлые вести произвели на впечатлительную особу воистину сокрушительное воздействие. Помощь Титов оказал, потом совместно с Чогошвили сопроводил несчастную до больницы, благо располагалась та неподалёку, и оставил на попечении врачей, после чего и направился в институт, пребывая в исключительно поганом настроении.
Убийцы на следовательском пути Натана попадались разные: иные из них стоили жалости куда больше, чем жертвы, другие вовсе вызывали внутреннее одобрение. Закон есть закон, Титов это прекрасно сознавал, как сознавал и то, что оный закон — есть некая усреднённая величина и ни одно из правил не способно принести справедливость во всех без исключения случаях.
Про нынешнего убийцу, этого в?щевика, Натан уже точно знал две вещи: что он сволочь, которую необходимо предать суду как можно скорее, и что он опасный психопат, до которого, однако, нельзя допускать врачей — дабы не освободили эту нелюдь от самого строгого приговора. И в этом случае Титов готов был лично ратовать за виселицу.
Аэлита на поручика была сердита, но немного и не всерьёз. Он действительно сумел подобрать верные, нужные слова, чтобы девушка как можно серьёзней отнеслась к поставленной задаче, однако не расстраиваться из-за того, что самая главная часть расследования проходит мимо, она не могла в любом случае. В основном в?щевичка сетовала на мировую несправедливость и мечтала изобрести такую машину, которая могла бы выполнять все самые сложные вычисления без постоянного внимания человека. Вот как арифмометр, только больше и сложнее. Чтобы вносишь данные примера, а она тебе — оп! — и ответ. И никаких таблиц и пачек листов писчей бумаги...
Впрочем, мечты эти и досада Брамс не сказывались на деле, работа кипела и бурлила, обрастая новыми деталями и исполнителями. Проблемой неожиданно заинтересовался руководитель кафедры: он предположил, что подобная постановка задачи, то есть восстановление умбры по её стёртому следу, может приблизить к пониманию природы в?щей. Так что предприимчивый профессор быстро организовал для Аэлиты помощников — в?щевика-теоретика и шустрого магистра-математика, с обоими девушка была неплохо знакома и имела уже удовольствие работать.
Дело спорилось, посторонние мысли удалось вытравить размышлениями полезными, и Брамс в конечном итоге так увлеклась, что попросту не заметила вошедшего в лабораторию поручика.
А тот замер на пороге в неуверенности, не решаясь нарушить ход работы: Аэлита сейчас была настолько на своём месте, что отвлекать её казалось кощунственным. Когда она читала студентам лекцию, она тоже выглядела уверенной и собранной, но сейчас девушка явственно горела энтузиазмом. И Титов всерьёз засомневался в собственном недавнем решении более плотно привлечь Брамс к расследованию. Может, ей и вправду не стоит распыляться?
В?щевик, невыразительной наружности мужчина средних лет, вдумчиво расчерчивал какую-то схему на большом листе бумаги, а магистр увлечённо спорил с Аэлитой, его светлая и её рыжая макушки склонились над бумагами, которые исследователи азартно отнимали друг у друга. Математик был молод и — неожиданно — совсем не походил на книжного червя: крепкого сложения, с хорошей осанкой.
И без того дурное, настроение Титова почему-то испортилось ещё больше. Он уже махнул рукой и собрался молча развернуться и уйти, но Аэлита вдруг словно почувствовала взгляд и подняла глаза от бумаг. А при виде поручика столь светло и искренне ему улыбнулась, что мужчина не сумел не ответить тем же. И на душе столь же неожиданно полегчало.
— Натан Ильич, здравствуйте! А вы какими судьбами? — удивлённо, но радостно проговорила она.
Титов неопределённо пожал плечами и неуверенно ответил:
— Заглянул проведать, узнать, как продвигаются ваши исследования, я же обещал зайти.
— А что, уже середина дня? — растерялась Брамс. — Ну ничего себе...
— Думаю, от Али ждать этого бесполезно, поэтому назовусь сам, — обаятельно улыбнулся младший из мужчин. — Шорин Владимир, математик. А это Савушкин Николай Викторович, он теоретик-в?щевик, из лучших в городе.
Рукопожатие у математика оказалось под стать наружности — крепкое, уверенное, и Шорин разонравился поручику окончательно.
— Да, кстати, вы же обещали рассказать, как продвигается следствие, — встрепенулась Аэлита.
