Мы обнялись. Потом в молчании вернулись домой, и я принялся собирать вещи. До самого отъезда мы с Исидором больше не говорили; однако бабка Поликсена неожиданно зазвала меня к себе. Она тоже хотела сделать мне прощальный подарок.
Она протянула мне футляр из навощенной кожи в виде трубки - в таких держат книги, особенно при перевозке.
- Здесь свитки, которые послужили бы украшением библиотек многих богачей, - сказала госпожа. Она улыбнулась. - Ты пока не оценишь их, но с возрастом обязательно.
Я низко поклонился. Я ожидал, что бабушка скажет еще что-нибудь... ну, о том, о самом важном. Но она хранила молчание; и тогда я ушел.
Они провожали нас все трое - госпожа Поликсена, ее муж и их сын: госпожа одолжила нам свою барку до Навкратиса. Когда гребцы ударили веслами, я обернулся и увидел, как Исидор махнул мне рукой: я с улыбкой махнул ему в ответ, но крикнуть ничего не успел. Течение увлекало нас стремительно - и вот уже Коптос остался позади.
У меня на сердце стало тяжело, и я сидел на палубе, мало что вокруг замечая. Мы плыли весь день, а на ночь пристали к берегу: я ни с кем не разговаривал. Но на другое утро, когда мы, купив еды в ближайшем селении, продолжили путь, ко мне подсела Гармония.
Никакого желания забавлять сестренку у меня не было; и я довольно неприветливо буркнул:
- Что тебе нужно?
- Мама заболела, - ответила она.
Большие голубые глаза Гармонии были серьезны, а личико вытянулось. Я привскочил; а потом встал, схватившись за палку:
- Как заболела? Что с ней?
- Наверное, отравилась, - сказала Гармония. - Я видела, как ее тошнило утром в каюте, а потом она была такая слабая - и сейчас сидит и не встает. На солнце совсем не выходит: говорит, что ей от него плохо!
Я бросился к каюте. Матушка отравилась?.. После того, что я услышал от бабки Поликсены и Исидора, мне представлялись всевозможные козни и злодейства, угрожавшие нашей семье. Неужели враги добрались до нас?
Я распахнул дверь каюты; но тут вдруг на пути у меня и сестры встала Корина. Рабыня прижала палец к губам.
- Хозяйка только что уснула! Не тревожьте ее!
Корина вытолкнула меня вон, прежде чем я успел возмутиться; потом схватила за руки меня и Гармонию и отвела подальше, на нос судна. Там мы и сели.
Я был очень обеспокоен и негодовал. И когда Корина опустилась рядом со мной, я спросил:
- Матушка больна?
Корина ответила:
- Нет.
Мы с Гармонией недоуменно переглянулись; а потом моя сестренка воскликнула:
- Так что же с мамой?
Корина огляделась по сторонам. А потом приобняла нас обоих за плечи, сблизив наши головы, и заговорщицки сказала:
- Афродита подарила вам братика или сестричку, мои маленькие господа. У вашей матушки скоро родится ребенок!
- Ой! - воскликнула Гармония.
А потом захлопала в ладоши:
- Я хочу сестричку, я буду с ней играть!
Я тоже был и ошарашен, и рад. Но я отнесся к такой новости куда серьезнее.
- А можем ли мы иметь столько детей? - спросил я нашу служанку и няньку.
Корина глубоко вздохнула.
- Это уж как боги нам судили, мой ягненочек. Думаю, больше они госпоже детей и не пошлют.
Я забыл сказать - что моя мать была на несколько лет старше отца. И хотя Эльпида выглядела моложе своих ровесниц, а Никострата невзгоды и превратности воинской службы сделали старше, я знал о такой разнице между ними; и понял, о чем говорит Корина.
Потом я все же пробрался в каюту, спросить матушку о самочувствии. Она поняла, что мне обо всем сказали, и была рада своему положению; однако эта беременность сделала ее больной, теперь я сам видел. Мама больше не уделяла столько внимания Гармонии, и сестра, чувствуя себя обделенной, стала вязаться ко мне.
