Он как-то увидел в столице в музее наборы, которыми пользуется королевский двор. И захотел делать подобное. Поэтому в нашем штате появились ювелиры. И дом стал торговать очень дорогими и статусными вещами. И так как дела шли успешно, то появился неизбежный вопрос о том, кто должен быть наследником. И им неизбежно стал единственный его сын, мой отец.
Эрфарин замолчала на секунду. Извечный городской шум – стук копыт, шорох колес, чьи-то громкие возгласы, редкое ржание лошадей, выкрики уличных торговцев, звонкие голоса мальчишек и девчонок, что раздавали бесплатные газеты горожанам, – все это оставалось за пределами салона кареты. И одновременно слишком навязчиво пыталось сюда просочиться. А девушке отчего-то было неуютно.
Воспоминания об отце оказались прочно связаны со всеми последствиями, со всей болью и стыдом, что пришлось пережить их семье. И с тем, как повели себя другие люди. Те самые, которые, возможно, тоже сейчас едут в каретах или идут по этим улицам.
Глупость, конечно, но Эрфарин отчего-то не хотелось соприкасаться с городом из-за них. Хотя в чем виноват сам город… Она любила Карда-Ормон, но теперь на эту любовь легла тень.
– Дедушка правда очень старался привлечь отца к делу, – продолжила она свою речь. – Даже когда у отца проявилась игровая зависимость, даже когда обнаружились первые крупные долги. Казалось, что все это можно как-то решить и при этом скрыть от общественности. Не получилось, конечно же… Зато дедушка умело скрывал свою болезнь. Кажется, он сам ее отрицал до такой степени, что потом она набросилась на него за один раз. Врачи сказали, что должны были быть признаки, что нужно было обратиться раньше… Началось долгое лечение. Недешёвое. А затем стало ясно, что надо ехать на север, в госпиталь Берта Хизгата. Дедушка сопротивлялся, но мы его уговорили. Он уехал, а дела остались здесь, в этом городе. И он выписал доверенность на «первый родственный круг». Это супруги, родители, дети и первое поколение внуков.
Эрфарин вздохнула глубоко.
Дархад явно захотел что-то сказать, но она жестом его остановила.
– Мы не сразу поняли, да и не сразу поверили. Отец, получив полный доступ к счетам, проиграл колоссальную сумму. Но мы бы пережили даже ее, если бы дедушка был здесь и сам управлял делами. Но лечение затянулось. А отец продал первые два магазина.
Она вновь замолчала. Вновь поправила шторку, хотя та не сдвинулась ни на тайт.
– Знаешь, я никогда не могла подумать, что крах может быть столь стремительным и унизительным. Давно скалящиеся враги, давно затаившиеся конкуренты – они хлынули волной, они отрывали по куску, они впивались зубами все глубже…
Дархад внимательно слушал супругу. На ее красивом лице отражалась горечь и, пожалуй, некое неверие. Должно быть, она в силу собственных качеств не предполагала, что в других может быть столько жестокости.
– Я понимаю, – с крайне осознанным видом кивнула она своим словам и мыслям и очень тщательно расправила юбку на коленях, хотя та выглядела безупречно. – Я понимаю, что, с точки зрения простого рабочего, мои речи звучат нелепо. Ведь у меня все еще есть родовой особняк, мне даже есть на что кушать, и есть вот эти платья. Всего этого нет у очень многих людей… Вот только родовой особняк заложен, еда стала самой скромной, а все платья – это роскошь прошлого. Это последний блеск некогда очень обеспеченной семьи.
Мастер Ночи не сразу нарушил повисшую тишину.
– Что сказал закон, когда ваш отец начал продавать имущество?
– Все по закону, – скривив губы, сказала Эрфарин. – Его не шантажировали, у него ничего не вымогали, ему не угрожали ножом у горла. К нему просто приходили и предлагали играть под воздействием все больших грез.
– А вот это как раз запрещено, – подчеркнул супруг.
