- Вы думаете, что я теперь бессмертна?
Хью несколько раз моргнул: это как будто бы само собой разумелось...
- А разве нет? - глупо спросил он.
Алые губы египтянки изогнулись в насмешливой улыбке.
- Нет. Если я откажусь служить ему, я умру. Если я соглашусь служить ему, я умру. Мы все тогда безвозвратно умрем.
- Кому служить, Амина?..
Но в глубине души Хью Бертрам догадывался.
- Тому, кто сотворил меня заново. Тому, у кого много лиц и много имен. Он сделал меня царицей... я теперь как пчелиная матка.
- Почему? - шепотом спросил Хью.
- Я старшая из всех - и могу то, чего не может больше никто из них, - ответила древняя жрица.
По ее лицу было непохоже, что этот факт ее сколько-нибудь радует. Хью догадывался, кого «всех» она подразумевает: других восставших из праха. Но кто «все» должны были умереть, если она ослушается демона, которому подвластна? Все живые умершие - или все человечество?..
Амина внезапно поднялась с места.
- Я должна идти, - проговорила она непривычно быстро и напряженно. - Мы снова встретимся, когда будет можно.
- Постойте!..
Но она уже скрылась, как будто лишь привиделась ему.
Хью остался сидеть за столиком, плохо понимая, где находится. Потом закрыл лицо руками и коротко, горько рассмеялся.
Он вспомнил, что забыл поблагодарить Амен-Оту за свое спасение. И совершенно забыл о том, зачем приходил в библиотеку сам. Возможно, на «Титанике» он травмировал голову и теперь лежит на больничной койке и бредит? Отец не задумался бы предложить такое объяснение!..
Расплатившись за себя и за свою исчезнувшую спутницу, Хью покинул кафе и, понурившись, побрел домой, сунув руки в карманы.
После этого он ни разу больше не встречал воскресшую египтянку. Но думал о ней, о ее экзотической, потусторонней красоте и о ее пугающих пророческих словах все чаще. С большим трудом Хью раздобыл ее нью-йоркский адрес, но там мадам Маклир уже не оказалось: очевидно, она вынуждена была поспешно съехать.
Он начал терять хватку, перестал появляться в обществе, а в редакции стали поговаривать о его чудачествах. Хью едва не лишился работы: в «Нью-Йорк Таймс» действовал закон джунглей, как в бизнесе, а американские журналисты были еще более беспринципны, чем их английские коллеги. Его знакомые начали отворачиваться от него - приветливые, улыбчивые нью-йоркцы были падки на все новое, им кружил головы быстрый успех, но проигравшим никто не сочувствовал: особенно иммигрантам. Хью с болью сознавал, что приобрел здесь много приятелей, но ни одного друга. Кроме... кроме...
Но она тоже исчезла из его жизни и не подавала о себе вестей. И ей грозила беда: им всем грозила беда, о которой египтянка даже не могла сказать ясно.
Даже с сестрой Хью теперь не мог поделиться: он так и не сообщил Этель о судьбоносной встрече с ожившей мумией. Он не думал, что все окажется так серьезно, - а сама Этель, казалось, больше не вспоминала об их совместном приключении. Она была по уши в своей любви, в предсвадебных хлопотах; и Хью чувствовал, что не имеет права накануне важнейшего события в жизни любой девушки впутывать сестру во всю эту чертовщину. Он должен разобраться сам!
Но дела шли наперекосяк. Возвращаясь мыслями к жизни в Англии, Хью сознавал, что может вылететь из Оксфорда так же легко, как с этой временной работы. Начинал учиться он блестяще; но с тех пор, как молодой мистер Бертрам внезапно решил, что карьера ученого-филолога не по нем, его успеваемость значительно снизилась.
Через восемь дней после встречи с Амен-Оту - Аминой Хью лежал поздним утром в постели и, глядя в облупившийся потолок, курил сигареты одну за другой. Он мог себе позволить только дешевые меблированные комнаты в Бронксе, откуда добирался до редакции на взятом напрокат велосипеде.
Вдруг раздался стук в дверь: Хью вскочил и одернул мятую рубашку. Вчера он уснул одетым. Открыв, он увидел почтальона.
