Глава 1
«О-Ити» означало просто «первая дочь». Это пошло еще с тех времен, когда девочек принято было называть по порядку рождения, даже в благородных семьях. Она родилась третьей и младшей дочерью в доме Такамацу - и, однако же, получила такое имя.
Родители О-Ити, Такамацу Юки и его первая госпожа, оку-сан*, были людьми просвещенными и начитанными в старинных хрониках. Свою последнюю дочь они назвали «первой» в честь знаменитой дамы из рода Ода, жившей в конце периода Сэнгоку* - или, если измерять время по-западному, в конце шестнадцатого века. О-Ити, или же Оити, блестяще интриговала во время кровавой борьбы за наследие рода Ода, но в конце концов вместе с мужем и их сторонниками потерпела поражение и была вынуждена совершить самоубийство. Однако имя Оити осталось в истории, и три ее дочери также прославились - один из ее внуков стал сегуном*, а правнучка императрицей...
Первый Такамацу был возвышен до самурая за доблесть полтора с лишним столетия тому назад - и его наследники породнились с потомками великого военачальника Оды Нобунаги, которому Ода Оити приходилось младшей сестрой. Свою родословную рано узнал и гордился ею каждый из пятерых детей в семье. Кормилица, сидя у изголовья постели, рассказывала эти легенды на ночь вместо сказок своим питомцам.
Временами им представлялось, будто у Такамацу не осталось ничего, кроме славного имени. После падения сегуната в годы Мэйдзи* смуты раздирали Сацуму, небывалые волнения потрясали всю империю. Самурайское семейство обнищало так, что дети Такамацу недоедали и обносились. Наступил крах старой феодальной власти - и, казалось, гибель угрожала всей Земле богов...
- Это все варвары, О-тян, - говаривала старая кормилица. - Волосатые варвары с их пушками и ружьями, и железными кораблями. Чтоб их всех чума поразила!
«О-тян» - так ласково называли Оити дома. Хотя дома девочку почти не ласкали и мало замечали рядом со старшими братьями и сестрами; и родители были в вечных заботах. Младшую дочь стремились вырастить поскорее и выгодно пристроить; и с шести лет отец с матерью смотрели на нее как на взрослую. Только няня еще говорила с ней как с малышкой.
У них был дом и клочок земли в деревне к югу от Кагосимы*. У самого моря. С ранних лет Оити врезалось в память, как мала их земля - и как огромно море, полное опасностей и чудес. Море, откуда может явиться что угодно.
Оити однажды своими глазами увидела «черные корабли»* - грозные железнобокие корабли варваров-гайдзинов, из труб которых валил черный дым, а по бортам были пушки. Они дали залп издалека, орудия выплюнули огонь и грохот раскатился по небу. Тогда храмовый колокол зазвонил, оповещая все селение об опасности; и деревенские дети с визгом разбежались по домам. Оити осталась на улице и глазела на иноземные суда, пока няня не утащила ее в дом за руку...
Опасность обошла их стороной. Но у Оити навсегда осталось сознание того, как хрупок их мир, которому угрожают варварские огнеметы. Через два дня кормилица застала девочку в саду, где Оити, сидя на корточках, чертила на земле вишневым прутиком.
- Что ты делаешь, дитя? - изумилась кормилица.
Она увидела, что Оити пытается нарисовать американский пароход с пушками, хотя выходит плохо.
- Складываю картинки, - серьезно ответил ребенок.
Кормилица присела рядом на корточки.
- Куда же ты их складываешь?
- В себя, - столь же серьезно сказала Оити.
Ее еще никто этому не учил. Шестилетняя девочка даже слов таких не знала, но чувствовала, что память - главное ее достояние, которого никто не сможет отнять...
Однако кормилица нахмурилась и, отобрав у нее прутик, быстро стерла рисунок.
- Странная девочка! Странная девочка! Платье замарала, вот матери скажу! - проворчала она.
