Демон-Бирн сказал своей пленнице правду насчет ее «барского житья» и «захребетничества». Но это была лишь худшая половина правды.
Брат действительно всегда помогал незамужней старшей сестре деньгами, а в последние годы полностью содержал. Но их отношения далеко не исчерпывались этим. Алиса нянчилась с маленьким Павликом все детство, облегчая заботы матери, у которой детей было трое, не считая одного, умершего во младенчестве от кори; и Павел всегда любил и выделял Алису, даже когда жизнь разнесла их по разным странам.
Павел Николаевич и внешне немало походил на сестру - высокий и худой, резковатый в движениях, с медным отливом седеющих волос и серыми глазами. Из четверых детей они двое наиболее удались в англичанку мать. Но Павел Николаевич так и остался петербуржцем, русским по воспитанию, и редко путешествовал - только по большой необходимости: вот как теперь.
Услышав внизу шум и голоса слуг, Тина выбежала отцу навстречу. Едва только тот поставил чемоданы в холле, она бросилась ему на шею.
- Папочка, слава Богу, ты доехал! Прости, что тебя пришлось оторвать от фабрики!
- Ничего, ничего... Ну конечно, я доехал. - Он прижал к себе плачущую дочь; потом, немного отстранив ее, изумленно оглядел с ног до головы. - Тина, что тут у вас стряслось? Что с Алисой?
- Ах, папа, если бы мы сами знали! Мы можем только строить догадки!
Павел Николаевич сокрушенно промолчал. Тина заметила, как отец осунулся, под глазами залегли глубокие тени. Наверное, не одну ночь плохо спал от такого известия.
- Позвольте мне умыться, а потом я желал бы немедленно выслушать вашу историю, - сказал он.
После того, как он поздоровался с хозяевами, умылся и выпил чаю, Тина и Макс увели Павла Николаевича на веранду. Они сели в плетеные кресла. Павел Николаевич закурил, для успокоения нервов. Потом как мог сдержанно попросил рассказать все с начала до конца.
Тина и Макс принялись излагать события попеременно - от появления Робина до исчезновения тетушки. Макс говорил по-английски, Тина по-русски: Тинин отец только ошеломленно переводил взгляд с дочери на ее жениха. Он несколько раз порывался вставить слово, но терялся. Под конец он совсем уже было собрался высказать свое мнение - очевидно, заявить, что все это просто немыслимо.
Такова была самая первая и естественная реакция неподготовленного разумного человека. Тина вздохнула, уже предвидя эту тяжелую битву. Но тут послышался шум со стороны входа в дом.
К ним присоединился мистер Поллок. Судя по всему, Поллок-старший уже довольно долго стоял у перил, в тени дикого винограда, и слушал их разговор.
- Заверяю вас, мистер Грабов, что все это правда, - произнес глава дома, глядя на гостя. - Мы слишком долго скрывали правду о Лотерее от вашей дочери и ее тетки, вашей сестры. Мы щадили... устоявшиеся рационалистические взгляды и не желали в своем доме конфликта мнений, - усмехнулся он. - И вот чем это кончилось.
После подобного признания хозяина заявить всем о своем неверии было бы слишком уж неучтиво. Павел Николаевич открыл рот, но так ничего и не сказал. Он взглянул на дочь, потом поднялся с места.
- Господа, если вы нам позволите...
Тина и Макс тоже встали. Макс подошел к мистеру Поллоку, безмолвно выражая свою солидарность.
- Да, конечно, мистер Грабов, - сказал он.
Тина взяла отца под руку. Они спустились в сад и медленно направились к зеленому лабиринту. Павел Николаевич уже приметил это изумительное творение английского садовника. Он негромко выразил Тине свое восхищение - но понял, что дочь выбрала лабиринт прежде всего как самое укромное место для объяснения. Они пошли по дорожке между самшитовых кустов и сделали несколько поворотов, углубившись внутрь; за третьим поворотом очень кстати стояла скамейка.
Павел Николаевич опустился на нее. Трости при нем сейчас не было; усевшись, он закинул ногу на ногу и сцепил руки на коленях. Тина молча села рядом.
