говорить, что я почти ничего не ел, хотя для виду отщипывал кусочки от жаркого на общем блюде: персы вообще предпочитают зажаренное с пряностями мясо остальной пище и едят его помногу, когда средства позволяют. Это не прибавляет им мужества - однако усиливает алчность и сладострастие.
Но у меня было, чем занять себя, помимо еды: я вполглаза наблюдал за Ксерксом и очень внимательно прислушивался. После меня и Эриду он ублаготворил еще многих просителей, сидя все в той же позе на троне и сохраняя царственную снисходительность: я невольно отдал должное его выносливости и терпению. Я - царевич и внук царицы: и знаю, что быть властителем всегда тяжело! Ксеркс проявил большую щедрость и дарил людей землями, золотом, а также чинами. Причем мне показалось, что суждение о каждом царь составляет быстро - и, весьма возможно, справедливо.
Один раз, правда, мое благоприятное впечатление о Ксерксе безобразно нарушилось.
Какой-то из искателей, простиравшихся перед троном ниц, - кажется, одиннадцатый по счету, - чем-то сильно разгневал царя, и тот, не вставая с места, приказал тут же отделить его голову от тела. Это было сделано посреди зала, у всех на глазах, совершенно по-варварски! Несчастный так вопил, моля о милосердии, что, казалось, стены и опоры зала треснут; но его бросили на пол лицом вниз, один из телохранителей царя вскочил ему на плечи, а другой топором отхватил голову.
Кровь брызнула во все стороны: крик застрял в моем горле... Взглянув на царя, я увидел, что Ксеркс поднялся с трона и жадно смотрит на убитого и его кровь: мне даже показалось, что царь облизывается.
Меня замутило - но я был из всех гостей, похоже, самый чувствительный. Им, конечно, стало не по себе, и смеяться приглашенные на некоторое время прекратили; но аппетита персам случившееся не испортило. Они, должно быть, уже привыкли к повадкам своего царя, - но никто не верит, что может стать следующим. Это так по-человечески!
Кровь быстро убрали и труп унесли: его, конечно, выбросят собакам. Персы вообще мало заботятся о мертвых, большую часть бросают в полном небрежении, и гробницы строят только для самых знатных.
После казни царь царей некоторое время сидел в мрачной задумчивости, склонив голову, отягощенную короной: зрелище смерти развлекло его, но проступок казненного сильно испортил Ксерксу настроение. А я даже не понял, чем тот провинился.
Потом Ксеркс распрямился, и, хлопнув в ладоши, подал знак продолжать: он возобновил награждение достойных, как ни в чем не бывало. Раб, стоявший позади, обмахивал утомленного царя опахалом из страусиных перьев. Иногда Ксеркс слушал своего писца, который почтительно склонялся к нему с глиняными клинописными табличками: их в Персиде и Вавилонии повсеместно предпочитают папирусу и пользуются ими с древнейших времен.
Я позволил себе встретиться взглядом с Эриду - он тоже смотрел на меня: евнух безмолвно призывал меня к терпению. Я кивнул и снова притворился, что ем. Я ждал, когда все кончится.
Время от времени нас развлекали - музыканты играли в течение всего пира. А спустя небольшое время после казни из восточных дверей выпорхнули очень смуглые полуобнаженные танцовщицы с пышными крашеными волосами, которые принялись извиваться с искусством акробаток. Персы очень оживились при виде девиц... я же больше смотрел на самого Ксеркса. Царь наблюдал за похотливыми движениями рабынь с интересом, но такие зрелища ему явно поднадоели, в отличие от кровавых. Потом танцовщицы исчезли, и прием продолжился.
Наконец последний из искателей был осчастливлен и отпущен - и, как его предшественники, беспрестанно кланяясь, спиной вперед покинул зал.
Ксеркс устало поднялся - и все гости повскакивали с мест, чуть не перевернув скамьи от усердия и низко склонившись; то же сделал и я. Краем глаза я увидел, как Ксеркс величественно спустился в зал. Когда все выпрямились, я успел увидеть лик царя персов вблизи: я с некоторым изумлением понял, что волосы у него подвиты, как и пышная борода. Но еще раньше я заметил скорбно-насмешливые складки у губ и презрительные огоньки в больших черных глазах.