Нянька увела Оити в дом, где усадила играть и рукодельничать вместе со старшими сестрами. Госпоже дома она, однако же, ничего не сказала. У оку-сан и без того забот был полон рот; а Оити всегда была «странной девочкой», непохожей на других.
В чем выражалась эта странность? Пожалуй, в упорстве - а еще в характере Оити сызмальства ощущалось несвойственное девочкам стремление к некоей собственной цели, несмотря на послушание старшим. И несмотря на то, что этой цели Оити сама еще не знала - и, конечно же, не могла разглядеть в дымке будущего.
Когда ей исполнилось семь лет, ее стали сажать за уроки вместе с сестрами, Юмико и Отами. Юмико была средней дочерью отца - от наложницы, госпожи Цуру, которая жила во флигеле; но мать взяла побочного ребенка господина в большой дом и воспитывала всех трех наравне.
Никакой школы в деревне не имелось - и, уж тем более, не для девочек; и основам грамоты и каллиграфии их обучал священник из местного храма. Потом лишних денег и риса, чтобы платить за уроки, не стало. Мать сама продолжила учение, несмотря на все трудности, - дочери Такамацу не должны были остаться невеждами.
Дело продвигалось не так гладко, как хотелось бы; и эта еще красивая, но измученная жизнью женщина выходила из себя, когда девочкам не хватало соображения. Порой мать их била и оставляла без еды. Но они привыкли терпеть и не жаловались. Иначе и не могло быть.
В конце концов Оити начала делать наибольшие успехи из всех трех. Не потому, что она была умнее сестер, - а благодаря своему упрямству. Бумага стоила дорого, и Оити чертила иероглифы на чем попало: на земле, на мокрой глине, повторяя губами снова и снова. Кормилица, замечая такое, уже не бранилась.
Когда Оити исполнилось восемь, ее единокровную сестру Юмико увезли далеко - на остров Хонсю, в саму Осаку. Старшие братья уже давно были в Кагосиме, учились в городской школе. Вот и сестре тоже повезло! Оити страшно завидовала Юмико - она сама ничего еще в жизни не видела, кроме родной деревни, и мечтала побывать в богатейшем городе, где есть настоящие каменные дома в несколько этажей и древний княжеский замок, и много всяких диковин. И даже гайдзины наезжают, теперь совсем не так редко...
Оити спросила мать, куда отдали Юмико; но та почему-то рассердилась и прогнала дочь, велев не болтать лишнего. Потом Оити с Отами позвал отец. Он благосклонно улыбнулся дочкам, чем-то весьма довольный, и подарил красивые черепаховые гребни. А потом велел обеим идти к себе, тоже ничего не объясняя.
Оити больше не осмеливалась задавать вопросы родителям, хотя старательно ловила обрывки разговоров слуг и домашних. И денег в доме прибавилось. Девочка заключила про себя, что Юмико выгодно продали кому-то в ученье.
Ночью Оити шепотом спросила об этом одиннадцатилетнюю старшую сестру. И Отами рассказала, что сама поняла, - Юмико отдали ученицей в чайный дом, к опытной гейше... Это и вправду большое счастье...
- Большое счастье для дочери самурая? Для Такамацу? - изумилась Оити. - Или это потому, что Юмико родилась от наложницы?
Она плохо представляла, что такое «чайный дом», но знала, что там обученные разным искусствам дамы угождают богатым клиентам-мужчинам. И у нее сложилось представление об этом месте как о чем-то порочном... Оити никогда особенно не любила Юмико, но сейчас вскипела от возмущения.
- Не понимаю, как отец мог так поступить!
- Молчи, а не то тебя высекут! - Отами зыркнула по сторонам, потом теснее придвинулась к сестре. - Сейчас такое тяжелое время, ты знаешь, О-тян. Даже бедные самураи иногда продают своих дочерей... А стать госпожой Плывущего Мира в Осаке - большая удача для сацумской девочки. Юмико получила другое имя и другую судьбу, мы с тобой должны ее забыть...