Я поиграл с ней в ее тряпичные куклы, а потом попробовал рассказать сестре сказку о древнем фараоне и его великой гробнице: одну из тех, что так много знал Исидор. К своему удивлению, я понял, что это мне даже нравится, - особенно то, что малышка Гармония внимала мне с открытым ртом. С ней я ощущал себя сильным и всеведущим.
Однако, когда мы снова очутились на корабле посреди океана, мы все опять превратились в испуганных и слабых смертных. Маме сперва было так плохо, что она все время проводила бы внизу, если бы ее не тошнило; а Гармония начала плакать, увидев такую немочь матери и вспомнив о пиратах. Я, сам борясь с дрожью и дурнотой, принялся успокаивать сестру. От этого нам обоим полегчало.
Отец больше не был связан службой, но большую часть времени тоже проводил на палубе: чтобы встретить угрозу в числе первых, если таковая возникнет. Я так и не узнал, что Никострат думает о грядущем прибавлении в своем семействе.
Однако плавание наше было бестревожно, и мама понемногу оправилась. До Родоса мы добрались к началу осени.
Мне предстояло опять вернуться в школу - к моим прежним товарищам, которые то шпыняли и изводили меня, то не замечали вовсе. Но я опять ощущал себя новым - безвозвратно изменившимся после путешествия в Египет.
Эта часть моей жизни закончилась, и я готовился с трепетом развернуть следующий свиток: как один из папирусов бабки Поликсены.
* Систр - древний ударный музыкальный инструмент, род трещотки. В Египте использовался во время религиозных церемоний.
В подаренные Поликсеной книги я заглянул, как только мы оказались дома. И очень разочаровался - это был не эллинский язык и даже не иероглифы, а мудреная египетская скоропись, образцы которой мне показывал Исидор. Бабка посмеялась надо мной?..
Я сгоряча хотел даже отдать эти свитки на хранение матери, но спохватился. Нет: я приберегу их, пока не буду способен прочесть все сам!
Жизнь вернулась в прежнее русло: я ходил в школу, занимался дома гимнастикой с учителем и музыкой - с матерью. Но вот только собрания чужих мужчин у нас в доме больше не устраивались. Я видел, как растет живот моей матери, и гадал, кого она произведет на свет. От этого зависело так много!
Воспоминания о Египте и об Исидоре сперва мучили меня, как несбывшаяся мечта... как невосполнимая потеря: но дети быстро забывают пережитое, ища нового. Спустя пару месяцев мне начало казаться, что все это мне только приснилось. Особенно та небывальщина про персов и про ионийское царство, которую рассказала мне госпожа Поликсена. Вы замечали, быть может, - что правда, о которой нельзя говорить ни с кем, кроме себя, однажды начинает представляться ложью; и правдой кажется ложь, повторенная многими?..
Отец долго жил с нами, но зимой опять куда-то отлучился. Мама объяснила мне, что у нас достаточно денег, чтобы взять в аренду садовый участок: хотя купить землю на Родосе нам не позволят. Вот отец и занялся этим, чтобы нас обеспечить.
- А надолго мы получим эту землю? - спросил я, когда матушка растолковала мне суть сделки.
Эльпида пожала плечами.
- Как выйдет. Если дадут хотя бы на три года вперед, это будет очень хорошо.
Никострат вернулся довольный и сказал, что сделка состоялась: и теперь мы три года подряд будем получать долю от продажи урожая винограда и оливок, который созреет у помещика - владельца этих угодий. А на более отдаленный срок никто из нас не загадывал.
Весной у матушки родилась вторая дочь, которой дали счастливое имя Пандиона - «Любимая всеми богами». После родов мама долго оставалась в постели; и когда она встала, то начала надевать широкие азиатские одежды с драпировкой, скрывающие фигуру. Как-то матушка в шутку пожаловалась мне, что у нее только глаза, руки и голос остались так же хороши, как раньше, - и я видел, как печалит ее утрата красоты...
