Пролог
- Я презираю тебя. Мне глубоко противны все твои камни и книги, - Камелия сидела на бортике бассейна и яростно обрывала лепестки орхидей, бросая их в воду. На лице – ледяное презрение, в глазах – пустота. Она была прекрасна какой-то гордой и холодной красотой.
Дженни опустила голову на колени, продолжая, впрочем, одним глазом подглядывать за сестрой и её женихом.
- Почему же ты ничего не предприняла? Ничего не сказала? – Голос Альберта звучал устало и безжизненно. Дженни показалось даже, будто осень настала раньше времени. Она бессильно сжала кулаки.
- И что? Мой отец всё равно не дал бы разорвать помолвку. Так что смирись и не мешай мне жить так, как я хочу и не маячь перед глазами.
Камелия отвернулась от вмиг побледневшего Альберта, словно его больше для неё не существовало. Он постоял ещё несколько минут, словно не веря своим ушам. Но невеста так и не обернулась, и тогда он развернулся и вышел. Несколько минут его шаги ещё были слышны в густой щемящей тишине, а потом хлопнула входная дверь.
- Ну вот и всё. – Девушка улыбнулась и скинула со своих колен последние лепестки орхидей. – С этим дураком я разделалась.
- Ками, что ты натворила?! – Не выдержала Дженни, слетев по лестнице прямо к сестре. – Нельзя же так. И как раз накануне свадьбы. Он ведь любит тебя.
- Разлюбит. – Камелия решительно встала, довольная собой.
- Так. Ты сейчас же пойдёшь, догонишь его и извинишься, - Дженни, красная как рак, шагнула к сестре. – А если не извинишься то я… я... выдеру твои волосы! – Вдруг нашлась она.
Камелия отступила на шаг.
- Уймись, маленькая бестия. Я не собираюсь извиняться перед этим человеком. Если он нужен тебе, пойди сама и догони его.
И она встала и гордо, держа голову, направилась к себе в комнату. Наверняка завтра отец получит письмо о разрыве помолвки. Пришлось сказать всё этому дуралею прямо, иначе он не понимал. Она и так делала вид, что он ей не интересен и этак. Но до него никак не доходило. Вот же правда книги и камни напрочь отбили разум, если Альберт никак не понимал, что от детского восхищения не осталось ничего кроме лёгкой досады. Она выросла и ей никак не интересен он как жених и как человек.
А Дженни бросилась к себе в комнату, с размаха плюхнулась на кровать и заплакала. Как она может, эта Ками так поступать с ним? Ну как?! Если бы только она была на её месте… Но сердцу не прикажешь. Это Дженни очень чётко понимала даже в четырнадцать лет.
А наутро пришло письмо с разрывом помолвки. Отец вызвал Камелию в кабинет, из которого она выбежала красная и злая. Через неделю она уехала в закрытый пансион в горах.
А ещё через полгода, в кабинете отца Дженни случайно обнаружила казённое письмо с извещением о том, что Альберт Дарроуз погиб в бою с нечистью на кинварских границах. Это был день её пятнадцатилетия. И она проплакала весь этот день и много последующих.
Глава 1
Прошло 6 лет
«Дорогая Дженифер, я нашёл тебе работу. Знатное богатое семейство, приличная зарплата. Единственное, что конечно далековато от вашего дома, почти возле нашего особняка. Но я думаю для тебя так будет только лучше. Забудешь всё, развеешься. В любом случае ожидаю твоего ответа. Деньги на дорогу могу выслать.
Твой любящий кузен Гальт»
Дженни перечитала письмо несколько раз, вздохнула и отложила его. Ехать в Альвенбурк к кузену совсем не хотелось, к тому же у неё была уверенность, что тот специально подстроил работу так, чтобы была возле его дома. Гальт давно уже просил её руки. Вот только она не могла ответить согласием – она совсем его не любила. А пример старшей сестры до сих пор стоял перед глазами.
После того памятного отказа, того дня, который она старалась не вспоминать, Камелия уехала в пансион, откуда благополучно сбежала с новым кавалером. А потом белый как мел отец, получил письмо о том, что она вышла замуж. Но совсем его подкосило через год известие о её разводе.
