Тот задумался на миг, а потом улыбнулся.
- Кажется, я знаю, что вам понравится, мисс.
И он принес ей роман известной современной американской писательницы Эдит Уортон - «Обитель радости», повествовавший о грустной судьбе светской барышни, метавшейся между замужеством и свободной бедностью: она так и упустила свою любовь, не найдя в себе сил «выйти за деньги». А другого выбора у молодой женщины в те годы - совсем недавно! - не было.
Против ожидания, книга увлекла Этель, и она просидела в читальне полтора часа. Потом Этель зашла в напоминавшее открытую террасу кафе «Паризьен», где выпила чашечку кофе: какие-то щеголеватые молодые люди с интересом поглядывали на ее столик, но Этель не сделала ни единого поощрительного знака, и они не осмелились приблизиться.
Почувствовав, что такое одиночество ставит ее в пикантное положение, Этель решила вернуться к себе. Может быть, разобрать вещи или черкнуть пару строк в дневник, - Этель вела дневник, но не систематически, а лишь время от времени, когда у нее появлялись мысли, достойные записи. Внезапно ей захотелось отправить радиограмму отцу, в Хэмпшир, - и это пора было сделать, но приходилось подождать возвращения Хью: текст послания следовало продумать вместе.
Спустившись на палубу F на лифте, Этель вошла в каюту и некоторое время бесцельно слонялась по пустой комнате, не зная, за что приняться. Присев на стул, Этель впервые за эти часы вспомнила о мумии... и удивилась, что так долго о ней не думала. Неужели отпустило, и все дело в нервах, как сказал Хью?..
Тут раздался щелчок открываемой двери, и Этель вздрогнула, распрямившись как пружина. Но это оказалась всего лишь горничная - та самая знакомая рыжая девушка-ирландка. Она с улыбкой поздоровалась и положила на кровать стопку белья: ее собственный лифчик, панталоны, черные чулки и сорочку!
- Ваше белье, мисс. Постельное я уже сменила.
Все эти вещи были не только выстираны в огромной судовой прачечной, но и проглажены под прессом. Этель от души поблагодарила девушку; она дала ей десять шиллингов на чай. А потом, поддавшись порыву, спросила горничную, как ее зовут.
- Кэйтлин, мисс, - Кэйтлин О'Брайен. Вы очень добры.
- Расскажите мне, как вы сюда устроились, - попросила Этель. - Нравится ли вам работа на «Титанике»?
Девушка медлила с ответом; она сделала шаг к двери.
- Ничего страшного, - остановила ее Этель, поняв эти колебания. - Пусть думают, что вы меня причесываете или одеваете!
Она рассмеялась, ощутив внезапную уверенность в своем праве.
- Вам ведь платят за возню с капризными дамами, не правда ли? Сядьте и передохните.
Горничная Кэйтлин успокоилась и улыбнулась, польщенная таким вниманием. Она села напротив Этель, которая почувствовала неподдельный интерес к этому существу из другого мира. Вначале ирландка явно ощущала себя не в своей тарелке, но потом сама увлеклась и разговорилась.
Выяснилось, что она еще моложе, чем подумала Этель, - ей было всего восемнадцать. Она год работала прислугой, но не поладила с хозяевами, а на «Титаник» Кэйтлин устроил брат Патрик, который служил здесь же на судне матросом. У нее остались еще одна замужняя сестра в Белфасте и брат, который работал на верфи «Харленд энд Волфф», где и было построено величайшее судно в мире.
- Все говорят, будто «Титаник» британское судно. Но строили его руки ирландцев! - произнесла Кэйтлин с внезапной гордостью.
Этель улыбнулась.
- Вам тут нравится?
- Это большая честь, служить на «Титанике», - подтвердила девушка. Она тоже улыбнулась. - И некоторые леди и джентльмены очень щедры... совсем как вы, мисс.
Кэйтлин прибавила, что надеется впоследствии устроиться горничной в хороший дом. - Не хочу больше плавать по морям. Нам, женщинам, лучше работается на твердой земле, - доверительно сказала она. А ее брат Патрик мечтал однажды поступить в мореходное училище и получить звание офицера.