Но для отца Эльпида всегда была прекраснее всех. И для меня тоже.
Летом Никострат вдруг заявил, что хочет отправиться в Спарту; и тогда мама сказала, что должна плыть с ним. Я догадался, зачем: они хотели повидаться с Лакоником, с моим братом, которого там воспитывали опекуны - и совсем скоро должны были отдать в агелу*!
- Возьмите и меня! - воскликнул я, охваченный жгучим желанием повидать этот суровый край, где делают настоящих мужчин.
Отец посмотрел на меня долгим взглядом - а потом покачал головой.
- Тебе это ни к чему, Питфей. Твой брат совсем тебя не помнит.
Я хотел пылко возразить; но тут вдруг осознал причину, по которой Никострат не может взять меня в Лакедемон, и опустил голову, онемев от стыда.
- Я понимаю, - пробормотал я. Теперь отец смотрел на меня с с жалостью, которую испытывал нечасто - и которая была мне как острый нож.
Матушка быстро подошла ко мне и потрепала по плечу.
- Ты нужен дома, Питфей, слышишь?.. Ты будешь за старшего. И присмотришь за Гармонией и за малышкой.
Я кивнул; и постарался приободриться. Это был второй случай, когда меня оставляли дома совсем одного - не считая слуг. В первый раз отец с матерью ездили в Египет, когда мне было пять. Но, конечно же, в девять с половиной лет мне следовало отвечать за сестер наравне с нашими взрослыми рабами, если не больше!
- С девочками ничего не случится, - обещал я, заставив себя улыбнуться. Мама поцеловала меня и назвала своей опорой...
Едва только мы проводили родителей, как я начал тревожиться за них: мне ли было теперь не знать, какие в море опасности! И что ждет моего отца и мать в Элладе? Эта земля была мне незнакома, но, по слухам, она совсем не походила на наш плодоносный, златообильный остров!
Однако времени для тревоги у меня почти не осталось. Без матери мне и вправду пришлось помогать нашим рабам в делах, а особенно Корине с Пандионой, которой не было еще и полугода. Мама до отъезда нашла для младшей дочки кормилицу, и нередко Корина просила меня приглядывать за этой кормилицей - потому что чужая женщина всегда может сделать ребенку зло, даже если ей платят. И Гармония тоже постоянно требовала моего внимания.
Я вдруг осознал, что если отец не доживет до того времени, как мои сестры вырастут, именно мне придется выдавать их обеих замуж и собирать им приданое; и мне придется содержать наш дом и рабов. А я не знал ничего, кроме своей музыки и песен, и не имел даже товарищей в своем городе. А если родители уже в этот раз не вернутся из-за моря?..
Но они вернулись, и привезли нам всем подарки, считая и слуг: на обратном пути отец с матерью побывали в Коринфе. О нашем с нею родном городе мама рассказывала мне много, но о Спарте и моем младшем брате - в двух словах.
Когда мне исполнилось десять лет, Эльпида возобновила свои симпосионы: и теперь время от времени приглашала меня спеть и сыграть для гостей. Я смущался лишь постольку, поскольку смущался своего увечья. Однако я умел всех слушателей заставить забыть о своей ущербности. Богатые знакомцы матери даже делали мне дорогие подарки... и матушка разрешала их принимать: потому что не видела в глазах этих дарителей того, что они испытывали к более смазливым и соразмерно сложенным мальчикам моего возраста.
Через год случилось событие, потрясшее всю ойкумену, - битва при городе Марафоне, в которой афиняне в союзе с платейцами наголову разбили великое войско персов на море и на суше. Это была первая большая победа над силами Дария!
Мальчишки в моей группе гудели, как пчелиный улей: каждый жалел, что он еще не взрослый и не мог принять участие в том сражении, и каждый мечтал задать жару персам. Молчал один я. И, конечно, любви товарищей ко мне это не способствовало.
