Мать кивнула. Она некоторое время изучала его лицо.
- Так я и знала. В этих случаях людей почти никогда не находят. Чудовищно!
Она быстро ушла на кухню, распоряжаться насчет позднего обеда: была уже половина пятого.
Тина с трудом подавила неприязненное чувство, вызванное поведением матери. Тут горничная Лиза кликнула ее, и Тина первая пошла мыться: отец любезно уступил ей очередь, а расторопная Лиза успела приготовить барышне горячую ванну. У Грабовых была только одна служанка, деревенская девушка, - из экономии денег и места, что еще важнее.
После того, как отец тоже принял ванну, они хорошенько пообедали. Проголодавшаяся Тина уплетала за обе щеки: все было очень вкусно - и гречневая каша на сковороде, и свежая рыба, мама и Лиза даже пирог с цыплятами сегодня испекли. Тина помогла Лизе убрать со стола, после чего вернулась в гостиную. Они пересели на диван и в кресла.
Павел Николаевич закурил сигару, оттягивая начало объяснения. Жена долго ждала, но наконец не вытерпела.
- Ну, Павел?.. Что?
Павел Николаевич печально вздохнул, посмотрел на дочь - молча приглашал помочь ему лгать. После чего коротко изложил ту версию событий, которую они с Тиной по дороге сочинили для Авдотьи Валериановны. Тина время от времени кивала и поддакивала.
Кажется, мама осталась удовлетворена объяснением.
Некоторое время царило неловкое молчание. Потом отец выразительно взглянул на часы и поднялся.
- Еще не так и поздно! Тина, снова одевайся и поехали к бабушке. Она просила навестить ее как можно скорее.
- Но неужели это не подождет до завтра? - недовольно спросила Авдотья Валериановна. - Дай ребенку хоть вздохнуть!
- Дуня, Алиса тоже мамина единственная дочь, - сухо ответил Павел Николаевич. - Ты понимаешь, каково ей было все эти дни? А завтра с утра мне на фабрику, куча дел.
- Ну хорошо. Только возвращайтесь до темноты, - сказала мать.
Бабушка Нелли - в православии Елена Ивановна - после смерти мужа, Николая Ивановича, жила на попечении старшего сына Петра, служившего чиновником в Морском ведомстве. Он не имел никакого расположения к часовому делу и вообще никакой «творческой жилки», по мнению брата. Однако семьянином Петр Николаевич был прекрасным: возможно, именно благодаря своей приземленности.
Талант требует многого. Особый дар может быть одновременно и проклятием. Это Павел Николаевич хорошо понимал...
Бабушка, конечно, оказалась дома. Она открыла им сама.
Это была сухощавая и прямая, совершенно седая женщина. При виде бабки Тине пришла в голову мысль - такой тетя Алиса могла бы стать в глубокой старости и уже не станет...
Бабушка впустила их и заперла дверь на замок. Потом повернулась к сыну и внучке: глаза ее сухо блестели.
- Что? Ничего? - отрывисто спросила она.
Отец покачал головой: в горле у него встал ком.
- Я знала это, - тихо проговорила бабушка. Английский акцент в ее речи стал резче. - Я знала все эти дни. Но я уверена, что Алиса жива.
Она сжала пальцы, так что хрустнули суставы.
- Проходите в гостиную. Расскажите мне все. Абсолютно все!
Обычно и дома, и у бабушки хозяева переобувались в домашние туфли, но на гостей это правило не распространялось. Тина с отцом прошли в квартиру. Дяди Петра, похоже, не было, а его три замужние дочери давно зажили своими домами.
Бабушка жестом пригласила их сесть. Опустилась в кресло сама и впилась в сына глазами.
- Начинай. И ничего не умалчивай.
Павел Николаевич пропустил мимо ушей эту речевую ошибку: хотя мать требовала всегда ее поправлять. Конечно, сейчас был не тот случай... Он откашлялся и рассказал Нелли Ивановне всю правду, как Тина рассказала ему.
Нелли Ивановна его не прерывала - только сжимала губы и время от времени хрустела пальцами. Когда Павел Николаевич закончил, он долго боялся нарушить тишину. И наконец осмелился:
- Мама? Ты мне веришь... что я не выдумываю?