— А ещё, помнится, я обещал вашей матушке проследить за тем, чтобы вы нормально поели, — не удержался от улыбки Натан. — Пойдёмте, самое время отобедать.
— Ну что, господа, прервёмся? — не стала спорить Брамс. Привычная работа ей, конечно, была всё так же интересна, но отказываться от возможности быть в курсе расследования девушка не собиралась. Да и мысль об обеде вдруг показалась исключительно своевременной.
«Господа» возражать не стали, но Шорин проводил Аэлиту непонятным, пристальным взглядом.
— В буфет? — бодро осведомилась Брамс.
— Если вы не против, я бы предложил немного пройтись и перекусить где-нибудь ещё. Без лишних ушей.
Аэлита опять же не возражала, и даже поддержала мысль о небольшой прогулке, которая поможет развеяться и проветриться. Пока шли, Натан обстоятельно пересказывал не только сегодняшние события, но, как и планировал, начал излагать всю систему имеющихся у него предположений и выводов, так что рассказ получился долгим. Брамс слушала внимательно, с пониманием: логические связи без привязки к отдельным личностям были ей хорошо понятны.
Спускаясь по лестнице, поручик машинально предложил даме локоть, а та, куда больше сосредоточенная на словах мужчины, чем на иных проявлениях окружающего мира, столь же бездумно приняла помощь. Они так и шли дальше рука об руку — из Федорки на улицу, под хмурое небо, прекратившее пока сеять на землю мелкую морось. Было не слишком холодно, но Аэлита в своей тонкой блузке всё равно оценила тёплое плечо мужчины рядом и прижалась к нему по возможности крепче.
Увлечённые разговором, они достаточно долго шли по улице, прежде чем Титов вспомнил о цели пути. Завернули в ресторацию, расположились за столиком, и беседа потекла дальше. Единственно о чём Натан умолчал, как и планировал, это недавняя встреча с Чирковым и вскрывшиеся интриги родственниц — очень не хотелось ему расстраивать девушку подобными известиями.
На откровение о том, что Титов умудрился без неё побывать на острове и познакомиться с язычниками, Аэлита предсказуемо обиделась, но смягчилась от обещания «больше так не делать».
После этого разговора, когда все мысли по теме были аккуратно собраны и высказаны вслух, мужчине стало заметно легче. Не зря сыскари работают парами: верно в народе говорят, что одна голова хорошо, а две — лучше. Хотя бы даже вот так обсудить всё с посвящённым в тонкости человеком уже дорогого стоило, а Брамс ко всему прочему исключительно умела слушать. С одной стороны, довольно неожиданное качество человека, с большим трудом находящего общий язык с окружающими, а с другой — вполне закономерное. Ведь поручик говорил с ней не о поэзии, а о вещах логичных, материальных и при этом совершенно новых! Учиться же в?щевичка всегда любила и умела.
— То есть вы полагаете, что это какой-то безумец? — задумчиво подытожила его рассказ Аэлита.
— Такие выводы может делать только специалист, — развёл руками Натан. — А к нему я ещё не добрался. Просто иной связи между этими бедняжками я пока не вижу, а совершил оба преступления явно один человек, слишком уж точное повторение всех обстоятельств. Конечно, нужно поговорить и с последней клиенткой швеи, и с мужем её сестры, и опросить соседей, насколько в этом семействе всё было ладно, и у подруг узнать, не появлялся ли в последнее время в окружении девушки кто-то совсем новый или не обижала ли она какого-нибудь сильного в?щевика. Хотя чутьё и утверждает, что всё это — пустое и заниматься надо другим. Но рассказывайте теперь вы. Какие успехи?
— Мы всё-таки определили способ, которым стёрли умбру. Павел Трифонович взял паузу на размышления и уточнение некоторых тонкостей, обещал указать, где именно в нашем городе подобный метод применяется. А теперь мы пытаемся восстановить исходные, стёртые величины умбры и у нас есть неплохие шансы. Конечно, получится весьма примерно, но, думаю, и это нелишне, да?
— Совершенно точно. А что с сегодняшним телом? Вы не думали о той записи, которую получили? Ну, вам показалось, что там есть нечто знакомое, — напомнил Титов в ответ на озадаченный взгляд девушки.
— А-а, нет, ничего такого я не вспомнила. Может быть, просто почудилось, — легкомысленно пожала она плечами. — Натан Ильич, а вы теперь отсюда к психиатру, да?