- Желаю, чтобы ваши мечты сбылись. Вы этого заслуживаете, - искренне сказала Этель.
Ирландка была очень тронута.
- Бог воздает каждому по трудам его, правда, мисс?..
- Этель. Называйте меня мисс Этель. И... не буду вас больше задерживать.
Кэйтлин встала и, расправив темное форменное платье, ушла, разрумянившись еще больше и сияя улыбкой. Этель сама не знала, почему повела себя так: просто захотелось сказать что-нибудь хорошее этой славной девушке. И ее страшило одиночество... чем дальше, тем сильнее.
Куда же запропастился Хью!
Этель снова подумала о мумии... и вдруг застонала, схватившись за виски: образ Амен-Оту овладел ею сразу, яркий, как боль. И на сей раз Этель увидела не спеленутый труп - а молодую женщину, полную жизни.
Жрица эпохи Эхнатона стояла на балконе египетского дворца или особняка, и ветер пустыни шевелил ее тончайшее платье из белого льна; на ней был синий сложный парик из множества косичек и широкое бисерное ожерелье. Амен-Оту действительно была красива, меднозагорелая, как все египтяне, и с огромными миндалевидными черными глазами. Вот наконец она встретилась взглядом с Этель, и накрашенные губы ее раздвинулись в улыбке. А в глазах читалась непреклонная воля. Наверняка эта женщина владела искусством гипноза...
Амен-Оту что-то прошептала на древнеегипетском языке, но на сей раз Этель ее не поняла. Возможно, только во сне они могли общаться так тесно, что не нуждались в словах...
Этель отпрянула и вынырнула из этого видения, как из воды: она задышала открытым ртом, схватившись за грудь. Такого с ней еще не бывало!
- Что бы ты сказал сейчас, Хью, - прошептала Этель. - Что я окончательно рехнулась!
Но видение было слишком ярким, слишком реальным, - никакому воображению такого не создать. Теперь мисс Бертрам почти поверила, что тут действуют потусторонние силы.
Томас Бертрам, как подавляющее большинство медиков, был убежденным материалистом, хотя и верил в Бога-Творца. Формально их семья принадлежала к англиканской церкви, однако доктор Бертрам весьма сомневался в возможности загробной жизни; и, тем паче, никогда не допускал существования духов, бродящих по земле. Хью, пожалуй, имел более гибкие взгляды... но вот только ее брат в силу своего мальчишества - и своей профессии - считал хорошим тоном высмеивать все на свете.
Нет, Хью это не касается, вдруг поняла Этель. По крайней мере, пока!
Неожиданно у нее возникло ясное ощущение, что образ жрицы несет не только угрозу. Амен-Оту что-то пыталась ей сообщить, о чем-то предупредить! В тот час, когда Этель впервые увидела усопшую египтянку и посочувствовала ей, она стала ее... сообщницей, что бы это ни значило.
Этель вскочила, охваченная внезапной жаждой действовать. Она почти выбежала из каюты и, стуча каблуками, поспешила к лестнице, не в силах дожидаться лифта; и лишь когда она очутилась на палубе первого класса, Этель поняла, чего хочет. Она перевела дух и уже спокойно, чинно, придерживая юбку, поднялась на шлюпочную палубу.
Этель направлялась туда, где стоял ящик с мумией. И, еще не дойдя до капитанского мостика, она поняла, что экспоната там больше нет.
Ощущая, как сердце колотится о ребра, Этель подошла к одному из матросов.
- Вы не знаете, где мумия, которая тут прежде находилась? Могу я на нее взглянуть?
- Сожалею, леди, - ответил матрос с ленцой. - Мумию убрали в свободную офицерскую каюту, чтоб ее никто не трогал, и туда входить никому нельзя.
Этель сжала руки в кулаки.
- Совсем никому? А если я попрошу?
- Попробуйте, леди, но это вряд ли.
Этель все же попытала судьбу. Она сама не понимала, отчего так расхрабрилась! Девушка отыскала первого помощника Уильяма Мэрдока и спросила, нельзя ли ей войти в каюту, где экспонат, - с сопровождающим, разумеется, - и взглянуть на мумию хотя бы разок. Это для нее очень важно!