После этого отец заболел, дела его пошли плохо, и после его смерти уже Дженни узнала, что он обанкротился. Хорошо, что отец как чувствовал это и готовил её осторожно к тому, что ей придётся самой зарабатывать на жизнь.
Дженни вздохнула. Завтра она ответит брату и отправится в Альвенбурк. И даже не имеет значения, кого она будет учить. Главное – она будет независимой и сможет заработать себе на жизнь. А в её положении – одинокой незамужней девушки – свобода, наверное, самое главное, о чём можно мечтать.
Дженни горько вздохнула и тряхнула волосами. Рыжие косы упали на плечи. Не о том она в детстве мечтала. Но всем детским мечтам было суждено оборваться в один момент. Нет. Она не будет теребить прошлое.
Дженни вошла в свою комнату и начала медленно укладывать вещи. Все слуги уже разошлись по домам. Она отпустила их. Завтра отцовскому имению, самому красивому в Виварне и окрестностях предстояло быть проданным с молотка.
Утро началось с того, что она встала не сразу, позволила себе понежиться в постели в последний раз. Дома было прохладно. Всё-таки конец лета. А топить камины было некому. Последний раз… Дженни вздохнула, а потом вскочила с постели. Некогда разлёживаться. Её ждут великие дела. Ну почти. Она улыбнулась своим мыслям. Всё-таки если бы она ко всему относилась с той серьёзностью, которую требовали от неё добрые знакомые, то давно бы уже умерла от уныния.
Она оделась, а потом сделала то, что делала каждое утро. Достала из чемодана портрет Альберта, который бережно хранила, как самая глупая девушка на свете, и поцеловала, а потом убрала обратно. Он был как напоминание о том, чему так и не суждено сбыться. Сколько слёз она пролила над этим портретом, сколько нашептала глупых слов и надавала обещаний. И всё же она была рада и по-своему счастлива… почти.
С портрета на неё смотрел Альберт такой, каким она его запомнила до ТОГО дня. Светлые растрёпанные волосы, немного мечтательное (дурашливое, как бы сказала Камелия) выражение лица. За то же, за что его не терпела сестра, за это же она любила его. Да,,. жизнь странная штука. Дженни вздохнула. Она не имела права называть Альберта по имени. Он был чужим женихом и всё свою недолгую жизнь любил другую. Но теперь ему всё равно, давно уже. И он никогда об этом не узнает.
Всё. Несколько секунд мечтам были отданы. Так было легче. Она спустилась в холл, холодная и гордая, так похожая на сестру, как показалось бы всем, кто её видел. Но в душе не было покоя. Ей было страшно, а ещё одиноко. Но она ни за что это не покажет. Она ведь Старлинг. А Старлинги всегда должны держать лицо, как говорил отец.
Письмо она отправит с утренней почтой, пока будет ждать делижанса. А пока надо отдать все бумаги отца заведующему аукционом, взять саквояж и направиться на остановку.
Альберт
«Немного странная моя история. Но если уж так повелось – расскажу её до конца»
Нет. Не то. Всё не то. Он пытался писать, описать то, что произошло с ним тогда, когда время остановилось, шесть лет назад, превратив мир в отвратительный фарс. Но не мог.
Альберт Дарроуз вздохнул и отложил перо. Видимо больший дурак, чем он, придумал, что надо написать о своём горе и тогда оно станет меньше. Не станет. Это точно, как точно и то, что никогда ему не измениться и не стать таким, каким Камелия мечтала видеть своего мужа. А у него сердце ведь живое в груди. Оно готово разорваться при мысли о ней.
Он сидел подперев голову руками. Нескладный, сутулый, некрасивый. Волосы – то ли цвета спелой соломы, то ли светло-рыжие торчали во все стороны, когда он нервничал и лежали ровно, если у него на душе было мирно. Маленькая бородка, худое лицо и глаза. Честные. Они светились, преображая его лицо. Он казался себе почти стариком. Хотя ему едва исполнилось тридцать восемь. Несколько морщинок уже избороздили лоб. И ещё пара седых волос. Мелочь. Подумаешь. Седые волосы. Их почти не видно. Но Камелию бы это не устроило.