«Чтобы не запятнать честь нашего дома», - мрачно подумала Оити.
- Ты можешь забывать, если тебе угодно, Отами-сан, - заявила она. - А я не стану.
Оити поклялась себе непременно разыскать Юмико, когда сама попадет в Осаку. А это случится, она чувствовала.
«Человек рождается, чтобы страдать и терпеть, - учил их старый сэнсэй, буддийский священник. - Удел женщины в этом мире - послушание и терпение вдвойне».
Оити склонялась перед тысячелетней мудростью этих слов, как и другие дети. Но она отчетливее других чувствовала, что мир меняется - и для женщин тоже.
Юмико была самой красивой и изящной из трех сестер - должно быть, пошла в свою мать; но теперь Оити радовалась, что не так хороша, как она. И что ей оставлены возможности, которых дочь наложницы отныне лишена...
Когда Отами уснула, Оити еще долго лежала без сна и думала об этом: как удалось поправить положение семьи за счет продажи Юмико. Она, конечно, уже знала, что лгут все - а взрослые лгут очень много; но научилась находить зерно истины в словах старших.
Той истины, которую Оити тоже научилась хранить только для себя. В своем самом сокровенном сердце.
Потом в деревне случилось землетрясение.
Разумеется, это было не такой редкостью. Привычные крестьяне быстро отстраивали легкие домики из дерева и бумаги, и людей под развалинами обычно гибло немного. Но в этот раз обрушилась целая половина господского дома; земля просела, на крышу со стороны кухни упала старая сосна, проломив черепицу, и одним страшным ударом убило садовника и поваренка. В жаровне рассыпались угли, и начался пожар, который далеко не сразу потушили.
Урон был такой, что и в несколько дней не поправишь! Отец решил, что пора им всем отправиться в Кагосиму, устроить кое-какие дела и проведать сыновей. В сацумской столице правил древний и влиятельный клан Симадзу - именно они, в числе других, возглавили движение Мэйдзи, реставрацию прямой императорской власти и свержение сегуната.
Симадзу и другие сторонники Мэйдзи ратовали за то, чтобы, проведя полную реформу власти, открыть ворота чужеземцам с Запада и заимствовать европейские достижения, без которых стране отныне невозможно существовать. И с этим семейством Такамацу тоже были в родстве, как и с Ода. Настало время укрепить старые связи и подумать о будущем...
Оити предстояло первое большое путешествие в ее жизни. Конечно, Кагосима - это не Осака. Но нельзя сразу замахиваться на многое.
У Оити в саду, среди композиции из камней, был один любимый: большой и черный. Она слышала от няни, что духи могут обитать в камнях и деревьях, - древняя вера синто* учила этому; и девочке представлялось, что в этом камне уж точно воплотился чей-то дух. Он очень напоминал голову с высоким умным лбом, особенно в сумерках. Она так и называла его - Атама-сан, «Почтенная голова».
Перед тем, как уезжать, Оити побежала в сад и нашла там свой камень.
- Я вернусь, Атама-сан, - обещала она, погладив его рукой. - Это будет другая Оити, взрослая Оити... а ты не меняйся! Слышишь?
Атама-сан молчал, слушал девочку с бесконечным терпением и снисходительностью. Вот чего никогда не хватало родителям в разговорах с нею.
Потом ее позвала кормилица. Мать уже уселась в носилки, вместе со старшей сестрой, - для путешествия наняли носильщиков, колесные повозки были в стране еще в новинку. Да и дорог, годных для передвижения на колесах, почти не имелось.
Оити села в другие носилки, с няней. Отец отправлялся верхом, а двое слуг пешком.
Наложнице, Цуру-сан, было поручено в их отсутствие починить дом и присмотреть за хозяйством, вместе с оставшимися людьми Такамацу. Все они, выстроившись у ограды, торжественно поклонились отъезжающим; и путешествие началось.
* «Госпожа внутренних покоев» - иносказательное обозначение жены.
