Вот где скучать не приходилось! Каких только людей не увидишь в зеркале заднего вида, направленном в салон! И все со своими проблемами, заботами, печалями и радостями. И никто не обращал внимание на него – обычного спокойно-хмурого мужика за рулём обычного городского автобуса. Можно было, не торопясь, слегка коснуться сознания пассажира, бережно изменить цвет и форму мыслей, где-то чуть осветлить, где-то округлить угол, где-то нащупать начало и распутать узел. Таких мелочей оказывалось вполне достаточно, чтобы устало повисший на поручне пассажир вдруг встряхивался, лицо его прояснялось от неожиданного решения застарелого вопроса, и вот он уже в нетерпении смотрит в окно и притоптывает ногами, желая быстрее добраться до своей остановки и начать действовать.
«Мама не разрешает завести собаку!» Девочка лет двенадцати обижена на весь свет от такой несправедливости, едет, шмыгая покрасневшим носом и то и дело поправляя сползающую с плеча лямку школьного рюкзака. В голове её одновременно крутится много разных мыслей. О собаке. О посуде, которую надо будет помыть, а то мама будет ругать. О выброшенной утром из шкафа одежде, когда второпях искала свитер – беспорядок нужно убрать, пока мама на работе. О полученной двойке по истории – как маме сказать, чтоб не сильно кричала? О рисунке к завтрашнему уроку рисования – что бы такое нарисовать? О Соньке, которая не дала посмотреть свой новый телефон. О Марке, который – предатель – ни разу за весь день не дёрнул её за хвост, а смотрел только на Соньку. И ещё сотня менее значительных мыслей.
Прикоснулся. Подправил. Добавил красок.
Через три остановки девочка выпрыгнула из автобуса, улыбаясь. Она придумала! Помоет посуду, красиво разложит в шкафу вещи, нарисует собаку (конечно, собаку!), выучит историю и все остальные уроки, а к приходу мамы сделает салат! И попробует договориться об испытательном сроке. Мама же чего боится – что она не справится, не сможет заботиться о собаке. Она докажет, что вполне ответственная! И никаких двоек! А Марк и Сонька… ну их! Зато у неё будет верный лохматый друг!
«Как теперь жить? Что делать?» Молодая женщина с расстроенным лицом на первом сиденье, у неё на коленях сидит годовалый малыш, наивно смотрит на мир широко распахнутыми глазёнками и теребит пальчиками бахрому своего ярко-синего шарфа. Его мать смотрит в окно, покусывая губы, чтобы не разрыдаться прямо здесь. Бросил! Сбежал, как крыса с корабля! Продуктов и денег хватит на месяц, если очень экономить. Но что делать дальше?
Прикоснулся. Разгладил зигзаги. Добавил чёткости. Наложил сетку таблицы.
Перестала кусать губы, вздёрнула подбородок. Взгляд потемнел. Справимся! Соседка, помнится, просила связать её дочке шапку, шарф и варежки, обещала заплатить за работу. Если постараться, можно уложиться в три дня. Найти клиентов и вязать на заказ. Или устроиться надомницей в ателье.
«Завтра собеседование. Мне нужна эта работа. Очень нужна. Два года до пенсии, куда идти? Спасибо Витьке, замолвил словечко своему племяннику. Хоть бы взяли!» Небритый заросший мужчина в мятых штанах с потёртым дерматиновым портфелем крепко держится за поручень, тяжело смотрит в окно на проплывающие мимо деревья. Жена умерла пять лет назад, единственная дочь со своей большой семьёй – пятеро детей – живёт далеко и приезжает раз в два-три года. Звонит, правда, часто, но тоска от этого не уменьшается.
Прикоснулся. Убрал колючки. Добавил в тёмно-серый белого, чуть синего и капельку жёлтого.