- Вам телеграмма. Распишитесь, сэр.
Захлопнув за почтальоном дверь, Хью впился взглядом в телеграмму.
«Приезжаю семь дней. Встречай пароход «Келтик» двадцать первого июня восемь часов вечера. Отец».
Хью засадил кулаком в стену.
- О черт, - простонал он.
Этот июньский день выдался теплым и ясным, но Хью стоял в толпе встречающих мрачнее тучи. Амина Маклир исчезла бесследно, и это явно не означало ничего хорошего: а время уходило, как песок сквозь пальцы. И уж при отце, - да еще и когда на носу свадьба сестры, - ему точно нельзя будет...
«Если только сама мумия не водит меня за нос, - подумал Хью, пытаясь найти в этой ситуации хоть что-то положительное. - Если она сама не использует меня в своих темных целях!»
Но он сердцем чувствовал: хотя египтянка и способна лукавить, в главном она не лжет. И ему все более неловко становилось называть ее мумией - или нежитью, даже про себя. Амина Маклир была отныне для него прекрасной иностранкой, его избавительницей, попавшей в труднейшее положение, о котором она могла говорить только намеками. По иронии судьбы, только так, - лишь намеками, - могли говорить о себе и большинство обыкновенных женщин, находившихся под властью земных мужчин...
Хью встряхнул головой, заставляя себя на время забыть об этом, и переступил с ноги на ногу, высматривая поверх голов впереди отцовский пароход. Казалось, «Келтик» запаздывал. Охваченный внезапным беспокойством, Хью сунул руку под пиджак и выудил часы из жилетного кармашка: было еще без шести минут восемь.
Хью перевел дыхание. Наверное, после «Титаника» он никогда уже не сможет доверять кораблям и морским путешествиям!
Но вот над заливом раздался гудок: юноша улыбнулся. Впервые за долгое время он будет по-настоящему рад видеть отца.
Маленький «Келтик», казавшийся черным на фоне закатного неба, величественно причалил: многие в толпе закричали «ура», послышались овации. Хью усмехнулся и украдкой смахнул слезу.
Пассажиров начали выпускать на берег только через пятнадцать минут. Хью уже истомился от ожидания. Но вот наконец он увидел высокую худую фигуру отца в светлом плаще с пелериной: юноша неистово замахал ему. Доктор Бертрам поспешил навстречу, и через несколько мгновений отец с сыном обнялись.
Разжав объятия, они посмотрели друг другу в лицо, словно заново оценивая.
- Папа, как я рад тебя видеть, - сказал Хью предательски дрогнувшим голосом.
Томас Бертрам улыбался, глядя на него своими серыми глазами.
- Я тоже, мой мальчик.
Доктор Бертрам был пятидесятилетним мужчиной, еще бодрым и свежим. От него Хью достались светлые волосы; в шевелюре доктора появилось уже много седины, но это было пока трудно заметить. Отец и сын были весьма похожи внешне - только от матери Хью, как и Этель, унаследовал выразительные карие глаза и более мягкие черты лица: девушек всегда привлекала его неординарная наружность. Характером же старший и младший Бертрамы очень различались.
Доктор Бертрам уже более двадцати лет занимался частной практикой в Хэмпшире. Он был врачом широкого профиля и имел собственный кабинет в портсмутской клинике; однако нередко пользовал неимущих пациентов на дому, по вечерам, за ничтожную плату или бесплатно. И в облике его, и в характере с годами все больше проступала аскетическая строгость. Доктор Бертрам всю жизнь оставался верен своему профессиональному и человеческому долгу, однако божественное для него было предметом чисто умозрительным, данью отживающей свое традиции.
Особенно после скоропостижной смерти любимой жены. Доктор, повидавший за свою карьеру столько болезней и смертей, не мог выискать в этом самом близком, самом личном случае никакой высшей справедливости: только следствие неумолимых, слепых законов природы.
Хью взглянул на багаж отца и улыбнулся со щемящим чувством: в это путешествие, конечно, он тоже захватил с собой свой медицинский чемоданчик.
- Я помогу, - сказал молодой человек, легко подхватывая черный чемодан с лекарствами и инструментами.