- Теперь повтори то же самое, только без помощников, - велел он дочери. - И погляди мне в глаза! Это духовидение... и все остальное... с тобой это действительно было?
- Да, папа. Клянусь тебе. И... ты же не думаешь, что мы все тут нарочно сговорились, чтобы тебя одурачить?
Павел Николаевич откинул голову и беззвучно засмеялся.
- Нет, - сказал он наконец. - Вот в это я точно не верю. Едва ли вы все разом тронулись умом. И когда взрослые люди лгут, то лгут обычно умнее.
Он задумчиво помолчал, после чего произнес:
- Правда как она есть порою выглядит намного нелепее выдумок. И знаешь, почему?
Тина мотнула головой.
- Потому что правда, разумеется, всегда очень логична. Но только если знать все до конца. А мы редко знаем до конца даже обыденные вещи.
Он поглядел на розовеющее закатное небо в просвете между ветвями. Вздохнул.
- Немецкие религиозные мыслители и вообще думающие люди лет сто назад представляли себе мир как безупречно отлаженный часовой механизм, в котором все части подогнаны друг к другу. Теперь мы знаем, что мир не статичен - он находится в постоянном развитии и усложнении с момента зарождения. Однако всему и всегда находится объяснение. Мы видим только разрозненные детали великого механизма, Тиночка, и связи между ними не наблюдаем, вот почему правда зачастую кажется нелепицей.
- А искусная ложь именно поэтому кажется правдоподобнее, - кивнула Тина.
Часовой механизм... Немецкие мыслители... Она поглядела на свои часики.
- Послушай, папа, а ты не догадываешься, почему во время этих... этих явлений... у нас останавливались часы? Может, что-то кроется в грабовских часах?
Павел Николаевич печально усмехнулся.
- Не представляю, в чем тут дело. Я в полной растерянности. Бедная Алиса!
Он опустил голову, с силой провел ладонями по лицу.
- Если Алиса жива, даже вообразить не могу, чему она сейчас подвергается. И не уверен, что хочу это воображать...
Тина молча положила руку отцу на локоть.
- Но ведь ты нам поможешь в поисках? И вообще?
- Что за вопрос? Я приложу все усилия, - сухо сказал он.
Павел Николаевич резко поднялся; Тина, державшаяся за его локоть, едва успела вскочить.
- Насколько я понимаю, вы ни на шаг не продвинулись вперед с тех пор, как Алиса исчезла? За всю эту неделю?
- Нет. - Тина почувствовала, что опять начинает плакать. - Мы просто не представляем, что делать. Скажи хотя бы, ты мне веришь?
- Не скажу, что это легко, но я стараюсь.
Павел Николаевич вдруг повернулся к дочери, сурово нахмурившись.
- Только ни слова обо всем этом матери! Не волнуй ее еще сильнее, понятно? Ты сама можешь догадаться...
- Мама не хочет ничего знать о таких вещах. Как и большинство, - грустно улыбнулась Тина. - Идем назад, папочка, уже совсем поздно.
После всестороннего обсуждения было решено, что в Англии Тине с отцом задерживаться нечего и они отправятся на родину как можно скорее. Только сначала они заедут в Уитби, к Стоддардам, и расскажут им то, что можно рассказать.
- Я должна непременно поставить в известность Вики, - заявила Тина отцу. - Конечно, она только маленькая девочка, но это может оказаться важнее всего!
- Ну да. Твоя маленькая девочка медиумична, как и ты, - холодно кивнул Павел Николаевич. - Мне это очень не нравится, Тина, но тут я с тобой согласен.
Тина помялась и покраснела.
- Мы пришли к выводу, что железные дороги теперь для нас опасны... и ты, наверное, тоже думаешь, что лучше лишний раз не рисковать? Но мне почему-то кажется, что после тети Алисы... ну, какое-то время, во всяком случае...
- Это ваше нечто наелось и еще нескоро проголодается, - закончил Павел Николаевич. - И какое-то время нас не тронет. Я тебя правильно понял?
Девушка виновато кивнула.
- Думаю, да.
