Потом достал из сундука голубой тонкий хитон и серебряный пояс, самую красивую свою одежду... поразмыслив пару мгновений, я решительно отверг штаны. Если Ксерксу нужен грек, пусть увидит грека!
Тут вошла моя жена: и я замер, в который раз пораженный ее красотой. Поликсена надела персидское платье из желтого шелка с серебряной окантовкой, тоже самое свое лучшее; она подвела глаза и брови черной краской, но свои косы целомудренно убрала под длинное покрывало. Теперь ее было не отличить от женщин из свиты царицы!
Мы теперь выглядели совсем неподходящей парой... У меня защемило в груди, но я улыбнулся жене и сказал ободряющие слова.
Мы молча позавтракали лепешками с острым сыром и вареными яблоками: нас никто не торопил. Наша стража сменилась вчера вечером и сегодня утром - это были все те же саки; а может, скифы, родственное сакам и тоже на редкость злобное племя, одевающееся в плащи из человеческой кожи. Но теперь я поверил, что царь и вправду печется о нашей безопасности.
Когда мы уже хотели выходить, к нам присоединился Эриду. Но ведь его никто не приглашал!
- Посланник сказал - пусть явятся все мужчины твоего дома, господин, - произнес евнух, чему-то улыбаясь. - Если не телом, то духом я остался мужчиной!
Я рассмеялся и кивнул.
- Верно, друг мой! Что ж, пойдем с нами, - надеюсь, тебя не прогонят!
Наши скифские стражники не прогнали Эриду: только злобно на него взглянули, но не сказали ни слова. А когда мы вышли на улицу, меня ждало еще одно потрясение.
За Поликсеной прислали закрытые носилки, как за высокой госпожой! Их караулили четверо сильных рабов-сирийцев: и, вообразите, эти носильщики поклонились моей жене, когда она вышла, и один из них откинул для нее шелковую занавеску!
Это значило, что нас разлучат прямо здесь, сообразил я. Поликсену, скорее всего, понесут в южную часть Ксерксова дворца, в гарем. Но если это действительно окажется гарем... Поликсена пока что будет в безопасности. Каким бы влиянием Фарнак теперь ни пользовался при дворе, на женскую половину посторонним молодым мужчинам хода нет.
Я пожал Поликсене руку, мы поцеловались на прощанье... а потом моя любимая, поспешно отвернувшись и прикрывшись покрывалом, села в носилки. Рабы быстро подняли ее и понесли.
Я услышал резкий окрик сзади: мои немытые стражники понукали меня. Однако я не сдвинулся с места, пока не убедился, что Поликсену действительно несут в направлении гарема. Я перевел дыхание; больше от меня ничего не зависело.
Я взглянул на Эриду - по крайней мере, мой верный помощник оставался со мной. Вавилонянин спокойно улыбнулся мне: и вдруг мне показалось, что он тоже что-то замышляет в связи с царским пиром. Но, разумеется, спрашивать сейчас я не мог. Мы пошли вперед, в сопровождении стражников.
Когда мы приблизились ко дворцу, все посторонние мысли вылетели у меня из головы. Даже мысли о собственной участи и участи Поликсены! Поистине, это сооружение было чудом человеческих рук, достойным царя всех царей и повелителя Азии!
Я уже много раз выходил в город, но старался оставаться незаметным и любовался белым дворцовым комплексом только издали, держась на расстоянии от множества рабочих и слуг, которые постоянно суетились там. Однако лишь вблизи можно было оценить всю огромность его пропорций и безупречную конструкцию. Даже кносский лабиринт уступал ему размерами и качеством работы.
Нам предстояло войти тем же путем, что и царь: Ксеркс позавчера въехал во дворец на своей парадной колеснице... Сердце екнуло, когда я подумал об этом.