Ведь Ксеркс был уже немолод, сорока лет... Казалось, что за недолгие годы правления и многие годы, проведенные при великом отце, он успел изучить все неприглядные стороны человеческой натуры - и теперь тяготится своей обязанностью пастыря такого огромного бессмысленного и порочного стада.
Но это впечатление длилось лишь несколько мгновений. Ксеркс проследовал мимо, в сопровождении телохранителей и кучки любимцев: раздвинув драпировки, он скрылся в дверях с восточной стороны. Тех самых, откуда появились танцовщицы.
На несколько мгновений все гости, которые встали с мест, замерли в почтительном молчании; а потом облегченно загомонили, собираясь расходиться.
Я кинул взгляд в сторону дверей и вздрогнул: уже почти стемнело! В лишенном окон зале при искусственном свете это было не так заметно: только огни по углам казались ярче и тени чернее. А потом я посмотрел в ту сторону, где сидел Фарнак. Моего врага там больше не было!
Он бы не успел уйти прежде всех, его стол был ближайшим к царю! Куда же он ушел и когда?..
А если любовь и ненависть довели его до безумия - и он все-таки решил попытаться проникнуть в гарем? Тогда стражники распорют ему живот прежде, чем он доберется до женщин... Но ведь стражи гарема, конечно, не евнухи? Фарнак способен на любую хитрость!
Я поднял глаза... напротив меня стоял Эриду. Как будто между нами ничего не изменилось, и мой помощник по-прежнему ожидал моих указаний.
- Фарнак куда-то делся, уже давно, - пожаловался я: как успел привыкнуть ему жаловаться в этой стране. - И я не знаю, когда Поликсену отпустят из гарема!
- Иди домой, господин, - спокойно ответил мой величественный бывший раб. - А я вернусь позже вместе с госпожой.
«А как же твое назначение сатрапом?..» - подумал я; но ничего не сказал. Очевидно, это дело не одного дня: да и Ксеркс вполне способен передумать. Если только назначение Эриду не было жестокой насмешкой с самого начала!
Но мне больше ничего не оставалось, кроме как уйти. И Ксерксовы "бессмертные» угрожающе приблизились к нам, чтобы выпроводить: пока мы с Эриду говорили, громадный зал почти опустел.
Я молча повернулся и вышел, снедаемый жестокой тревогой... Солнце почти скрылось за западной стеной, и меня пробрал озноб. Я остановился на широкой площадке в тени дверей: меня посетила новая жуткая мысль!
А что, если Фарнак украдкой покинул собрание именно с этой целью - устроить то, что сейчас всего удобнее было устроить? Как я пойду домой один, по темноте? Ведь у меня не было даже ножа, во дворец таких, как я, не впускают оружными!
Мои стражники остались у подножия лестницы: я и не надеялся, что им приказали подождать. Конечно, у царя и без нас дел по горло!
Я спустился на один пролет, постоял немного на площадке и спустился на второй. И в самом низу меня дожидались наши скифы, трое человек! Я несказанно им обрадовался; и даже их звериный запах больше не оскорблял моего нюха.
А ведь Ксеркс осведомлен о том, что я царевич, и для него это имеет значение, с некоторым удивлением подумал я, шагая впереди охранников и пристукивая палкой. Знать бы только - какое!
Меня проводили до дому... и стражники остались караулить. Я догадался, что их скоро сменят, и мне можно спать спокойно.
Я пошел в столовую и сел в кресло, откинув голову. Я очень устал: но стоило мне закрыть глаза, как я увидел Поликсену, а следом Фарнака. Потом я увидел их вместе; и очнулся, как от удара.
Вскочив, я принялся мерить шагами комнату, изнывая от нетерпения и ревности. Где же Эриду, где моя жена?..