- Что ты не выдумываешь - верю, - резко ответила она. - Про остальное не знаю.
После этого все надолго замолчали. Только слышно было, как громко тикают настенные часы. Пробило семь; Тина чуть не вскрикнула.
- Бабушка...
Она вдруг вспомнила, о чем они с папой сами собирались спросить бабушку Нелли.
- Да, Тина?
- Бабушка, вам известно что-нибудь о том, как жил и умер мой двоюродный прадед? Господин Максимилиан Эрнст Грабофф?
Тина всегда обращалась к бабке только на «вы», как и к тете Алисе.
- Ведь это вы предложили назвать меня его именем. Есть ли на то особая причина?
- Да, есть.
Бабушка приподнялась в кресле и села обратно: на морщинистых щеках выступил румянец. Она взглянула на сына.
- Павел, я не хотела, чтобы девочка знала об этом. Это могло отравить ей жизнь. Вам обоим. Господин Максимилиан умер не своей смертью.
- Его убили? - воскликнула Тина.
Бабушка покачала головой.
- Нет. Еще хуже, для его души намного хуже. Он убил себя сам... и перед смертью послал пакет и письмо своему брату в Россию.
Тина побледнела, чувствуя дурноту. Так вот оно что!.. И она догадывалась, что это далеко не все.
- Но почему?.. - воскликнул Павел Николаевич. - И зачем было уведомлять брата о таком страшном решении?
- Затем. Ты разве не знал, что они бросали жребий - кому пытать удачу в России, а кому в Англии?
Павел Николаевич мотнул головой. Нелли Ивановна усмехнулась.
- Господин Максимилиан посчитал, что отдал господину Иоганну свою удачу. От него она отвернулась очень скоро после их расставания. Отдал удачу - он именно так и написал перед тем, как прыгнул с башенки своего лондонского дома.
Тина прикрыла глаза. Господи... А ведь наследство Максимилиана получил в том числе и Джеффри Поллок!
- Это было очень давно, - сурово сказала бабушка Нелли. - Но я верю, что потомки должны отдавать долги предков и искупать их вину. Ты понимаешь, Тина?
Тина кивнула. Да уж, теперь она многое поняла...
Бабушка вздохнула и тяжело поднялась с места.
- Идемте, я покажу вам, что господин Иоганн получил от брата восемьдесят лет назад. Мой муж все сохранил и завещал мне.
Бабушка повела их в кабинет Николая Ивановича, который перешел к Петру Николаевичу. В углу между книжным шкафом и стеной образовалась ниша, закрытая китайской ширмой. Тина давно знала, что там: мятый рыцарский шлем и латные перчатки, которые покоились на специальной подставке, будто несли вечную стражу на этом посту.
Род Грабофф восходил к рыцарской фамилии, когда-то их предки по материнской линии назывались «фон» и принадлежали к немецкому дворянству. Эту реликвию, в числе немногих, увез с собой Тинин прадед.
А теперь бабушка обратила внимание сына и внучки на другое. Она сняла с гвоздя старинный ключ и отперла сундук, стоявший у самой стены.
- Павел, помоги мне, - позвала она.
Павел Николаевич подоспел и, нагнувшись, с кряхтеньем вытащил из сундука изумительной работы напольные часы. У прибора были по бокам ручки; Павел Николаевич осторожно вынес часы на свет, взявшись за них.
- Тина, ты только погляди!
Тина замерла от восхищения. Часы изображали сказочный замок с позолоченными островерхими башенками, с зеркальными окнами, с медными флюгерами и резными воротцами внизу. Красотища - и, наверное, баснословно дорогие.
- А зачем у них ручки? Их полагалось часто переносить?
- Это каретные часы, - объяснила бабушка. - Они служили... богатым путешественникам и развлекали их в дороге, когда еще не было поездов. Первые часы из мастерской братьев Грабофф, которые принесли им славу, - они отказались их продавать и всегда брали с собой, когда случалось переехать.
Она дотронулась до флюгера-флажка.
- Это был еще и превосходный музыкальный автомат, только они давно сломаны.