Лицо мужчины расслабилось, взгляд потеплел. Через пять остановок он выйдет, зайдёт в парикмахерскую. Потом, дома, побреется и подстрижет ногти, начистит ботинки, нагладит рубашку и выходной костюм, положит в карман свежий носовой платок. А после порепетирует перед зеркалом свои ответы на завтрашние вопросы.
Таких людей было много. Каждый день, выходя на линию, Василий был уверен, что и сегодня найдётся применение его редкой способности. И, видя, как на лицах его пассажиров разглаживаются тревожные морщины и меняются глаза, он ощущал благодарность тем силам, которые наделили его этим даром.
Только однажды он оказался бессилен. Именно после этого случая он и ушел из АТП, подучился и перешёл в фирму по междугородным пассажирским перевозкам.
Тогда был конец обычного рабочего дня, тёмный и холодный ноябрьский вечер. Пассажиров в автобусе было немного, семь человек. Три увлечённо беседующих женщины и две обнимающиеся парочки. На очередной остановке зашёл парень, лет 23, с виду ничем не отличающийся от сотен парней того же возраста. В чёрных джинсах, чёрной же куртке и тёмно-серой вязаной шапке, надвинутой до бровей. Он не стал садиться, стоял в проходе, держался за верхний поручень, покачиваясь из-за неровной дороги, и размеренно жевал жвачку. Особой тревоги на его лице не было, но просто ради интереса Василий потянулся посмотреть…
«С ней надо кончать. Зарвалась, падла. Пятихатку на дозу зажала. Харчи, говорит, не на что малому купить. Какие… харчи, я в курсе, у неё бабки есть, родоки её подогрели. Ну, держись, сука! Ножичек у меня новый, ни разу не пользованный, всажу в бочину, сама, красава, нычку отдашь».
Василий попытался найти хоть что-то обнадёживающее. Пусто. Налитое кровавой жаждой мести пространство, сверкающий нож с откидным лезвием.
Он попробовал внедрить образ плачущего ребёнка, посмотрел в зеркало, наблюдая за реакцией, и увидел только так же размеренно двигающиеся челюсти парня и его тёмный колючий взгляд, направленный на дорогу впереди.
Василий не оставлял попытки изменить сознание этого парня, стараясь поднять из глубин то врождённую привязанность к матери, которая есть в любом человеке, то воспоминания о чистой первой влюбленности, которая так или иначе была почти у каждого. Но всё было бесполезно. Мать он ненавидел. Ещё до его рождения она превратилась в спившуюся опустившуюся шлюху. С самого раннего детства он ненавидел вообще всё, что связано с женским полом. Какая влюбленность? Только агрессивные физиологические инстинкты. Казалось, этот парень – воплощенное концентрированное зло.
Василий тщетно пытался снова и снова. Похоже, его попытки не остались незамеченными. Парень стал заметно волноваться, глаза забегали, движения стали дёрганными. На остановке после большого перекрёстка парень неожиданно для Василия выскочил из автобуса. Василий растерянно провожал его взглядом в зеркало и, отчаявшись что-либо изменить, напоследок мысленно бросил сгусток концентрированной энергии парню вслед.
Дальше произошло то, чему Василий не мог найти никакого объяснения. Стоявший на перекрёстке внедорожник вдруг зарычал, несмотря на красный сигнал светофора, резко сорвался с места и столкнулся с уже переходящим дорогу парнем. От удара парня подкинуло на капот, потом он скатился прямо под внедорожник, тот всеми колёсами проехался по обмякшему телу и, оглушительно визжа, унёсся вдаль по пустому в поздний вечер проспекту.
Тело парня осталось лежать на дороге. Почему-то Василий, выскакивая из автобуса, был уверен, что всё кончено – парень мёртв. Увиденное - размозженная голова парня - не оставило в этом сомнений.