* «Эпоха воюющих провинций» — период в японской истории со второй половины XV до начала XVII века.
* Сегун - военный правитель, которому принадлежала фактическая власть в Японии с XII века вплоть до реставрации императорской власти.
* Реставрация Мэйдзи («просвещенное правление») - название исторического периода (1867 - 1912 гг.), во время которого Япония превратилась из феодальной страны, изолированной от мира, в современное государство.
* Кагосима - столица княжества Сацума, в настоящее время центр префектуры Кагосима.
* «Черные корабли» - название, данное европейским и американским судам, которые прибывали в Японию между XVIII и XIX веками.
* Синтоизм - традиционная политеистическая религия Японии, основанная на анимистических верованиях древних японцев. Объектами поклонения являются многочисленные божества и души умерших - ками. Особенной частью традиции является поклонение природным объектам, за каждым из которых стоит свой ками.
Глава 2
Путь был долгим. Для Оити, никогда не покидавшей родного селения, целая новая жизнь. Первая жизнь закончилась, когда она простилась со своим черным камнем-ками.
К вечеру первого дня девочка почувствовала себя разбитой, несмотря на то, что ехала в носилках, - дорога была тряской; и Оити скоро даже перестала сожалеть, что паланкин закрытый и сквозь решетчатую стенку она не может ничего видеть. Няня рядом с ней крепилась; но иногда охала, и видно было, что ей тоже несладко.
А когда Оити все-таки пожаловалась, что они едут почти вслепую, кормилица сказала:
- Это, дитятко, чтобы нас уберечь и госпожу. Чтобы никакие разбойники не соблазнились, они тут и сейчас еще в горах прячутся, как в старые времена!
Оити вздрогнула от ужаса. А потом подумала, что вряд ли разбойники позарятся на таких путников, как они... Даже в своей рыбацкой деревушке Оити понимала, какой у последних Такамацу затрапезный вид...
Отец, правда, был все еще очень представительным мужчиной. Он надел для путешествия коричневое кимоно и такие же штаны, обтягивавшие крепкие ноги; и не отказался от традиционной прически - выбритый лоб и пучок на затылке. На поясе у него был короткий меч-вакидзаси, и Оити еще помнила те дни, когда Такамацу Юки расхаживал с двумя мечами, как настоящий самурай.
Недавним указом было постановлено всем самураям разоружиться - отказаться от ношения мечей в общественных местах*, и военные аристократы лишились своих древних сословных привилегий. Была сформирована регулярная императорская армия, вооруженная новейшим оружием западного образца.
Это привело к большим мятежам по всему Ниппону*. В прошлом году произошло крупнейшее восстание знати в самой Сацуме, получившее название «война Сэйнан»: она продлилась много месяцев. Однако теперь в городах все смирились с волей правительства, лишь в отдаленных провинциях старинные обычаи еще жили.
Первую ночь Такамацу пришлось провести под открытым небом. Благо было тепло - середина весны. В деревне Оити не раз ночевала во дворе. Но там ей нечего было бояться...
Стоянку устроили в укромном месте. Отец спешился; когда расседлали лошадь, он съел пару холодных рисовых шариков из дорожной коробочки с припасами и растянулся прямо на траве, подложив под голову седло. Такамацу Юки гордился своими воинскими походными привычками.
Потом слуги помогли устроиться женщинам с детьми. Оити с няней и сестрой тоже съели по рисовому шарику и легли, расстелив на земле хлопковые матрацы-футоны.
Оити лежала, глядя на звезды и чувствуя, как ноет все тело после многих часов в дороге. Она услышала над собой тяжелую поступь - и вздрогнула; но потом вспомнила, что это молодой слуга, которого оставили караулить. Потом его сменит второй.
У обоих слуг были ружья, привезенные недавно из города; и Оити сама слышала, как их люди учатся стрелять. При этой мысли девочка улыбнулась. Она сама не заметила, как провалилась в сон.