— Наверное, да. А после — опрашивать знакомых Дёминой Елены Сергеевны, — не видя смысла что-то скрывать, ответил Титов.
— А можно мне с вами? — чуть смущённо попросила девушка.
— Куда именно?
— К психиатру, — пояснила она охотно. — Любопытно взглянуть, как всё там устроено. Потом-то всё равно в институт, у меня там и лекции, и расчёты надо продолжать... — тяжело вздохнула Брамс.
Поручик хотел было уверить девушку, что ничего интересного там нет, психиатры — обыкновенные люди, нимало не интереснее профессоров той же Федорки, но тут же рассердился на себя и припомнил принятое недавно решение.
— Буду рад вашей компании, — уверил он, и только после этого сам понял, насколько искренними были эти слова.
Общество чудаковатой в?щевички действовало на него благотворно — и в части улучшения настроения, и в части прояснения рассудка. А психиатрический диспансер — это вполне приличное заведение, почти обыкновенная больница, и Титов не видел причин отказываться от компании Брамс. Да и в остальном, после совместного посещения борделя трудно придумать место, куда было бы тревожно вести эту боевитую особу. Разве что в какой-нибудь опиумный притон или кабак самого низкого пошиба, где имелся бы действительный повод для беспокойства за жизнь девушки, но нынешнее дело, к счастью, пока подобных мест не касалось.
— Аэлита Львовна, а можно немного личный вопрос, который давно меня занимает? Почему — Аэлита? Как так получилось? И что значит это имя в вашем случае? Тоже — «свет звезды» и что-то там про видения, как же оно было...
— Какие видения, господь с вами! — рассмеялась девушка. — Это от «аэролит», батюшка очень астрономией увлекался.
— А как же книга? — растерянно спросил Натан, с иронией признавая, что имя такое собеседнице очень подходит. Буквально в соответствии с присказкой «как вы лодку назовёте, так она и поплывёт».
— Алексей Николаевич жил по соседству, в юности они были довольно дружны с отцом. Он, наверное, и имя придумал, всё же отец совсем не литератор, — пожала плечами девушка, после чего обиженно нахмурилась: — Хотя мне теперь не верят, что меня вправду так зовут. Книга-то много шума наделала, особенно у нас в городе, автор же почти местный. Вот и думают все, что я намеренно себе такое имя взяла, из-за истории этой, и допытываются, как же меня на самом деле зовут. А я её даже не читала!
— И что, крестили так же?
Брамс выразительно махнула рукой.
— Ну как крестили, этого я не помню, а в книгу точно записали. Только отчего-то записали тридцать первым июня, — вздохнула она. — Вот и ничего смешного! — укорила поручика, хотя тот так заразительно расхохотался, что девушка не сумела удержаться от ответной улыбки.
— Простите, но это действительно замечательно. И очень вам подходит, — покачал головой Титов, разглядывая собеседницу и продолжая улыбаться.
— Что именно? — растерялась та.
— Всё. И имя ваше марсианское, то есть космическое, и тридцать первое июня, и характер ваш, и флейта — тоже. Вы исключительно не похожи на всех прочих людей, но при этом изумительно гармоничны. — Натан вновь покачал головой, рассматривая девушку невиданным ею прежде тёплым, бархатно-мягким взглядом всё ещё смеющихся и оттого словно бы лучистых глаз, под которым Брамс до крайности смутилась.
На несколько секунд повисла тишина, показавшаяся Аэлите ужасно неловкой и неправильной. Девушка поёрзала, словно стул под ней разогрелся и начал припекать. Она лихорадочно пыталась отыскать новую тему для беседы, но ничего путного не придумала и предложила:
— Может, уже пойдём? Чтобы время не тратить.
— Действительно, пора, что-то мы заговорились, — согласился поручик, расплачиваясь по счёту.
К счастью для обоих сыскарей, конфликта из этого не случилось. Аэлита к денежным вопросам относилась настолько легко, насколько подобное вообще возможно. В этом смысле её можно было назвать совершенно счастливой: Брамс принадлежала к числу людей, запросы которых значительно уступали размерам жалования, и потому могла позволить себе не задумываться о деньгах вовсе. С той же лёгкостью она, замешкайся Титов, заплатила бы и сама, и ещё удивилась бы, начни он протестовать.