Я ходил, пока ноги у меня не стали заплетаться, а голова не отяжелела. Я сел, поклявшись себе не смыкать глаз. И, разумеется, тотчас же уснул.
Мне приснилась Поликсена в объятиях Фарнака: в этих объятиях греха жена моя была соблазнительна как никогда, она смеялась и отдавалась брату с такой страстью, какой никогда не одаривала меня...
Я вскрикнул и проснулся, в холодном поту. Мое тело одеревенело от неудобной позы. Ночь еще не кончилась, но я безошибочно понял, что проспал я долго и скоро рассветет.
И я понял, что Эриду и Поликсена вернулись...
С трудом поднявшись с жесткого кресла, я вышел в коридор. Эриду был там: я не знал, ложился ли он вообще. Он станет лучшим из сатрапов, если только это сбудется!
- Где Поликсена? - спросил я.
Вавилонянин молча показал на дверь спальни и приложил палец к губам. Конечно же, я не собирался будить ее... Я тихонько вошел.
Поликсена спала на боку, подложив ладонь под щеку и ровно дыша, как младенец. Я склонился над нею и несколько мгновений жадно всматривался, силясь понять: изменилось ли в ней что-нибудь после того, как она побывала при дворе. Потом мне стало стыдно своего поведения. Завтра я все услышу от нее самой!
Я лег рядом с женой и опять крепко уснул.
Мы мирно почивали до рассвета. Открыв глаза, я увидел, что Поликсена уже проснулась и смотрит на меня с улыбкой. Я улыбнулся в ответ.
- Ну, как тебе понравилось при дворе?
Улыбка Поликсены потускнела, выражение стало холодным. Она всегда чувствовала малейшие оттенки моего настроения.
- Мне понравилось, - сказала она. - Меня принимала сама царица.
- Вот как? Жена Ксеркса?
Мое изумление вытеснило ревность.
Поликсена торжествующе улыбнулась.
- Да, царица Аместрида, самая высокая госпожа в Персии! Она дозволила мне сесть у своих ног, угощала и о многом расспрашивала... была ласкова со мной...
Я в ужасе соскочил с кровати.
- И что ты ей рассказала?
Поликсена засмеялась, очень довольная собой.
- Только то, что следовало. Не бойся, я хорошо сыграла с нею в ее игру!
Мне это совсем не понравилось. Мужчины всегда с особенным недоверием и опаской относятся к женщинам, облеченным властью. И то, что Поликсена способна «играть в игры», неприятно поразило меня: хотя я знал, что моя жена далеко не проста. Но, уже в который раз, я подавил свою неприязнь.
- И какова она тебе показалась? Царица? - спросил я.
Моя супруга вздохнула.
- Она красива, благородна в обращении... и это страшная женщина, - ответила Поликсена. - Она может быть ужасным врагом... женщины в Азии могут быть куда более ужасными врагами, чем в Элладе. Но нам с тобой Аместрида пока благоволит, и я очень рада этому!
Я кивнул. Не желая продолжать этот разговор, я пошел умываться. Мне стало ясно, что с Фарнаком Поликсена не встречалась; и я понял, что Эриду ушел. Во дворец, само собой!
Поликсена подтвердила мою догадку, когда я вернулся. Она прибавила с улыбкой:
- Я так и чувствовала, что с Эриду произойдет нечто подобное.
Я хмуро посмотрел на нее. Я впервые осознал, что мы потеряли Эриду навсегда: а Поликсена об этом даже не задумывалась.
- Ну, а мы что же?
Поликсена пришла в крайнее изумление.
- Как что! Разве ты не сказал Ксерксу, что мы хотим поехать в Вавилон с Эриду? Конечно, Эриду теперь сможет дать нам и охрану, и хороших лошадей! Мы будем почетными гостями сатрапа Вавилонии!
Я угрюмо промолчал: унизительность нашего положения мучила меня все сильнее... Ведь теперь нам предстоит сделаться прихлебателями нашего евнуха, и никак иначе! Куда я денусь с беременной женой на руках? А Эриду сочтет, что обязан отблагодарить меня подобным образом!