Когда я шел в тот день домой, повторилось событие четырехлетней давности... на меня опять попытались напасть, чтобы проучить. Мои сверстники были уже достаточно велики, чтобы не кидаться всем скопом на одного: теперь меня за углом поджидали двое, одним из которых был рыжий Ксантий. Но они не учли того, насколько я изменился за эти годы.
Я набросился первым - я пустил в ход палку, без малейших колебаний: мгновение, и мой рыжий враг уже лежал на земле, скуля от боли. Второй неумело напал на меня сзади, схватив за шею: я ударил его затылком в лоб, а потом локтем двинул под ложечку поднявшегося Ксантия. Кончилось тем, что оба с позором улепетнули.
Надо сказать, что, помимо учителя гимнастики, со мной теперь занимался отец: Никострат поучил меня драться без жалости и даже орудовать деревянным мечом. И он признал, что «для такого, каков я есть» я делаю неплохие успехи...
К тому времени, как мне сравнялось двенадцать, Никострат бросил свое ремесло - он больше не нанимался в охранники. Он сказал, что теперь мы можем себе это позволить: мы получали некоторый доход с арендованной земли, срок пользования которой был продлен еще на три года, и наша семья сколотила приличное состояние.
А может, на отца так подействовали события при Марафоне - он понял, что больше не может продавать свой меч. И, уж конечно, причиной была не утрата сил и мастерства: Никострат по-прежнему мог посрамить большинство родосских мужчин. Он, как и раньше, многие часы проводил в гимнасии, участвовал в состязаниях и, разумеется, в воинских учениях, которые по нескольку раз в год проводились для всех граждан города Линда.
Но скоро перемены, происходившие со мной, опять отвлекли меня от окружающих событий. Я становился юношей: ко мне начали приходить прекрасные и бесстыдные сны, после которых я вскакивал и, весь в поту, бежал среди ночи во двор к фонтану. Я совал голову под его струи и торопился отстирать пятна на своих простынях, пока их не нашла Корина...
У меня ломался голос - я сознавал, что могу навсегда утратить свой единственный божественный дар. Меня снедало беспокойство, как всех мальчиков моих лет: как и другие, я с небывалой доселе силой возжаждал любви, обладания, возжаждал целого мира. Но стена, которая разделяла меня и моих школьных товарищей, величавших меня «выродком» и «Гефестионом», теперь только упрочилась.
Я знал, что некоторые из парней, побогаче, уже похаживали к блудницам; а иные образовывали пары друг с другом. Кое-кто из мальчишек принимал ухаживания старших юношей и взрослых мужчин.
Однако у меня не было друзей, которые могли бы меня совратить; и никакое любопытство и плотское томление не заставили бы меня переступить порог продажной женщины.
Высшим примером для меня была чистая жизнь моих родителей. И теперь я начал исподволь мечтать о такой же любви... хотя это было для меня не главным. Я впервые захотел испытать себя по-настоящему - как мужчина.
Когда мне сравнялось четырнадцать лет, мое решение созрело. Я пригласил для разговора отца и мать в общую комнату.
- Я хочу снова отправиться в Египет. А сперва побывать на Крите, - заявил я им.
- Один? - воскликнула матушка.
Я улыбнулся.
- Разумеется, если вы не пожелаете плыть со мной. Но, кажется, об этом не было речи.
Эльпида покачала головой. Отговаривать меня она не стала - однако взглянула на мужа, ожидая его суда.
Никострат смотрел на меня так, точно впервые видел: с удивлением и ожиданием, и даже одобрением.
- А есть ли у тебя деньги на такое путешествие? - спросил он.
- Да, - заявил я с правомерной гордостью. Деньги я копил все эти семь лет, я был бережлив куда более, чем мои сверстники. А когда мы начали получать доход от урожая, часть его, по настоянию матери, стала отходить мне - как старшему сыну и наследнику, в расчете на будущее.
Матушка встала с места.