Тина почувствовала огромное облегчение оттого, что они с отцом так легко достигли взаимопонимания. Она даже не представляла, как могла бы заговорить о своей беде с мамой. И вообще с кем бы то ни было вне их кружка.
На другое утро Тина с отцом приготовились к отъезду. Все было сказано.
Тина с Максом простились наедине. Они нежно обнялись и поцеловались, чувствуя себя очень скованно. После трагедии и целой недели вынужденного бездействия между ними опять возникла отчужденность, каждый замкнулся в себе, как в первые дни жениховства.
А еще Макс, по-видимому, страдал из-за брата. Ни с ним, ни с Тиной до сих пор ничего не случилось, и первоначальный страх за себя отступил: теперь Макса угнетало сознание своей вины. Если Джеффри так давно участвовал во всем этом и зашел так далеко, как же он-то ничего не разглядел и не вмешался?..
Тина прервала тягостное молчание, взяв с жениха слово регулярно писать ей обо всем, а также не терять связь с Уинстоном Хоупвеллом и Вики. Девочка Стоддардов в крайнем случае свяжется с ним сама - Вики достаточно умна и самостоятельна. Макс все обещал; он отнесся к этому последнему с полным пониманием.
Стоддардов Тина с отцом навестили вечером того же дня. После чая, когда были оглашены печальные новости, Тина улучила минуту и уединилась с Вики. Она рассказала девочке всю правду - о Лотерее и о своей тетке; упомянула даже о Джеффри и его предполагаемой роли.
- Я бы очень не хотела подвергать тебя опасности, Вики... но, может быть, нам придется попросить тебя о помощи, - сказала Тина. - Кроме тебя, в Уитби и Мидлсбро почти никто не знает, что на самом деле происходит. Здесь останется несколько взрослых, которые тоже посвящены в тайну. Ты можешь доверять Максу и его родителям, а еще мистеру Хоупвеллу, я оставлю тебе их адреса. Хорошо?
- Хорошо, - очень тихо и серьезно ответила Вики. - Это как на войне. Я все понимаю.
Тина обняла девочку.
- Спасибо тебе. Я это очень ценю. Я тоже буду тебе часто писать... и буду беречь твою куклу. Я обязательно пришлю открытку, как обещала.
Вики улыбнулась.
- Буду ждать.
Павел Николаевич и Тина отправились в Лондон и остановились в гостинице на сутки. А на следующий день, в десять утра, отец с дочерью поднялись на борт «Екатерины Великой», большого русского парохода, возвращавшегося в Петербург из долгого рейса.
Они заняли каюту второго класса - двухместную, с умывальником и двумя кроватями, разделенными туалетным столиком. Кровати можно было зашторивать для уединения. Оглядевшись в каюте и оставив вещи, они вышли на верхнюю палубу и уселись в деревянные дубовые кресла.
День был серый и ветреный. Павел Николаевич надел бежевый пиджак и шерстяные брюки в мелкую клетку; Тина поверх синего шерстяного платья набросила кружевную пелерину. Они некоторое время молчали, наблюдая за сизыми волнами и слушая крики чаек, потом повернулись друг к другу.
- Я все еще сомневаюсь, правильно ли мы поступили... что вот так взяли и уехали... но мне почему-то кажется, что ключ к решению следует искать не здесь, - сказала Тина. - Или, во всяком случае, один из ключей. Может быть, есть какая-то тайна в прошлом Грабовых... которая объясняет, почему именно я оказалась в центре событий.
Отец молчал, пристально глядя на нее. Тина продолжила:
- Ты должен рассказать мне все, что знаешь из нашей семейной истории.
Павел Николаевич кивнул.
- Расскажу. Возможно, ты права. И покажу тебе бумаги деда.
Он поднялся, оправил пиджак.
- Пока есть время, вернемся в каюту. Поговорим там. А когда приедем, навестим твою бабушку Нелли, она знает и помнит больше моего.
Алиса поняла, почему Робин так быстро потерялся во времени, попав на Поезд. Она тоже очень скоро перестала понимать, какой теперь день и час и имеет ли эта система отсчета здесь хоть какой-то смысл. Когда они с Мэй вернулись в купе после прогулки в мнимую библиотеку Бирна, ей уже казалось, что она пробыла в аду целую вечность и еще вечность ждет впереди. И она проведет ее именно такой - одряхлевшей и безобразной...