Они пробрались сквозь толпу, и Хью хотел вызвать кэб. Но доктор Бертрам остановил его.
- Этель написала, что ты перенес бронхит, - произнес он, остро вглядываясь в лицо сына. - Как ты себя чувствуешь сейчас?
- Хорошо, - Хью улыбнулся.
- Ты уверен?
Хью вздохнул.
- Да, отец. Прошло уже два месяца!
Они сели в коляску, и Хью велел кэбмену ехать в «Ритц-Карлтон», как заранее решил. Пусть ему самому и не по карману проживание там, отец вполне в состоянии за себя заплатить! И доктору Бертраму не следовало до поры до времени знать о стесненных обстоятельствах сына. Не говоря уже обо всех прочих обстоятельствах...
Когда экипаж свернул на Пятую авеню, отец окликнул Хью. Молодой человек даже не заметил, что задумался.
- Я вижу, что с тобой все же что-то не так, - негромко произнес доктор Бертрам. - Но мы поговорим об этом позже.
Хью, скрепя сердце, кивнул. В глазах отца с ним всегда было «что-то не так». И оба теперь понимали, что корень этого неприятия не в склонностях Хью. Отец никогда не сказал бы этого вслух, возможно, даже самому себе не желал признаваться, - но в глубине души он всегда считал сына виновным в главной трагедии своей жизни.
Они расплатились с кэбменом у входа в отель и поднялись в номер, который Хью забронировал для отца, - по примеру преуспевающего Гарри Кэмпа, который мог себе ни в чем не отказывать! Эти воспоминания до сих пор болезненно отзывались в нем.
Хью чуть было не удрал, неуклюже сославшись на дела, но доктор Бертрам задержал его.
- Нет, так совсем не годится! - заявил он, вглядываясь в лицо сына с растущим беспокойством, почти возмущением. - С тобой что-то происходит, Хью. Ты должен мне рассказать!
Хью взял себя в руки. В конце концов, благодаря работе журналиста, светской жизни и азартным играм он неплохо научился притворству.
- Папа, мы же не виделись больше двух месяцев, - мягко сказал он. - Я уверен, нам обоим есть что друг другу рассказать.
Доктор Бертрам улыбнулся, его лицо смягчилось.
- У меня не произошло ничего нового. Но твою историю я желал бы услышать.
Он помедлил.
- Когда тебе нужно... в редакцию? Завтра суббота.
Хью выдержал взгляд серых глаз отца - как у крестоносца, подумал он.
- У меня свободный график. Завтра я обещал быть в десять утра.
Доктор Бертрам кивнул.
- Очень хорошо. Тогда сегодня ты переночуешь со мной, и мы поужинаем. Если тебя беспокоит финансовый вопрос, - проницательно прибавил он, - я расплачусь за нас обоих.
Хью скрипнул зубами. «Начинается», - подумал он.
Однако отец в течение вечера больше не возвращался к этой теме, и вообще почти не говорил сам, внимая рассказу Хью. Они засиделись до поздней ночи: доктор Бертрам вместе с Хью сочувствовал жертвам катастрофы и негодовал на безалаберность экипажа «Титаника». Когда речь зашла о спасении Хью и Этель, молодой человек впервые запнулся. Он изложил доктору Бертраму ту же версию, которую сочинил для гостей Кэмпов на званом ужине и впоследствии неоднократно пересказывал знакомым в Нью-Йорке. Он умел вдохновенно лгать посторонним - однако собственному отцу...
Доктор Бертрам, тем не менее, приписал такую реакцию вполне естественному смущению юноши, не желавшего преувеличивать свое геройство.
- Я горжусь тобой, мой мальчик, - сказал он.
Хью был растроган, видя, что отец говорит искренне.
Утром Хью отправился в редакцию, где уладил свои дела и взял отпуск по случаю свадьбы сестры. Он был действительно талантливым журналистом; но косые взгляды, которые бросали на него сотрудники, вызывали в нем чувство, что он тут надолго не удержится. Возможно, ему стоит попробовать себя в художественной фотографии? Этель очень хвалила его снимки, да и в «Нью-Йорк Таймс», когда он был на хорошем счету, их сперва оценили высоко. «Мое очередное начинание», - с иронией подумал молодой человек.