Он вздохнул и потёр пальцем лоб, потом прищурился и снова взялся за перо. Вечерело. Издалека доносился рожок пастуха, созывавшего коров домой. Он специально уехал сюда, в родной Галиас, как только оправился от раны.
Насмешка судьбы то, что он выжил, не иначе. Он искал смерти на кинварских границах. Но даже она убежала от него. А ещё боль с годами не становилась меньше, как он не надеялся. Он не умел общаться с людьми, а сейчас и вовсе стал дикарём. Как она сказала? Камни и книги? Все свои камни, песню которых он когда-то умел слышать, он выкинул, а книги давно стали живыми, единственными друзьями. Родная сестра умерла и не было ни единого человека, который бы вспомнил о нём.
Альберт взъерошил волосы и вздохнул. Порыв ветра заставил взметнуться занавески на окне и затушил свечи. Надвигалась буря.
Дженни
- Госпожа, надвигается буря, - кучер заглянул в экипаж. В его голосе слышалась тревога.
Дженни вздохнула. До Альвенбурка почти трое суток пути. Двое из них она проехала на почтовом дилижансе. Дальше дилижанс не идёт. Всё-таки Альвенбурк та ещё провинция. Поэтому ей пришлось нанять извозчика на последние деньги. Брат обещал, конечно, оплатить дорогу. Но она отдаст ему всё до последнего сольдинга, как только устроится на работу и получит первую зарплату.
Дженни даже не думала, понравится она детям или нет, и понравятся ли они ей. Она просто понимала, что обязана удержаться на этой работе. Потому что другую без связей она не найдёт и потому что брату она уже обязана слишком многим и ещё большим быть обязана не хотела.
Буря… В этих краях буря означала проливной дождь с грозой и сильным ветром летом или снежный буран зимой. Рядом были Кинварские горы. Кинвар. Проклятая страна. Вот говорят они и давали такую странную погоду – то бури, сметающие всё на своём пути, то солнце и лёгкий ветерок.
Она ни разу не попадала в бурю и даже представить не могла, что та застанет её в пути.
- И что делать? – Вопрос повис в воздухе. Ветер уже свистел так, что Дженни не уверена была, услышит ли её кучер вообще.
- Не знаю, госпожа. Мы слишком далеко от приличного жилья. Здесь, конечно, деревеньки есть возле дороги. Дак, вот даже туда мы не доберёмся, коли дождь польёт. Но можно, конечно, попробовать.
- Поступайте, как считаете нужным, - ответила она. Но её ответ потонул в свисте ветра. Экипаж качало из стороны в сторону. Лошади ржали.
Дженни держалась за ручку возле сидения, бледная как мел. Под свист ветра она услышала какой-то грохот, скрип, потом странный стук. Лошади вдруг рванули. Экипаж понесло. Потом закрутило. Он несколько раз перевернулся, раздался треск, и всё потонуло в шуме дождя.
И последняя мысль в ускользающем сознании. Как хорошо. Она наконец-то встретится с Альбертом.
Альберт
- Альберт! – Голос звал его, врываясь в сновидения, сводил с ума, заставлял решаться на то, на что никогда бы в здравом уме он не пошёл.
Это была Камелия. Она снилась ему каждую ночь. Даже сейчас, стоило лишь уронить голову на руки и немного задремать, он снова увидел её. Не будь он Альбертом Дарроузом – давно бы запил. Но выпивка сгубила его родителей, оставив круглым сиротой. Она же потом забрала и единственного близкого человека – дядю Бенджамина. Дядя – рослый, сильный, честный солдат до мозга костей. Он не мог после войны вынести спокойствия домашнего очага, да не очень и стремился, если уж быть верным самому себе. А после дяди ему достались лесные угодья да огромное полупустое поместье. Сам дядя получил поместье уже после войны. А начинал он давно ещё егерем при первом советнике Его Величества. Бескрайние леса, охота, да ратное дело – вот что больше всего любил в жизни дядя Бенджамин.