Эриду вернулся только к вечеру. И теперь, глядя на него, никто бы не усомнился, что видит перед собою сатрапа Вавилонии. На нем были мидийские одежды из темно-фиолетового шелка и серебристо-белого виссона, парчовый тюрбан с тремя крупными черными жемчужинами надо лбом и расшитый золотыми дариками блистающий плащ... Мне захотелось пасть ниц перед ним, как я склонялся перед Ксерксом!
Но Эриду крепко обнял меня.
- Вот теперь я смогу воздать тебе, господин, - сказал он, обращаясь ко мне по-прежнему. - То, что ты когда-то сделал для меня, бесценно, - но я всем сердцем желал бы, чтобы теперь ты и госпожа Поликсена поехали со мною на мою родину и разделили мои труды и радости!
Евнух помолчал, держа унизанные перстнями руки на моих плечах и проникновенно глядя мне в глаза.
- Если ты любишь меня, ты примешь мой дар.
Я кивнул и прослезился, впервые осознав, как много это значит для самого Эриду.
- Конечно. И отныне зови меня просто «Питфей», - сказал я.
Самые знойные месяцы в году царь царей обычно проводил в Экбатане, в прохладном летнем дворце; а в Вавилон наезжал ближе к зиме. Но это - в мирное время! А теперь, как было известно всем, сын и преемник Дария Великого будет усиленно готовиться к нападению на Элладу!
В эти дни я ощущал себя раздвоенным... нет, неверно: такая раздвоенность существовала уже давно, с того самого дня, когда моя бабка рассказала мне, что была персидской наместницей. Теперь же это чувство раскола достигло предела. Я наблюдал, как Ксеркс готовится повергнуть в прах мою родину, - наблюдал и ничего не делал. А мой друг, освобожденный мною вавилонский раб, сделавшийся сатрапом Ксеркса, приглашал меня с собою как единомышленника: я был уверен, что Эриду захочет советоваться со мной в государственных делах... Он, со своим умом и хладнокровием, быстро наведет в Вавилоне порядок: и Ксерксу ничто более не помешает обрушить все свои силы на Афины и Спарту!
Я изменник, скажете вы? Худший из изменников? Может быть: в эти дни я порою сам себя так чувствовал. Но я делал именно то, что велела мне моя мойра. Мой долг требовал от меня разных вещей, которые прямо противоречили друг другу! И с годами и опытом мне не стало легче - только тяжелее: как всякому, кто имеет смелость вновь и вновь выбирать за себя сам.
Я не был ни спартанцем, ни афинянином, ни коринфянином, ни даже линдянином; я утратил всякое гражданство; но, несомненно, общественный суд любого из этих полисов расправился бы со мною без жалости. Однако я не ищу себе оправданий. Я взываю не к человеческому, а к высшему суду, если он, конечно, существует. Он должен существовать!
Должны быть боги или бог, радеющий обо всех сразу, - греках, персах, египтянах! Ахура-Мазда имя ему, или Осирис, или Нейт, или другое: но только неистощимым терпением и милостью этого божества можно объяснить то, что мы все же не истребили друг друга и, мало-помалу, научились извлекать из бесконечного человекоубийства полезные уроки.
Теперь моя мойра вела меня в Вавилон. Несмотря ни на что, я радовался счастью Эриду и тому, что мы сможем провести больше полугода вдали от Ксеркса. Лето в жарком засушливом Вавилоне было не лучшим временем для беременной женщины - но я был уверен, что для гостей сатрапа там найдутся и тенистые сады, и прохладные покои, обставленные с удобством. Ксеркс проучил непокорных, но позаботился о сохранности собственного дома! Весьма вероятно, что жить нам предстоит в его вавилонском дворце!
Но пока что слишком близка была непосредственная угроза. Эриду начал готовиться к отъезду очень энергично, он дал себе и нам на сборы не больше двух недель: мне с женой этого времени хватило бы с лихвой, а Эриду едва успевал позаботиться о самом необходимом. Теперь будущий сатрап поселился в южном дворце Ксеркса, пристроенном к северной Дариевой Ападане. Хотя мой друг и покровитель был очень занят, он навещал меня часто, через день или два.
