— Людушка, ты чего? — Лев Селиванович, глядя на поведение супруги и слушая её слова, сделался совершенно растерянным. — Ну хочет девочка сама пожить, так я большой беды не вижу, она взрослая уже. Кроме того, и повода сомневаться в благородстве Натана Ильича нет никакого...
— Ты ни в чём беды не видишь! — всплеснула руками Людмила. — Ладно, когда она в учёбу свою ударилась, это хотя бы безопасно, но вот сейчас, со своей этой полицией — это совсем никуда не годится! А если её убьют?!
Повисла напряжённая тишина. Аэлита, упрямо поджав губы, смотрела в пол, отец — переводил удивлённый взгляд с жены на дочь и обратно.
Натан, наблюдая за всем этим, отчётливо понял, что шансов прямо сейчас спокойно договориться у семейства Брамсов нет. Он понимал, что и сам отчасти во всём этом виноват — именно он поддержал Аэлиту, потакал её желанию участвовать в расследовании. Может быть, если бы не появился в городе С*** поручик Титов, всего разговора не случилось бы, не произошла эта ссора.
Вот только обман неизбежно раскрывается, притом в самый худший момент. И, зная в?щевичку, Натан не сомневался: она не поймёт подобного и посчитает предательством. Так не лучше ли постараться вскрыть нарыв сейчас, пока ещё не поздно?
А ещё поручику слишком нравилась эта девушка — вот именно такой необычной, порывистой, искренней, — и очень не хотелось, чтобы она менялась, а подобная обида неизбежно оставит след на её душе. Может, это было эгоистично, но...
— Аэлите Львовне никто, разумеется, не даст участвовать в задержании опасных вооружённых преступников, у неё нет соответствующей подготовки, — ровно проговорил Титов. — А в прочих случаях вероятность, что с ней приключится беда, ничуть не выше случайных неприятностей на улице.
— То есть вы не возражаете, чтобы она якшалась с отбросами и преступниками? Считаете это нормальным для приличной девушки? — язвительно проговорила мать семейства. — Вот интересно, свою жену, сестру или дочь вы бы тоже отпустили заниматься подобным?
— Моя старшая сестра — штурман дирижабля, младшая сестра — судебный медик, и это совершенно не помешало их замужеству. Так что — да. Если дорогой для меня особе захочется избрать опасную профессию, я окажу ей всяческую поддержку, чтобы она выучилась скорее и лучше и обрела уверенность в себе. Потому что сильная личность, которой что-то запрещают, изыскивает способы настоять на своём и куда чаще попадает в беду, — твёрдо проговорил он. И после небольшой паузы добавил, прямо глядя в глаза женщине и даже сумев удержаться от язвительности: — И уж точно я не стал бы пользоваться связями и знакомствами, чтобы не допустить её до интересного дела, ограничить и, хуже того, устроить личную жизнь.
Людмила Викторовна смущённо вспыхнула и отвела взгляд — она поняла, что имел в виду поручик. Но всё же упрямо проговорила:
— Вот когда будут свои дети, тогда и посмотрите, каково это!
— Возможно, тяжело, но необходимо, потому что дети должны жить своей жизнью, — отозвался на это Натан и продолжил увещевательно: — Аэлита Львовна — очень рассудительная, осторожная и разумная девушка, она никогда не станет лезть на рожон. Вам стоит больше доверять ей.
— Если бы она ещё была самостоятельной и могла о себе позаботиться! — шумно вздохнула женщина, явно уже сдаваясь.
— Вашей дочери порой сложно понимать окружающих, но это не имеет никакого отношения к самостоятельности.
Людмила Викторовна ещё некоторое время сопротивлялась и сомневалась, но Титов её в итоге уговорил, дав слово офицера, что станет беречь Аэлиту как зеницу ока. Обещать подобное было нетрудно: мужчина и так планировал сделать всё возможное для безопасности девушки. Куда труднее было сохранять спокойствие и сдерживаться на протяжении всей этой сцены: уж слишком хотелось поручику прямо высказать всё, что он думал об этой женщине с её интригами.