Тина тоже дотронулась до часов, очень жалея, что они испорчены. И тут же случилось то, что потрясло всех: часы ожили. Заиграла приятная механическая музыка; двери замка распахнулись и внутри, в бальном зале, зрители увидели две крошечные пары кавалеров и дам, кружившихся в танце. Потом музыка смолкла, танцоры замерли и двери захлопнулись опять. Настала тишина.
- Good God... Тина, это ты сейчас сделала? - опомнившись, воскликнула бабушка.
- Похоже, что я...
Тина, конечно, сразу же вспомнила, как вели себя грабовские часы в ее присутствии. Она попятилась и даже заложила руки за спину, чтобы пугающее явление не повторилось. Тина повернулась к бабушке.
- Так значит, герр Максимилиан прислал эти часы прадедушке, когда он решил... ну... свести счеты с жизнью? Не могу поверить, что он разорился, если делал такие чудные вещи!
- Он не разорился, - живо возразила бабушка. - Но грабовские часы в Англии перестали пользоваться спросом, уж не знаю почему. Его талант мучил его, сводил с ума, он не мог стать простым ремесленником... И он убил себя раньше, чем потерял мастерскую и репутацию: весь капитал остался детям.
- Я могу его понять, но все равно это ужасно. Страшная гордыня и безумие, - резко сказал Павел Николаевич. - И неужели же мой дед спокойно жил дальше и пользовался общим наследством, когда такое узнал о родном брате? Как он мог?..
Действительно! Тина снова взглянула на бабушку.
- Он не узнал. Господин Иоганн, Иван Францевич, всю жизнь заблудился... то есть заблуждался насчет старшего брата, - поправилась бабушка. - Погодите.
Она опять зашла в нишу и вытащила из сундука большую коричневую папку. Вернулась с папкой к сыну и внучке и бережно положила ее на стол. Все трое, затаив дыхание, наклонились над столом.
Нелли Ивановна открыла папку и двумя пальцами извлекла оттуда пожелтевшее столетнее письмо. Расправила старинный документ и присела к столу, чтобы прочитать выцветшие строки: у нее до сих пор было прекрасное зрение.
«Любезный Иоганн, - прочитала она по-немецки, - благословляю тебя и желаю преумножить удачу, коей ты, без сомнения, наслаждаешься все эти годы. Это письмо - мой счастливый посланник в темный, смертный час: ты прочтешь мой привет, когда меня самого уже не будет в живых...»
Немецкий язык знали они все. Чем-то зловещим, фальшивым сразу же повеяло на слушателей от этих слов покойника. Но, осмыслив их, Тина пришла в недоумение.
- Однако прадедушка мог посчитать, что его брат смертельно болен... ну, или что-то в этом роде... и прощается с ним, пока еще есть силы!
Бабушка энергично кивнула.
- Именно так он и подумал. Слава небесам. Что-то удержало руку самоубийцы, когда он сочинял это письмо, и он не написал брату всей жестокой правды, хотя и собирался. Но, тем не менее, поступок его ужасен и имел очень длинные... долгосрочные последствия.
- Ты говоришь не только об участи его вдовы и сирот? - спросил Павел Николаевич.
Бабушка вздохнула.
- Нет. Сделанное зло отзывается спустя поколения и непредсказуемым образом. А потомки наследуют не только физические свойства предков, но и духовные.
Тина молчала. Она-то знала, что это никакая не фигура речи - над «духовным наследством» в просвещенном современном обществе принято потешаться и не принимать всерьез; но оно столь же значительно, как и физические уродства.
Павел Николаевич опять взглянул на миниатюрный замок.
- Поразительно, - проговорил он. - Эти вот часы намного интереснее продукции моей фабрики, хотя у всех моих изделий есть индивидуальность. А ведь это ранняя грабовская работа. Готов поклясться, герр Максимилиан был талантливее брата. Мой дед без него как раз и сделался ремесленником, которого отличали только трудолюбие и педантизм, свойственные их нации.
- Но он вовремя приехал в Россию, - подхватила Тина. - У нас до сих пор в моде все иностранное, а тогда знатные господа так и кидались на немецкие выдумки! Прадедушка в большой степени был обязан своим успехом стечению обстоятельств!