Когда он вернулся в отель, отец пригласил его пообедать с ним в номере. За едой доктор Бертрам опять спросил сына, какие у него трудности. Сегодня он говорил гораздо более сочувственно и дружелюбно.
- Я твой отец, и всегда готов тебе помочь, - сказал он.
Хью был тронут. Он понял, что следует уйти от ответа максимально тактично.
- Есть кое-какие проблемы. Ничего криминального, - юноша рассмеялся, - но это долго рассказывать. Давай вернемся к обсуждению позже, хорошо?
Доктор Бертрам тяжело вздохнул.
- Хорошо, Хью. Но не откладывай надолго. Помни, что может оказаться слишком поздно, - предостерег он.
Хью покраснел. Отец, не иначе, вообразил, что он по-крупному проигрался в карты или еще хуже того!..
Не исключено, что доктор Бертрам не ошибался. Могло быть намного хуже.
Хью ловко перевел разговор на Этель и ее свадьбу, и настроение отца значительно улучшилось: Этель всю жизнь была для него опорой и утешением. Он спросил сына, каково его мнение о женихе сестры, и Хью постарался представить Гарри Кэмпа в наиболее выгодном свете. Хотя доктор Бертрам, как и сам Хью, никогда не питал большой приязни к американцу, отец и сын были согласны, что сейчас для Этель, возможно, это лучший вариант. Во всяком случае, они с Гарри были серьезно увлечены друг другом; и это увлечение могло со временем перерасти в любовь и счастливый брак...
Ближе к вечеру Хью взял для себя и отца билеты на поезд и упаковал вещи; а на другое утро они выехали в Айдахо.
От станции им пришлось добираться самостоятельно. Но Хью дал телеграмму сестре и знал, что их давно ждут.
Когда они въехали в нанятом экипаже на территорию кэмповского особняка, Этель выбежала им навстречу. Она спрыгнула с крыльца и бросилась по гравиевой дорожке, заливаясь счастливым смехом.
- Папочка!..
Встреча отца с дочерью получилась гораздо более бурной, чем с сыном. Доктор Бертрам, как и Этель, не сдержал слез. Потом Этель бросилась к брату, и они тоже обнялись.
Хью ощутил, что успел здорово соскучиться по сестре. А оглядев ее, он подумал, что жизнь на природе пошла Этель на пользу. Этель посвежела и окрепла, а новое платье в мелкую клетку очень ей шло.
- Гарри сегодня нет, но он непременно приедет завтра: я связалась с ним по телефону, - улыбаясь, быстро проговорила девушка, опять обращаясь к отцу. - Они с мистером Кэмпом заключают новый контракт на поставку древесины с мебельщиками из «Бакли и сыновья». Ты же знаешь, у Гарри доля в фирме. А пока мы с тобой от души наговоримся, правда, папа?
- Правда, Этель, - подтвердил доктор Бертрам, глядя на дочь сияющими глазами.
- Вы, конечно, оба усталые и жутко голодные! Идемте, я прикажу, чтоб дали чаю.
Этель взяла отца под руку, и они ушли вперед. А Хью подумал, что в манере сестры появилось что-то новое, фермерско-хозяйское; она напомнила ему миссис Кэмп, и даже акцент у нее изменился. «Пожалуй, она станет американкой быстрее, чем я», - ревниво подумал он.
Женщины вообще быстрее... адаптировались в этом мире, как Хью Томас Бертрам уже имел случай убедиться.
Время до обеда Этель провела наедине с отцом, а сам Хью с миссис Кэмп. Пожилая леди держалась с ним приветливее, чем в прошлый раз, задавала много вопросов о его нью-йоркской жизни - и не только из вежливости; однако особенной симпатии между ними так и не возникло. Что ж, Хью это вполне устраивало.
Покинув хозяйку и в одиночестве спустившись по парадной лестнице, Хью поймал себя на мысли, что его тянет проверить содержимое почтового ящика за воротами. Это желание скоро стало нестерпимым; во рту у Хью пересохло от волнения. Неужели?..