Несомненно, это было рассчитанное воздействие на каждого гостя! Но от этого было не легче: я оказался поражен, раздавлен. Моя палка стучала по широченным изжелта-белым ступеням как клюка нищего. Наверху стояли часовые - стражники в позолоченных островерхих шлемах и наборных панцирях с золотой чеканкой, с копьями, упертыми между ног. Они тоже казались карликами под этими сводами; но ощущали себя частью окружающего величия и гордились им.
Эта северная лестница, которая начиналась от ворот, вела прямо в главный зал. И, еще не дойдя до верха, я услышал звуки музыки, голоса и смех пирующих. Неужто они начали без царя? И что тогда там делать нам с Эриду?..
Я в недоумении взглянул на моего спутника - евнух казался таким же озадаченным; но задерживаться было нельзя. Мы поднялись по лестнице и, пройдя через широко распахнутые двойные двери, очутились в пиршественном зале.
Он мог бы вместить все десять тысяч персидской гвардии: но казался гораздо теснее из-за леса мраморных колонн, подпиравших крышу. Оставался свободным только центральный проход - вдоль него были расставлены столы, полные яств, за которыми сидели воины и придворные: несколько сотен избранных, как можно было судить. Их веселые голоса эхом отдавались от стен.
На меня и Эриду почти никто не обратил внимания. Фарнака нигде не было видно... и самого царя тоже.
Я стоял в полной растерянности и страхе, озираясь по сторонам. В каменных чашах горели огни, стены зала были занавешены узорчатыми тканями - и барельефы в нишах давали искусное сочетание света и тени; по углам помещения были массивные кирпичные башни, главные опорные конструкции... Но зачем же нас позвали на праздник? И кто за этим стоит?..
Вдруг Эриду тронул меня за плечо.
- Царь там, - едва слышно прошептал он по-гречески, указывая направо. Я вздрогнул, поглядев в этом направлении... и увидел ширму, поставленную сбоку: она почти сливалась с драпировками на стенах. Неужели Ксеркс и вправду обедает там, скрываясь от своих подданных, как вор?
И долго ли нам еще стоять? Разумеется, никто не посадит нас за стол с этими господами: однако у меня уже начали ныть ноги, самое слабое мое место.
Только я подумал об этом, как к нам подошел распорядитель церемоний - евнух, судя по всему, но разительно отличавшийся от моего спутника, низенький и заплывший жиром. Он прикоснулся к моему плечу своим жезлом и показал направо. В тени колонн стояли два табурета.
Когда мы с облегчением сели, разделенные высоченной колонной, к нам подошел мальчик с подносом еды.
Я взглянул на высокие кубки, в горле у меня сразу пересохло... но я не нуждался ни в чьих предостережениях, чтобы понимать: здесь не следует ничего брать в рот, во всяком случае, приготовленную пищу. Вот кисточку красного винограда я отщипнул.
Я еще жевал ягоды, когда в зале произошло какое-то шевеление, и гудение разговоров стихло. Умолкла свирель и раздался барабанный бой. Сердце мое тоже неистово застучало, и я едва удержался, чтобы не вскочить.
Еще раньше я заметил, что столы вдоль прохода стоят не до конца: большой участок с южной стороны оставался свободным. И вот теперь в этом направлении повернулись все головы, точно в ожидании солнца.
И солнце империи воссияло! Я до сих пор не особенно верил слухам о золотом троне, на котором якобы повсюду носили царя персов, - но слухи опять нисколько не преувеличили, даже наоборот! Ксеркс восседал в кресле на вершине огромной позолоченной ступенчатой платформы, которую тащило на согнутых спинах множество рабов.* Вообразите теперь, каких размеров был зал, если центральный проход свободно вместил царя на таком троне!
Когда носильщики поставили платформу, почти не колыхнув, они тут же пали ниц. И все слуги по сторонам прохода тоже попадали на колени, уткнувшись лбами в пол. Вдруг я понял, что от меня здесь ждут того же самого!
Персы, сидевшие за столами, не совершили проскинезу*: но у них просто не было такой возможности, их было слишком много. Но все они поднялись и низко склонились перед владыкой. Я встал, и Эриду тоже: однако на нас, скрытых колоннами, вовсе никто не глядел...