– Конечно. Это все равно что предлагать наркотик. Предлагать его запрещено, но кто запретит его попробовать? Нет закона, ограничивающего волю. Нет закона, ограничивающего желания и мечты. Отец отписывал имущество на чужих людей по правилам.
Дархад в задумчивости потер костяшкой пальца подбородок.
– А вы. Ты и Ивьен. Почему вы не переняли дело дедушки?
– Он нам позволял слишком многое, – сжав руки так, что пальцы побелели, произнесла Эрфарин. – И конечно же, позволил самим выбрать профессию. А мы, его любимицы, и не могли подумать, что нам нужны хотя бы какие-то навыки в управлении торговым делом. Мы из любопытства бывали в кабинетах, заглядывали за кулисы всех этих бесконечных сделок и контрактов, но поверхностно, быстро. Казалось, так естественно, что мы имеем право изучать то, что нам самим интересно… А когда возникла необходимость что-то проверять, контролировать и раздавать приказы, мы растерялись. Я растерялась. Я попыталась… я попыталась восполнить пробелы, но их оказалось слишком много, а мы падали в пропасть слишком стремительно.
– Хорошо, – продолжил Дархад, едва улавливая эмоции жены. Она готова была разговаривать о своей боли и затаенных обидах. И потому он продолжал свои вопросы: – Но как же помощники, секретари, заместители, те, кто начинал с вашим дедушкой? У всех есть верные люди. Хотя бы несколько.
– Да, но на верность не прокормишь семью, – грустно посмотрела на мужа Эрфарин, – не заработаешь на образование детям и не подлатаешь прохудившиеся сапоги. А жалованье платить стало не из чего. Те же, кто мог позволить себе закрыть глаза на отсутствие выплат хотя бы на период… Очень быстро случились нападения на двух заместителей. Оба оказались в госпиталях. После этого про верность забыло большинство. А жена пострадавшего пришла ко мне и сказала, что им, для того чтобы жить, нужны целые руки, ноги и голова. А мне всего лишь стоит продать свои платья, и я вполне смогу обеспечить лет на десять себе жизнь, сносную по меркам простых людей.
Эрфарин рассмеялась. В ее смехе не было веселья. Дархад ощутил, как внутри неприятно полоснуло.
Он знал, как выглядит ее радость, и не хотел видеть жену такой. Но все, о чем она говорила, теперь являлось частью ее судьбы. Все он исправить не сможет. Многое, но не все.
– Я понимаю, о чем она говорила, – Эрфарин указала рукой на свой нынешний наряд. Светло-зеленое платье было сшито по фигуре, выделялось красивым шитьем по рукавам и подолу. – Но вот откуда ей знать, что вся безумная ирония высшего света как раз в том, что платья служат один сезон и после него годятся разве что на половые тряпки. Ни одна благородная дама не купит то, что до нее кто-то носил, а ни одной прачке или кухарке не нужны наряды с жемчугом, атласом и золотой нитью. Ей некуда такие носить, к тому же, они могут пробудить злые намерения у других.
Девушка вздохнула.
– Семья Рамхеа богата всего лишь в границах этого города. У нас нет невероятной поддержки с чьей-то стороны, нет стольких опор, чтобы выстоять после всех ударов. Все нити разорвались одна за другой, все разошлось по швам. Пытаясь удержать одно, мы упустили другое и в итоге остались с крошками на ладони.
– Глава твоей семьи сейчас идет на поправку? – спросил Дархад.
– Да, сейчас дедушке намного лучше, – ответила супруга и впервые за весь разговор просветлела. Эти мысли ее явно радовали. – И скоро они с мамой вернутся. И тогда мы сумеем собрать все воедино, исправить ошибки… Но мне нужно выиграть время до их возвращения.
Дархад понятливо кивнул.
Это время выиграет ей он, расплатившись по долгам. Все эти суммы не могут причинить ему какие-либо неудобства. Это несущественные растраты, как сразу и говорила Теффа…
И Эрфарин права. Ее семья богата только в рамках этого города.