Диспансер оказался очень чистеньким и аккуратным зданием о двух этажах, выкрашенным в нарядный розовый цвет и отделанным белой лепниной, да и внутри всё соответствовало: чисто, уютно. В воздухе витал специфический больничный дух, который слегка оттенялся ещё не до конца выветрившимся запахом нового, свежепостроенного дома — дерево, паркетный лак, краска.
И кабинет, в котором гостей из полиции принял профессор психиатрии с неожиданной фамилией Лопух (Титову начало уже казаться, что город С*** буквально наводнён профессорами всех мастей, составляющими добрую половину местного населения), тоже был весьма опрятным и уютным: светло-жёлтые стены, высокий потолок, большие окна и широкий письменный стол; стулья, обитые аляповатой, жёлтой же тканью в крупных алых маках, именно здесь почему-то смотрелись не вульгарно, а исключительно трогательно. У одной из стен стояла кушетка, угол рядом с ней отгораживала ширма, а в кадке у окна росла пальма или какое-то другое развесистое южное растение — ни Брамс, ни Титов в них не разбирались.
Этот профессор, будто в насмешку над мыслями поручика, не походил на всех предыдущих и являл собой совершенно иной тип: был Иннокентий Илларионович Лопух низеньким, плотным и очень круглым. Круглыми были его туловище, и лицо, и лысина на макушке, похожая на тонзуру, и сильные очки с толстыми стёклами. Он даже говорил «кругло», отчётливо окая.
— Здравствуйте-здравствуйте, — поднялся психиатр навстречу посетителям. — Добро пожаловать, проходите! С чем пожаловали, драгоценные мои друзья?
Брамс на всякий случай отступила чуть назад, пропуская вперёд поручика: очень её настораживал этот доктор своей кипучей энергией
— Нам необходима консультация, — осторожно начал Титов, приближаясь к стульям для посетителей.
…Отбыл из Департамента Титов только через час, едва не забыв напоследок озадачить Михельсон поисками извозчика Короба с пегой лошадью. Поручик как раз успевал добраться до Федорки к оговорённому с Аэлитой сроку, однако из-за раннего подъёма чувство было такое, словно день должен уже клониться к вечеру.
Разговор с сестрой убитой девушки вымотал Натана до крайности, причём не столько он сам, сколько его неожиданные последствия: мужчине пришлось обратиться к своему дару жiвника и неплохо потрудиться. Анна Сергеевна оказалась беременна, и тяжёлые вести произвели на впечатлительную особу воистину сокрушительное воздействие. Помощь Титов оказал, потом совместно с Чогошвили сопроводил несчастную до больницы, благо располагалась та неподалёку, и оставил на попечении врачей, после чего и направился в институт, пребывая в исключительно поганом настроении.
Убийцы на следовательском пути Натана попадались разные: иные из них стоили жалости куда больше, чем жертвы, другие вовсе вызывали внутреннее одобрение. Закон есть закон, Титов это прекрасно сознавал, как сознавал и то, что оный закон — есть некая усреднённая величина и ни одно из правил не способно принести справедливость во всех без исключения случаях.
Про нынешнего убийцу, этого в?щевика, Натан уже точно знал две вещи: что он сволочь, которую необходимо предать суду как можно скорее, и что он опасный психопат, до которого, однако, нельзя допускать врачей — дабы не освободили эту нелюдь от самого строгого приговора. И в этом случае Титов готов был лично ратовать за виселицу.
ГЛАВА 9. ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
Аэлита на поручика была сердита, но немного и не всерьёз. Он действительно сумел подобрать верные, нужные слова, чтобы девушка как можно серьёзней отнеслась к поставленной задаче, однако не расстраиваться из-за того, что самая главная часть расследования проходит мимо, она не могла в любом случае. В основном в?щевичка сетовала на мировую несправедливость и мечтала изобрести такую машину, которая могла бы выполнять все самые сложные вычисления без постоянного внимания человека. Вот как арифмометр, только больше и сложнее. Чтобы вносишь данные примера, а она тебе — оп! — и ответ. И никаких таблиц и пачек листов писчей бумаги...