Хью несколько раз моргнул: это как будто бы само собой разумелось...
- А разве нет? - глупо спросил он.
Алые губы египтянки изогнулись в насмешливой улыбке.
- Нет. Если я откажусь служить ему, я умру. Если я соглашусь служить ему, я умру. Мы все тогда безвозвратно умрем.
- Кому служить, Амина?..
Но в глубине души Хью Бертрам догадывался.
- Тому, кто сотворил меня заново. Тому, у кого много лиц и много имен. Он сделал меня царицей... я теперь как пчелиная матка.
- Почему? - шепотом спросил Хью.
- Я старшая из всех - и могу то, чего не может больше никто из них, - ответила древняя жрица.
По ее лицу было непохоже, что этот факт ее сколько-нибудь радует. Хью догадывался, кого «всех» она подразумевает: других восставших из праха. Но кто «все» должны были умереть, если она ослушается демона, которому подвластна? Все живые умершие - или все человечество?..
Амина внезапно поднялась с места.
- Я должна идти, - проговорила она непривычно быстро и напряженно. - Мы снова встретимся, когда будет можно.
- Постойте!..
Но она уже скрылась, как будто лишь привиделась ему.
Хью остался сидеть за столиком, плохо понимая, где находится. Потом закрыл лицо руками и коротко, горько рассмеялся.
Он вспомнил, что забыл поблагодарить Амен-Оту за свое спасение. И совершенно забыл о том, зачем приходил в библиотеку сам. Возможно, на «Титанике» он травмировал голову и теперь лежит на больничной койке и бредит? Отец не задумался бы предложить такое объяснение!..
Расплатившись за себя и за свою исчезнувшую спутницу, Хью покинул кафе и, понурившись, побрел домой, сунув руки в карманы.
После этого он ни разу больше не встречал воскресшую египтянку. Но думал о ней, о ее экзотической, потусторонней красоте и о ее пугающих пророческих словах все чаще. С большим трудом Хью раздобыл ее нью-йоркский адрес, но там мадам Маклир уже не оказалось: очевидно, она вынуждена была поспешно съехать.
Он начал терять хватку, перестал появляться в обществе, а в редакции стали поговаривать о его чудачествах. Хью едва не лишился работы: в «Нью-Йорк Таймс» действовал закон джунглей, как в бизнесе, а американские журналисты были еще более беспринципны, чем их английские коллеги. Его знакомые начали отворачиваться от него - приветливые, улыбчивые нью-йоркцы были падки на все новое, им кружил головы быстрый успех, но проигравшим никто не сочувствовал: особенно иммигрантам. Хью с болью сознавал, что приобрел здесь много приятелей, но ни одного друга. Кроме... кроме...
Но она тоже исчезла из его жизни и не подавала о себе вестей. И ей грозила беда: им всем грозила беда, о которой египтянка даже не могла сказать ясно.
Даже с сестрой Хью теперь не мог поделиться: он так и не сообщил Этель о судьбоносной встрече с ожившей мумией. Он не думал, что все окажется так серьезно, - а сама Этель, казалось, больше не вспоминала об их совместном приключении. Она была по уши в своей любви, в предсвадебных хлопотах; и Хью чувствовал, что не имеет права накануне важнейшего события в жизни любой девушки впутывать сестру во всю эту чертовщину. Он должен разобраться сам!
Но дела шли наперекосяк. Возвращаясь мыслями к жизни в Англии, Хью сознавал, что может вылететь из Оксфорда так же легко, как с этой временной работы. Начинал учиться он блестяще; но с тех пор, как молодой мистер Бертрам внезапно решил, что карьера ученого-филолога не по нем, его успеваемость значительно снизилась.
Через восемь дней после встречи с Амен-Оту - Аминой Хью лежал поздним утром в постели и, глядя в облупившийся потолок, курил сигареты одну за другой. Он мог себе позволить только дешевые меблированные комнаты в Бронксе, откуда добирался до редакции на взятом напрокат велосипеде.
Вдруг раздался стук в дверь: Хью вскочил и одернул мятую рубашку. Вчера он уснул одетым. Открыв, он увидел почтальона.