Офицер отказал ей, причем довольно резко: он явно не собирался потворствовать праздному любопытству дам-пассажирок.
Этель молча спустилась на прогулочную палубу и села. Наконец-то она поняла, чего опасалась и в чем хотела убедиться: что мумия на самом деле в офицерской каюте, что она не исчезла, не ожила и не заворожила каким-то образом экипаж «Титаника»! Но если бы у Амен-Оту были такие способности, они бы давно проявились... или тут требовались какие-то исключительные обстоятельства?..
- Вот ты где! А я уже испугался, не свалилась ли ты за борт?
Этель едва не вскрикнула: перед ней стоял Хью.
- Или тебя похитила наша мумия? - улыбаясь, продолжил брат: но в его карих глазах Этель прочла неподдельное беспокойство. Он тоже почуял, что с этой египтянкой что-то не то.
- Почти угадал, - Этель вздохнула и встала. - Я ходила посмотреть на мумию, но ее, оказывается, уже убрали подальше от публики.
- И правильно сделали, - Хью кивнул и взял сестру под руку. - Идем в столовую, там все уже давно обедают.
Этель широко раскрыла глаза.
- Так, получается, я и сигнала к обеду не слышала?..
- Угу. И палуба почти пустая. Вот что значит замечтаться, - подтвердил брат.
По дороге в столовую Этель сказала, что хотела бы отправить весточку папе по беспроволочному телеграфу. - Давай сочиним вместе, - предложила она.
- Боюсь, сегодня не выйдет, - сказал Хью. С него вдруг слетела вся напускная веселость. - К Филлипсу - это радист - не протолкнуться: он работает как проклятый. Богатенькие господа развлекаются, наперебой шлют приветы родственникам.
- И что в этом плохого? - недоуменно спросила Этель.
Брат вдруг оставил ее руку; он взял ее за плечи и повернул к себе.
- Ты знаешь, что согласно новейшим правилам навигации все суда должны предупреждать друг друга по радиотелеграфу о близкой опасности? Я случайно услышал, как офицеры говорили, будто этой весной ледяные поля и айсберги встречаются гораздо южнее обычного. Боюсь, если «Титаник» кто-нибудь предупредит об айсберге, Филлипс просто не заметит этого сообщения в потоке праздной болтовни, - Хью усмехнулся.
У Этель похолодело в животе.
- Ну что ты, - она попыталась улыбнуться. - Уж послание особой важности радист не пропустит! И потом, здесь опытнейшая команда, я уверена, они справятся с любой ситуацией.
Хью промолчал. Они пошли на обед, где подали пять перемен блюд, не считая десерта; однако аппетит у Этель почти пропал, и Хью тоже был не в духе. Потом брат и сестра отправились в читальню, где Хью взял какой-то фантастический роман, а Этель дочитала книгу Эдит Уортон. Концовка оказалась еще трагичнее, чем она ожидала: отчаявшаяся главная героиня отравилась.
Ближе к вечеру они все-таки пошли вдвоем в информационное бюро, и Хью передал в радиорубку их общее послание для отца. Толпа миллионеров, осаждавших единственного радиста, наконец схлынула, и у Бертрамов полегчало на душе.
Время после ужина и до сна Этель провела в своей каюте, переодевшись в удобный шелковый пеньюар, - она писала в дневник и размышляла. Навязчивые мысли больше ее не посещали, и это тоже не могло не радовать.
- Как бы то ни было, сейчас от меня ничего не зависит, - прошептала она, закрывая тетрадь.
Она подумала о Гарри... Гарри, которого отец недолюбливал не только за то, что он американец, но и за то, что он предприниматель. Их покойная мать и его любимая жена была американкой, Гарри Кэмп приходился ей дальним родственником, - но доктор Бертрам говаривал: «Леди среди этой нации встречаются гораздо чаще, чем джентльмены». Однако Этель ценила в своем женихе не только практичность, но и способность к пониманию: он был старше ее на шесть лет, как раз достаточно, чтобы между ними не возникало больших трений. Правда, неизвестно, как их отношения сложатся в дальнейшем... но сейчас она ощутила, что скучает по Гарри.