Впрочем, мечты эти и досада Брамс не сказывались на деле, работа кипела и бурлила, обрастая новыми деталями и исполнителями. Проблемой неожиданно заинтересовался руководитель кафедры: он предположил, что подобная постановка задачи, то есть восстановление умбры по её стёртому следу, может приблизить к пониманию природы в?щей. Так что предприимчивый профессор быстро организовал для Аэлиты помощников — в?щевика-теоретика и шустрого магистра-математика, с обоими девушка была неплохо знакома и имела уже удовольствие работать.
Дело спорилось, посторонние мысли удалось вытравить размышлениями полезными, и Брамс в конечном итоге так увлеклась, что попросту не заметила вошедшего в лабораторию поручика.
А тот замер на пороге в неуверенности, не решаясь нарушить ход работы: Аэлита сейчас была настолько на своём месте, что отвлекать её казалось кощунственным. Когда она читала студентам лекцию, она тоже выглядела уверенной и собранной, но сейчас девушка явственно горела энтузиазмом. И Титов всерьёз засомневался в собственном недавнем решении более плотно привлечь Брамс к расследованию. Может, ей и вправду не стоит распыляться?
В?щевик, невыразительной наружности мужчина средних лет, вдумчиво расчерчивал какую-то схему на большом листе бумаги, а магистр увлечённо спорил с Аэлитой, его светлая и её рыжая макушки склонились над бумагами, которые исследователи азартно отнимали друг у друга. Математик был молод и — неожиданно — совсем не походил на книжного червя: крепкого сложения, с хорошей осанкой.
И без того дурное, настроение Титова почему-то испортилось ещё больше. Он уже махнул рукой и собрался молча развернуться и уйти, но Аэлита вдруг словно почувствовала взгляд и подняла глаза от бумаг. А при виде поручика столь светло и искренне ему улыбнулась, что мужчина не сумел не ответить тем же. И на душе столь же неожиданно полегчало.
— Натан Ильич, здравствуйте! А вы какими судьбами? — удивлённо, но радостно проговорила она.
Титов неопределённо пожал плечами и неуверенно ответил:
— Заглянул проведать, узнать, как продвигаются ваши исследования, я же обещал зайти.
— А что, уже середина дня? — растерялась Брамс. — Ну ничего себе...
— Думаю, от Али ждать этого бесполезно, поэтому назовусь сам, — обаятельно улыбнулся младший из мужчин. — Шорин Владимир, математик. А это Савушкин Николай Викторович, он теоретик-в?щевик, из лучших в городе.
Рукопожатие у математика оказалось под стать наружности — крепкое, уверенное, и Шорин разонравился поручику окончательно.
— Да, кстати, вы же обещали рассказать, как продвигается следствие, — встрепенулась Аэлита.
— А ещё, помнится, я обещал вашей матушке проследить за тем, чтобы вы нормально поели, — не удержался от улыбки Натан. — Пойдёмте, самое время отобедать.
— Ну что, господа, прервёмся? — не стала спорить Брамс. Привычная работа ей, конечно, была всё так же интересна, но отказываться от возможности быть в курсе расследования девушка не собиралась. Да и мысль об обеде вдруг показалась исключительно своевременной.
«Господа» возражать не стали, но Шорин проводил Аэлиту непонятным, пристальным взглядом.
— В буфет? — бодро осведомилась Брамс.
— Если вы не против, я бы предложил немного пройтись и перекусить где-нибудь ещё. Без лишних ушей.
Аэлита опять же не возражала, и даже поддержала мысль о небольшой прогулке, которая поможет развеяться и проветриться. Пока шли, Натан обстоятельно пересказывал не только сегодняшние события, но, как и планировал, начал излагать всю систему имеющихся у него предположений и выводов, так что рассказ получился долгим. Брамс слушала внимательно, с пониманием: логические связи без привязки к отдельным личностям были ей хорошо понятны.
Спускаясь по лестнице, поручик машинально предложил даме локоть, а та, куда больше сосредоточенная на словах мужчины, чем на иных проявлениях окружающего мира, столь же бездумно приняла помощь. Они так и шли дальше рука об руку — из Федорки на улицу, под хмурое небо, прекратившее пока сеять на землю мелкую морось. Было не слишком холодно, но Аэлита в своей тонкой блузке всё равно оценила тёплое плечо мужчины рядом и прижалась к нему по возможности крепче.
Увлечённые разговором, они достаточно долго шли по улице, прежде чем Титов вспомнил о цели пути. Завернули в ресторацию, расположились за столиком, и беседа потекла дальше. Единственно о чём Натан умолчал, как и планировал, это недавняя встреча с Чирковым и вскрывшиеся интриги родственниц — очень не хотелось ему расстраивать девушку подобными известиями.