- Вам телеграмма. Распишитесь, сэр.
Захлопнув за почтальоном дверь, Хью впился взглядом в телеграмму.
«Приезжаю семь дней. Встречай пароход «Келтик» двадцать первого июня восемь часов вечера. Отец».
Хью засадил кулаком в стену.
- О черт, - простонал он.
Глава 14
Этот июньский день выдался теплым и ясным, но Хью стоял в толпе встречающих мрачнее тучи. Амина Маклир исчезла бесследно, и это явно не означало ничего хорошего: а время уходило, как песок сквозь пальцы. И уж при отце, - да еще и когда на носу свадьба сестры, - ему точно нельзя будет...
«Если только сама мумия не водит меня за нос, - подумал Хью, пытаясь найти в этой ситуации хоть что-то положительное. - Если она сама не использует меня в своих темных целях!»
Но он сердцем чувствовал: хотя египтянка и способна лукавить, в главном она не лжет. И ему все более неловко становилось называть ее мумией - или нежитью, даже про себя. Амина Маклир была отныне для него прекрасной иностранкой, его избавительницей, попавшей в труднейшее положение, о котором она могла говорить только намеками. По иронии судьбы, только так, - лишь намеками, - могли говорить о себе и большинство обыкновенных женщин, находившихся под властью земных мужчин...
Хью встряхнул головой, заставляя себя на время забыть об этом, и переступил с ноги на ногу, высматривая поверх голов впереди отцовский пароход. Казалось, «Келтик» запаздывал. Охваченный внезапным беспокойством, Хью сунул руку под пиджак и выудил часы из жилетного кармашка: было еще без шести минут восемь.
Хью перевел дыхание. Наверное, после «Титаника» он никогда уже не сможет доверять кораблям и морским путешествиям!
Но вот над заливом раздался гудок: юноша улыбнулся. Впервые за долгое время он будет по-настоящему рад видеть отца.
Маленький «Келтик», казавшийся черным на фоне закатного неба, величественно причалил: многие в толпе закричали «ура», послышались овации. Хью усмехнулся и украдкой смахнул слезу.
Пассажиров начали выпускать на берег только через пятнадцать минут. Хью уже истомился от ожидания. Но вот наконец он увидел высокую худую фигуру отца в светлом плаще с пелериной: юноша неистово замахал ему. Доктор Бертрам поспешил навстречу, и через несколько мгновений отец с сыном обнялись.
Разжав объятия, они посмотрели друг другу в лицо, словно заново оценивая.
- Папа, как я рад тебя видеть, - сказал Хью предательски дрогнувшим голосом.
Томас Бертрам улыбался, глядя на него своими серыми глазами.
- Я тоже, мой мальчик.
Доктор Бертрам был пятидесятилетним мужчиной, еще бодрым и свежим. От него Хью достались светлые волосы; в шевелюре доктора появилось уже много седины, но это было пока трудно заметить. Отец и сын были весьма похожи внешне - только от матери Хью, как и Этель, унаследовал выразительные карие глаза и более мягкие черты лица: девушек всегда привлекала его неординарная наружность. Характером же старший и младший Бертрамы очень различались.
Доктор Бертрам уже более двадцати лет занимался частной практикой в Хэмпшире. Он был врачом широкого профиля и имел собственный кабинет в портсмутской клинике; однако нередко пользовал неимущих пациентов на дому, по вечерам, за ничтожную плату или бесплатно. И в облике его, и в характере с годами все больше проступала аскетическая строгость. Доктор Бертрам всю жизнь оставался верен своему профессиональному и человеческому долгу, однако божественное для него было предметом чисто умозрительным, данью отживающей свое традиции.
Особенно после скоропостижной смерти любимой жены. Доктор, повидавший за свою карьеру столько болезней и смертей, не мог выискать в этом самом близком, самом личном случае никакой высшей справедливости: только следствие неумолимых, слепых законов природы.
Хью взглянул на багаж отца и улыбнулся со щемящим чувством: в это путешествие, конечно, он тоже захватил с собой свой медицинский чемоданчик.
- Я помогу, - сказал молодой человек, легко подхватывая черный чемодан с лекарствами и инструментами.