Брамс в разговоре не участвовала, только поглядывала на родителей и поручика и напряжённо прислушивалась, ожидая итога. На Титова она очень надеялась и верила, что он действительно всё решит, но окончательно перевела дух, лишь когда мать устало махнула рукой со словами: «Да Бог с вами! Лучше бы у меня три сына было...» — и ушла в глубь дома.
Лев Селиванович тоже не вмешивался в разговор, заметно тяготясь им и нервной атмосферой, и, когда спор кое-как разрешился, с явным облегчением покинул прихожую, в которой под светом небольшой люстры с одинокой слабой лампочкой происходила вся эта «баталия». Сыскари остались вдвоём.
— Аэлита Львовна, может, теперь вам вовсе нет смысла куда-то уезжать? — осторожно предложил Титов. — Ваша матушка, кажется, не намерена больше чинить препятствия вашей службе.
— Нет, я всё решила, — насупилась Брамс. — Это она сейчас, при вас, согласная, а потом — не поручусь. И вообще, одной лучше, ни перед кем отчитываться не надо. А то словно мне пять лет!
— Одной не лучше, — уверенно возразил Натан. — Родители вас любят, не нужно судить их столь строго. Да, они люди и могут ошибиться, даже обидеть ненароком, но неужели одна их ошибка заслуживает такой разительной перемены? Дайте матери ещё один шанс. Люди не вечны, и мы не знаем, как жизнь повернётся завтра, и завтра может стать поздно мириться. Я не пытаюсь отговорить вас и убедить остаться, жить своим умом — вполне достойное решение, на которое вы имеете право. Но я прошу, поговорите с ней хотя бы теперь, когда она успокоилась и смирилась с вашим выбором. Не дело это, чтобы чужой человек промеж вас вестовым служил.
Аэлита слушала мужчину внимательно, хмурясь и раздумывая над его словами. В?щевичка хоть и понимала беспокойство матери, но не собиралась в угоду ему отказываться от собственных желаний и планов. В конце концов, жизнь-то её, Аэлиты, и она уже вполне взрослая особа, образованная, способная себя содержать. Она же сама в родительскую жизнь не лезет и не пытается никого учить!
В общем, вины за собой девушка не видела и считала, что она как раз в своём праве, но кое-что из слов Титова всё же легло на душу. В?щевичка не любила ссоры и хотела, чтобы их с матерью отношения вернулись в прежнее русло. Вот только и способа примирения Брамс-младшая не видела.
Несколько секунд Аэлита помолчала, а потом подняла на поручика грустный, потерянный взгляд и пробормотала неуверенно:
— Но что же мне делать? Что сказать?
Натан от такого вопроса смешался — лезть в чужие личные отношения было неловко. Но потом напомнил себе, что он и так уже вмешался куда только мог, и глупо теперь идти на попятную. Пожав плечами, мужчина неуверенно предложил:
— Может быть, просто стоит сказать, что вы её любите? И благодарны за заботу, но хотите попробовать жить своим умом. Это сложно, но если не пробовать, то и не научишься ничему. Нельзя выучиться плавать, не входя в воду, — проговорил он и сам поморщился от того, насколько по-книжному, нелепо всё это прозвучало. — Забудьте, я говорю глупости. Просто будьте искренни, мне кажется, сейчас она вас выслушает. А я, с вашего позволения, лучше подожду снаружи, хорошо?
Аэлита кивнула и, проводив поручика взглядом, некоторое время неподвижно простояла на месте. На звук двери выглянул отец и чуть улыбнулся, обнаружив дочь в одиночестве:
— Ты чего застыла? А куда Натан Ильич делся?
— Задумалась, — вздохнула в?щевичка. — А Титов вышел, сказал, будет снаружи ждать.
— Ну так и чего ты стоишь? Беги вещи собирать, нехорошо человека мурыжить. Потом расскажешь, как устроилась.
Он подошёл, поцеловал свою малорослую дочь в макушку и преспокойно удалился обратно в комнату. К отъездам детей Лев Селиванович относился куда спокойнее супруги и не видел никакой беды в желании Алечки пожить отдельно.