Однако нюанс и в том, что богаты Рамхеа лишь на своем уровне.
Над ними возвышается множество монстров, проживающих в Карда-Ормоне. Вторая столица Королевства, Нарм-Царт, второй по величине и значению город. Одиннадцать миллионов горожан…
Здесь много богатых торговцев, этим здесь никого не удивишь.
А Мастеров лишь несколько десятков. И Эрфарин не сравнится с Мастером Гильдии из почтенной двойки.
Сделка по Серому браку не могла считаться равной. Дархаду слишком легко отвести беду от супруги, а вот ей придется рисковать собственной жизнью, чтобы справиться с тем, что его атакует… Однако Эрфарин не требовала больше оговоренного, да и изначально не выдвигала никаких особых условий. А ведь могла выторговать многое. Но брала лишь самое необходимое.
Наконец они приблизились к зданию Академии магического правоохранения.
Эрфарин предъявила свидетельство о праве посещения территории учебного заведения, как родственник учащегося.
Карету пропустили. И возница потратил время на то, чтобы выбрать лучшее место для остановки – Дархад должен был выйти сразу в тень и быстро скрыться внутри здания.
Они остановились под широкой аркой, что служила рабочим выездом для всяких грузовых повозок, поэтому вознице пришлось выслушать несколько недовольств от простых служащих Академии. Впрочем, едва слуга упомянул фамилию своего господина, спешно доставленного сюда, как люди предпочли смолкнуть, а некоторые и вовсе исчезнуть с глаз.
Дархад и Эрфарин оказались внутри Академии, и далее повела уже девушка, так как раньше здесь бывала.
Внутреннее убранство учебного заведения отличалось красотой и хорошим балансом между богатством и явной роскошью. Высокие сводчатые потолки, кристально чистые окна, продленные почти до пола, золоченные светильники для ночного времени, мраморные лестницы в обрамлении изящно выкованных заграждений и перил. Кое-где стены украшали картины и шпалеры. Где-то в стороне явно журчал фонтан.
Эрфарин быстро сообразила, как увести супруга от окон, и они пошли центральными коридорами Академии, где не было естественного света.
Они быстро поднялись на нужный этаж и оказались у дверей проректорской приемной. Дархад открыл их без всякого предупреждения и встретил гневный взгляд девушки-секретаря. Впрочем, лицо той поменялось три раза за пару вдохов.
– Ах, айис Форгаз! И айиса?..
– Рамхеа, я старшая сестра Ивьен Рамхеа, – быстро представилась Эрфарин.
– Да, конечно.
Секретарь кинулась к дверям кабинета, открыла щелку, сунула туда голову и что-то спросила. Послышалась звучная команда от хозяина кабинета. Секретарь широко раскрыла двери.
– Старшенькая! – тут же вынеслась оттуда Ивьен.
– Младшенькая!
Сестры крепко обнялись. Но от Дархада не укрылось то, как побледнело лицо супруги и как она поспешно отстранила от себя молодую девушку, так похожую на нее саму. Ивьен из-за собственных эмоций не обратила внимания на этот жест и на то, как сестра сделала шаг назад, чтобы выстроить дистанцию и справиться с пробудившимся страхом.
– Мастер Дархад, здравствуйте! – спешил к пришедшему проректор.
Ивьен словно бы только очнулась и наконец заметила, что рядом с сестрой есть еще кто-то.
Она перевела на него взгляд светло-серых глаз и отвести уже не смогла. Дархад едва заметно усмехнулся и пошел навстречу взволнованному проректору.
Молодая девушка проводила Мастера Ночи взглядом, позабыв, что нужно моргать.
– Ивьен? – донесся до нее голос старшей сестры.
– А? Ага, – невнятно произнесла та, все еще выворачивая голову назад.
Мужчины переступили порог кабинета, но закрывать двери не спешили, переговариваясь о чем-то между собой.
– Это он? – обернулась Ивьен к старшей. На щеках студентки разгорался алый румянец.