Они пробрались сквозь толпу, и Хью хотел вызвать кэб. Но доктор Бертрам остановил его.
- Этель написала, что ты перенес бронхит, - произнес он, остро вглядываясь в лицо сына. - Как ты себя чувствуешь сейчас?
- Хорошо, - Хью улыбнулся.
- Ты уверен?
Хью вздохнул.
- Да, отец. Прошло уже два месяца!
Они сели в коляску, и Хью велел кэбмену ехать в «Ритц-Карлтон», как заранее решил. Пусть ему самому и не по карману проживание там, отец вполне в состоянии за себя заплатить! И доктору Бертраму не следовало до поры до времени знать о стесненных обстоятельствах сына. Не говоря уже обо всех прочих обстоятельствах...
Когда экипаж свернул на Пятую авеню, отец окликнул Хью. Молодой человек даже не заметил, что задумался.
- Я вижу, что с тобой все же что-то не так, - негромко произнес доктор Бертрам. - Но мы поговорим об этом позже.
Хью, скрепя сердце, кивнул. В глазах отца с ним всегда было «что-то не так». И оба теперь понимали, что корень этого неприятия не в склонностях Хью. Отец никогда не сказал бы этого вслух, возможно, даже самому себе не желал признаваться, - но в глубине души он всегда считал сына виновным в главной трагедии своей жизни.
Они расплатились с кэбменом у входа в отель и поднялись в номер, который Хью забронировал для отца, - по примеру преуспевающего Гарри Кэмпа, который мог себе ни в чем не отказывать! Эти воспоминания до сих пор болезненно отзывались в нем.
Хью чуть было не удрал, неуклюже сославшись на дела, но доктор Бертрам задержал его.
- Нет, так совсем не годится! - заявил он, вглядываясь в лицо сына с растущим беспокойством, почти возмущением. - С тобой что-то происходит, Хью. Ты должен мне рассказать!
Хью взял себя в руки. В конце концов, благодаря работе журналиста, светской жизни и азартным играм он неплохо научился притворству.
- Папа, мы же не виделись больше двух месяцев, - мягко сказал он. - Я уверен, нам обоим есть что друг другу рассказать.
Доктор Бертрам улыбнулся, его лицо смягчилось.
- У меня не произошло ничего нового. Но твою историю я желал бы услышать.
Он помедлил.
- Когда тебе нужно... в редакцию? Завтра суббота.
Хью выдержал взгляд серых глаз отца - как у крестоносца, подумал он.
- У меня свободный график. Завтра я обещал быть в десять утра.
Доктор Бертрам кивнул.
- Очень хорошо. Тогда сегодня ты переночуешь со мной, и мы поужинаем. Если тебя беспокоит финансовый вопрос, - проницательно прибавил он, - я расплачусь за нас обоих.
Хью скрипнул зубами. «Начинается», - подумал он.
Однако отец в течение вечера больше не возвращался к этой теме, и вообще почти не говорил сам, внимая рассказу Хью. Они засиделись до поздней ночи: доктор Бертрам вместе с Хью сочувствовал жертвам катастрофы и негодовал на безалаберность экипажа «Титаника». Когда речь зашла о спасении Хью и Этель, молодой человек впервые запнулся. Он изложил доктору Бертраму ту же версию, которую сочинил для гостей Кэмпов на званом ужине и впоследствии неоднократно пересказывал знакомым в Нью-Йорке. Он умел вдохновенно лгать посторонним - однако собственному отцу...
Доктор Бертрам, тем не менее, приписал такую реакцию вполне естественному смущению юноши, не желавшего преувеличивать свое геройство.
- Я горжусь тобой, мой мальчик, - сказал он.
Хью был растроган, видя, что отец говорит искренне.
Утром Хью отправился в редакцию, где уладил свои дела и взял отпуск по случаю свадьбы сестры. Он был действительно талантливым журналистом; но косые взгляды, которые бросали на него сотрудники, вызывали в нем чувство, что он тут надолго не удержится. Возможно, ему стоит попробовать себя в художественной фотографии? Этель очень хвалила его снимки, да и в «Нью-Йорк Таймс», когда он был на хорошем счету, их сперва оценили высоко. «Мое очередное начинание», - с иронией подумал молодой человек.