Короткий разговор с отцом сильно приободрил девушку, и та, прекратив топтаться на одном месте, двинулась в кухню.
Людмила Викторовна сидела у окна, глядя в темнеющее стекло. Аэлита некоторое время помялась на пороге, не зная, как начать и что вообще сказать. Хорошо Титову говорить — «быть искренней»! Вот в?щевчика сейчас особенно искренна: совершенно не понимает, как быть и что делать, и стоит истуканом. А всё мама с её сценами... Ну стоило ли вчера ругаться, пытаться запрещать? До того всё было легко и понятно, а теперь смутно и неправильно...
— Мама! — окликнула она наконец, чувствуя себя донельзя глупо и почти уже злясь на это. И тихо попросила, не найдя слов для объяснения: — Помоги мне, пожалуйста, выбрать, что из вещей взять.
Несколько секунд старшая женщина сидела неподвижно, потом вздохнула и поднялась с места.
— Пойдём уже, горюшко моё самостоятельное!
Может быть, Аэлита и не нашла правильных слов, но непроизвольно выбранная ею тактика оказалась верной: совместно занявшись пустяковым, но приятным — даже для такой своеобразной особы, как в?щевичка, — делом, мать и дочь безо всяких громких признаний незаметно примирились. Людмила Викторовна успокоилась, занятая сборами дочери, да и мысли её, стоило принять как данность отъезд Алечки, приобретали с каждой минутой всё более светлый оттенок.
Да, за службу свою Аэлита ухватилась крепко, а отпускать её в новую, самостоятельную, жизнь было боязно. Но с другой стороны, стоило приглядеться, и делалось ясно: её-то собственная мысль тоже оказалась верной! И хоть отругала она только что в сердцах поручика, но ведь и по лицу, и по манере его видно было — хороший мужчина, и прав Лёвушка, нет решительно никакого повода сомневаться в чести и благородстве Титова. Ясно ведь, ничего лишнего с Алечкой себе не позволяет: эвон как к пигалице уважительно, по имени-отчеству, без фамильярности.
Но главное, слишком горячо для простого сослуживца и приятеля он принимает участие в судьбе молодой девушки, хотя и видно, как не хочется ему совать нос в семейные дела. И глядит на Алечку уж так ласково, наглядеться не может. И сама Аэлита на диво с ним покладиста, вон как слушается, словно бы и не она это вовсе...
В общем, Людмила Викторовна приняла, может, не самую ответственную, но по-житейски мудрую точку зрения: что Бог ни делает, всё к лучшему. Перекрестившись на красный угол и поцеловав нательный крест, в мыслях попросила уберечь дочку и вразумить и помогла той не забыть ни одной нужной мелочи.
Когда небольшой саквояж был уже собран, Брамс опомнилась и под озадаченным взглядом матери приложила к вещам пару непромокаемых сапог.
— К чему это? — растерялась женщина.
— На всякий случай, — чуть смутилась Аэлита, но пояснять подробнее не стала.
Дальнейший переезд прошёл спокойно. Марфа Ивановна не возражала против ещё одной жилички, только уточнила, как к тому отнеслись её родители. Брамс, конечно, попыталась высказаться, что ей никто не указ и вообще она уже вполне взрослая, но Натан, во избежание ссоры, успокоил Проклову, что родители поставлены в известность и никакого побега не было.
Женщина на том успокоилась и, прихватив с собой Аэлиту и оставив поручика кипятить воду, отправилась прибираться. Брамс, конечно, строила недовольные рожи, но отказаться помочь старому человеку не позволила совесть.
С уборкой общими усилиями управились быстро, да и было её немного — пыль протереть да вынести кое-какой хлам в сарай, для чего вновь ангажировали грубую силу в лице Титова. Тот больше стремился заняться письмами и дневниками покойницы, но стоически терпел: в конце концов, именно он навязал Прокловой такое вот развлечение.