Этель умылась, разделась и легла в постель: она думала о своем друге, глядя на огонек ночника, пока не заснула.
Та, которая была Амен-Оту, возжигала благовония в пустом храме перед черной статуей бога. Жрица подняла курильницу и преклонила колени: она опять была гибкой как тростник и сильной, как в юности. Она низко опустила голову с коротко подстриженными черными волосами, так что обнажилась шея, - словно для казни...
Потом Амен-Оту встала и выпрямилась, с мольбой подняв голову: извечный покровитель мертвых, шакалообразный Анубис, холодно взирал на нее со своего постамента. Почему боги ее земли еще существовали?.. Жрица не знала, не хотела знать, - но она была счастлива снова ощутить себя живой, хотя бы на миг! Она была готова возносить молитвы любому, кто бы ни возвратил ей это тело!
И она совсем не удивилась, когда услышала голос, исходивший от статуи. Каменный лик божества остался неподвижен - но здесь были возможны любые чудеса.
- Скоро все, кто осквернил тебя, умрут, - а ты будешь жить вновь.
Амен-Оту затаила дыхание.
- Они умрут... чтобы я жила? - спросила она.
- Они умрут, потому что им так суждено, - в голосе божества ей послышалась насмешка. - Какое это имеет значение? Они будут повергнуты в прах, как все враги Та-Кемет!
Амен-Оту снова упала на колени и склонила голову, ощутив внезапную слабость перед этим безжалостным существом.
- Так нельзя, - прошептала она, - это не Маат*!
- Маат больше не существует. И ты одна достойна ее возродить, когда будет принесена такая великая жертва!
- Я не верю тебе, - прошептала жрица. - Ты - не тот, кем притворяешься, ты говоришь как Сетх, рыжий дух зла!
Шакалоголовый идол рассмеялся.
- Я тот, у кого много лиц и много имен. Я тот, кого ты всегда знала, - но теперь я стал намного могущественнее. Ты умерла, и никогда больше не будешь простой смертной, - но если ты признаешь мою власть, я дарую тебе силы, о которых ты не могла и помыслить!
Амен-Оту больше не была смертной - но она ощутила смертный ужас.
- Ты дух зла, это правда... И я чувствую: за свои благодеяния ты однажды запросишь цену, которую я не в силах буду заплатить!
Шакалоголовый идол молчал, насмехаясь над нею... Жрица простерла руки, и по щекам ее покатились слезы.
- Уже многие хенти* я страдаю, - проговорила она. - Я всегда была покорна богам - я постилась, я молилась, я очищала себя для Амона! Я никогда не знала мужчины! А когда я умерла, ни ты и никакой другой бог не судил меня: никто не сказал мне, в чем я повинна!..
Мнимый Анубис еще некоторое время молчал - а потом ответил.
- Та девушка с белой кожей и рыжими глазами - девушка на корабле... Ей столько же лет, сколько было тебе, когда тебя похоронили! Она питает тебя своей жизнью, ты видишь ее глазами, вкушаешь пищу вместе с нею, ступаешь за нею след в след, - ведь это так?
- Да, - прошептала Амен-Оту. - Но это лишь усугубляет мои мучения!
- Я могу сделать так, что через нее ты вернешься к жизни, - откликнулся бог. - Я могу сделать так, что твои мучения прекратятся! Иначе ты будешь страдать бесконечно!
- Да! Да! - закричала она, так громко, что оглушила сама себя.
Потом наступила благословенная тьма.
Очнувшись, жрица поняла, что вновь утратила плоть, утратила способность говорить и двигаться, - и опять ощутила себя бессильным, истерзанным духом. Она была заперта в темной каюте на этом огромном чудесном корабле, и вокруг плескалось бескрайнее море. Но она вспомнила то, что было ей обещано.
Придется ли девушке с корабля умереть, получит ли Амен-Оту ее тело - или она сотворит себе собственное?.. Она не знала, но была согласна ждать. Она уже прождала слишком долго.