Глубокой ночью, после опроса очевидцев полицией Василий доехал до парка, оставил автобус и пешком пошёл домой. Повинуясь какому-то внутреннему побуждению, зашёл в круглосуточный магазин, купил бутылку водки, немудреную закуску в виде докторской колбасы и банки консервированных корнишонов, и позже, дома, употребил всё это, пребывая в том странном состоянии, какое бывает после сильного потрясения – когда кажется, будто тебя стукнули по голове тяжёлым пыльным мешком, ты задыхаешься и не знаешь, как это перетерпеть. Впервые в его жизни случилось такое, что он убил человека. В том, что парень погиб именно по его вине, у Василия не было никаких сомнений. Это же он метнул в уходящего парня клубок энергии, бросил безнадёжно, ставя точку в собственном бессилии. И не подумал о том, что этот клубок может попасть не адресату, а совершенно постороннему человеку, в данном случае – водителю внедорожника. Тот наверняка даже не понял, почему сделал то, что сделал. И также отчётливо Василий понимал, что никогда не сможет никому рассказать о своем участии в этой истории – если ему не поверят - назовут сумасшедшим и упекут в дурку, если поверят - сочтут представляющим опасность и изолируют от общества. Под утро, почти забывшись тяжёлым пьяным сном, Василий твёрдо решил никому ничего не говорить и принять предложение своего брата о переходе в фирму по междугородным автобусным перевозкам. Так он будет видеть меньше пассажиров, соответственно, возможностей для применения своих способностей у него будет мало, а значит, и риска совершить что-то непоправимое также будет меньше.
И вот теперь он уверенно вёл большую машину вдоль тёмных спящих полей и огней посёлков, обдумывая прочитанную накануне статью в городской газете – о том, что задержали того самого водителя внедорожника, совершившего внезапный наезд на пешехода в конце ноября и скрывшегося с места происшествия на глазах свидетелей. Это оказался небезызвестный в криминальных кругах субъект, на счету которого имелось немало грехов. От этой информации Василий испытывал чувство облегчения, хотя непреходящее ощущение своей вины во всей этой истории по-прежнему не оставляло его ни на минуту.
На автовокзале крупного райцентра в автобус вошла женщина средних лет, села на место в начале салона у прохода. Она явно нервничала, тревожно смотрела на дорогу, суетливыми движениями искала что-то в своей сумке, не обращая внимания на телеэкран, где как раз начинался новый фильм. Василий какое-то время понаблюдал за ней в зеркало, потом вздохнул, чуть заметно улыбнулся, сосредоточился и потянулся к сознанию пассажирки…
Суженный
Автор почётный Святой
Это случилось очень давно, когда мне было 10 лет, а моим сёстрам Надьке и Лерке — 8 и 6. Сейчас мне уже 11, а им, соответственно, 9 и 7, но события той страшной ночи до сих пор свежи в моей памяти.
Был конец июня. У нас с Надькой - каникулы, и мы свысока посматривали на Лерку. Она в школе ещё не училась и не ведала нашего счастья. У родителей был отпуск, один жалкий месяц, так что на них мы тоже смотрели свысока. Они взяли отпуск в одно и то же время, чтобы сделать ремонт, а нас, своих трёх дочек, отправили к бабушке, у неё большая комната в коммуналке.
В первую же нашу ночь там всё и случилось...
Вечером бабушка уложила нас спать. Младшую — на диван, нам с Надей бросила циновки на маты у стены, и дала по простыне - укрыться. Лерка страшно завидовала романтике, наше торжество омрачалось лишь тем, что бабуля летом спала на такой же циновке прямо на полу и не укрывалась ничем.
Бабушка хотела ещё часок посидеть на каком-то форуме, так что пожелала нам спокойной ночи, взяла ноутбук с зарядкой и ушла на кухню, выключив свет и закрыв дверь. Мы ей пожелали счастливо всех затроллить.
Ночь была очень тёплая, окно было распахнуто настежь. Лёгкий ветерок гулял по комнате, шевеля занавески и покачивая грушу, висевшую на цепи в дальнем углу. За окном шелестели деревья, из-за закрытой двери доносился богатырский храп бабки Никаноровой из комнаты напротив. В коридоре, на своём любимом коврике, уютно свернувшись калачиком, посапывал общий квартирный любимец — дядя Сеня, алкоголик .