Сама Марфа Ивановна на Аэлиту поглядывала поначалу насторожённо, изучающе, оценивая и прикидывая, что она за особа такая. Вчерашний демарш упрямой девицы Проклову рассердил, она искренне полагала, что в?щевичку просто мало пороли в детстве, вот и отбилась от рук. Но, немного приглядевшись к ней и понаблюдав за их общением с поручиком, к которому успела всерьёз привязаться за прошедшие дни, совершенно успокоилась и смягчилась. Решила, что девица хоть и дурная, но невредная, добрая и честная, а это куда лучше, чем покладистая хитрая дрянь.
А когда молодые люди оказывались рядом, то Проклова и вовсе бросала на них насмешливые, снисходительные взгляды, прикидывая украдкой, где и как гулять свадьбу. Хорошо бы погода тёплая была, можно тогда столы на улице поставить...
К счастью, ни Титов, ни в?щевичка не подозревали о мыслях хозяйки и оттого пребывали в покое. После уборки все обитатели дома собрались в большой комнате за чаем, и посиделки оказались, на удивление, как-то по-семейному уютными. Марфа Ивановна вязала цветастый половичок из старых, негодных тряпок, разрезанных на полосы, Титов наконец добрался до улик, а Брамс, которая всё равно не могла понять с письмами и не понимала, что именно там нужно искать, занялась наконец своей докторской работой, к которой не притрагивалась уже с неделю или того больше.
Просидели в тишине с полтора часа, до ночи, а там Проклова, поворчав для порядка на не желающую угомониться молодёжь, принялась собираться ко сну. Правда, и шагу ступить из комнаты не успела, как в дверь громко постучали.
— Кого ещё на ночь глядя принесло? — удивилась она.
— Давайте я открою, — предложил Титов, аккуратно складывая письма, но хозяйка только махнула на него рукой.
— Да сиди уж, куда подорвался! Небось, соседке чего понадобилось, — решила старушка и шмыгнула в сени.
Говорили негромко и недолго, и Натан, чутко прислушиваясь на предмет каких-то неприятностей, разобрал только, что поздний гость — мужчина. А после в комнату вернулась хозяйка и сообщила с искренним удивлением:
— Это к тебе, касатик. Парень какой-то молодой, видный. В дом проходить наотрез отказался, — развела руками Проклова.
— Говорил же, надо мне идти, — усмехнулся Титов, совершенно уверенный, что беспокоят его по делам службы. Правда, по каким именно, он задуматься не успел и обеспокоиться, конечно, тоже: выйдя на крыльцо, с искренним изумлением обнаружил там не городового и даже не кого-нибудь из служащих уголовного сыска, а лишь единожды виденного магистра-математика из Федорки. В неярком свете фонарей рассмотреть того внимательно не получалось, но поручик всё равно узнал.
— Добрый вечер, — не скрывая растерянности, поздоровался Натан, прикрывая входную дверь, и спустился с низкого крыльца. — Чем могу быть полезен? Что-то случилось? — предположил он.
Единственным на взгляд Титова разумным объяснением такого визита являлось некое щекотливое дело, лежащее в компетенции полиции, которое молодой человек не решился доверить случайному городовому и потому явился к единственному знакомому сыскарю. Прежде с поручиком такое случалось неоднократно, и подобных просителей он прекрасно понимал.
Но угадал Титов только в одном: дело и впрямь оказалось щекотливым.
— Я хочу поговорить с вами об Аэлите, — твёрдо заявил молодой человек. Рослый, плечистый, он был крупнее и выше жилистого Натана, что, кажется, добавляло ему уверенности.
— Что она опять натворила? — усмехнулся поручик. Впрочем, он уже догадался, какого рода беседа его ожидает, просто не желал облегчать гостю задачу.
— Какие у вас с ней отношения? — в лоб спросил математик, чьё имя Титов силился и никак не мог вспомнить.
— Позвольте, а что вам до этого за дело? — уточнил Натан.
— А такое, что я ухаживать за нею намерен и не потерплю, чтобы вокруг Аэлиты увивались всякие! — решительно заявил ночной гость.