- Ну что ж, если ты чувствуешь себя готовым... благословляю тебя, милый.
Она со слезами протянула мне руки. Но я опять посмотрел на отца.
Она протянула мне футляр из навощенной кожи в виде трубки - в таких держат книги, особенно при перевозке.
- Здесь свитки, которые послужили бы украшением библиотек многих богачей, - сказала госпожа. Она улыбнулась. - Ты пока не оценишь их, но с возрастом обязательно.
Я низко поклонился. Я ожидал, что бабушка скажет еще что-нибудь... ну, о том, о самом важном. Но она хранила молчание; и тогда я ушел.
Они провожали нас все трое - госпожа Поликсена, ее муж и их сын: госпожа одолжила нам свою барку до Навкратиса. Когда гребцы ударили веслами, я обернулся и увидел, как Исидор махнул мне рукой: я с улыбкой махнул ему в ответ, но крикнуть ничего не успел. Течение увлекало нас стремительно - и вот уже Коптос остался позади.
У меня на сердце стало тяжело, и я сидел на палубе, мало что вокруг замечая. Мы плыли весь день, а на ночь пристали к берегу: я ни с кем не разговаривал. Но на другое утро, когда мы, купив еды в ближайшем селении, продолжили путь, ко мне подсела Гармония.
Никакого желания забавлять сестренку у меня не было; и я довольно неприветливо буркнул:
- Что тебе нужно?
- Мама заболела, - ответила она.
Большие голубые глаза Гармонии были серьезны, а личико вытянулось. Я привскочил; а потом встал, схватившись за палку:
- Как заболела? Что с ней?
- Наверное, отравилась, - сказала Гармония. - Я видела, как ее тошнило утром в каюте, а потом она была такая слабая - и сейчас сидит и не встает. На солнце совсем не выходит: говорит, что ей от него плохо!
Я бросился к каюте. Матушка отравилась?.. После того, что я услышал от бабки Поликсены и Исидора, мне представлялись всевозможные козни и злодейства, угрожавшие нашей семье. Неужели враги добрались до нас?
Я распахнул дверь каюты; но тут вдруг на пути у меня и сестры встала Корина. Рабыня прижала палец к губам.
- Хозяйка только что уснула! Не тревожьте ее!
Корина вытолкнула меня вон, прежде чем я успел возмутиться; потом схватила за руки меня и Гармонию и отвела подальше, на нос судна. Там мы и сели.
Я был очень обеспокоен и негодовал. И когда Корина опустилась рядом со мной, я спросил:
- Матушка больна?
Корина ответила:
- Нет.
Мы с Гармонией недоуменно переглянулись; а потом моя сестренка воскликнула:
- Так что же с мамой?
Корина огляделась по сторонам. А потом приобняла нас обоих за плечи, сблизив наши головы, и заговорщицки сказала:
- Афродита подарила вам братика или сестричку, мои маленькие господа. У вашей матушки скоро родится ребенок!
- Ой! - воскликнула Гармония.
А потом захлопала в ладоши:
- Я хочу сестричку, я буду с ней играть!
Я тоже был и ошарашен, и рад. Но я отнесся к такой новости куда серьезнее.
- А можем ли мы иметь столько детей? - спросил я нашу служанку и няньку.
Корина глубоко вздохнула.
- Это уж как боги нам судили, мой ягненочек. Думаю, больше они госпоже детей и не пошлют.
Я забыл сказать - что моя мать была на несколько лет старше отца. И хотя Эльпида выглядела моложе своих ровесниц, а Никострата невзгоды и превратности воинской службы сделали старше, я знал о такой разнице между ними; и понял, о чем говорит Корина.
Потом я все же пробрался в каюту, спросить матушку о самочувствии. Она поняла, что мне обо всем сказали, и была рада своему положению; однако эта беременность сделала ее больной, теперь я сам видел. Мама больше не уделяла столько внимания Гармонии, и сестра, чувствуя себя обделенной, стала вязаться ко мне.