Потом, видимо, по знаку царя, все гости сели обратно и продолжили есть и пить. Опять зазвучала нежная музыка. Я же так и стоял, прислонившись от волнения к колонне; я изо всех сил присматривался и прислушивался к тому, что происходило в южном конце зала. Я видел, что Ксеркса окружили ближайшие сподвижники, поднявшиеся на ступени золотого возвышения: с одним из них властитель негромко беседовал, склонившись с трона.
Ксеркс был одет не в пурпур, а в багряно-золотые одежды, тоже немыслимой роскоши. А на голове у него на сей раз не было платка - его венчала высокая золотая корона, с зубцами как у крепостной стены, и черные волосы монарха струились по плечам: наверное, в таком виде он показывался лишь немногим... Меня больше всего занимало - есть ли среди приближенных царя, с которыми он сейчас столь доверительно беседует, мой враг Фарнак? Мне отсюда не было видно; но если Фарнак здесь, мое положение стократ хуже!
Поглощенный этими мыслями, я пропустил тот миг, когда к нам опять направился распорядитель церемоний. Но когда я очнулся, рыхлый евнух стоял прямо передо мной. Он вновь молча прикоснулся к моему плечу жезлом.
Меня бросило в жар, потом в холод: Ксеркс подзывал меня, наконец-то!.. Не чуя под собою ног, я откачнулся от колонны и направился по проходу в сторону тронного возвышения. Мне казалось, что стук моей несчастной палки разносится на весь зал...
Я приблизился к золотой ступенчатой платформе и остановился, потупив глаза. Потом поднял голову и заморгал, по-настоящему ослепленный сиянием, исходившим от царя и его свиты. Лицо Ксеркса снова расплывалось передо мной в вышине, но я всей кожей ощущал пристальный взор владыки мира, устремленный на меня.
Я выронил посох, который ударился о напольные плиты невероятно громко.
Мысленно я попросил прощения у тени моего героического отца, у моей прекрасной матери; у моего брата, из которого суровой дисциплиной и тяжкими упражнениями выковали настоящего спартанца... А потом я сделал единственное, что мне оставалось: распростерся перед Ксерксом на полу.
Знакомо ли вам это сладостное чувство - чувство полного подчинения неизмеримо превосходящей силе?.. Гордиться здесь нечем: я в первый и в последний раз испытал подобное, но никогда этого не забуду!
Наконец я ощутил, что можно встать; я поднялся неуклюже, мое левое колено хрустнуло, а щеки горели от стыда. А когда я снова взглянул на Ксеркса, то обнаружил, что царь царей на меня уже не смотрит! Его внимание отвлекло что-то другое!..
Я проворно подхватил с полу мою палку и повернулся в том направлении, куда теперь был устремлен взор Ксеркса и куда смотрели все его приближенные, стоявшие на ступенях трона.
Ксеркс взирал на Эриду, выступившего из тени справа. Как мой евнух сумел незаметно подобраться к трону? Он, конечно, подошел, скрываясь между колонн, пока все смотрели на меня!
- Ты вавилонянин? Мятежник? - воскликнул Ксеркс, впиваясь глазами в высокую фигуру моего друга.
Я впервые слышал царя: у него оказался приятный глубокий голос, в равной степени привычный отдавать приказания и очаровывать...
Эриду шагнул вперед и низко поклонился.
- Мое имя Эриду... Я был рабом, о царь, но этот человек выкупил меня из рабства, - он показал на меня.
Глаза Ксеркса скользнули по мне, но почти равнодушно. Он опять взглянул на моего спутника. А я понял, что настал час Эриду: и отступил в тень, полностью сосредоточившись на разговоре нашего евнуха с царем.
Вавилонянин совершил то же, что и я незадолго до того: он преклонился перед Ксерксом. Он проделал это с гораздо большей ловкостью; и внезапно я осознал, что Эриду - прирожденный царедворец, созданный для того, чтобы стоять за плечом у таких правителей и нашептывать им свои мысли! Как я был слеп, что не видел этого!