Но у меня было, чем занять себя, помимо еды: я вполглаза наблюдал за Ксерксом и очень внимательно прислушивался. После меня и Эриду он ублаготворил еще многих просителей, сидя все в той же позе на троне и сохраняя царственную снисходительность: я невольно отдал должное его выносливости и терпению. Я - царевич и внук царицы: и знаю, что быть властителем всегда тяжело! Ксеркс проявил большую щедрость и дарил людей землями, золотом, а также чинами. Причем мне показалось, что суждение о каждом царь составляет быстро - и, весьма возможно, справедливо.
Один раз, правда, мое благоприятное впечатление о Ксерксе безобразно нарушилось.
Какой-то из искателей, простиравшихся перед троном ниц, - кажется, одиннадцатый по счету, - чем-то сильно разгневал царя, и тот, не вставая с места, приказал тут же отделить его голову от тела. Это было сделано посреди зала, у всех на глазах, совершенно по-варварски! Несчастный так вопил, моля о милосердии, что, казалось, стены и опоры зала треснут; но его бросили на пол лицом вниз, один из телохранителей царя вскочил ему на плечи, а другой топором отхватил голову.
Кровь брызнула во все стороны: крик застрял в моем горле... Взглянув на царя, я увидел, что Ксеркс поднялся с трона и жадно смотрит на убитого и его кровь: мне даже показалось, что царь облизывается.
Меня замутило - но я был из всех гостей, похоже, самый чувствительный. Им, конечно, стало не по себе, и смеяться приглашенные на некоторое время прекратили; но аппетита персам случившееся не испортило. Они, должно быть, уже привыкли к повадкам своего царя, - но никто не верит, что может стать следующим. Это так по-человечески!
Кровь быстро убрали и труп унесли: его, конечно, выбросят собакам. Персы вообще мало заботятся о мертвых, большую часть бросают в полном небрежении, и гробницы строят только для самых знатных.
После казни царь царей некоторое время сидел в мрачной задумчивости, склонив голову, отягощенную короной: зрелище смерти развлекло его, но проступок казненного сильно испортил Ксерксу настроение. А я даже не понял, чем тот провинился.
Потом Ксеркс распрямился, и, хлопнув в ладоши, подал знак продолжать: он возобновил награждение достойных, как ни в чем не бывало. Раб, стоявший позади, обмахивал утомленного царя опахалом из страусиных перьев. Иногда Ксеркс слушал своего писца, который почтительно склонялся к нему с глиняными клинописными табличками: их в Персиде и Вавилонии повсеместно предпочитают папирусу и пользуются ими с древнейших времен.
Я позволил себе встретиться взглядом с Эриду - он тоже смотрел на меня: евнух безмолвно призывал меня к терпению. Я кивнул и снова притворился, что ем. Я ждал, когда все кончится.
Время от времени нас развлекали - музыканты играли в течение всего пира. А спустя небольшое время после казни из восточных дверей выпорхнули очень смуглые полуобнаженные танцовщицы с пышными крашеными волосами, которые принялись извиваться с искусством акробаток. Персы очень оживились при виде девиц... я же больше смотрел на самого Ксеркса. Царь наблюдал за похотливыми движениями рабынь с интересом, но такие зрелища ему явно поднадоели, в отличие от кровавых. Потом танцовщицы исчезли, и прием продолжился.
Наконец последний из искателей был осчастливлен и отпущен - и, как его предшественники, беспрестанно кланяясь, спиной вперед покинул зал.
Ксеркс устало поднялся - и все гости повскакивали с мест, чуть не перевернув скамьи от усердия и низко склонившись; то же сделал и я. Краем глаза я увидел, как Ксеркс величественно спустился в зал. Когда все выпрямились, я успел увидеть лик царя персов вблизи: я с некоторым изумлением понял, что волосы у него подвиты, как и пышная борода. Но еще раньше я заметил скорбно-насмешливые складки у губ и презрительные огоньки в больших черных глазах.