Прошёл час, бабушка всё не шла, видно, засела основательно. Мы не спали. Весь день купались с бабулей на речке и играли в футбол на песке, устали страшно, но сон почему-то никак не шёл. Сперва мы просто шептались о всякой всячине, но в конце концов лежать стало невмоготу. Надо было чем-то занять себя. Тут Надька и говорит: «А давайте гадать!»
Ей вечно что-то эдакое в голову приходит. Я спросила, на что же она гадать собралась.
- А на сужеННого!
- На кого? - переспросила я.
- На сужеННого! СужеННый — это такой дядька, который на тебе жениться будет, когда вырастешь.
Такого названия жениха я ещё не слышала. Я, конечно, как и все нормальные девчонки, о глупостях не думаю, и жениться ни с кем не собираюсь никогда- преникогда, но погадать было интересно.
- Почему именно сужеННый? - спросила я. -Узкий? Значит, худой, что ли?
- Вот дура! - пропищала с дивана Лерка, - суженый — это от слова суд, кого тебе судьба присудила!
Младшенькая наша... Всё время ей умиляемся!
- Молчи, козявка! - цыкнула на неё Надя, - ясен пень, жених — сужеННый! Кто ж за жирного пойдёт?
В общем, логично...
- Дебилки...- обиженно буркнула Лера и отвернулась от нас.
- А как гадать? - спросила я.
- Учись, салага, пока я жива!
С этими словами Надька встала и пошла к книжному шкафу. Сняла с полки зеркальце на откидной ножке, и поставила на трюмо, так, чтобы большое и маленькое зеркала отражались друг в друге. Потом вытащила из ящика трюмо несколько свечей, они там на случай, если отключат свет.
- Эх и дуры! - снова возникла Валерка. - Это святочное гадание! Святки — в январе, сейчас лето, овцы!
Мы хотели прибить её подушкой, для её же блага, чтобы старших уважала, но тут Надька кинула взгляд на часы.
- Уже почти двенадцать! Скорее, гадают ровно в полночь!
Мы зажгли свечи, Надя села перед трюмо, и глядя в отражение маленького зеркала, начала шептать нараспев: «СужеННый, ряженый, приходи наряженный! Ряженый, сужеННый, приходи поужинать...»
Вот тут у меня возникли сомнения — по-моему, слова про «поужинать» были в каком-то Ералаше... Я стояла у сестры за плечом, и тоже, не отрываясь, смотрела в зеркало в зеркале. Пламя свечей дрожало от ветерка, гулявшего по комнате, создавая там причудливые блики. «Не удивительно, что люди в это верят, - думала я, - тут такое примерещиться может...»
Надя всё шептала и шептала, не останавливаясь, ритмично и монотонно, огоньки в зеркалах дрожали и помигивали, будто в такт Надькиному шёпоту, и я не заметила, как впала в какой-то ступор или транс... Комната растворилась во тьме, и не было в той тьме ничего, кроме огней, освещавших зеркальный коридор, уводящий в бесконечность. По коридору к нам кто-то шёл. Сначала я видела лишь неясный силуэт, потом поняла, что это мужчина в чёрном костюме. СужеННый. Действительно, очень худой... Элегантный. Хороший костюм, галстук... Какое же у него лицо? Человек подходил всё ближе. На голове нет волос... Бритый? Лысый? Какой ужас! Не хочу за лысого! Но надо увидеть его лицо... Какой худой и высокий... Не по-человечески... Почему не видно лица, он ведь уже близко...
И тут до меня дошло, что у тощего верзилы в строгом костюме с галстуком просто нет лица! Лысый череп обтянут бледной, да нет, совершенно белой кожей, с мёртвым сероватым отливом, и не было ни глаз, ни носа, ни рта с ушами, просто шишка вместо головы! А за спиной у него извивались отвратные чёрные щупальца! Да это же...