А поднявшись, Эриду опять заговорил, не дожидаясь позволения.
- Я слышал, великий государь, что в такой счастливый день любой из твоих гостей может высказать свое пожелание - и ты в своем всемогуществе и бесконечной доброте удовлетворяешь их!
В черных подведенных глазах Ксеркса сверкнуло изумление, он слегка подался вперед... Он, как и все присутствующие, был поражен дерзостью Эриду; но поражен приятно...
- Это так, - сказал царь царей. - Чего же ты хочешь, Эриду-вавилонянин?
Евнух поклонился.
- Ты растоптал мятежный Вавилон и стал его законным царем... Сделай меня сатрапом Вавилонии, я приведу эту землю к полной покорности тебе и верну ей процветание!
Если бы молния ударила посреди зала, я был бы меньше потрясен. Ксеркс долго неподвижно смотрел на Эриду - а потом полные губы перса раздвинулись в улыбке, и он расхохотался!
Отсмеявшись, царь сказал одно-единственное слово:
- Хорошо.
И тут я наконец увидел Фарнака, стоявшего на четвертой ступени от трона! Он был блистательно разодет и занимал очень высокое положение; но когда мой соперник услышал изволение Ксеркса, лицо его покрылось пепельной бледностью.
- Почему, о царь? - воскликнул он, повернувшись к трону. Я понял, что Фарнак сам притязал на место сатрапа Вавилонии, - но мой евнух неожиданно для всех его опередил!
Ксеркс взглянул на Фарнака, с леностью сытого льва.
- Потому что мне это угодно, - ответил он. И военачальник покорно умолк.
А вслед за этим царь посмотрел на меня: оказалось, что обо мне он ни на миг не забывал!
- Ну, а чего хочешь ты? - вопросил он своим глубоким голосом.
Я выступил вперед: мысли мои разбегались... Но я знал, что от этого ответа зависит вся моя жизнь, и не только моя! Облизнув губы, я хрипло сказал:
- Позволь мне и моей семье уехать с этим человеком, которого ты сделал сатрапом Вавилонии!
Брови царя недовольно сдвинулись: было похоже, что ему не понравились мои слова. Но это был день, когда ему надлежало являть свою милость... или имелись другие соображения?
И Ксеркс молча наклонил голову, отпуская меня.
* Этот золотой трон на платформе, который появляется в фильме «300 (спартанцев)», отнюдь не выдумка и не фанон. Переносной трон Ксеркса - исторический факт; как и масштаб дворцовых помещений в Персеполе.
* Форма приветствия царя, принятая в Древней Персии. У персов считалось, что, совершая добровольное преклонение, человек повышает собственное положение и достоинство.
После такого неслыханного пожалования нам, конечно, нельзя было уйти сразу: ни мне, ни тем паче Эриду. К тому же, супруга моя оставалась в гостях у царя, и я не знал, каким образом ее вызволить, не оскорбив персов... Теперь я и Эриду просто обязаны были сесть за стол с другими царскими милостниками, и с Фарнаком в числе прочих: хотелось нам этого или нет.
Эриду был одет еще беднее меня, но теперь это, пожалуй, выгодно подчеркивало его особость и великую милость, которой он был удостоен. Только теперь я понял, как много в Персиде весит слово царя! Эриду посадили между двоих каких-то весьма сановитых господ, которые, однако, поспешно уступили вавилонскому евнуху место и посматривали на него с почтительной опаской... На миг мне стало противно. Неужели весь двор Ксеркса - это сборище льстецов и низкопоклонников?
Я сам примостился с краю того же стола, напротив Эриду и лицом к трону. Фарнак сидел за столом, ближайшим к царю, - хотя сомневаюсь, что теперь государя это особенно заботило. Время от времени я ощущал на себе взгляд врага, пробиравший меня до печенок: я старался вести себя как ни в чем не бывало. Хотя понимал, что теперь Фарнак будет ненавидеть меня до самой смерти, которую всемерно постарается ускорить: этому искусству в Азии обучаются превосходно!