- Вот-вот. Этого-то и не вынес гениальный брат, - угрюмо заметил Павел Николаевич. - Решил покончить со всем разом.
- Только он не понимал, что таким путем он ни с чем не покончит! - воскликнула Тина. - Самоубийцы надеются на сон, на забвение... но, погрузившись в ад собственной души, человек уже никогда больше не сможет спать! Сон - это прижизненная роскошь!
Девушка взволнованно прошлась по кабинету, стиснув руки перед грудью.
- Но ведь герр Максимилиан, конечно, был религиозен? Он жил и умер задолго до того, как образованные люди уверовали в эволюцию и перестали верить в душу. Разве он не понимал, что...
Павел Николаевич резко рассмеялся.
- Конечно, понимал. И большинство таких безумцев понимает. Но в какой-то миг человек, захваченный злым намерением, перестает принадлежать себе и несется по течению, стремительно увлекаемый в пропасть. Это так буквально происходит, и я это знаю.
Нелли Ивановна выпрямилась на стуле, неподвижно глядя на сына.
- Павел, уж не хочешь ли ты сказать...
- Именно это и хочу сказать. Прости, мама... но, думаю, теперь ты не испугаешься. Тина, и тебе тоже стоит послушать.
Он помолчал, глядя в землю. Усмехнулся.
- Со мной это случилось в юности, в шестнадцать лет. Я был нигилист и ниспровергатель всех устоев, тогда это было страшно модно...
- Сейчас еще более модно! - воскликнула Тина.
- Да, но только попрошу не перебивать. - Глаза Павла Николаевича гневно сверкнули. Он обвел взглядом женщин, призывая их ко вниманию. - Словом, дамы, я был юным нигилистом, я был глуп и ужасно самолюбив, как большинство мальчишек. Кто-то меня тогда обидел или мною пренебрегли дома... сейчас уж и не вспомню... но я вдруг подумал, как эффектно будет прыгнуть с моста. И я долго тешился мыслью, как будут страдать все мои родные, когда из реки выловят мое бездыханное тело. Поздно вечером, осенью, я пошел на Неву... и вдруг, увидев черную воду, струящуюся под луной, я почувствовал, что кто-то ведет меня дальше. Прямо-таки захватил за ворот и ведет, и от меня уже почти ничего не зависит! Это меня очень напугало, несмотря на мою тогдашнюю решимость...
Он откашлялся.
- Я взошел на мост, поглядел в воду... и понял, что еще миг - и я не остановлюсь. Это мерзкое нечто, отделившееся от меня или действующее извне, столкнет меня вниз; тогда и начнется кромешный ужас. Понимаете ли, до того момента я тоже не верил ни в какую душу, был вольнодумцем. А на мосту уверовал! Я повернулся и бросился прочь со всех ног.
Нелли Ивановна шумно вздохнула. Она слушала эту исповедь почти не дыша.
- Бог тебя уберег! Какой же ты был дурак, мой мальчик!
- Да уж, дурак. А сколько таких дураков не спасается, - откликнулся Павел Николаевич.
Все помолчали. Тина совладала с волнением, вызванным рассказом отца.
- Папа... а я вот теперь думаю... Что, если тебя и вправду толкала внешняя сила? И тебя... и господина Максимилиана? Только это не бесы, как считают в церкви, а другие несчастные души, жившие много раньше? Если после смерти они уже не могут измениться и вовлекают живых в сходные преступления, потому что другого образа действий не помнят?
«Уж не сам ли герр Максимилиан тебя подтолкнул?.. Вот оно, духовное наследие», - подумала она про себя.
- Не исключено, - после тягостного раздумья сказал Павел Николаевич.
Он взглянул на мать.
- Что ж, мама, на сегодня хватит. Мы пойдем домой.
- И чаю не попьете?
Тут на внутренней лестнице раздались торопливые шаги горничной: у Петра Николаевича квартира была в два этажа, и комнаты прислуги располагались наверху, в мансарде. Служанка тоже спросила, не угодно ли «барину и барышне» чаю.