– Да, он.
– Потрясающе, – расплылась в какой-то блаженствующей улыбке младшая сестра. – Нет, я знала, но… это потрясающе.
Эрфарин тихо вздохнула.
Наверное, ей стоит как-то привыкать, что на ее мужа будут смотреть. И наверное, стоит даже не обращать на это внимания.
– Ты точно в порядке и не ранена? – спросила она о главном.
– Да, конечно, – уверенно ответила Ивьен и гордо вскинула голову. – А ты? С тобой точно ничего не происходило? Я ведь знаю, что и Торговый дом, и поместье пытались атаковать…
Ивьен рассматривала сестру с пристальным вниманием. Эрфарин выглядела спокойной.
– Ничего такого. Меня теперь есть кому защищать, – произнесла она.
Ни о каких нападениях младшая знать не должна. Ни о каких кошмарах, коснувшихся души, тоже. Она все равно ничего не может изменить, зато может попытаться сбежать из Академии или совершить что-нибудь неразумное. Чтобы быть рядом со старшей сестрой.
Но старшая сестра не могла этого допустить.
Взгляд серо-голубых глаз Эрфарин невольно коснулся Мастера Ночи, что все еще вел беседу с проректором.
Если ей суждено погибнуть из-за этого мужчины, это не должно произойти на глазах младшенькой.
– Ивьен, ты никого не узнала из нападавших или ничего от них не слышала? – решила уточнить девушка.
– Я уже думала об этом, – младшая сестра немного нервно почесала висок. – И пыталась понять, кто именно стоит за ними. Но зацепиться не за что. Все, что я поняла, – они хотели похитить, а не убить.
Эрфарин нервно сжала руки. Ей хотелось коснуться сестры, обнять ее и снова прижать к себе, но она не могла себе этого позволить. Она научилась справляться с первым порывом отторжения, научилась не вздрагивать, но кошмар все равно побеждал спустя несколько секунд. Руки из темноты протягивались к ней, обхватывали со всех сторон, сдавливали в мерзких объятиях. И от чуткой Ивьен не укроется то, как меняется ее старшая сестра. Поэтому Эрфарин держала дистанцию. Словно бы волнение вытеснило из нее всю заботу и нежность.
– Старшенькая, – младшая подошла к ней вплотную, и Эрфарин стоило усилий остаться на месте и склониться к ней в ответ, почти щека к щеке, – раз они хотят похитить, значит, им нужна та самая работа дедушки, да?
– Я… думала об этом, – ответила девушка, опустив глаза в пол. – Но не будем сейчас говорить, лучше наедине.
Ивьен тут же согласилась. Слишком деликатная тема.
Дархад наконец закончил разговор с проректором, и мужчины вернулись к ним.
– Айиса Рамхеа, я уверяю вас, ничего подобного больше не повторится, – заверил проректор. – Мне очень жаль, что подобное произошло и что вам пришлось волноваться, а Ивьен –пережить такое потрясение…
– Я вовсе не потрясена, – фыркнула молодая особа, задирая нос.
У Мастера Ночи едва заметно дернулись уголки губ при взгляде на студентку.
Характер у младшей Рамхеа был весьма примечательный.
– Если понадобится, мы готовы в полной мере делиться всеми сведениями, что у нас появятся, –продолжил проректор, – после того, как мы еще раз самым тщательным образом изучим место происшествия. Просто… сами понимаете. Положение вашей семьи…
– Мы с Ивьен все знаем о положении нашей семьи, – отрезала Эрфарин, не желая слушать никакие намеки или акценты на личной теме. Академия действительно хотела перевести стрелки. Что куратор, что проректор. И даже стоящий рядом Мастер не внушал им достаточно ужаса, чтобы они полностью отступили от собственных интересов. – И знаем, что эта… охота вовсе не спонтанна. И я прекрасно осознаю, что у вас нет никакого истинного повода уделять моей сестре особое внимание. Ведь, если Академия примется вникать в личные проблемы каждого ученика, вам некогда будет их учить. Я лишь надеюсь на чуть более пристальный присмотр, нежели в обычных обстоятельствах.