— Намерены — ну так и ухаживайте, я вам вроде бы не запрещал, — пожал плечами поручик, поглядывая на математика с прежней насмешкой, но ощущая тем не менее, что начинает раздражаться.
— Ты ни в чём беды не видишь! — всплеснула руками Людмила. — Ладно, когда она в учёбу свою ударилась, это хотя бы безопасно, но вот сейчас, со своей этой полицией — это совсем никуда не годится! А если её убьют?!
Повисла напряжённая тишина. Аэлита, упрямо поджав губы, смотрела в пол, отец — переводил удивлённый взгляд с жены на дочь и обратно.
Натан, наблюдая за всем этим, отчётливо понял, что шансов прямо сейчас спокойно договориться у семейства Брамсов нет. Он понимал, что и сам отчасти во всём этом виноват — именно он поддержал Аэлиту, потакал её желанию участвовать в расследовании. Может быть, если бы не появился в городе С*** поручик Титов, всего разговора не случилось бы, не произошла эта ссора.
Вот только обман неизбежно раскрывается, притом в самый худший момент. И, зная в?щевичку, Натан не сомневался: она не поймёт подобного и посчитает предательством. Так не лучше ли постараться вскрыть нарыв сейчас, пока ещё не поздно?
А ещё поручику слишком нравилась эта девушка — вот именно такой необычной, порывистой, искренней, — и очень не хотелось, чтобы она менялась, а подобная обида неизбежно оставит след на её душе. Может, это было эгоистично, но...
— Аэлите Львовне никто, разумеется, не даст участвовать в задержании опасных вооружённых преступников, у неё нет соответствующей подготовки, — ровно проговорил Титов. — А в прочих случаях вероятность, что с ней приключится беда, ничуть не выше случайных неприятностей на улице.
— То есть вы не возражаете, чтобы она якшалась с отбросами и преступниками? Считаете это нормальным для приличной девушки? — язвительно проговорила мать семейства. — Вот интересно, свою жену, сестру или дочь вы бы тоже отпустили заниматься подобным?
— Моя старшая сестра — штурман дирижабля, младшая сестра — судебный медик, и это совершенно не помешало их замужеству. Так что — да. Если дорогой для меня особе захочется избрать опасную профессию, я окажу ей всяческую поддержку, чтобы она выучилась скорее и лучше и обрела уверенность в себе. Потому что сильная личность, которой что-то запрещают, изыскивает способы настоять на своём и куда чаще попадает в беду, — твёрдо проговорил он. И после небольшой паузы добавил, прямо глядя в глаза женщине и даже сумев удержаться от язвительности: — И уж точно я не стал бы пользоваться связями и знакомствами, чтобы не допустить её до интересного дела, ограничить и, хуже того, устроить личную жизнь.
Людмила Викторовна смущённо вспыхнула и отвела взгляд — она поняла, что имел в виду поручик. Но всё же упрямо проговорила:
— Вот когда будут свои дети, тогда и посмотрите, каково это!
— Возможно, тяжело, но необходимо, потому что дети должны жить своей жизнью, — отозвался на это Натан и продолжил увещевательно: — Аэлита Львовна — очень рассудительная, осторожная и разумная девушка, она никогда не станет лезть на рожон. Вам стоит больше доверять ей.
— Если бы она ещё была самостоятельной и могла о себе позаботиться! — шумно вздохнула женщина, явно уже сдаваясь.
— Вашей дочери порой сложно понимать окружающих, но это не имеет никакого отношения к самостоятельности.
Людмила Викторовна ещё некоторое время сопротивлялась и сомневалась, но Титов её в итоге уговорил, дав слово офицера, что станет беречь Аэлиту как зеницу ока. Обещать подобное было нетрудно: мужчина и так планировал сделать всё возможное для безопасности девушки. Куда труднее было сохранять спокойствие и сдерживаться на протяжении всей этой сцены: уж слишком хотелось поручику прямо высказать всё, что он думал об этой женщине с её интригами.