- Кажется, я знаю, что вам понравится, мисс.
И он принес ей роман известной современной американской писательницы Эдит Уортон - «Обитель радости», повествовавший о грустной судьбе светской барышни, метавшейся между замужеством и свободной бедностью: она так и упустила свою любовь, не найдя в себе сил «выйти за деньги». А другого выбора у молодой женщины в те годы - совсем недавно! - не было.
Против ожидания, книга увлекла Этель, и она просидела в читальне полтора часа. Потом Этель зашла в напоминавшее открытую террасу кафе «Паризьен», где выпила чашечку кофе: какие-то щеголеватые молодые люди с интересом поглядывали на ее столик, но Этель не сделала ни единого поощрительного знака, и они не осмелились приблизиться.
Почувствовав, что такое одиночество ставит ее в пикантное положение, Этель решила вернуться к себе. Может быть, разобрать вещи или черкнуть пару строк в дневник, - Этель вела дневник, но не систематически, а лишь время от времени, когда у нее появлялись мысли, достойные записи. Внезапно ей захотелось отправить радиограмму отцу, в Хэмпшир, - и это пора было сделать, но приходилось подождать возвращения Хью: текст послания следовало продумать вместе.
Спустившись на палубу F на лифте, Этель вошла в каюту и некоторое время бесцельно слонялась по пустой комнате, не зная, за что приняться. Присев на стул, Этель впервые за эти часы вспомнила о мумии... и удивилась, что так долго о ней не думала. Неужели отпустило, и все дело в нервах, как сказал Хью?..
Тут раздался щелчок открываемой двери, и Этель вздрогнула, распрямившись как пружина. Но это оказалась всего лишь горничная - та самая знакомая рыжая девушка-ирландка. Она с улыбкой поздоровалась и положила на кровать стопку белья: ее собственный лифчик, панталоны, черные чулки и сорочку!
- Ваше белье, мисс. Постельное я уже сменила.
Все эти вещи были не только выстираны в огромной судовой прачечной, но и проглажены под прессом. Этель от души поблагодарила девушку; она дала ей десять шиллингов на чай. А потом, поддавшись порыву, спросила горничную, как ее зовут.
- Кэйтлин, мисс, - Кэйтлин О'Брайен. Вы очень добры.
- Расскажите мне, как вы сюда устроились, - попросила Этель. - Нравится ли вам работа на «Титанике»?
Девушка медлила с ответом; она сделала шаг к двери.
- Ничего страшного, - остановила ее Этель, поняв эти колебания. - Пусть думают, что вы меня причесываете или одеваете!
Она рассмеялась, ощутив внезапную уверенность в своем праве.
- Вам ведь платят за возню с капризными дамами, не правда ли? Сядьте и передохните.
Горничная Кэйтлин успокоилась и улыбнулась, польщенная таким вниманием. Она села напротив Этель, которая почувствовала неподдельный интерес к этому существу из другого мира. Вначале ирландка явно ощущала себя не в своей тарелке, но потом сама увлеклась и разговорилась.
Выяснилось, что она еще моложе, чем подумала Этель, - ей было всего восемнадцать. Она год работала прислугой, но не поладила с хозяевами, а на «Титаник» Кэйтлин устроил брат Патрик, который служил здесь же на судне матросом. У нее остались еще одна замужняя сестра в Белфасте и брат, который работал на верфи «Харленд энд Волфф», где и было построено величайшее судно в мире.
- Все говорят, будто «Титаник» британское судно. Но строили его руки ирландцев! - произнесла Кэйтлин с внезапной гордостью.
Этель улыбнулась.
- Вам тут нравится?
- Это большая честь, служить на «Титанике», - подтвердила девушка. Она тоже улыбнулась. - И некоторые леди и джентльмены очень щедры... совсем как вы, мисс.
Кэйтлин прибавила, что надеется впоследствии устроиться горничной в хороший дом. - Не хочу больше плавать по морям. Нам, женщинам, лучше работается на твердой земле, - доверительно сказала она. А ее брат Патрик мечтал однажды поступить в мореходное училище и получить звание офицера.