Эрфарин замолчала на секунду. Извечный городской шум – стук копыт, шорох колес, чьи-то громкие возгласы, редкое ржание лошадей, выкрики уличных торговцев, звонкие голоса мальчишек и девчонок, что раздавали бесплатные газеты горожанам, – все это оставалось за пределами салона кареты. И одновременно слишком навязчиво пыталось сюда просочиться. А девушке отчего-то было неуютно.
Воспоминания об отце оказались прочно связаны со всеми последствиями, со всей болью и стыдом, что пришлось пережить их семье. И с тем, как повели себя другие люди. Те самые, которые, возможно, тоже сейчас едут в каретах или идут по этим улицам.
Глупость, конечно, но Эрфарин отчего-то не хотелось соприкасаться с городом из-за них. Хотя в чем виноват сам город… Она любила Карда-Ормон, но теперь на эту любовь легла тень.
– Дедушка правда очень старался привлечь отца к делу, – продолжила она свою речь. – Даже когда у отца проявилась игровая зависимость, даже когда обнаружились первые крупные долги. Казалось, что все это можно как-то решить и при этом скрыть от общественности. Не получилось, конечно же… Зато дедушка умело скрывал свою болезнь. Кажется, он сам ее отрицал до такой степени, что потом она набросилась на него за один раз. Врачи сказали, что должны были быть признаки, что нужно было обратиться раньше… Началось долгое лечение. Недешёвое. А затем стало ясно, что надо ехать на север, в госпиталь Берта Хизгата. Дедушка сопротивлялся, но мы его уговорили. Он уехал, а дела остались здесь, в этом городе. И он выписал доверенность на «первый родственный круг». Это супруги, родители, дети и первое поколение внуков.
Эрфарин вздохнула глубоко.
Дархад явно захотел что-то сказать, но она жестом его остановила.
– Мы не сразу поняли, да и не сразу поверили. Отец, получив полный доступ к счетам, проиграл колоссальную сумму. Но мы бы пережили даже ее, если бы дедушка был здесь и сам управлял делами. Но лечение затянулось. А отец продал первые два магазина.
Она вновь замолчала. Вновь поправила шторку, хотя та не сдвинулась ни на тайт.
– Знаешь, я никогда не могла подумать, что крах может быть столь стремительным и унизительным. Давно скалящиеся враги, давно затаившиеся конкуренты – они хлынули волной, они отрывали по куску, они впивались зубами все глубже…
Дархад внимательно слушал супругу. На ее красивом лице отражалась горечь и, пожалуй, некое неверие. Должно быть, она в силу собственных качеств не предполагала, что в других может быть столько жестокости.
– Я понимаю, – с крайне осознанным видом кивнула она своим словам и мыслям и очень тщательно расправила юбку на коленях, хотя та выглядела безупречно. – Я понимаю, что, с точки зрения простого рабочего, мои речи звучат нелепо. Ведь у меня все еще есть родовой особняк, мне даже есть на что кушать, и есть вот эти платья. Всего этого нет у очень многих людей… Вот только родовой особняк заложен, еда стала самой скромной, а все платья – это роскошь прошлого. Это последний блеск некогда очень обеспеченной семьи.
Мастер Ночи не сразу нарушил повисшую тишину.
– Что сказал закон, когда ваш отец начал продавать имущество?
– Все по закону, – скривив губы, сказала Эрфарин. – Его не шантажировали, у него ничего не вымогали, ему не угрожали ножом у горла. К нему просто приходили и предлагали играть под воздействием все больших грез.
– А вот это как раз запрещено, – подчеркнул супруг.
– Конечно. Это все равно что предлагать наркотик. Предлагать его запрещено, но кто запретит его попробовать? Нет закона, ограничивающего волю. Нет закона, ограничивающего желания и мечты. Отец отписывал имущество на чужих людей по правилам.