Мэй предложила Алисе напиток для подкрепления. Это была зеленоватая светящаяся жидкость в невысоком стакане. Кажется, Мэй сама сотворила ее или стакан появился просто ниоткуда.
Видя, что Алиса не решается пригубить подозрительный напиток, Мэй улыбнулась и сотворила себе такой же стаканчик.
- Разве вы питаетесь? - изумилась Алиса.
- Иногда.
Мэй спокойно выпила свою порцию, причем тело ее вместе с одеждой на несколько мгновений стало полупрозрачным и Алиса увидела, как фосфоресцирующая жидкость разлилась до самых ступней и кончиков пальцев без каких-либо промежуточных процессов. Алиса впервые подумала, остались ли у этих телесных душ хоть какие-то органы, подобные земным, - или сходство ограничивается внешним обликом, - но постеснялась высказать такую мысль вслух.
Алиса выпила из своего стакана и зажмурилась: жидкость сразу ударила в голову, будто вино. Она была кисловатая на вкус и освежающая. Напиток попал куда положено, в желудок. Это сразу же вызвало у Алисы мысль, которая смутила ее еще больше.
- А если мне понадобится... Тут ведь нет туалетов, конечно?
- Нет, - Мэй сразу же поняла ее. - Но самые низменные потребности у нас исчезают. Менять одежду и купаться тоже не нужно, только если по заказу, сугубо для удовольствия.
Алиса кивнула. Это было очень непривычно; но, конечно, удобно.
- А что значит по заказу?
- Потом поймешь.
Мэй нахмурилась. Кажется, ничего хорошего это не означало.
- Пойдем, Алиса, времени мало. Мне скоро пора возвращаться в иллюзию.
«Куда?..» - вновь мысленно ужаснулась Алиса. Но спорить не посмела. Она встала с дивана и подала подруге руку. Она заметила, что сил у нее вроде бы прибавилось и рука уже не выглядела такой старой. Действие напитка - видимо, непродолжительное...
Холодные пальцы Мэй сжали ее ладонь, и она повлекла Алису в коридор. Подруги вышли из купе и зашагали в тамбур, как Алиса уже делала одна, и Поезд опять повел себя удивительным образом: купе замелькали мимо, а выход не приближался. Но эти помещения больше не пустовали. Алиса теперь различала внутри смутные фигуры людей, одетых по моде прошлого столетия, - одиночек и целые группы: слышались оживленные разговоры, взрывы хохота. Мэй, нахмурив светлые брови, упорно тащила Алису дальше. И вдруг она остановилась.
- Смотри.
Алиса приникла к стеклу. В просторном купе целая компания угощалась за круглым столом, накрытым белой скатертью. Звенел фарфор, хрусталь; на столе были всевозможные деликатесы, от холодных мясных закусок и супов до пирожных, сыров и тропических фруктов. Дамы и господа - ни одного ребенка или человека низшего сословия! - болтали за едой на какие-то пустячные, легкие темы и, казалось, совсем не замечали, где они сейчас заперты.
- Зайдем? - спокойно предложила Мэй.
И, не дожидаясь ответа, она повернула бронзовую ручку. Алиса послушно шагнула за своей проводницей и, вновь взглянув на пирующих, вытаращила глаза. Люди за столом не обратили на них с Мэй ни малейшего внимания - Алиса ожидала этого, и поразило ее другое. Вся еда со скатерти исчезла, осталась чистая посуда. Господа орудовали столовыми приборами, жадно обсасывали вилки и прикладывались к пустым бокалам, совершенно не замечая того.
Алиса попятилась, потрясенная этой мистификацией или всеобщим самообманом. Она первая выскочила из купе, и Мэй очутилась рядом (кажется, Мэй прошла непосредственно сквозь дверь).
А стоило застекленной двери закрыться, как внутри все обрело свой прежний вид: блюда и кубки вновь наполнились. Причем, кажется, еда и вино не убывали, сколько бы ни продолжалась эта трапеза...