Ведь Ксеркс был уже немолод, сорока лет... Казалось, что за недолгие годы правления и многие годы, проведенные при великом отце, он успел изучить все неприглядные стороны человеческой натуры - и теперь тяготится своей обязанностью пастыря такого огромного бессмысленного и порочного стада.
Но это впечатление длилось лишь несколько мгновений. Ксеркс проследовал мимо, в сопровождении телохранителей и кучки любимцев: раздвинув драпировки, он скрылся в дверях с восточной стороны. Тех самых, откуда появились танцовщицы.
На несколько мгновений все гости, которые встали с мест, замерли в почтительном молчании; а потом облегченно загомонили, собираясь расходиться.
Я кинул взгляд в сторону дверей и вздрогнул: уже почти стемнело! В лишенном окон зале при искусственном свете это было не так заметно: только огни по углам казались ярче и тени чернее. А потом я посмотрел в ту сторону, где сидел Фарнак. Моего врага там больше не было!
Он бы не успел уйти прежде всех, его стол был ближайшим к царю! Куда же он ушел и когда?..
А если любовь и ненависть довели его до безумия - и он все-таки решил попытаться проникнуть в гарем? Тогда стражники распорют ему живот прежде, чем он доберется до женщин... Но ведь стражи гарема, конечно, не евнухи? Фарнак способен на любую хитрость!
Я поднял глаза... напротив меня стоял Эриду. Как будто между нами ничего не изменилось, и мой помощник по-прежнему ожидал моих указаний.
- Фарнак куда-то делся, уже давно, - пожаловался я: как успел привыкнуть ему жаловаться в этой стране. - И я не знаю, когда Поликсену отпустят из гарема!
- Иди домой, господин, - спокойно ответил мой величественный бывший раб. - А я вернусь позже вместе с госпожой.
«А как же твое назначение сатрапом?..» - подумал я; но ничего не сказал. Очевидно, это дело не одного дня: да и Ксеркс вполне способен передумать. Если только назначение Эриду не было жестокой насмешкой с самого начала!
Но мне больше ничего не оставалось, кроме как уйти. И Ксерксовы "бессмертные» угрожающе приблизились к нам, чтобы выпроводить: пока мы с Эриду говорили, громадный зал почти опустел.
Я молча повернулся и вышел, снедаемый жестокой тревогой... Солнце почти скрылось за западной стеной, и меня пробрал озноб. Я остановился на широкой площадке в тени дверей: меня посетила новая жуткая мысль!
А что, если Фарнак украдкой покинул собрание именно с этой целью - устроить то, что сейчас всего удобнее было устроить? Как я пойду домой один, по темноте? Ведь у меня не было даже ножа, во дворец таких, как я, не впускают оружными!
Мои стражники остались у подножия лестницы: я и не надеялся, что им приказали подождать. Конечно, у царя и без нас дел по горло!
Я спустился на один пролет, постоял немного на площадке и спустился на второй. И в самом низу меня дожидались наши скифы, трое человек! Я несказанно им обрадовался; и даже их звериный запах больше не оскорблял моего нюха.
А ведь Ксеркс осведомлен о том, что я царевич, и для него это имеет значение, с некоторым удивлением подумал я, шагая впереди охранников и пристукивая палкой. Знать бы только - какое!
Меня проводили до дому... и стражники остались караулить. Я догадался, что их скоро сменят, и мне можно спать спокойно.
Я пошел в столовую и сел в кресло, откинув голову. Я очень устал: но стоило мне закрыть глаза, как я увидел Поликсену, а следом Фарнака. Потом я увидел их вместе; и очнулся, как от удара.
Вскочив, я принялся мерить шагами комнату, изнывая от нетерпения и ревности. Где же Эриду, где моя жена?..
Я ходил, пока ноги у меня не стали заплетаться, а голова не отяжелела. Я сел, поклявшись себе не смыкать глаз. И, разумеется, тотчас же уснул.