Дархад в задумчивости потер костяшкой пальца подбородок.
– А вы. Ты и Ивьен. Почему вы не переняли дело дедушки?
– Он нам позволял слишком многое, – сжав руки так, что пальцы побелели, произнесла Эрфарин. – И конечно же, позволил самим выбрать профессию. А мы, его любимицы, и не могли подумать, что нам нужны хотя бы какие-то навыки в управлении торговым делом. Мы из любопытства бывали в кабинетах, заглядывали за кулисы всех этих бесконечных сделок и контрактов, но поверхностно, быстро. Казалось, так естественно, что мы имеем право изучать то, что нам самим интересно… А когда возникла необходимость что-то проверять, контролировать и раздавать приказы, мы растерялись. Я растерялась. Я попыталась… я попыталась восполнить пробелы, но их оказалось слишком много, а мы падали в пропасть слишком стремительно.
– Хорошо, – продолжил Дархад, едва улавливая эмоции жены. Она готова была разговаривать о своей боли и затаенных обидах. И потому он продолжал свои вопросы: – Но как же помощники, секретари, заместители, те, кто начинал с вашим дедушкой? У всех есть верные люди. Хотя бы несколько.
– Да, но на верность не прокормишь семью, – грустно посмотрела на мужа Эрфарин, – не заработаешь на образование детям и не подлатаешь прохудившиеся сапоги. А жалованье платить стало не из чего. Те же, кто мог позволить себе закрыть глаза на отсутствие выплат хотя бы на период… Очень быстро случились нападения на двух заместителей. Оба оказались в госпиталях. После этого про верность забыло большинство. А жена пострадавшего пришла ко мне и сказала, что им, для того чтобы жить, нужны целые руки, ноги и голова. А мне всего лишь стоит продать свои платья, и я вполне смогу обеспечить лет на десять себе жизнь, сносную по меркам простых людей.
Эрфарин рассмеялась. В ее смехе не было веселья. Дархад ощутил, как внутри неприятно полоснуло.
Он знал, как выглядит ее радость, и не хотел видеть жену такой. Но все, о чем она говорила, теперь являлось частью ее судьбы. Все он исправить не сможет. Многое, но не все.
– Я понимаю, о чем она говорила, – Эрфарин указала рукой на свой нынешний наряд. Светло-зеленое платье было сшито по фигуре, выделялось красивым шитьем по рукавам и подолу. – Но вот откуда ей знать, что вся безумная ирония высшего света как раз в том, что платья служат один сезон и после него годятся разве что на половые тряпки. Ни одна благородная дама не купит то, что до нее кто-то носил, а ни одной прачке или кухарке не нужны наряды с жемчугом, атласом и золотой нитью. Ей некуда такие носить, к тому же, они могут пробудить злые намерения у других.
Девушка вздохнула.
– Семья Рамхеа богата всего лишь в границах этого города. У нас нет невероятной поддержки с чьей-то стороны, нет стольких опор, чтобы выстоять после всех ударов. Все нити разорвались одна за другой, все разошлось по швам. Пытаясь удержать одно, мы упустили другое и в итоге остались с крошками на ладони.
– Глава твоей семьи сейчас идет на поправку? – спросил Дархад.
– Да, сейчас дедушке намного лучше, – ответила супруга и впервые за весь разговор просветлела. Эти мысли ее явно радовали. – И скоро они с мамой вернутся. И тогда мы сумеем собрать все воедино, исправить ошибки… Но мне нужно выиграть время до их возвращения.
Дархад понятливо кивнул.
Это время выиграет ей он, расплатившись по долгам. Все эти суммы не могут причинить ему какие-либо неудобства. Это несущественные растраты, как сразу и говорила Теффа…
И Эрфарин права. Ее семья богата только в рамках этого города.
Однако нюанс и в том, что богаты Рамхеа лишь на своем уровне.