Брат действительно всегда помогал незамужней старшей сестре деньгами, а в последние годы полностью содержал. Но их отношения далеко не исчерпывались этим. Алиса нянчилась с маленьким Павликом все детство, облегчая заботы матери, у которой детей было трое, не считая одного, умершего во младенчестве от кори; и Павел всегда любил и выделял Алису, даже когда жизнь разнесла их по разным странам.
Павел Николаевич и внешне немало походил на сестру - высокий и худой, резковатый в движениях, с медным отливом седеющих волос и серыми глазами. Из четверых детей они двое наиболее удались в англичанку мать. Но Павел Николаевич так и остался петербуржцем, русским по воспитанию, и редко путешествовал - только по большой необходимости: вот как теперь.
Услышав внизу шум и голоса слуг, Тина выбежала отцу навстречу. Едва только тот поставил чемоданы в холле, она бросилась ему на шею.
- Папочка, слава Богу, ты доехал! Прости, что тебя пришлось оторвать от фабрики!
- Ничего, ничего... Ну конечно, я доехал. - Он прижал к себе плачущую дочь; потом, немного отстранив ее, изумленно оглядел с ног до головы. - Тина, что тут у вас стряслось? Что с Алисой?
- Ах, папа, если бы мы сами знали! Мы можем только строить догадки!
Павел Николаевич сокрушенно промолчал. Тина заметила, как отец осунулся, под глазами залегли глубокие тени. Наверное, не одну ночь плохо спал от такого известия.
- Позвольте мне умыться, а потом я желал бы немедленно выслушать вашу историю, - сказал он.
После того, как он поздоровался с хозяевами, умылся и выпил чаю, Тина и Макс увели Павла Николаевича на веранду. Они сели в плетеные кресла. Павел Николаевич закурил, для успокоения нервов. Потом как мог сдержанно попросил рассказать все с начала до конца.
Тина и Макс принялись излагать события попеременно - от появления Робина до исчезновения тетушки. Макс говорил по-английски, Тина по-русски: Тинин отец только ошеломленно переводил взгляд с дочери на ее жениха. Он несколько раз порывался вставить слово, но терялся. Под конец он совсем уже было собрался высказать свое мнение - очевидно, заявить, что все это просто немыслимо.
Такова была самая первая и естественная реакция неподготовленного разумного человека. Тина вздохнула, уже предвидя эту тяжелую битву. Но тут послышался шум со стороны входа в дом.
К ним присоединился мистер Поллок. Судя по всему, Поллок-старший уже довольно долго стоял у перил, в тени дикого винограда, и слушал их разговор.
- Заверяю вас, мистер Грабов, что все это правда, - произнес глава дома, глядя на гостя. - Мы слишком долго скрывали правду о Лотерее от вашей дочери и ее тетки, вашей сестры. Мы щадили... устоявшиеся рационалистические взгляды и не желали в своем доме конфликта мнений, - усмехнулся он. - И вот чем это кончилось.
После подобного признания хозяина заявить всем о своем неверии было бы слишком уж неучтиво. Павел Николаевич открыл рот, но так ничего и не сказал. Он взглянул на дочь, потом поднялся с места.
- Господа, если вы нам позволите...
Тина и Макс тоже встали. Макс подошел к мистеру Поллоку, безмолвно выражая свою солидарность.
- Да, конечно, мистер Грабов, - сказал он.
Тина взяла отца под руку. Они спустились в сад и медленно направились к зеленому лабиринту. Павел Николаевич уже приметил это изумительное творение английского садовника. Он негромко выразил Тине свое восхищение - но понял, что дочь выбрала лабиринт прежде всего как самое укромное место для объяснения. Они пошли по дорожке между самшитовых кустов и сделали несколько поворотов, углубившись внутрь; за третьим поворотом очень кстати стояла скамейка.
Павел Николаевич опустился на нее. Трости при нем сейчас не было; усевшись, он закинул ногу на ногу и сцепил руки на коленях. Тина молча села рядом.