На откровение о том, что Титов умудрился без неё побывать на острове и познакомиться с язычниками, Аэлита предсказуемо обиделась, но смягчилась от обещания «больше так не делать».
После этого разговора, когда все мысли по теме были аккуратно собраны и высказаны вслух, мужчине стало заметно легче. Не зря сыскари работают парами: верно в народе говорят, что одна голова хорошо, а две — лучше. Хотя бы даже вот так обсудить всё с посвящённым в тонкости человеком уже дорогого стоило, а Брамс ко всему прочему исключительно умела слушать. С одной стороны, довольно неожиданное качество человека, с большим трудом находящего общий язык с окружающими, а с другой — вполне закономерное. Ведь поручик говорил с ней не о поэзии, а о вещах логичных, материальных и при этом совершенно новых! Учиться же в?щевичка всегда любила и умела.
— То есть вы полагаете, что это какой-то безумец? — задумчиво подытожила его рассказ Аэлита.
— Такие выводы может делать только специалист, — развёл руками Натан. — А к нему я ещё не добрался. Просто иной связи между этими бедняжками я пока не вижу, а совершил оба преступления явно один человек, слишком уж точное повторение всех обстоятельств. Конечно, нужно поговорить и с последней клиенткой швеи, и с мужем её сестры, и опросить соседей, насколько в этом семействе всё было ладно, и у подруг узнать, не появлялся ли в последнее время в окружении девушки кто-то совсем новый или не обижала ли она какого-нибудь сильного в?щевика. Хотя чутьё и утверждает, что всё это — пустое и заниматься надо другим. Но рассказывайте теперь вы. Какие успехи?
— Мы всё-таки определили способ, которым стёрли умбру. Павел Трифонович взял паузу на размышления и уточнение некоторых тонкостей, обещал указать, где именно в нашем городе подобный метод применяется. А теперь мы пытаемся восстановить исходные, стёртые величины умбры и у нас есть неплохие шансы. Конечно, получится весьма примерно, но, думаю, и это нелишне, да?
— Совершенно точно. А что с сегодняшним телом? Вы не думали о той записи, которую получили? Ну, вам показалось, что там есть нечто знакомое, — напомнил Титов в ответ на озадаченный взгляд девушки.
— А-а, нет, ничего такого я не вспомнила. Может быть, просто почудилось, — легкомысленно пожала она плечами. — Натан Ильич, а вы теперь отсюда к психиатру, да?
— Наверное, да. А после — опрашивать знакомых Дёминой Елены Сергеевны, — не видя смысла что-то скрывать, ответил Титов.
— А можно мне с вами? — чуть смущённо попросила девушка.
— Куда именно?
— К психиатру, — пояснила она охотно. — Любопытно взглянуть, как всё там устроено. Потом-то всё равно в институт, у меня там и лекции, и расчёты надо продолжать... — тяжело вздохнула Брамс.
Поручик хотел было уверить девушку, что ничего интересного там нет, психиатры — обыкновенные люди, нимало не интереснее профессоров той же Федорки, но тут же рассердился на себя и припомнил принятое недавно решение.
— Буду рад вашей компании, — уверил он, и только после этого сам понял, насколько искренними были эти слова.
Общество чудаковатой в?щевички действовало на него благотворно — и в части улучшения настроения, и в части прояснения рассудка. А психиатрический диспансер — это вполне приличное заведение, почти обыкновенная больница, и Титов не видел причин отказываться от компании Брамс. Да и в остальном, после совместного посещения борделя трудно придумать место, куда было бы тревожно вести эту боевитую особу. Разве что в какой-нибудь опиумный притон или кабак самого низкого пошиба, где имелся бы действительный повод для беспокойства за жизнь девушки, но нынешнее дело, к счастью, пока подобных мест не касалось.
— Аэлита Львовна, а можно немного личный вопрос, который давно меня занимает? Почему — Аэлита? Как так получилось? И что значит это имя в вашем случае? Тоже — «свет звезды» и что-то там про видения, как же оно было...
— Какие видения, господь с вами! — рассмеялась девушка. — Это от «аэролит», батюшка очень астрономией увлекался.