Над ними возвышается множество монстров, проживающих в Карда-Ормоне. Вторая столица Королевства, Нарм-Царт, второй по величине и значению город. Одиннадцать миллионов горожан…
Здесь много богатых торговцев, этим здесь никого не удивишь.
А Мастеров лишь несколько десятков. И Эрфарин не сравнится с Мастером Гильдии из почтенной двойки.
Сделка по Серому браку не могла считаться равной. Дархаду слишком легко отвести беду от супруги, а вот ей придется рисковать собственной жизнью, чтобы справиться с тем, что его атакует… Однако Эрфарин не требовала больше оговоренного, да и изначально не выдвигала никаких особых условий. А ведь могла выторговать многое. Но брала лишь самое необходимое.
Наконец они приблизились к зданию Академии магического правоохранения.
Эрфарин предъявила свидетельство о праве посещения территории учебного заведения, как родственник учащегося.
Карету пропустили. И возница потратил время на то, чтобы выбрать лучшее место для остановки – Дархад должен был выйти сразу в тень и быстро скрыться внутри здания.
Они остановились под широкой аркой, что служила рабочим выездом для всяких грузовых повозок, поэтому вознице пришлось выслушать несколько недовольств от простых служащих Академии. Впрочем, едва слуга упомянул фамилию своего господина, спешно доставленного сюда, как люди предпочли смолкнуть, а некоторые и вовсе исчезнуть с глаз.
Дархад и Эрфарин оказались внутри Академии, и далее повела уже девушка, так как раньше здесь бывала.
Внутреннее убранство учебного заведения отличалось красотой и хорошим балансом между богатством и явной роскошью. Высокие сводчатые потолки, кристально чистые окна, продленные почти до пола, золоченные светильники для ночного времени, мраморные лестницы в обрамлении изящно выкованных заграждений и перил. Кое-где стены украшали картины и шпалеры. Где-то в стороне явно журчал фонтан.
Эрфарин быстро сообразила, как увести супруга от окон, и они пошли центральными коридорами Академии, где не было естественного света.
Они быстро поднялись на нужный этаж и оказались у дверей проректорской приемной. Дархад открыл их без всякого предупреждения и встретил гневный взгляд девушки-секретаря. Впрочем, лицо той поменялось три раза за пару вдохов.
– Ах, айис Форгаз! И айиса?..
– Рамхеа, я старшая сестра Ивьен Рамхеа, – быстро представилась Эрфарин.
– Да, конечно.
Секретарь кинулась к дверям кабинета, открыла щелку, сунула туда голову и что-то спросила. Послышалась звучная команда от хозяина кабинета. Секретарь широко раскрыла двери.
– Старшенькая! – тут же вынеслась оттуда Ивьен.
– Младшенькая!
Сестры крепко обнялись. Но от Дархада не укрылось то, как побледнело лицо супруги и как она поспешно отстранила от себя молодую девушку, так похожую на нее саму. Ивьен из-за собственных эмоций не обратила внимания на этот жест и на то, как сестра сделала шаг назад, чтобы выстроить дистанцию и справиться с пробудившимся страхом.
– Мастер Дархад, здравствуйте! – спешил к пришедшему проректор.
Ивьен словно бы только очнулась и наконец заметила, что рядом с сестрой есть еще кто-то.
Она перевела на него взгляд светло-серых глаз и отвести уже не смогла. Дархад едва заметно усмехнулся и пошел навстречу взволнованному проректору.
Молодая девушка проводила Мастера Ночи взглядом, позабыв, что нужно моргать.
– Ивьен? – донесся до нее голос старшей сестры.
– А? Ага, – невнятно произнесла та, все еще выворачивая голову назад.
Мужчины переступили порог кабинета, но закрывать двери не спешили, переговариваясь о чем-то между собой.
– Это он? – обернулась Ивьен к старшей. На щеках студентки разгорался алый румянец.
– Да, он.
– Потрясающе, – расплылась в какой-то блаженствующей улыбке младшая сестра. – Нет, я знала, но… это потрясающе.