- Желаю, чтобы ваши мечты сбылись. Вы этого заслуживаете, - искренне сказала Этель.
Ирландка была очень тронута.
- Бог воздает каждому по трудам его, правда, мисс?..
- Этель. Называйте меня мисс Этель. И... не буду вас больше задерживать.
Кэйтлин встала и, расправив темное форменное платье, ушла, разрумянившись еще больше и сияя улыбкой. Этель сама не знала, почему повела себя так: просто захотелось сказать что-нибудь хорошее этой славной девушке. И ее страшило одиночество... чем дальше, тем сильнее.
Куда же запропастился Хью!
Этель снова подумала о мумии... и вдруг застонала, схватившись за виски: образ Амен-Оту овладел ею сразу, яркий, как боль. И на сей раз Этель увидела не спеленутый труп - а молодую женщину, полную жизни.
Жрица эпохи Эхнатона стояла на балконе египетского дворца или особняка, и ветер пустыни шевелил ее тончайшее платье из белого льна; на ней был синий сложный парик из множества косичек и широкое бисерное ожерелье. Амен-Оту действительно была красива, меднозагорелая, как все египтяне, и с огромными миндалевидными черными глазами. Вот наконец она встретилась взглядом с Этель, и накрашенные губы ее раздвинулись в улыбке. А в глазах читалась непреклонная воля. Наверняка эта женщина владела искусством гипноза...
Амен-Оту что-то прошептала на древнеегипетском языке, но на сей раз Этель ее не поняла. Возможно, только во сне они могли общаться так тесно, что не нуждались в словах...
Этель отпрянула и вынырнула из этого видения, как из воды: она задышала открытым ртом, схватившись за грудь. Такого с ней еще не бывало!
- Что бы ты сказал сейчас, Хью, - прошептала Этель. - Что я окончательно рехнулась!
Но видение было слишком ярким, слишком реальным, - никакому воображению такого не создать. Теперь мисс Бертрам почти поверила, что тут действуют потусторонние силы.
Томас Бертрам, как подавляющее большинство медиков, был убежденным материалистом, хотя и верил в Бога-Творца. Формально их семья принадлежала к англиканской церкви, однако доктор Бертрам весьма сомневался в возможности загробной жизни; и, тем паче, никогда не допускал существования духов, бродящих по земле. Хью, пожалуй, имел более гибкие взгляды... но вот только ее брат в силу своего мальчишества - и своей профессии - считал хорошим тоном высмеивать все на свете.
Нет, Хью это не касается, вдруг поняла Этель. По крайней мере, пока!
Неожиданно у нее возникло ясное ощущение, что образ жрицы несет не только угрозу. Амен-Оту что-то пыталась ей сообщить, о чем-то предупредить! В тот час, когда Этель впервые увидела усопшую египтянку и посочувствовала ей, она стала ее... сообщницей, что бы это ни значило.
Этель вскочила, охваченная внезапной жаждой действовать. Она почти выбежала из каюты и, стуча каблуками, поспешила к лестнице, не в силах дожидаться лифта; и лишь когда она очутилась на палубе первого класса, Этель поняла, чего хочет. Она перевела дух и уже спокойно, чинно, придерживая юбку, поднялась на шлюпочную палубу.
Этель направлялась туда, где стоял ящик с мумией. И, еще не дойдя до капитанского мостика, она поняла, что экспоната там больше нет.
Ощущая, как сердце колотится о ребра, Этель подошла к одному из матросов.
- Вы не знаете, где мумия, которая тут прежде находилась? Могу я на нее взглянуть?
- Сожалею, леди, - ответил матрос с ленцой. - Мумию убрали в свободную офицерскую каюту, чтоб ее никто не трогал, и туда входить никому нельзя.
Этель сжала руки в кулаки.
- Совсем никому? А если я попрошу?
- Попробуйте, леди, но это вряд ли.
Этель все же попытала судьбу. Она сама не понимала, отчего так расхрабрилась! Девушка отыскала первого помощника Уильяма Мэрдока и спросила, нельзя ли ей войти в каюту, где экспонат, - с сопровождающим, разумеется, - и взглянуть на мумию хотя бы разок. Это для нее очень важно!