Я поиграл с ней в ее тряпичные куклы, а потом попробовал рассказать сестре сказку о древнем фараоне и его великой гробнице: одну из тех, что так много знал Исидор. К своему удивлению, я понял, что это мне даже нравится, - особенно то, что малышка Гармония внимала мне с открытым ртом. С ней я ощущал себя сильным и всеведущим.
Однако, когда мы снова очутились на корабле посреди океана, мы все опять превратились в испуганных и слабых смертных. Маме сперва было так плохо, что она все время проводила бы внизу, если бы ее не тошнило; а Гармония начала плакать, увидев такую немочь матери и вспомнив о пиратах. Я, сам борясь с дрожью и дурнотой, принялся успокаивать сестру. От этого нам обоим полегчало.
Отец больше не был связан службой, но большую часть времени тоже проводил на палубе: чтобы встретить угрозу в числе первых, если таковая возникнет. Я так и не узнал, что Никострат думает о грядущем прибавлении в своем семействе.
Однако плавание наше было бестревожно, и мама понемногу оправилась. До Родоса мы добрались к началу осени.
Мне предстояло опять вернуться в школу - к моим прежним товарищам, которые то шпыняли и изводили меня, то не замечали вовсе. Но я опять ощущал себя новым - безвозвратно изменившимся после путешествия в Египет.
Эта часть моей жизни закончилась, и я готовился с трепетом развернуть следующий свиток: как один из папирусов бабки Поликсены.
* Систр - древний ударный музыкальный инструмент, род трещотки. В Египте использовался во время религиозных церемоний.
Глава 8
В подаренные Поликсеной книги я заглянул, как только мы оказались дома. И очень разочаровался - это был не эллинский язык и даже не иероглифы, а мудреная египетская скоропись, образцы которой мне показывал Исидор. Бабка посмеялась надо мной?..
Я сгоряча хотел даже отдать эти свитки на хранение матери, но спохватился. Нет: я приберегу их, пока не буду способен прочесть все сам!
Жизнь вернулась в прежнее русло: я ходил в школу, занимался дома гимнастикой с учителем и музыкой - с матерью. Но вот только собрания чужих мужчин у нас в доме больше не устраивались. Я видел, как растет живот моей матери, и гадал, кого она произведет на свет. От этого зависело так много!
Воспоминания о Египте и об Исидоре сперва мучили меня, как несбывшаяся мечта... как невосполнимая потеря: но дети быстро забывают пережитое, ища нового. Спустя пару месяцев мне начало казаться, что все это мне только приснилось. Особенно та небывальщина про персов и про ионийское царство, которую рассказала мне госпожа Поликсена. Вы замечали, быть может, - что правда, о которой нельзя говорить ни с кем, кроме себя, однажды начинает представляться ложью; и правдой кажется ложь, повторенная многими?..
Отец долго жил с нами, но зимой опять куда-то отлучился. Мама объяснила мне, что у нас достаточно денег, чтобы взять в аренду садовый участок: хотя купить землю на Родосе нам не позволят. Вот отец и занялся этим, чтобы нас обеспечить.
- А надолго мы получим эту землю? - спросил я, когда матушка растолковала мне суть сделки.
Эльпида пожала плечами.
- Как выйдет. Если дадут хотя бы на три года вперед, это будет очень хорошо.
Никострат вернулся довольный и сказал, что сделка состоялась: и теперь мы три года подряд будем получать долю от продажи урожая винограда и оливок, который созреет у помещика - владельца этих угодий. А на более отдаленный срок никто из нас не загадывал.
Весной у матушки родилась вторая дочь, которой дали счастливое имя Пандиона - «Любимая всеми богами». После родов мама долго оставалась в постели; и когда она встала, то начала надевать широкие азиатские одежды с драпировкой, скрывающие фигуру. Как-то матушка в шутку пожаловалась мне, что у нее только глаза, руки и голос остались так же хороши, как раньше, - и я видел, как печалит ее утрата красоты...