- Теперь повтори то же самое, только без помощников, - велел он дочери. - И погляди мне в глаза! Это духовидение... и все остальное... с тобой это действительно было?
- Да, папа. Клянусь тебе. И... ты же не думаешь, что мы все тут нарочно сговорились, чтобы тебя одурачить?
Павел Николаевич откинул голову и беззвучно засмеялся.
- Нет, - сказал он наконец. - Вот в это я точно не верю. Едва ли вы все разом тронулись умом. И когда взрослые люди лгут, то лгут обычно умнее.
Он задумчиво помолчал, после чего произнес:
- Правда как она есть порою выглядит намного нелепее выдумок. И знаешь, почему?
Тина мотнула головой.
- Потому что правда, разумеется, всегда очень логична. Но только если знать все до конца. А мы редко знаем до конца даже обыденные вещи.
Он поглядел на розовеющее закатное небо в просвете между ветвями. Вздохнул.
- Немецкие религиозные мыслители и вообще думающие люди лет сто назад представляли себе мир как безупречно отлаженный часовой механизм, в котором все части подогнаны друг к другу. Теперь мы знаем, что мир не статичен - он находится в постоянном развитии и усложнении с момента зарождения. Однако всему и всегда находится объяснение. Мы видим только разрозненные детали великого механизма, Тиночка, и связи между ними не наблюдаем, вот почему правда зачастую кажется нелепицей.
- А искусная ложь именно поэтому кажется правдоподобнее, - кивнула Тина.
Часовой механизм... Немецкие мыслители... Она поглядела на свои часики.
- Послушай, папа, а ты не догадываешься, почему во время этих... этих явлений... у нас останавливались часы? Может, что-то кроется в грабовских часах?
Павел Николаевич печально усмехнулся.
- Не представляю, в чем тут дело. Я в полной растерянности. Бедная Алиса!
Он опустил голову, с силой провел ладонями по лицу.
- Если Алиса жива, даже вообразить не могу, чему она сейчас подвергается. И не уверен, что хочу это воображать...
Тина молча положила руку отцу на локоть.
- Но ведь ты нам поможешь в поисках? И вообще?
- Что за вопрос? Я приложу все усилия, - сухо сказал он.
Павел Николаевич резко поднялся; Тина, державшаяся за его локоть, едва успела вскочить.
- Насколько я понимаю, вы ни на шаг не продвинулись вперед с тех пор, как Алиса исчезла? За всю эту неделю?
- Нет. - Тина почувствовала, что опять начинает плакать. - Мы просто не представляем, что делать. Скажи хотя бы, ты мне веришь?
- Не скажу, что это легко, но я стараюсь.
Павел Николаевич вдруг повернулся к дочери, сурово нахмурившись.
- Только ни слова обо всем этом матери! Не волнуй ее еще сильнее, понятно? Ты сама можешь догадаться...
- Мама не хочет ничего знать о таких вещах. Как и большинство, - грустно улыбнулась Тина. - Идем назад, папочка, уже совсем поздно.
После всестороннего обсуждения было решено, что в Англии Тине с отцом задерживаться нечего и они отправятся на родину как можно скорее. Только сначала они заедут в Уитби, к Стоддардам, и расскажут им то, что можно рассказать.
- Я должна непременно поставить в известность Вики, - заявила Тина отцу. - Конечно, она только маленькая девочка, но это может оказаться важнее всего!
- Ну да. Твоя маленькая девочка медиумична, как и ты, - холодно кивнул Павел Николаевич. - Мне это очень не нравится, Тина, но тут я с тобой согласен.
Тина помялась и покраснела.
- Мы пришли к выводу, что железные дороги теперь для нас опасны... и ты, наверное, тоже думаешь, что лучше лишний раз не рисковать? Но мне почему-то кажется, что после тети Алисы... ну, какое-то время, во всяком случае...
- Это ваше нечто наелось и еще нескоро проголодается, - закончил Павел Николаевич. - И какое-то время нас не тронет. Я тебя правильно понял?
Девушка виновато кивнула.
- Думаю, да.
Тина почувствовала огромное облегчение оттого, что они с отцом так легко достигли взаимопонимания. Она даже не представляла, как могла бы заговорить о своей беде с мамой. И вообще с кем бы то ни было вне их кружка.