- Так я и знала. В этих случаях людей почти никогда не находят. Чудовищно!
Она быстро ушла на кухню, распоряжаться насчет позднего обеда: была уже половина пятого.
Тина с трудом подавила неприязненное чувство, вызванное поведением матери. Тут горничная Лиза кликнула ее, и Тина первая пошла мыться: отец любезно уступил ей очередь, а расторопная Лиза успела приготовить барышне горячую ванну. У Грабовых была только одна служанка, деревенская девушка, - из экономии денег и места, что еще важнее.
После того, как отец тоже принял ванну, они хорошенько пообедали. Проголодавшаяся Тина уплетала за обе щеки: все было очень вкусно - и гречневая каша на сковороде, и свежая рыба, мама и Лиза даже пирог с цыплятами сегодня испекли. Тина помогла Лизе убрать со стола, после чего вернулась в гостиную. Они пересели на диван и в кресла.
Павел Николаевич закурил сигару, оттягивая начало объяснения. Жена долго ждала, но наконец не вытерпела.
- Ну, Павел?.. Что?
Павел Николаевич печально вздохнул, посмотрел на дочь - молча приглашал помочь ему лгать. После чего коротко изложил ту версию событий, которую они с Тиной по дороге сочинили для Авдотьи Валериановны. Тина время от времени кивала и поддакивала.
Кажется, мама осталась удовлетворена объяснением.
Некоторое время царило неловкое молчание. Потом отец выразительно взглянул на часы и поднялся.
- Еще не так и поздно! Тина, снова одевайся и поехали к бабушке. Она просила навестить ее как можно скорее.
- Но неужели это не подождет до завтра? - недовольно спросила Авдотья Валериановна. - Дай ребенку хоть вздохнуть!
- Дуня, Алиса тоже мамина единственная дочь, - сухо ответил Павел Николаевич. - Ты понимаешь, каково ей было все эти дни? А завтра с утра мне на фабрику, куча дел.
- Ну хорошо. Только возвращайтесь до темноты, - сказала мать.
Бабушка Нелли - в православии Елена Ивановна - после смерти мужа, Николая Ивановича, жила на попечении старшего сына Петра, служившего чиновником в Морском ведомстве. Он не имел никакого расположения к часовому делу и вообще никакой «творческой жилки», по мнению брата. Однако семьянином Петр Николаевич был прекрасным: возможно, именно благодаря своей приземленности.
Талант требует многого. Особый дар может быть одновременно и проклятием. Это Павел Николаевич хорошо понимал...
Бабушка, конечно, оказалась дома. Она открыла им сама.
Это была сухощавая и прямая, совершенно седая женщина. При виде бабки Тине пришла в голову мысль - такой тетя Алиса могла бы стать в глубокой старости и уже не станет...
Бабушка впустила их и заперла дверь на замок. Потом повернулась к сыну и внучке: глаза ее сухо блестели.
- Что? Ничего? - отрывисто спросила она.
Отец покачал головой: в горле у него встал ком.
- Я знала это, - тихо проговорила бабушка. Английский акцент в ее речи стал резче. - Я знала все эти дни. Но я уверена, что Алиса жива.
Она сжала пальцы, так что хрустнули суставы.
- Проходите в гостиную. Расскажите мне все. Абсолютно все!
Обычно и дома, и у бабушки хозяева переобувались в домашние туфли, но на гостей это правило не распространялось. Тина с отцом прошли в квартиру. Дяди Петра, похоже, не было, а его три замужние дочери давно зажили своими домами.
Бабушка жестом пригласила их сесть. Опустилась в кресло сама и впилась в сына глазами.
- Начинай. И ничего не умалчивай.
Павел Николаевич пропустил мимо ушей эту речевую ошибку: хотя мать требовала всегда ее поправлять. Конечно, сейчас был не тот случай... Он откашлялся и рассказал Нелли Ивановне всю правду, как Тина рассказала ему.
Нелли Ивановна его не прерывала - только сжимала губы и время от времени хрустела пальцами. Когда Павел Николаевич закончил, он долго боялся нарушить тишину. И наконец осмелился:
- Мама? Ты мне веришь... что я не выдумываю?