Но для отца Эльпида всегда была прекраснее всех. И для меня тоже.
Летом Никострат вдруг заявил, что хочет отправиться в Спарту; и тогда мама сказала, что должна плыть с ним. Я догадался, зачем: они хотели повидаться с Лакоником, с моим братом, которого там воспитывали опекуны - и совсем скоро должны были отдать в агелу*!
- Возьмите и меня! - воскликнул я, охваченный жгучим желанием повидать этот суровый край, где делают настоящих мужчин.
Отец посмотрел на меня долгим взглядом - а потом покачал головой.
- Тебе это ни к чему, Питфей. Твой брат совсем тебя не помнит.
Я хотел пылко возразить; но тут вдруг осознал причину, по которой Никострат не может взять меня в Лакедемон, и опустил голову, онемев от стыда.
- Я понимаю, - пробормотал я. Теперь отец смотрел на меня с с жалостью, которую испытывал нечасто - и которая была мне как острый нож.
Матушка быстро подошла ко мне и потрепала по плечу.
- Ты нужен дома, Питфей, слышишь?.. Ты будешь за старшего. И присмотришь за Гармонией и за малышкой.
Я кивнул; и постарался приободриться. Это был второй случай, когда меня оставляли дома совсем одного - не считая слуг. В первый раз отец с матерью ездили в Египет, когда мне было пять. Но, конечно же, в девять с половиной лет мне следовало отвечать за сестер наравне с нашими взрослыми рабами, если не больше!
- С девочками ничего не случится, - обещал я, заставив себя улыбнуться. Мама поцеловала меня и назвала своей опорой...
Едва только мы проводили родителей, как я начал тревожиться за них: мне ли было теперь не знать, какие в море опасности! И что ждет моего отца и мать в Элладе? Эта земля была мне незнакома, но, по слухам, она совсем не походила на наш плодоносный, златообильный остров!
Однако времени для тревоги у меня почти не осталось. Без матери мне и вправду пришлось помогать нашим рабам в делах, а особенно Корине с Пандионой, которой не было еще и полугода. Мама до отъезда нашла для младшей дочки кормилицу, и нередко Корина просила меня приглядывать за этой кормилицей - потому что чужая женщина всегда может сделать ребенку зло, даже если ей платят. И Гармония тоже постоянно требовала моего внимания.
Я вдруг осознал, что если отец не доживет до того времени, как мои сестры вырастут, именно мне придется выдавать их обеих замуж и собирать им приданое; и мне придется содержать наш дом и рабов. А я не знал ничего, кроме своей музыки и песен, и не имел даже товарищей в своем городе. А если родители уже в этот раз не вернутся из-за моря?..
Но они вернулись, и привезли нам всем подарки, считая и слуг: на обратном пути отец с матерью побывали в Коринфе. О нашем с нею родном городе мама рассказывала мне много, но о Спарте и моем младшем брате - в двух словах.
Когда мне исполнилось десять лет, Эльпида возобновила свои симпосионы: и теперь время от времени приглашала меня спеть и сыграть для гостей. Я смущался лишь постольку, поскольку смущался своего увечья. Однако я умел всех слушателей заставить забыть о своей ущербности. Богатые знакомцы матери даже делали мне дорогие подарки... и матушка разрешала их принимать: потому что не видела в глазах этих дарителей того, что они испытывали к более смазливым и соразмерно сложенным мальчикам моего возраста.
Через год случилось событие, потрясшее всю ойкумену, - битва при городе Марафоне, в которой афиняне в союзе с платейцами наголову разбили великое войско персов на море и на суше. Это была первая большая победа над силами Дария!
Мальчишки в моей группе гудели, как пчелиный улей: каждый жалел, что он еще не взрослый и не мог принять участие в том сражении, и каждый мечтал задать жару персам. Молчал один я. И, конечно, любви товарищей ко мне это не способствовало.