На другое утро Тина с отцом приготовились к отъезду. Все было сказано.
Тина с Максом простились наедине. Они нежно обнялись и поцеловались, чувствуя себя очень скованно. После трагедии и целой недели вынужденного бездействия между ними опять возникла отчужденность, каждый замкнулся в себе, как в первые дни жениховства.
А еще Макс, по-видимому, страдал из-за брата. Ни с ним, ни с Тиной до сих пор ничего не случилось, и первоначальный страх за себя отступил: теперь Макса угнетало сознание своей вины. Если Джеффри так давно участвовал во всем этом и зашел так далеко, как же он-то ничего не разглядел и не вмешался?..
Тина прервала тягостное молчание, взяв с жениха слово регулярно писать ей обо всем, а также не терять связь с Уинстоном Хоупвеллом и Вики. Девочка Стоддардов в крайнем случае свяжется с ним сама - Вики достаточно умна и самостоятельна. Макс все обещал; он отнесся к этому последнему с полным пониманием.
Стоддардов Тина с отцом навестили вечером того же дня. После чая, когда были оглашены печальные новости, Тина улучила минуту и уединилась с Вики. Она рассказала девочке всю правду - о Лотерее и о своей тетке; упомянула даже о Джеффри и его предполагаемой роли.
- Я бы очень не хотела подвергать тебя опасности, Вики... но, может быть, нам придется попросить тебя о помощи, - сказала Тина. - Кроме тебя, в Уитби и Мидлсбро почти никто не знает, что на самом деле происходит. Здесь останется несколько взрослых, которые тоже посвящены в тайну. Ты можешь доверять Максу и его родителям, а еще мистеру Хоупвеллу, я оставлю тебе их адреса. Хорошо?
- Хорошо, - очень тихо и серьезно ответила Вики. - Это как на войне. Я все понимаю.
Тина обняла девочку.
- Спасибо тебе. Я это очень ценю. Я тоже буду тебе часто писать... и буду беречь твою куклу. Я обязательно пришлю открытку, как обещала.
Вики улыбнулась.
- Буду ждать.
***
Павел Николаевич и Тина отправились в Лондон и остановились в гостинице на сутки. А на следующий день, в десять утра, отец с дочерью поднялись на борт «Екатерины Великой», большого русского парохода, возвращавшегося в Петербург из долгого рейса.
Они заняли каюту второго класса - двухместную, с умывальником и двумя кроватями, разделенными туалетным столиком. Кровати можно было зашторивать для уединения. Оглядевшись в каюте и оставив вещи, они вышли на верхнюю палубу и уселись в деревянные дубовые кресла.
День был серый и ветреный. Павел Николаевич надел бежевый пиджак и шерстяные брюки в мелкую клетку; Тина поверх синего шерстяного платья набросила кружевную пелерину. Они некоторое время молчали, наблюдая за сизыми волнами и слушая крики чаек, потом повернулись друг к другу.
- Я все еще сомневаюсь, правильно ли мы поступили... что вот так взяли и уехали... но мне почему-то кажется, что ключ к решению следует искать не здесь, - сказала Тина. - Или, во всяком случае, один из ключей. Может быть, есть какая-то тайна в прошлом Грабовых... которая объясняет, почему именно я оказалась в центре событий.
Отец молчал, пристально глядя на нее. Тина продолжила:
- Ты должен рассказать мне все, что знаешь из нашей семейной истории.
Павел Николаевич кивнул.
- Расскажу. Возможно, ты права. И покажу тебе бумаги деда.
Он поднялся, оправил пиджак.
- Пока есть время, вернемся в каюту. Поговорим там. А когда приедем, навестим твою бабушку Нелли, она знает и помнит больше моего.
Глава 20
Алиса поняла, почему Робин так быстро потерялся во времени, попав на Поезд. Она тоже очень скоро перестала понимать, какой теперь день и час и имеет ли эта система отсчета здесь хоть какой-то смысл. Когда они с Мэй вернулись в купе после прогулки в мнимую библиотеку Бирна, ей уже казалось, что она пробыла в аду целую вечность и еще вечность ждет впереди. И она проведет ее именно такой - одряхлевшей и безобразной...