И Альберт пошёл в него, а не в отца. Так говорил каждый, кто его видел. Может и верно оно, кто теперь разберёт. Отца он не помнил, как, впрочем, и матери. А то что свою дорогу каждый выбирает сам – это тоже верно.
Вот и умер дядя Бенджамин, оставив ему родной лес, да заброшенное поместье в Галиасе. Дырявая крыша, мыши в кладовых, да прислуга, норовившая обокрасть и обсчитать каждый удобный момент. Этому дому нужна была женская рука.
«Камелию я встретил давно. Сколько себя помню – она всегда была рядом, а ещё маленькая рыжая мышка – её сестра. Дядя дружил с её отцом. Когда мы ещё были совсем маленькими, они договорились между собой поженить нас».
Нет. Всё совсем не то. Он отбросил перо и встал. Неудачно повернулся, зацепившись за острый край зеркала на трельяже. На руке выступила кровь. И неуклюжий ещё вдобавок. Куда ему до Камелии! Он согласен был жениться на ней, когда ещё только увидел. Милая девчушка с пухлыми губами и золотыми локонами, смотревшая на него с обожанием. Он был очарован в тот же день. Дядя Бенджамин был доволен.
А Камелия играла им, как умеют только женщины, не говорила ни да, ни нет. И только потом, по настоянию отца, скривив свои пухлые губки, сказала, что выйдет за него замуж. Теперь он знал всё это. Так же как и то, что всегда был для неё всего лишь дуралеем, которому не на что рассчитывать.
А он и был дураком. Потому что влюбился в неё с первого взгляда и готов был жизнь отдать. Но его жизнь была ей не нужна. И его любовь. Любовь. У него? Да бросьте вы. Он старый солдафон и любить то не умеет. Женщинам не нужны нелюдимые медведи, им подавай принцев королевской крови. А он, и правда, не умел говорить. Льстиво улыбаться, поддерживать беседу, спрашивать о погоде, говорить комплименты в лицо, а за глаза смеяться над недостатками собеседника. Нет уж. Увольте.
В дверь постучали.
- Войдите, - произнёс устало. Сил не было.
- Господин, там буря больно свирепствует. Посмотрели бы вы, как бы не поломало чего.
- Сейчас спущусь, - рассеянно ответил, заметив, впрочем, как хмыкнула служанка, бросив на него выразительный взгляд.
Ну да, красные глаза, будто он пил всю ночь, щетина вместо аккуратных бакенбардов, всколоченные волосы и пуговицы нет на сюртуке. Непорядок. И тут же забыл об этом. Взгляд зацепился за имя «Камелия», написанное им же самим. Он бы и рад был выходу из тупика, в который сам же себя загнал, но не видел его.
Альберт спустился по ступеням вниз, в холл. Привычно накинул на себя плащ с капюшоном, надел тяжёлые сапоги и взялся за ручку двери. Ветер чуть не сбил его с ног. Буря свирепствовала и никак не хотела затихать. Он шагнул вперёд. Прежде всего, надо, наверное, осмотреть хозпостройки. Как то так вышло, что из мужчин в поместье остался он – хозяин, да конюх. И больше совсем никого.
С трудом он открыл тяжёлые, окованные железом ворота в конюшню. Там было тепло и сухо. Лошади мирно жевали сено. И всё бы хорошо. Вот только в углу мирно догорала лампа, грозя упасть от такого ветра и устроить пожар. Уж на что он забывчивый, но прислуга распоясалась просто дальше некуда. Альберт вздохнул, потушил лампу и направился к воротам, чтобы запереть их. И кто в такую бурю оставил ворота открытыми? Наверное, кухарка бегала в Галиас за чем-нибудь, да и забыла закрыть.
Он сознавал насколько из него плохой хозяин. Рассеянный. Прислуга не слушается и норовит всё сделать по своему. По-хорошему надо давно распустить их, да нанять других, но ему было тяжело. Представить, что придётся искать ещё людей, общаться с ними, говорить. Он не любил и не хотел этого. Вот если бы можно было вообще уволить всю прислугу. Но без женской руки дом не выстоит.