Когда я шел в тот день домой, повторилось событие четырехлетней давности... на меня опять попытались напасть, чтобы проучить. Мои сверстники были уже достаточно велики, чтобы не кидаться всем скопом на одного: теперь меня за углом поджидали двое, одним из которых был рыжий Ксантий. Но они не учли того, насколько я изменился за эти годы.
Я набросился первым - я пустил в ход палку, без малейших колебаний: мгновение, и мой рыжий враг уже лежал на земле, скуля от боли. Второй неумело напал на меня сзади, схватив за шею: я ударил его затылком в лоб, а потом локтем двинул под ложечку поднявшегося Ксантия. Кончилось тем, что оба с позором улепетнули.
Надо сказать, что, помимо учителя гимнастики, со мной теперь занимался отец: Никострат поучил меня драться без жалости и даже орудовать деревянным мечом. И он признал, что «для такого, каков я есть» я делаю неплохие успехи...
К тому времени, как мне сравнялось двенадцать, Никострат бросил свое ремесло - он больше не нанимался в охранники. Он сказал, что теперь мы можем себе это позволить: мы получали некоторый доход с арендованной земли, срок пользования которой был продлен еще на три года, и наша семья сколотила приличное состояние.
А может, на отца так подействовали события при Марафоне - он понял, что больше не может продавать свой меч. И, уж конечно, причиной была не утрата сил и мастерства: Никострат по-прежнему мог посрамить большинство родосских мужчин. Он, как и раньше, многие часы проводил в гимнасии, участвовал в состязаниях и, разумеется, в воинских учениях, которые по нескольку раз в год проводились для всех граждан города Линда.
Но скоро перемены, происходившие со мной, опять отвлекли меня от окружающих событий. Я становился юношей: ко мне начали приходить прекрасные и бесстыдные сны, после которых я вскакивал и, весь в поту, бежал среди ночи во двор к фонтану. Я совал голову под его струи и торопился отстирать пятна на своих простынях, пока их не нашла Корина...
У меня ломался голос - я сознавал, что могу навсегда утратить свой единственный божественный дар. Меня снедало беспокойство, как всех мальчиков моих лет: как и другие, я с небывалой доселе силой возжаждал любви, обладания, возжаждал целого мира. Но стена, которая разделяла меня и моих школьных товарищей, величавших меня «выродком» и «Гефестионом», теперь только упрочилась.
Я знал, что некоторые из парней, побогаче, уже похаживали к блудницам; а иные образовывали пары друг с другом. Кое-кто из мальчишек принимал ухаживания старших юношей и взрослых мужчин.
Однако у меня не было друзей, которые могли бы меня совратить; и никакое любопытство и плотское томление не заставили бы меня переступить порог продажной женщины.
Высшим примером для меня была чистая жизнь моих родителей. И теперь я начал исподволь мечтать о такой же любви... хотя это было для меня не главным. Я впервые захотел испытать себя по-настоящему - как мужчина.
Когда мне сравнялось четырнадцать лет, мое решение созрело. Я пригласил для разговора отца и мать в общую комнату.
- Я хочу снова отправиться в Египет. А сперва побывать на Крите, - заявил я им.
- Один? - воскликнула матушка.
Я улыбнулся.
- Разумеется, если вы не пожелаете плыть со мной. Но, кажется, об этом не было речи.
Эльпида покачала головой. Отговаривать меня она не стала - однако взглянула на мужа, ожидая его суда.
Никострат смотрел на меня так, точно впервые видел: с удивлением и ожиданием, и даже одобрением.
- А есть ли у тебя деньги на такое путешествие? - спросил он.
- Да, - заявил я с правомерной гордостью. Деньги я копил все эти семь лет, я был бережлив куда более, чем мои сверстники. А когда мы начали получать доход от урожая, часть его, по настоянию матери, стала отходить мне - как старшему сыну и наследнику, в расчете на будущее.
Матушка встала с места.
- Ну что ж, если ты чувствуешь себя готовым... благословляю тебя, милый.
Она со слезами протянула мне руки. Но я опять посмотрел на отца.