Мэй предложила Алисе напиток для подкрепления. Это была зеленоватая светящаяся жидкость в невысоком стакане. Кажется, Мэй сама сотворила ее или стакан появился просто ниоткуда.
Видя, что Алиса не решается пригубить подозрительный напиток, Мэй улыбнулась и сотворила себе такой же стаканчик.
- Разве вы питаетесь? - изумилась Алиса.
- Иногда.
Мэй спокойно выпила свою порцию, причем тело ее вместе с одеждой на несколько мгновений стало полупрозрачным и Алиса увидела, как фосфоресцирующая жидкость разлилась до самых ступней и кончиков пальцев без каких-либо промежуточных процессов. Алиса впервые подумала, остались ли у этих телесных душ хоть какие-то органы, подобные земным, - или сходство ограничивается внешним обликом, - но постеснялась высказать такую мысль вслух.
Алиса выпила из своего стакана и зажмурилась: жидкость сразу ударила в голову, будто вино. Она была кисловатая на вкус и освежающая. Напиток попал куда положено, в желудок. Это сразу же вызвало у Алисы мысль, которая смутила ее еще больше.
- А если мне понадобится... Тут ведь нет туалетов, конечно?
- Нет, - Мэй сразу же поняла ее. - Но самые низменные потребности у нас исчезают. Менять одежду и купаться тоже не нужно, только если по заказу, сугубо для удовольствия.
Алиса кивнула. Это было очень непривычно; но, конечно, удобно.
- А что значит по заказу?
- Потом поймешь.
Мэй нахмурилась. Кажется, ничего хорошего это не означало.
- Пойдем, Алиса, времени мало. Мне скоро пора возвращаться в иллюзию.
«Куда?..» - вновь мысленно ужаснулась Алиса. Но спорить не посмела. Она встала с дивана и подала подруге руку. Она заметила, что сил у нее вроде бы прибавилось и рука уже не выглядела такой старой. Действие напитка - видимо, непродолжительное...
Холодные пальцы Мэй сжали ее ладонь, и она повлекла Алису в коридор. Подруги вышли из купе и зашагали в тамбур, как Алиса уже делала одна, и Поезд опять повел себя удивительным образом: купе замелькали мимо, а выход не приближался. Но эти помещения больше не пустовали. Алиса теперь различала внутри смутные фигуры людей, одетых по моде прошлого столетия, - одиночек и целые группы: слышались оживленные разговоры, взрывы хохота. Мэй, нахмурив светлые брови, упорно тащила Алису дальше. И вдруг она остановилась.
- Смотри.
Алиса приникла к стеклу. В просторном купе целая компания угощалась за круглым столом, накрытым белой скатертью. Звенел фарфор, хрусталь; на столе были всевозможные деликатесы, от холодных мясных закусок и супов до пирожных, сыров и тропических фруктов. Дамы и господа - ни одного ребенка или человека низшего сословия! - болтали за едой на какие-то пустячные, легкие темы и, казалось, совсем не замечали, где они сейчас заперты.
- Зайдем? - спокойно предложила Мэй.
И, не дожидаясь ответа, она повернула бронзовую ручку. Алиса послушно шагнула за своей проводницей и, вновь взглянув на пирующих, вытаращила глаза. Люди за столом не обратили на них с Мэй ни малейшего внимания - Алиса ожидала этого, и поразило ее другое. Вся еда со скатерти исчезла, осталась чистая посуда. Господа орудовали столовыми приборами, жадно обсасывали вилки и прикладывались к пустым бокалам, совершенно не замечая того.
Алиса попятилась, потрясенная этой мистификацией или всеобщим самообманом. Она первая выскочила из купе, и Мэй очутилась рядом (кажется, Мэй прошла непосредственно сквозь дверь).
А стоило застекленной двери закрыться, как внутри все обрело свой прежний вид: блюда и кубки вновь наполнились. Причем, кажется, еда и вино не убывали, сколько бы ни продолжалась эта трапеза...