Излишне
Тут вошла моя жена: и я замер, в который раз пораженный ее красотой. Поликсена надела персидское платье из желтого шелка с серебряной окантовкой, тоже самое свое лучшее; она подвела глаза и брови черной краской, но свои косы целомудренно убрала под длинное покрывало. Теперь ее было не отличить от женщин из свиты царицы!
Мы теперь выглядели совсем неподходящей парой... У меня защемило в груди, но я улыбнулся жене и сказал ободряющие слова.
Мы молча позавтракали лепешками с острым сыром и вареными яблоками: нас никто не торопил. Наша стража сменилась вчера вечером и сегодня утром - это были все те же саки; а может, скифы, родственное сакам и тоже на редкость злобное племя, одевающееся в плащи из человеческой кожи. Но теперь я поверил, что царь и вправду печется о нашей безопасности.
Когда мы уже хотели выходить, к нам присоединился Эриду. Но ведь его никто не приглашал!
- Посланник сказал - пусть явятся все мужчины твоего дома, господин, - произнес евнух, чему-то улыбаясь. - Если не телом, то духом я остался мужчиной!
Я рассмеялся и кивнул.
- Верно, друг мой! Что ж, пойдем с нами, - надеюсь, тебя не прогонят!
Наши скифские стражники не прогнали Эриду: только злобно на него взглянули, но не сказали ни слова. А когда мы вышли на улицу, меня ждало еще одно потрясение.
За Поликсеной прислали закрытые носилки, как за высокой госпожой! Их караулили четверо сильных рабов-сирийцев: и, вообразите, эти носильщики поклонились моей жене, когда она вышла, и один из них откинул для нее шелковую занавеску!
Это значило, что нас разлучат прямо здесь, сообразил я. Поликсену, скорее всего, понесут в южную часть Ксерксова дворца, в гарем. Но если это действительно окажется гарем... Поликсена пока что будет в безопасности. Каким бы влиянием Фарнак теперь ни пользовался при дворе, на женскую половину посторонним молодым мужчинам хода нет.
Я пожал Поликсене руку, мы поцеловались на прощанье... а потом моя любимая, поспешно отвернувшись и прикрывшись покрывалом, села в носилки. Рабы быстро подняли ее и понесли.
Я услышал резкий окрик сзади: мои немытые стражники понукали меня. Однако я не сдвинулся с места, пока не убедился, что Поликсену действительно несут в направлении гарема. Я перевел дыхание; больше от меня ничего не зависело.
Я взглянул на Эриду - по крайней мере, мой верный помощник оставался со мной. Вавилонянин спокойно улыбнулся мне: и вдруг мне показалось, что он тоже что-то замышляет в связи с царским пиром. Но, разумеется, спрашивать сейчас я не мог. Мы пошли вперед, в сопровождении стражников.
Когда мы приблизились ко дворцу, все посторонние мысли вылетели у меня из головы. Даже мысли о собственной участи и участи Поликсены! Поистине, это сооружение было чудом человеческих рук, достойным царя всех царей и повелителя Азии!
Я уже много раз выходил в город, но старался оставаться незаметным и любовался белым дворцовым комплексом только издали, держась на расстоянии от множества рабочих и слуг, которые постоянно суетились там. Однако лишь вблизи можно было оценить всю огромность его пропорций и безупречную конструкцию. Даже кносский лабиринт уступал ему размерами и качеством работы.
Нам предстояло войти тем же путем, что и царь: Ксеркс позавчера въехал во дворец на своей парадной колеснице... Сердце екнуло, когда я подумал об этом.
Несомненно, это было рассчитанное воздействие на каждого гостя! Но от этого было не легче: я оказался поражен, раздавлен. Моя палка стучала по широченным изжелта-белым ступеням как клюка нищего. Наверху стояли часовые - стражники в позолоченных островерхих шлемах и наборных панцирях с золотой чеканкой, с копьями, упертыми между ног. Они тоже казались карликами под этими сводами; но ощущали себя частью окружающего величия и гордились им.