Брамс в разговоре не участвовала, только поглядывала на родителей и поручика и напряжённо прислушивалась, ожидая итога. На Титова она очень надеялась и верила, что он действительно всё решит, но окончательно перевела дух, лишь когда мать устало махнула рукой со словами: «Да Бог с вами! Лучше бы у меня три сына было...» — и ушла в глубь дома.
Лев Селиванович тоже не вмешивался в разговор, заметно тяготясь им и нервной атмосферой, и, когда спор кое-как разрешился, с явным облегчением покинул прихожую, в которой под светом небольшой люстры с одинокой слабой лампочкой происходила вся эта «баталия». Сыскари остались вдвоём.
— Аэлита Львовна, может, теперь вам вовсе нет смысла куда-то уезжать? — осторожно предложил Титов. — Ваша матушка, кажется, не намерена больше чинить препятствия вашей службе.
— Нет, я всё решила, — насупилась Брамс. — Это она сейчас, при вас, согласная, а потом — не поручусь. И вообще, одной лучше, ни перед кем отчитываться не надо. А то словно мне пять лет!
— Одной не лучше, — уверенно возразил Натан. — Родители вас любят, не нужно судить их столь строго. Да, они люди и могут ошибиться, даже обидеть ненароком, но неужели одна их ошибка заслуживает такой разительной перемены? Дайте матери ещё один шанс. Люди не вечны, и мы не знаем, как жизнь повернётся завтра, и завтра может стать поздно мириться. Я не пытаюсь отговорить вас и убедить остаться, жить своим умом — вполне достойное решение, на которое вы имеете право. Но я прошу, поговорите с ней хотя бы теперь, когда она успокоилась и смирилась с вашим выбором. Не дело это, чтобы чужой человек промеж вас вестовым служил.
Аэлита слушала мужчину внимательно, хмурясь и раздумывая над его словами. В?щевичка хоть и понимала беспокойство матери, но не собиралась в угоду ему отказываться от собственных желаний и планов. В конце концов, жизнь-то её, Аэлиты, и она уже вполне взрослая особа, образованная, способная себя содержать. Она же сама в родительскую жизнь не лезет и не пытается никого учить!
В общем, вины за собой девушка не видела и считала, что она как раз в своём праве, но кое-что из слов Титова всё же легло на душу. В?щевичка не любила ссоры и хотела, чтобы их с матерью отношения вернулись в прежнее русло. Вот только и способа примирения Брамс-младшая не видела.
Несколько секунд Аэлита помолчала, а потом подняла на поручика грустный, потерянный взгляд и пробормотала неуверенно:
— Но что же мне делать? Что сказать?
Натан от такого вопроса смешался — лезть в чужие личные отношения было неловко. Но потом напомнил себе, что он и так уже вмешался куда только мог, и глупо теперь идти на попятную. Пожав плечами, мужчина неуверенно предложил:
— Может быть, просто стоит сказать, что вы её любите? И благодарны за заботу, но хотите попробовать жить своим умом. Это сложно, но если не пробовать, то и не научишься ничему. Нельзя выучиться плавать, не входя в воду, — проговорил он и сам поморщился от того, насколько по-книжному, нелепо всё это прозвучало. — Забудьте, я говорю глупости. Просто будьте искренни, мне кажется, сейчас она вас выслушает. А я, с вашего позволения, лучше подожду снаружи, хорошо?
Аэлита кивнула и, проводив поручика взглядом, некоторое время неподвижно простояла на месте. На звук двери выглянул отец и чуть улыбнулся, обнаружив дочь в одиночестве:
— Ты чего застыла? А куда Натан Ильич делся?
— Задумалась, — вздохнула в?щевичка. — А Титов вышел, сказал, будет снаружи ждать.
— Ну так и чего ты стоишь? Беги вещи собирать, нехорошо человека мурыжить. Потом расскажешь, как устроилась.
Он подошёл, поцеловал свою малорослую дочь в макушку и преспокойно удалился обратно в комнату. К отъездам детей Лев Селиванович относился куда спокойнее супруги и не видел никакой беды в желании Алечки пожить отдельно.
Короткий разговор с отцом сильно приободрил девушку, и та, прекратив топтаться на одном месте, двинулась в кухню.