Мне приснилась Поликсена в объятиях Фарнака: в этих объятиях греха жена моя была соблазнительна как никогда, она смеялась и отдавалась брату с такой страстью, какой никогда не одаривала меня...
Я вскрикнул и проснулся, в холодном поту. Мое тело одеревенело от неудобной позы. Ночь еще не кончилась, но я безошибочно понял, что проспал я долго и скоро рассветет.
И я понял, что Эриду и Поликсена вернулись...
С трудом поднявшись с жесткого кресла, я вышел в коридор. Эриду был там: я не знал, ложился ли он вообще. Он станет лучшим из сатрапов, если только это сбудется!
- Где Поликсена? - спросил я.
Вавилонянин молча показал на дверь спальни и приложил палец к губам. Конечно же, я не собирался будить ее... Я тихонько вошел.
Поликсена спала на боку, подложив ладонь под щеку и ровно дыша, как младенец. Я склонился над нею и несколько мгновений жадно всматривался, силясь понять: изменилось ли в ней что-нибудь после того, как она побывала при дворе. Потом мне стало стыдно своего поведения. Завтра я все услышу от нее самой!
Я лег рядом с женой и опять крепко уснул.
Мы мирно почивали до рассвета. Открыв глаза, я увидел, что Поликсена уже проснулась и смотрит на меня с улыбкой. Я улыбнулся в ответ.
- Ну, как тебе понравилось при дворе?
Улыбка Поликсены потускнела, выражение стало холодным. Она всегда чувствовала малейшие оттенки моего настроения.
- Мне понравилось, - сказала она. - Меня принимала сама царица.
- Вот как? Жена Ксеркса?
Мое изумление вытеснило ревность.
Поликсена торжествующе улыбнулась.
- Да, царица Аместрида, самая высокая госпожа в Персии! Она дозволила мне сесть у своих ног, угощала и о многом расспрашивала... была ласкова со мной...
Я в ужасе соскочил с кровати.
- И что ты ей рассказала?
Поликсена засмеялась, очень довольная собой.
- Только то, что следовало. Не бойся, я хорошо сыграла с нею в ее игру!
Мне это совсем не понравилось. Мужчины всегда с особенным недоверием и опаской относятся к женщинам, облеченным властью. И то, что Поликсена способна «играть в игры», неприятно поразило меня: хотя я знал, что моя жена далеко не проста. Но, уже в который раз, я подавил свою неприязнь.
- И какова она тебе показалась? Царица? - спросил я.
Моя супруга вздохнула.
- Она красива, благородна в обращении... и это страшная женщина, - ответила Поликсена. - Она может быть ужасным врагом... женщины в Азии могут быть куда более ужасными врагами, чем в Элладе. Но нам с тобой Аместрида пока благоволит, и я очень рада этому!
Я кивнул. Не желая продолжать этот разговор, я пошел умываться. Мне стало ясно, что с Фарнаком Поликсена не встречалась; и я понял, что Эриду ушел. Во дворец, само собой!
Поликсена подтвердила мою догадку, когда я вернулся. Она прибавила с улыбкой:
- Я так и чувствовала, что с Эриду произойдет нечто подобное.
Я хмуро посмотрел на нее. Я впервые осознал, что мы потеряли Эриду навсегда: а Поликсена об этом даже не задумывалась.
- Ну, а мы что же?
Поликсена пришла в крайнее изумление.
- Как что! Разве ты не сказал Ксерксу, что мы хотим поехать в Вавилон с Эриду? Конечно, Эриду теперь сможет дать нам и охрану, и хороших лошадей! Мы будем почетными гостями сатрапа Вавилонии!
Я угрюмо промолчал: унизительность нашего положения мучила меня все сильнее... Ведь теперь нам предстоит сделаться прихлебателями нашего евнуха, и никак иначе! Куда я денусь с беременной женой на руках? А Эриду сочтет, что обязан отблагодарить меня подобным образом!