Эта северная лестница, которая начиналась от ворот, вела прямо в главный зал. И, еще не дойдя до верха, я услышал звуки музыки, голоса и смех пирующих. Неужто они начали без царя? И что тогда там делать нам с Эриду?..
Я в недоумении взглянул на моего спутника - евнух казался таким же озадаченным; но задерживаться было нельзя. Мы поднялись по лестнице и, пройдя через широко распахнутые двойные двери, очутились в пиршественном зале.
Он мог бы вместить все десять тысяч персидской гвардии: но казался гораздо теснее из-за леса мраморных колонн, подпиравших крышу. Оставался свободным только центральный проход - вдоль него были расставлены столы, полные яств, за которыми сидели воины и придворные: несколько сотен избранных, как можно было судить. Их веселые голоса эхом отдавались от стен.
На меня и Эриду почти никто не обратил внимания. Фарнака нигде не было видно... и самого царя тоже.
Я стоял в полной растерянности и страхе, озираясь по сторонам. В каменных чашах горели огни, стены зала были занавешены узорчатыми тканями - и барельефы в нишах давали искусное сочетание света и тени; по углам помещения были массивные кирпичные башни, главные опорные конструкции... Но зачем же нас позвали на праздник? И кто за этим стоит?..
Вдруг Эриду тронул меня за плечо.
- Царь там, - едва слышно прошептал он по-гречески, указывая направо. Я вздрогнул, поглядев в этом направлении... и увидел ширму, поставленную сбоку: она почти сливалась с драпировками на стенах. Неужели Ксеркс и вправду обедает там, скрываясь от своих подданных, как вор?
И долго ли нам еще стоять? Разумеется, никто не посадит нас за стол с этими господами: однако у меня уже начали ныть ноги, самое слабое мое место.
Только я подумал об этом, как к нам подошел распорядитель церемоний - евнух, судя по всему, но разительно отличавшийся от моего спутника, низенький и заплывший жиром. Он прикоснулся к моему плечу своим жезлом и показал направо. В тени колонн стояли два табурета.
Когда мы с облегчением сели, разделенные высоченной колонной, к нам подошел мальчик с подносом еды.
Я взглянул на высокие кубки, в горле у меня сразу пересохло... но я не нуждался ни в чьих предостережениях, чтобы понимать: здесь не следует ничего брать в рот, во всяком случае, приготовленную пищу. Вот кисточку красного винограда я отщипнул.
Я еще жевал ягоды, когда в зале произошло какое-то шевеление, и гудение разговоров стихло. Умолкла свирель и раздался барабанный бой. Сердце мое тоже неистово застучало, и я едва удержался, чтобы не вскочить.
Еще раньше я заметил, что столы вдоль прохода стоят не до конца: большой участок с южной стороны оставался свободным. И вот теперь в этом направлении повернулись все головы, точно в ожидании солнца.
И солнце империи воссияло! Я до сих пор не особенно верил слухам о золотом троне, на котором якобы повсюду носили царя персов, - но слухи опять нисколько не преувеличили, даже наоборот! Ксеркс восседал в кресле на вершине огромной позолоченной ступенчатой платформы, которую тащило на согнутых спинах множество рабов.* Вообразите теперь, каких размеров был зал, если центральный проход свободно вместил царя на таком троне!
Когда носильщики поставили платформу, почти не колыхнув, они тут же пали ниц. И все слуги по сторонам прохода тоже попадали на колени, уткнувшись лбами в пол. Вдруг я понял, что от меня здесь ждут того же самого!
Персы, сидевшие за столами, не совершили проскинезу*: но у них просто не было такой возможности, их было слишком много. Но все они поднялись и низко склонились перед владыкой. Я встал, и Эриду тоже: однако на нас, скрытых колоннами, вовсе никто не глядел...