Когда он вернулся в отель, отец пригласил его пообедать с ним в номере. За едой доктор Бертрам опять спросил сына, какие у него трудности. Сегодня он говорил гораздо более сочувственно и дружелюбно.
- Я твой отец, и всегда готов тебе помочь, - сказал он.
Хью был тронут. Он понял, что следует уйти от ответа максимально тактично.
- Есть кое-какие проблемы. Ничего криминального, - юноша рассмеялся, - но это долго рассказывать. Давай вернемся к обсуждению позже, хорошо?
Доктор Бертрам тяжело вздохнул.
- Хорошо, Хью. Но не откладывай надолго. Помни, что может оказаться слишком поздно, - предостерег он.
Хью покраснел. Отец, не иначе, вообразил, что он по-крупному проигрался в карты или еще хуже того!..
Не исключено, что доктор Бертрам не ошибался. Могло быть намного хуже.
Хью ловко перевел разговор на Этель и ее свадьбу, и настроение отца значительно улучшилось: Этель всю жизнь была для него опорой и утешением. Он спросил сына, каково его мнение о женихе сестры, и Хью постарался представить Гарри Кэмпа в наиболее выгодном свете. Хотя доктор Бертрам, как и сам Хью, никогда не питал большой приязни к американцу, отец и сын были согласны, что сейчас для Этель, возможно, это лучший вариант. Во всяком случае, они с Гарри были серьезно увлечены друг другом; и это увлечение могло со временем перерасти в любовь и счастливый брак...
Ближе к вечеру Хью взял для себя и отца билеты на поезд и упаковал вещи; а на другое утро они выехали в Айдахо.
От станции им пришлось добираться самостоятельно. Но Хью дал телеграмму сестре и знал, что их давно ждут.
Когда они въехали в нанятом экипаже на территорию кэмповского особняка, Этель выбежала им навстречу. Она спрыгнула с крыльца и бросилась по гравиевой дорожке, заливаясь счастливым смехом.
- Папочка!..
Встреча отца с дочерью получилась гораздо более бурной, чем с сыном. Доктор Бертрам, как и Этель, не сдержал слез. Потом Этель бросилась к брату, и они тоже обнялись.
Хью ощутил, что успел здорово соскучиться по сестре. А оглядев ее, он подумал, что жизнь на природе пошла Этель на пользу. Этель посвежела и окрепла, а новое платье в мелкую клетку очень ей шло.
- Гарри сегодня нет, но он непременно приедет завтра: я связалась с ним по телефону, - улыбаясь, быстро проговорила девушка, опять обращаясь к отцу. - Они с мистером Кэмпом заключают новый контракт на поставку древесины с мебельщиками из «Бакли и сыновья». Ты же знаешь, у Гарри доля в фирме. А пока мы с тобой от души наговоримся, правда, папа?
- Правда, Этель, - подтвердил доктор Бертрам, глядя на дочь сияющими глазами.
- Вы, конечно, оба усталые и жутко голодные! Идемте, я прикажу, чтоб дали чаю.
Этель взяла отца под руку, и они ушли вперед. А Хью подумал, что в манере сестры появилось что-то новое, фермерско-хозяйское; она напомнила ему миссис Кэмп, и даже акцент у нее изменился. «Пожалуй, она станет американкой быстрее, чем я», - ревниво подумал он.
Женщины вообще быстрее... адаптировались в этом мире, как Хью Томас Бертрам уже имел случай убедиться.
Время до обеда Этель провела наедине с отцом, а сам Хью с миссис Кэмп. Пожилая леди держалась с ним приветливее, чем в прошлый раз, задавала много вопросов о его нью-йоркской жизни - и не только из вежливости; однако особенной симпатии между ними так и не возникло. Что ж, Хью это вполне устраивало.
Покинув хозяйку и в одиночестве спустившись по парадной лестнице, Хью поймал себя на мысли, что его тянет проверить содержимое почтового ящика за воротами. Это желание скоро стало нестерпимым; во рту у Хью пересохло от волнения. Неужели?..