Людмила Викторовна сидела у окна, глядя в темнеющее стекло. Аэлита некоторое время помялась на пороге, не зная, как начать и что вообще сказать. Хорошо Титову говорить — «быть искренней»! Вот в?щевчика сейчас особенно искренна: совершенно не понимает, как быть и что делать, и стоит истуканом. А всё мама с её сценами... Ну стоило ли вчера ругаться, пытаться запрещать? До того всё было легко и понятно, а теперь смутно и неправильно...
— Мама! — окликнула она наконец, чувствуя себя донельзя глупо и почти уже злясь на это. И тихо попросила, не найдя слов для объяснения: — Помоги мне, пожалуйста, выбрать, что из вещей взять.
Несколько секунд старшая женщина сидела неподвижно, потом вздохнула и поднялась с места.
— Пойдём уже, горюшко моё самостоятельное!
Может быть, Аэлита и не нашла правильных слов, но непроизвольно выбранная ею тактика оказалась верной: совместно занявшись пустяковым, но приятным — даже для такой своеобразной особы, как в?щевичка, — делом, мать и дочь безо всяких громких признаний незаметно примирились. Людмила Викторовна успокоилась, занятая сборами дочери, да и мысли её, стоило принять как данность отъезд Алечки, приобретали с каждой минутой всё более светлый оттенок.
Да, за службу свою Аэлита ухватилась крепко, а отпускать её в новую, самостоятельную, жизнь было боязно. Но с другой стороны, стоило приглядеться, и делалось ясно: её-то собственная мысль тоже оказалась верной! И хоть отругала она только что в сердцах поручика, но ведь и по лицу, и по манере его видно было — хороший мужчина, и прав Лёвушка, нет решительно никакого повода сомневаться в чести и благородстве Титова. Ясно ведь, ничего лишнего с Алечкой себе не позволяет: эвон как к пигалице уважительно, по имени-отчеству, без фамильярности.
Но главное, слишком горячо для простого сослуживца и приятеля он принимает участие в судьбе молодой девушки, хотя и видно, как не хочется ему совать нос в семейные дела. И глядит на Алечку уж так ласково, наглядеться не может. И сама Аэлита на диво с ним покладиста, вон как слушается, словно бы и не она это вовсе...
В общем, Людмила Викторовна приняла, может, не самую ответственную, но по-житейски мудрую точку зрения: что Бог ни делает, всё к лучшему. Перекрестившись на красный угол и поцеловав нательный крест, в мыслях попросила уберечь дочку и вразумить и помогла той не забыть ни одной нужной мелочи.
Когда небольшой саквояж был уже собран, Брамс опомнилась и под озадаченным взглядом матери приложила к вещам пару непромокаемых сапог.
— К чему это? — растерялась женщина.
— На всякий случай, — чуть смутилась Аэлита, но пояснять подробнее не стала.
Дальнейший переезд прошёл спокойно. Марфа Ивановна не возражала против ещё одной жилички, только уточнила, как к тому отнеслись её родители. Брамс, конечно, попыталась высказаться, что ей никто не указ и вообще она уже вполне взрослая, но Натан, во избежание ссоры, успокоил Проклову, что родители поставлены в известность и никакого побега не было.
Женщина на том успокоилась и, прихватив с собой Аэлиту и оставив поручика кипятить воду, отправилась прибираться. Брамс, конечно, строила недовольные рожи, но отказаться помочь старому человеку не позволила совесть.
С уборкой общими усилиями управились быстро, да и было её немного — пыль протереть да вынести кое-какой хлам в сарай, для чего вновь ангажировали грубую силу в лице Титова. Тот больше стремился заняться письмами и дневниками покойницы, но стоически терпел: в конце концов, именно он навязал Прокловой такое вот развлечение.