Потом, видимо, по знаку царя, все гости сели обратно и продолжили есть и пить. Опять зазвучала нежная музыка. Я же так и стоял, прислонившись от волнения к колонне; я изо всех сил присматривался и прислушивался к тому, что происходило в южном конце зала. Я видел, что Ксеркса окружили ближайшие сподвижники, поднявшиеся на ступени золотого возвышения: с одним из них властитель негромко беседовал, склонившись с трона.
Ксеркс был одет не в пурпур, а в багряно-золотые одежды, тоже немыслимой роскоши. А на голове у него на сей раз не было платка - его венчала высокая золотая корона, с зубцами как у крепостной стены, и черные волосы монарха струились по плечам: наверное, в таком виде он показывался лишь немногим... Меня больше всего занимало - есть ли среди приближенных царя, с которыми он сейчас столь доверительно беседует, мой враг Фарнак? Мне отсюда не было видно; но если Фарнак здесь, мое положение стократ хуже!
Поглощенный этими мыслями, я пропустил тот миг, когда к нам опять направился распорядитель церемоний. Но когда я очнулся, рыхлый евнух стоял прямо передо мной. Он вновь молча прикоснулся к моему плечу жезлом.
Меня бросило в жар, потом в холод: Ксеркс подзывал меня, наконец-то!.. Не чуя под собою ног, я откачнулся от колонны и направился по проходу в сторону тронного возвышения. Мне казалось, что стук моей несчастной палки разносится на весь зал...
Я приблизился к золотой ступенчатой платформе и остановился, потупив глаза. Потом поднял голову и заморгал, по-настоящему ослепленный сиянием, исходившим от царя и его свиты. Лицо Ксеркса снова расплывалось передо мной в вышине, но я всей кожей ощущал пристальный взор владыки мира, устремленный на меня.
Я выронил посох, который ударился о напольные плиты невероятно громко.
Мысленно я попросил прощения у тени моего героического отца, у моей прекрасной матери; у моего брата, из которого суровой дисциплиной и тяжкими упражнениями выковали настоящего спартанца... А потом я сделал единственное, что мне оставалось: распростерся перед Ксерксом на полу.
Знакомо ли вам это сладостное чувство - чувство полного подчинения неизмеримо превосходящей силе?.. Гордиться здесь нечем: я в первый и в последний раз испытал подобное, но никогда этого не забуду!
Наконец я ощутил, что можно встать; я поднялся неуклюже, мое левое колено хрустнуло, а щеки горели от стыда. А когда я снова взглянул на Ксеркса, то обнаружил, что царь царей на меня уже не смотрит! Его внимание отвлекло что-то другое!..
Я проворно подхватил с полу мою палку и повернулся в том направлении, куда теперь был устремлен взор Ксеркса и куда смотрели все его приближенные, стоявшие на ступенях трона.
Ксеркс взирал на Эриду, выступившего из тени справа. Как мой евнух сумел незаметно подобраться к трону? Он, конечно, подошел, скрываясь между колонн, пока все смотрели на меня!
- Ты вавилонянин? Мятежник? - воскликнул Ксеркс, впиваясь глазами в высокую фигуру моего друга.
Я впервые слышал царя: у него оказался приятный глубокий голос, в равной степени привычный отдавать приказания и очаровывать...
Эриду шагнул вперед и низко поклонился.
- Мое имя Эриду... Я был рабом, о царь, но этот человек выкупил меня из рабства, - он показал на меня.
Глаза Ксеркса скользнули по мне, но почти равнодушно. Он опять взглянул на моего спутника. А я понял, что настал час Эриду: и отступил в тень, полностью сосредоточившись на разговоре нашего евнуха с царем.
Вавилонянин совершил то же, что и я незадолго до того: он преклонился перед Ксерксом. Он проделал это с гораздо большей ловкостью; и внезапно я осознал, что Эриду - прирожденный царедворец, созданный для того, чтобы стоять за плечом у таких правителей и нашептывать им свои мысли! Как я был слеп, что не видел этого!
А поднявшись, Эриду опять заговорил, не дожидаясь позволения.