- Что ты не выдумываешь - верю, - резко ответила она. - Про остальное не знаю.
После этого все надолго замолчали. Только слышно было, как громко тикают настенные часы. Пробило семь; Тина чуть не вскрикнула.
- Бабушка...
Она вдруг вспомнила, о чем они с папой сами собирались спросить бабушку Нелли.
- Да, Тина?
- Бабушка, вам известно что-нибудь о том, как жил и умер мой двоюродный прадед? Господин Максимилиан Эрнст Грабофф?
Тина всегда обращалась к бабке только на «вы», как и к тете Алисе.
- Ведь это вы предложили назвать меня его именем. Есть ли на то особая причина?
- Да, есть.
Бабушка приподнялась в кресле и села обратно: на морщинистых щеках выступил румянец. Она взглянула на сына.
- Павел, я не хотела, чтобы девочка знала об этом. Это могло отравить ей жизнь. Вам обоим. Господин Максимилиан умер не своей смертью.
- Его убили? - воскликнула Тина.
Бабушка покачала головой.
- Нет. Еще хуже, для его души намного хуже. Он убил себя сам... и перед смертью послал пакет и письмо своему брату в Россию.
Тина побледнела, чувствуя дурноту. Так вот оно что!.. И она догадывалась, что это далеко не все.
- Но почему?.. - воскликнул Павел Николаевич. - И зачем было уведомлять брата о таком страшном решении?
- Затем. Ты разве не знал, что они бросали жребий - кому пытать удачу в России, а кому в Англии?
Павел Николаевич мотнул головой. Нелли Ивановна усмехнулась.
- Господин Максимилиан посчитал, что отдал господину Иоганну свою удачу. От него она отвернулась очень скоро после их расставания. Отдал удачу - он именно так и написал перед тем, как прыгнул с башенки своего лондонского дома.
Тина прикрыла глаза. Господи... А ведь наследство Максимилиана получил в том числе и Джеффри Поллок!
- Это было очень давно, - сурово сказала бабушка Нелли. - Но я верю, что потомки должны отдавать долги предков и искупать их вину. Ты понимаешь, Тина?
Тина кивнула. Да уж, теперь она многое поняла...
Бабушка вздохнула и тяжело поднялась с места.
- Идемте, я покажу вам, что господин Иоганн получил от брата восемьдесят лет назад. Мой муж все сохранил и завещал мне.
Глава 22
Бабушка повела их в кабинет Николая Ивановича, который перешел к Петру Николаевичу. В углу между книжным шкафом и стеной образовалась ниша, закрытая китайской ширмой. Тина давно знала, что там: мятый рыцарский шлем и латные перчатки, которые покоились на специальной подставке, будто несли вечную стражу на этом посту.
Род Грабофф восходил к рыцарской фамилии, когда-то их предки по материнской линии назывались «фон» и принадлежали к немецкому дворянству. Эту реликвию, в числе немногих, увез с собой Тинин прадед.
А теперь бабушка обратила внимание сына и внучки на другое. Она сняла с гвоздя старинный ключ и отперла сундук, стоявший у самой стены.
- Павел, помоги мне, - позвала она.
Павел Николаевич подоспел и, нагнувшись, с кряхтеньем вытащил из сундука изумительной работы напольные часы. У прибора были по бокам ручки; Павел Николаевич осторожно вынес часы на свет, взявшись за них.
- Тина, ты только погляди!
Тина замерла от восхищения. Часы изображали сказочный замок с позолоченными островерхими башенками, с зеркальными окнами, с медными флюгерами и резными воротцами внизу. Красотища - и, наверное, баснословно дорогие.
- А зачем у них ручки? Их полагалось часто переносить?
- Это каретные часы, - объяснила бабушка. - Они служили... богатым путешественникам и развлекали их в дороге, когда еще не было поездов. Первые часы из мастерской братьев Грабофф, которые принесли им славу, - они отказались их продавать и всегда брали с собой, когда случалось переехать.
Она дотронулась до флюгера-флажка.
- Это был еще и превосходный музыкальный автомат, только они давно сломаны.