— А как же книга? — растерянно спросил Натан, с иронией признавая, что имя такое собеседнице очень подходит. Буквально в соответствии с присказкой «как вы лодку назовёте, так она и поплывёт».
— Алексей Николаевич жил по соседству, в юности они были довольно дружны с отцом. Он, наверное, и имя придумал, всё же отец совсем не литератор, — пожала плечами девушка, после чего обиженно нахмурилась: — Хотя мне теперь не верят, что меня вправду так зовут. Книга-то много шума наделала, особенно у нас в городе, автор же почти местный. Вот и думают все, что я намеренно себе такое имя взяла, из-за истории этой, и допытываются, как же меня на самом деле зовут. А я её даже не читала!
— И что, крестили так же?
Брамс выразительно махнула рукой.
— Ну как крестили, этого я не помню, а в книгу точно записали. Только отчего-то записали тридцать первым июня, — вздохнула она. — Вот и ничего смешного! — укорила поручика, хотя тот так заразительно расхохотался, что девушка не сумела удержаться от ответной улыбки.
— Простите, но это действительно замечательно. И очень вам подходит, — покачал головой Титов, разглядывая собеседницу и продолжая улыбаться.
— Что именно? — растерялась та.
— Всё. И имя ваше марсианское, то есть космическое, и тридцать первое июня, и характер ваш, и флейта — тоже. Вы исключительно не похожи на всех прочих людей, но при этом изумительно гармоничны. — Натан вновь покачал головой, рассматривая девушку невиданным ею прежде тёплым, бархатно-мягким взглядом всё ещё смеющихся и оттого словно бы лучистых глаз, под которым Брамс до крайности смутилась.
На несколько секунд повисла тишина, показавшаяся Аэлите ужасно неловкой и неправильной. Девушка поёрзала, словно стул под ней разогрелся и начал припекать. Она лихорадочно пыталась отыскать новую тему для беседы, но ничего путного не придумала и предложила:
— Может, уже пойдём? Чтобы время не тратить.
— Действительно, пора, что-то мы заговорились, — согласился поручик, расплачиваясь по счёту.
К счастью для обоих сыскарей, конфликта из этого не случилось. Аэлита к денежным вопросам относилась настолько легко, насколько подобное вообще возможно. В этом смысле её можно было назвать совершенно счастливой: Брамс принадлежала к числу людей, запросы которых значительно уступали размерам жалования, и потому могла позволить себе не задумываться о деньгах вовсе. С той же лёгкостью она, замешкайся Титов, заплатила бы и сама, и ещё удивилась бы, начни он протестовать.
Диспансер оказался очень чистеньким и аккуратным зданием о двух этажах, выкрашенным в нарядный розовый цвет и отделанным белой лепниной, да и внутри всё соответствовало: чисто, уютно. В воздухе витал специфический больничный дух, который слегка оттенялся ещё не до конца выветрившимся запахом нового, свежепостроенного дома — дерево, паркетный лак, краска.
И кабинет, в котором гостей из полиции принял профессор психиатрии с неожиданной фамилией Лопух (Титову начало уже казаться, что город С*** буквально наводнён профессорами всех мастей, составляющими добрую половину местного населения), тоже был весьма опрятным и уютным: светло-жёлтые стены, высокий потолок, большие окна и широкий письменный стол; стулья, обитые аляповатой, жёлтой же тканью в крупных алых маках, именно здесь почему-то смотрелись не вульгарно, а исключительно трогательно. У одной из стен стояла кушетка, угол рядом с ней отгораживала ширма, а в кадке у окна росла пальма или какое-то другое развесистое южное растение — ни Брамс, ни Титов в них не разбирались.
Этот профессор, будто в насмешку над мыслями поручика, не походил на всех предыдущих и являл собой совершенно иной тип: был Иннокентий Илларионович Лопух низеньким, плотным и очень круглым. Круглыми были его туловище, и лицо, и лысина на макушке, похожая на тонзуру, и сильные очки с толстыми стёклами. Он даже говорил «кругло», отчётливо окая.
— Здравствуйте-здравствуйте, — поднялся психиатр навстречу посетителям. — Добро пожаловать, проходите! С чем пожаловали, драгоценные мои друзья?
Брамс на всякий случай отступила чуть назад, пропуская вперёд поручика: очень её настораживал этот доктор своей кипучей энергией
— Нам необходима консультация, — осторожно начал Титов, приближаясь к стульям для посетителей.