- Я слышал, великий государь, что в такой счастливый день любой из твоих гостей может высказать свое пожелание - и ты в своем всемогуществе и бесконечной доброте удовлетворяешь их!
В черных подведенных глазах Ксеркса сверкнуло изумление, он слегка подался вперед... Он, как и все присутствующие, был поражен дерзостью Эриду; но поражен приятно...
- Это так, - сказал царь царей. - Чего же ты хочешь, Эриду-вавилонянин?
Евнух поклонился.
- Ты растоптал мятежный Вавилон и стал его законным царем... Сделай меня сатрапом Вавилонии, я приведу эту землю к полной покорности тебе и верну ей процветание!
Если бы молния ударила посреди зала, я был бы меньше потрясен. Ксеркс долго неподвижно смотрел на Эриду - а потом полные губы перса раздвинулись в улыбке, и он расхохотался!
Отсмеявшись, царь сказал одно-единственное слово:
- Хорошо.
И тут я наконец увидел Фарнака, стоявшего на четвертой ступени от трона! Он был блистательно разодет и занимал очень высокое положение; но когда мой соперник услышал изволение Ксеркса, лицо его покрылось пепельной бледностью.
- Почему, о царь? - воскликнул он, повернувшись к трону. Я понял, что Фарнак сам притязал на место сатрапа Вавилонии, - но мой евнух неожиданно для всех его опередил!
Ксеркс взглянул на Фарнака, с леностью сытого льва.
- Потому что мне это угодно, - ответил он. И военачальник покорно умолк.
А вслед за этим царь посмотрел на меня: оказалось, что обо мне он ни на миг не забывал!
- Ну, а чего хочешь ты? - вопросил он своим глубоким голосом.
Я выступил вперед: мысли мои разбегались... Но я знал, что от этого ответа зависит вся моя жизнь, и не только моя! Облизнув губы, я хрипло сказал:
- Позволь мне и моей семье уехать с этим человеком, которого ты сделал сатрапом Вавилонии!
Брови царя недовольно сдвинулись: было похоже, что ему не понравились мои слова. Но это был день, когда ему надлежало являть свою милость... или имелись другие соображения?
И Ксеркс молча наклонил голову, отпуская меня.
* Этот золотой трон на платформе, который появляется в фильме «300 (спартанцев)», отнюдь не выдумка и не фанон. Переносной трон Ксеркса - исторический факт; как и масштаб дворцовых помещений в Персеполе.
* Форма приветствия царя, принятая в Древней Персии. У персов считалось, что, совершая добровольное преклонение, человек повышает собственное положение и достоинство.
Глава 3
После такого неслыханного пожалования нам, конечно, нельзя было уйти сразу: ни мне, ни тем паче Эриду. К тому же, супруга моя оставалась в гостях у царя, и я не знал, каким образом ее вызволить, не оскорбив персов... Теперь я и Эриду просто обязаны были сесть за стол с другими царскими милостниками, и с Фарнаком в числе прочих: хотелось нам этого или нет.
Эриду был одет еще беднее меня, но теперь это, пожалуй, выгодно подчеркивало его особость и великую милость, которой он был удостоен. Только теперь я понял, как много в Персиде весит слово царя! Эриду посадили между двоих каких-то весьма сановитых господ, которые, однако, поспешно уступили вавилонскому евнуху место и посматривали на него с почтительной опаской... На миг мне стало противно. Неужели весь двор Ксеркса - это сборище льстецов и низкопоклонников?
Я сам примостился с краю того же стола, напротив Эриду и лицом к трону. Фарнак сидел за столом, ближайшим к царю, - хотя сомневаюсь, что теперь государя это особенно заботило. Время от времени я ощущал на себе взгляд врага, пробиравший меня до печенок: я старался вести себя как ни в чем не бывало. Хотя понимал, что теперь Фарнак будет ненавидеть меня до самой смерти, которую всемерно постарается ускорить: этому искусству в Азии обучаются превосходно!
Излишне