Тина тоже дотронулась до часов, очень жалея, что они испорчены. И тут же случилось то, что потрясло всех: часы ожили. Заиграла приятная механическая музыка; двери замка распахнулись и внутри, в бальном зале, зрители увидели две крошечные пары кавалеров и дам, кружившихся в танце. Потом музыка смолкла, танцоры замерли и двери захлопнулись опять. Настала тишина.
- Good God... Тина, это ты сейчас сделала? - опомнившись, воскликнула бабушка.
- Похоже, что я...
Тина, конечно, сразу же вспомнила, как вели себя грабовские часы в ее присутствии. Она попятилась и даже заложила руки за спину, чтобы пугающее явление не повторилось. Тина повернулась к бабушке.
- Так значит, герр Максимилиан прислал эти часы прадедушке, когда он решил... ну... свести счеты с жизнью? Не могу поверить, что он разорился, если делал такие чудные вещи!
- Он не разорился, - живо возразила бабушка. - Но грабовские часы в Англии перестали пользоваться спросом, уж не знаю почему. Его талант мучил его, сводил с ума, он не мог стать простым ремесленником... И он убил себя раньше, чем потерял мастерскую и репутацию: весь капитал остался детям.
- Я могу его понять, но все равно это ужасно. Страшная гордыня и безумие, - резко сказал Павел Николаевич. - И неужели же мой дед спокойно жил дальше и пользовался общим наследством, когда такое узнал о родном брате? Как он мог?..
Действительно! Тина снова взглянула на бабушку.
- Он не узнал. Господин Иоганн, Иван Францевич, всю жизнь заблудился... то есть заблуждался насчет старшего брата, - поправилась бабушка. - Погодите.
Она опять зашла в нишу и вытащила из сундука большую коричневую папку. Вернулась с папкой к сыну и внучке и бережно положила ее на стол. Все трое, затаив дыхание, наклонились над столом.
Нелли Ивановна открыла папку и двумя пальцами извлекла оттуда пожелтевшее столетнее письмо. Расправила старинный документ и присела к столу, чтобы прочитать выцветшие строки: у нее до сих пор было прекрасное зрение.
«Любезный Иоганн, - прочитала она по-немецки, - благословляю тебя и желаю преумножить удачу, коей ты, без сомнения, наслаждаешься все эти годы. Это письмо - мой счастливый посланник в темный, смертный час: ты прочтешь мой привет, когда меня самого уже не будет в живых...»
Немецкий язык знали они все. Чем-то зловещим, фальшивым сразу же повеяло на слушателей от этих слов покойника. Но, осмыслив их, Тина пришла в недоумение.
- Однако прадедушка мог посчитать, что его брат смертельно болен... ну, или что-то в этом роде... и прощается с ним, пока еще есть силы!
Бабушка энергично кивнула.
- Именно так он и подумал. Слава небесам. Что-то удержало руку самоубийцы, когда он сочинял это письмо, и он не написал брату всей жестокой правды, хотя и собирался. Но, тем не менее, поступок его ужасен и имел очень длинные... долгосрочные последствия.
- Ты говоришь не только об участи его вдовы и сирот? - спросил Павел Николаевич.
Бабушка вздохнула.
- Нет. Сделанное зло отзывается спустя поколения и непредсказуемым образом. А потомки наследуют не только физические свойства предков, но и духовные.
Тина молчала. Она-то знала, что это никакая не фигура речи - над «духовным наследством» в просвещенном современном обществе принято потешаться и не принимать всерьез; но оно столь же значительно, как и физические уродства.
Павел Николаевич опять взглянул на миниатюрный замок.
- Поразительно, - проговорил он. - Эти вот часы намного интереснее продукции моей фабрики, хотя у всех моих изделий есть индивидуальность. А ведь это ранняя грабовская работа. Готов поклясться, герр Максимилиан был талантливее брата. Мой дед без него как раз и сделался ремесленником, которого отличали только трудолюбие и педантизм, свойственные их нации.
- Но он вовремя приехал в Россию, - подхватила Тина. - У нас до сих пор в моде все иностранное, а тогда знатные господа так и кидались на немецкие выдумки! Прадедушка в большой степени был обязан своим успехом стечению обстоятельств!