Офицер отказал ей, причем довольно резко: он явно не собирался потворствовать праздному любопытству дам-пассажирок.
Этель молча спустилась на прогулочную палубу и села. Наконец-то она поняла, чего опасалась и в чем хотела убедиться: что мумия на самом деле в офицерской каюте, что она не исчезла, не ожила и не заворожила каким-то образом экипаж «Титаника»! Но если бы у Амен-Оту были такие способности, они бы давно проявились... или тут требовались какие-то исключительные обстоятельства?..
- Вот ты где! А я уже испугался, не свалилась ли ты за борт?
Этель едва не вскрикнула: перед ней стоял Хью.
- Или тебя похитила наша мумия? - улыбаясь, продолжил брат: но в его карих глазах Этель прочла неподдельное беспокойство. Он тоже почуял, что с этой египтянкой что-то не то.
- Почти угадал, - Этель вздохнула и встала. - Я ходила посмотреть на мумию, но ее, оказывается, уже убрали подальше от публики.
- И правильно сделали, - Хью кивнул и взял сестру под руку. - Идем в столовую, там все уже давно обедают.
Этель широко раскрыла глаза.
- Так, получается, я и сигнала к обеду не слышала?..
- Угу. И палуба почти пустая. Вот что значит замечтаться, - подтвердил брат.
По дороге в столовую Этель сказала, что хотела бы отправить весточку папе по беспроволочному телеграфу. - Давай сочиним вместе, - предложила она.
- Боюсь, сегодня не выйдет, - сказал Хью. С него вдруг слетела вся напускная веселость. - К Филлипсу - это радист - не протолкнуться: он работает как проклятый. Богатенькие господа развлекаются, наперебой шлют приветы родственникам.
- И что в этом плохого? - недоуменно спросила Этель.
Брат вдруг оставил ее руку; он взял ее за плечи и повернул к себе.
- Ты знаешь, что согласно новейшим правилам навигации все суда должны предупреждать друг друга по радиотелеграфу о близкой опасности? Я случайно услышал, как офицеры говорили, будто этой весной ледяные поля и айсберги встречаются гораздо южнее обычного. Боюсь, если «Титаник» кто-нибудь предупредит об айсберге, Филлипс просто не заметит этого сообщения в потоке праздной болтовни, - Хью усмехнулся.
У Этель похолодело в животе.
- Ну что ты, - она попыталась улыбнуться. - Уж послание особой важности радист не пропустит! И потом, здесь опытнейшая команда, я уверена, они справятся с любой ситуацией.
Хью промолчал. Они пошли на обед, где подали пять перемен блюд, не считая десерта; однако аппетит у Этель почти пропал, и Хью тоже был не в духе. Потом брат и сестра отправились в читальню, где Хью взял какой-то фантастический роман, а Этель дочитала книгу Эдит Уортон. Концовка оказалась еще трагичнее, чем она ожидала: отчаявшаяся главная героиня отравилась.
Ближе к вечеру они все-таки пошли вдвоем в информационное бюро, и Хью передал в радиорубку их общее послание для отца. Толпа миллионеров, осаждавших единственного радиста, наконец схлынула, и у Бертрамов полегчало на душе.
Время после ужина и до сна Этель провела в своей каюте, переодевшись в удобный шелковый пеньюар, - она писала в дневник и размышляла. Навязчивые мысли больше ее не посещали, и это тоже не могло не радовать.
- Как бы то ни было, сейчас от меня ничего не зависит, - прошептала она, закрывая тетрадь.
Она подумала о Гарри... Гарри, которого отец недолюбливал не только за то, что он американец, но и за то, что он предприниматель. Их покойная мать и его любимая жена была американкой, Гарри Кэмп приходился ей дальним родственником, - но доктор Бертрам говаривал: «Леди среди этой нации встречаются гораздо чаще, чем джентльмены». Однако Этель ценила в своем женихе не только практичность, но и способность к пониманию: он был старше ее на шесть лет, как раз достаточно, чтобы между ними не возникало больших трений. Правда, неизвестно, как их отношения сложатся в дальнейшем... но сейчас она ощутила, что скучает по Гарри.