Сама Марфа Ивановна на Аэлиту поглядывала поначалу насторожённо, изучающе, оценивая и прикидывая, что она за особа такая. Вчерашний демарш упрямой девицы Проклову рассердил, она искренне полагала, что в?щевичку просто мало пороли в детстве, вот и отбилась от рук. Но, немного приглядевшись к ней и понаблюдав за их общением с поручиком, к которому успела всерьёз привязаться за прошедшие дни, совершенно успокоилась и смягчилась. Решила, что девица хоть и дурная, но невредная, добрая и честная, а это куда лучше, чем покладистая хитрая дрянь.
А когда молодые люди оказывались рядом, то Проклова и вовсе бросала на них насмешливые, снисходительные взгляды, прикидывая украдкой, где и как гулять свадьбу. Хорошо бы погода тёплая была, можно тогда столы на улице поставить...
К счастью, ни Титов, ни в?щевичка не подозревали о мыслях хозяйки и оттого пребывали в покое. После уборки все обитатели дома собрались в большой комнате за чаем, и посиделки оказались, на удивление, как-то по-семейному уютными. Марфа Ивановна вязала цветастый половичок из старых, негодных тряпок, разрезанных на полосы, Титов наконец добрался до улик, а Брамс, которая всё равно не могла понять с письмами и не понимала, что именно там нужно искать, занялась наконец своей докторской работой, к которой не притрагивалась уже с неделю или того больше.
Просидели в тишине с полтора часа, до ночи, а там Проклова, поворчав для порядка на не желающую угомониться молодёжь, принялась собираться ко сну. Правда, и шагу ступить из комнаты не успела, как в дверь громко постучали.
— Кого ещё на ночь глядя принесло? — удивилась она.
— Давайте я открою, — предложил Титов, аккуратно складывая письма, но хозяйка только махнула на него рукой.
— Да сиди уж, куда подорвался! Небось, соседке чего понадобилось, — решила старушка и шмыгнула в сени.
Говорили негромко и недолго, и Натан, чутко прислушиваясь на предмет каких-то неприятностей, разобрал только, что поздний гость — мужчина. А после в комнату вернулась хозяйка и сообщила с искренним удивлением:
— Это к тебе, касатик. Парень какой-то молодой, видный. В дом проходить наотрез отказался, — развела руками Проклова.
— Говорил же, надо мне идти, — усмехнулся Титов, совершенно уверенный, что беспокоят его по делам службы. Правда, по каким именно, он задуматься не успел и обеспокоиться, конечно, тоже: выйдя на крыльцо, с искренним изумлением обнаружил там не городового и даже не кого-нибудь из служащих уголовного сыска, а лишь единожды виденного магистра-математика из Федорки. В неярком свете фонарей рассмотреть того внимательно не получалось, но поручик всё равно узнал.
— Добрый вечер, — не скрывая растерянности, поздоровался Натан, прикрывая входную дверь, и спустился с низкого крыльца. — Чем могу быть полезен? Что-то случилось? — предположил он.
Единственным на взгляд Титова разумным объяснением такого визита являлось некое щекотливое дело, лежащее в компетенции полиции, которое молодой человек не решился доверить случайному городовому и потому явился к единственному знакомому сыскарю. Прежде с поручиком такое случалось неоднократно, и подобных просителей он прекрасно понимал.
Но угадал Титов только в одном: дело и впрямь оказалось щекотливым.
— Я хочу поговорить с вами об Аэлите, — твёрдо заявил молодой человек. Рослый, плечистый, он был крупнее и выше жилистого Натана, что, кажется, добавляло ему уверенности.
— Что она опять натворила? — усмехнулся поручик. Впрочем, он уже догадался, какого рода беседа его ожидает, просто не желал облегчать гостю задачу.
— Какие у вас с ней отношения? — в лоб спросил математик, чьё имя Титов силился и никак не мог вспомнить.
— Позвольте, а что вам до этого за дело? — уточнил Натан.
— А такое, что я ухаживать за нею намерен и не потерплю, чтобы вокруг Аэлиты увивались всякие! — решительно заявил ночной гость.
— Намерены — ну так и ухаживайте, я вам вроде бы не запрещал, — пожал плечами поручик, поглядывая на математика с прежней насмешкой, но ощущая тем не менее, что начинает раздражаться.