Эрфарин тихо вздохнула.
Наверное, ей стоит как-то привыкать, что на ее мужа будут смотреть. И наверное, стоит даже не обращать на это внимания.
– Ты точно в порядке и не ранена? – спросила она о главном.
– Да, конечно, – уверенно ответила Ивьен и гордо вскинула голову. – А ты? С тобой точно ничего не происходило? Я ведь знаю, что и Торговый дом, и поместье пытались атаковать…
Ивьен рассматривала сестру с пристальным вниманием. Эрфарин выглядела спокойной.
– Ничего такого. Меня теперь есть кому защищать, – произнесла она.
Ни о каких нападениях младшая знать не должна. Ни о каких кошмарах, коснувшихся души, тоже. Она все равно ничего не может изменить, зато может попытаться сбежать из Академии или совершить что-нибудь неразумное. Чтобы быть рядом со старшей сестрой.
Но старшая сестра не могла этого допустить.
Взгляд серо-голубых глаз Эрфарин невольно коснулся Мастера Ночи, что все еще вел беседу с проректором.
Если ей суждено погибнуть из-за этого мужчины, это не должно произойти на глазах младшенькой.
– Ивьен, ты никого не узнала из нападавших или ничего от них не слышала? – решила уточнить девушка.
– Я уже думала об этом, – младшая сестра немного нервно почесала висок. – И пыталась понять, кто именно стоит за ними. Но зацепиться не за что. Все, что я поняла, – они хотели похитить, а не убить.
Эрфарин нервно сжала руки. Ей хотелось коснуться сестры, обнять ее и снова прижать к себе, но она не могла себе этого позволить. Она научилась справляться с первым порывом отторжения, научилась не вздрагивать, но кошмар все равно побеждал спустя несколько секунд. Руки из темноты протягивались к ней, обхватывали со всех сторон, сдавливали в мерзких объятиях. И от чуткой Ивьен не укроется то, как меняется ее старшая сестра. Поэтому Эрфарин держала дистанцию. Словно бы волнение вытеснило из нее всю заботу и нежность.
– Старшенькая, – младшая подошла к ней вплотную, и Эрфарин стоило усилий остаться на месте и склониться к ней в ответ, почти щека к щеке, – раз они хотят похитить, значит, им нужна та самая работа дедушки, да?
– Я… думала об этом, – ответила девушка, опустив глаза в пол. – Но не будем сейчас говорить, лучше наедине.
Ивьен тут же согласилась. Слишком деликатная тема.
Дархад наконец закончил разговор с проректором, и мужчины вернулись к ним.
– Айиса Рамхеа, я уверяю вас, ничего подобного больше не повторится, – заверил проректор. – Мне очень жаль, что подобное произошло и что вам пришлось волноваться, а Ивьен –пережить такое потрясение…
– Я вовсе не потрясена, – фыркнула молодая особа, задирая нос.
У Мастера Ночи едва заметно дернулись уголки губ при взгляде на студентку.
Характер у младшей Рамхеа был весьма примечательный.
– Если понадобится, мы готовы в полной мере делиться всеми сведениями, что у нас появятся, –продолжил проректор, – после того, как мы еще раз самым тщательным образом изучим место происшествия. Просто… сами понимаете. Положение вашей семьи…
– Мы с Ивьен все знаем о положении нашей семьи, – отрезала Эрфарин, не желая слушать никакие намеки или акценты на личной теме. Академия действительно хотела перевести стрелки. Что куратор, что проректор. И даже стоящий рядом Мастер не внушал им достаточно ужаса, чтобы они полностью отступили от собственных интересов. – И знаем, что эта… охота вовсе не спонтанна. И я прекрасно осознаю, что у вас нет никакого истинного повода уделять моей сестре особое внимание. Ведь, если Академия примется вникать в личные проблемы каждого ученика, вам некогда будет их учить. Я лишь надеюсь на чуть более пристальный присмотр, нежели в обычных обстоятельствах.