Этель умылась, разделась и легла в постель: она думала о своем друге, глядя на огонек ночника, пока не заснула.
Глава 4
Та, которая была Амен-Оту, возжигала благовония в пустом храме перед черной статуей бога. Жрица подняла курильницу и преклонила колени: она опять была гибкой как тростник и сильной, как в юности. Она низко опустила голову с коротко подстриженными черными волосами, так что обнажилась шея, - словно для казни...
Потом Амен-Оту встала и выпрямилась, с мольбой подняв голову: извечный покровитель мертвых, шакалообразный Анубис, холодно взирал на нее со своего постамента. Почему боги ее земли еще существовали?.. Жрица не знала, не хотела знать, - но она была счастлива снова ощутить себя живой, хотя бы на миг! Она была готова возносить молитвы любому, кто бы ни возвратил ей это тело!
И она совсем не удивилась, когда услышала голос, исходивший от статуи. Каменный лик божества остался неподвижен - но здесь были возможны любые чудеса.
- Скоро все, кто осквернил тебя, умрут, - а ты будешь жить вновь.
Амен-Оту затаила дыхание.
- Они умрут... чтобы я жила? - спросила она.
- Они умрут, потому что им так суждено, - в голосе божества ей послышалась насмешка. - Какое это имеет значение? Они будут повергнуты в прах, как все враги Та-Кемет!
Амен-Оту снова упала на колени и склонила голову, ощутив внезапную слабость перед этим безжалостным существом.
- Так нельзя, - прошептала она, - это не Маат*!
- Маат больше не существует. И ты одна достойна ее возродить, когда будет принесена такая великая жертва!
- Я не верю тебе, - прошептала жрица. - Ты - не тот, кем притворяешься, ты говоришь как Сетх, рыжий дух зла!
Шакалоголовый идол рассмеялся.
- Я тот, у кого много лиц и много имен. Я тот, кого ты всегда знала, - но теперь я стал намного могущественнее. Ты умерла, и никогда больше не будешь простой смертной, - но если ты признаешь мою власть, я дарую тебе силы, о которых ты не могла и помыслить!
Амен-Оту больше не была смертной - но она ощутила смертный ужас.
- Ты дух зла, это правда... И я чувствую: за свои благодеяния ты однажды запросишь цену, которую я не в силах буду заплатить!
Шакалоголовый идол молчал, насмехаясь над нею... Жрица простерла руки, и по щекам ее покатились слезы.
- Уже многие хенти* я страдаю, - проговорила она. - Я всегда была покорна богам - я постилась, я молилась, я очищала себя для Амона! Я никогда не знала мужчины! А когда я умерла, ни ты и никакой другой бог не судил меня: никто не сказал мне, в чем я повинна!..
Мнимый Анубис еще некоторое время молчал - а потом ответил.
- Та девушка с белой кожей и рыжими глазами - девушка на корабле... Ей столько же лет, сколько было тебе, когда тебя похоронили! Она питает тебя своей жизнью, ты видишь ее глазами, вкушаешь пищу вместе с нею, ступаешь за нею след в след, - ведь это так?
- Да, - прошептала Амен-Оту. - Но это лишь усугубляет мои мучения!
- Я могу сделать так, что через нее ты вернешься к жизни, - откликнулся бог. - Я могу сделать так, что твои мучения прекратятся! Иначе ты будешь страдать бесконечно!
- Да! Да! - закричала она, так громко, что оглушила сама себя.
Потом наступила благословенная тьма.
Очнувшись, жрица поняла, что вновь утратила плоть, утратила способность говорить и двигаться, - и опять ощутила себя бессильным, истерзанным духом. Она была заперта в темной каюте на этом огромном чудесном корабле, и вокруг плескалось бескрайнее море. Но она вспомнила то, что было ей обещано.
Придется ли девушке с корабля умереть, получит ли Амен-Оту ее тело - или она сотворит себе собственное?.. Она не знала, но была согласна ждать. Она уже прождала слишком долго.