Эриду вернулся только к вечеру. И теперь, глядя на него, никто бы не усомнился, что видит перед собою сатрапа Вавилонии. На нем были мидийские одежды из темно-фиолетового шелка и серебристо-белого виссона, парчовый тюрбан с тремя крупными черными жемчужинами надо лбом и расшитый золотыми дариками блистающий плащ... Мне захотелось пасть ниц перед ним, как я склонялся перед Ксерксом!
Но Эриду крепко обнял меня.
- Вот теперь я смогу воздать тебе, господин, - сказал он, обращаясь ко мне по-прежнему. - То, что ты когда-то сделал для меня, бесценно, - но я всем сердцем желал бы, чтобы теперь ты и госпожа Поликсена поехали со мною на мою родину и разделили мои труды и радости!
Евнух помолчал, держа унизанные перстнями руки на моих плечах и проникновенно глядя мне в глаза.
- Если ты любишь меня, ты примешь мой дар.
Я кивнул и прослезился, впервые осознав, как много это значит для самого Эриду.
- Конечно. И отныне зови меня просто «Питфей», - сказал я.
Глава 4
Самые знойные месяцы в году царь царей обычно проводил в Экбатане, в прохладном летнем дворце; а в Вавилон наезжал ближе к зиме. Но это - в мирное время! А теперь, как было известно всем, сын и преемник Дария Великого будет усиленно готовиться к нападению на Элладу!
В эти дни я ощущал себя раздвоенным... нет, неверно: такая раздвоенность существовала уже давно, с того самого дня, когда моя бабка рассказала мне, что была персидской наместницей. Теперь же это чувство раскола достигло предела. Я наблюдал, как Ксеркс готовится повергнуть в прах мою родину, - наблюдал и ничего не делал. А мой друг, освобожденный мною вавилонский раб, сделавшийся сатрапом Ксеркса, приглашал меня с собою как единомышленника: я был уверен, что Эриду захочет советоваться со мной в государственных делах... Он, со своим умом и хладнокровием, быстро наведет в Вавилоне порядок: и Ксерксу ничто более не помешает обрушить все свои силы на Афины и Спарту!
Я изменник, скажете вы? Худший из изменников? Может быть: в эти дни я порою сам себя так чувствовал. Но я делал именно то, что велела мне моя мойра. Мой долг требовал от меня разных вещей, которые прямо противоречили друг другу! И с годами и опытом мне не стало легче - только тяжелее: как всякому, кто имеет смелость вновь и вновь выбирать за себя сам.
Я не был ни спартанцем, ни афинянином, ни коринфянином, ни даже линдянином; я утратил всякое гражданство; но, несомненно, общественный суд любого из этих полисов расправился бы со мною без жалости. Однако я не ищу себе оправданий. Я взываю не к человеческому, а к высшему суду, если он, конечно, существует. Он должен существовать!
Должны быть боги или бог, радеющий обо всех сразу, - греках, персах, египтянах! Ахура-Мазда имя ему, или Осирис, или Нейт, или другое: но только неистощимым терпением и милостью этого божества можно объяснить то, что мы все же не истребили друг друга и, мало-помалу, научились извлекать из бесконечного человекоубийства полезные уроки.
Теперь моя мойра вела меня в Вавилон. Несмотря ни на что, я радовался счастью Эриду и тому, что мы сможем провести больше полугода вдали от Ксеркса. Лето в жарком засушливом Вавилоне было не лучшим временем для беременной женщины - но я был уверен, что для гостей сатрапа там найдутся и тенистые сады, и прохладные покои, обставленные с удобством. Ксеркс проучил непокорных, но позаботился о сохранности собственного дома! Весьма вероятно, что жить нам предстоит в его вавилонском дворце!
Но пока что слишком близка была непосредственная угроза. Эриду начал готовиться к отъезду очень энергично, он дал себе и нам на сборы не больше двух недель: мне с женой этого времени хватило бы с лихвой, а Эриду едва успевал позаботиться о самом необходимом. Теперь будущий сатрап поселился в южном дворце Ксеркса, пристроенном к северной Дариевой Ападане. Хотя мой друг и покровитель был очень занят, он навещал меня часто, через день или два.