- Вот-вот. Этого-то и не вынес гениальный брат, - угрюмо заметил Павел Николаевич. - Решил покончить со всем разом.
- Только он не понимал, что таким путем он ни с чем не покончит! - воскликнула Тина. - Самоубийцы надеются на сон, на забвение... но, погрузившись в ад собственной души, человек уже никогда больше не сможет спать! Сон - это прижизненная роскошь!
Девушка взволнованно прошлась по кабинету, стиснув руки перед грудью.
- Но ведь герр Максимилиан, конечно, был религиозен? Он жил и умер задолго до того, как образованные люди уверовали в эволюцию и перестали верить в душу. Разве он не понимал, что...
Павел Николаевич резко рассмеялся.
- Конечно, понимал. И большинство таких безумцев понимает. Но в какой-то миг человек, захваченный злым намерением, перестает принадлежать себе и несется по течению, стремительно увлекаемый в пропасть. Это так буквально происходит, и я это знаю.
Нелли Ивановна выпрямилась на стуле, неподвижно глядя на сына.
- Павел, уж не хочешь ли ты сказать...
- Именно это и хочу сказать. Прости, мама... но, думаю, теперь ты не испугаешься. Тина, и тебе тоже стоит послушать.
Он помолчал, глядя в землю. Усмехнулся.
- Со мной это случилось в юности, в шестнадцать лет. Я был нигилист и ниспровергатель всех устоев, тогда это было страшно модно...
- Сейчас еще более модно! - воскликнула Тина.
- Да, но только попрошу не перебивать. - Глаза Павла Николаевича гневно сверкнули. Он обвел взглядом женщин, призывая их ко вниманию. - Словом, дамы, я был юным нигилистом, я был глуп и ужасно самолюбив, как большинство мальчишек. Кто-то меня тогда обидел или мною пренебрегли дома... сейчас уж и не вспомню... но я вдруг подумал, как эффектно будет прыгнуть с моста. И я долго тешился мыслью, как будут страдать все мои родные, когда из реки выловят мое бездыханное тело. Поздно вечером, осенью, я пошел на Неву... и вдруг, увидев черную воду, струящуюся под луной, я почувствовал, что кто-то ведет меня дальше. Прямо-таки захватил за ворот и ведет, и от меня уже почти ничего не зависит! Это меня очень напугало, несмотря на мою тогдашнюю решимость...
Он откашлялся.
- Я взошел на мост, поглядел в воду... и понял, что еще миг - и я не остановлюсь. Это мерзкое нечто, отделившееся от меня или действующее извне, столкнет меня вниз; тогда и начнется кромешный ужас. Понимаете ли, до того момента я тоже не верил ни в какую душу, был вольнодумцем. А на мосту уверовал! Я повернулся и бросился прочь со всех ног.
Нелли Ивановна шумно вздохнула. Она слушала эту исповедь почти не дыша.
- Бог тебя уберег! Какой же ты был дурак, мой мальчик!
- Да уж, дурак. А сколько таких дураков не спасается, - откликнулся Павел Николаевич.
Все помолчали. Тина совладала с волнением, вызванным рассказом отца.
- Папа... а я вот теперь думаю... Что, если тебя и вправду толкала внешняя сила? И тебя... и господина Максимилиана? Только это не бесы, как считают в церкви, а другие несчастные души, жившие много раньше? Если после смерти они уже не могут измениться и вовлекают живых в сходные преступления, потому что другого образа действий не помнят?
«Уж не сам ли герр Максимилиан тебя подтолкнул?.. Вот оно, духовное наследие», - подумала она про себя.
- Не исключено, - после тягостного раздумья сказал Павел Николаевич.
Он взглянул на мать.
- Что ж, мама, на сегодня хватит. Мы пойдем домой.
- И чаю не попьете?
Тут на внутренней лестнице раздались торопливые шаги горничной: у Петра Николаевича квартира была в два этажа, и комнаты прислуги располагались наверху, в мансарде. Служанка тоже спросила, не угодно ли «барину и барышне» чаю.