Я хотела заорать, но пришелец вскинул руку, и его палец метнулся ко мне, растянувшись на невероятную длину, и обвил горло. Я очнулась от своего «транса», уже не было ни непроглядной тьмы, ни зеркального коридора, вокруг была привычная бабушкина комната.
«Мама не разрешает завести собаку!» Девочка лет двенадцати обижена на весь свет от такой несправедливости, едет, шмыгая покрасневшим носом и то и дело поправляя сползающую с плеча лямку школьного рюкзака. В голове её одновременно крутится много разных мыслей. О собаке. О посуде, которую надо будет помыть, а то мама будет ругать. О выброшенной утром из шкафа одежде, когда второпях искала свитер – беспорядок нужно убрать, пока мама на работе. О полученной двойке по истории – как маме сказать, чтоб не сильно кричала? О рисунке к завтрашнему уроку рисования – что бы такое нарисовать? О Соньке, которая не дала посмотреть свой новый телефон. О Марке, который – предатель – ни разу за весь день не дёрнул её за хвост, а смотрел только на Соньку. И ещё сотня менее значительных мыслей.
Прикоснулся. Подправил. Добавил красок.
Через три остановки девочка выпрыгнула из автобуса, улыбаясь. Она придумала! Помоет посуду, красиво разложит в шкафу вещи, нарисует собаку (конечно, собаку!), выучит историю и все остальные уроки, а к приходу мамы сделает салат! И попробует договориться об испытательном сроке. Мама же чего боится – что она не справится, не сможет заботиться о собаке. Она докажет, что вполне ответственная! И никаких двоек! А Марк и Сонька… ну их! Зато у неё будет верный лохматый друг!
«Как теперь жить? Что делать?» Молодая женщина с расстроенным лицом на первом сиденье, у неё на коленях сидит годовалый малыш, наивно смотрит на мир широко распахнутыми глазёнками и теребит пальчиками бахрому своего ярко-синего шарфа. Его мать смотрит в окно, покусывая губы, чтобы не разрыдаться прямо здесь. Бросил! Сбежал, как крыса с корабля! Продуктов и денег хватит на месяц, если очень экономить. Но что делать дальше?
Прикоснулся. Разгладил зигзаги. Добавил чёткости. Наложил сетку таблицы.
Перестала кусать губы, вздёрнула подбородок. Взгляд потемнел. Справимся! Соседка, помнится, просила связать её дочке шапку, шарф и варежки, обещала заплатить за работу. Если постараться, можно уложиться в три дня. Найти клиентов и вязать на заказ. Или устроиться надомницей в ателье.
«Завтра собеседование. Мне нужна эта работа. Очень нужна. Два года до пенсии, куда идти? Спасибо Витьке, замолвил словечко своему племяннику. Хоть бы взяли!» Небритый заросший мужчина в мятых штанах с потёртым дерматиновым портфелем крепко держится за поручень, тяжело смотрит в окно на проплывающие мимо деревья. Жена умерла пять лет назад, единственная дочь со своей большой семьёй – пятеро детей – живёт далеко и приезжает раз в два-три года. Звонит, правда, часто, но тоска от этого не уменьшается.
Прикоснулся. Убрал колючки. Добавил в тёмно-серый белого, чуть синего и капельку жёлтого.
Лицо мужчины расслабилось, взгляд потеплел. Через пять остановок он выйдет, зайдёт в парикмахерскую. Потом, дома, побреется и подстрижет ногти, начистит ботинки, нагладит рубашку и выходной костюм, положит в карман свежий носовой платок. А после порепетирует перед зеркалом свои ответы на завтрашние вопросы.
Таких людей было много. Каждый день, выходя на линию, Василий был уверен, что и сегодня найдётся применение его редкой способности. И, видя, как на лицах его пассажиров разглаживаются тревожные морщины и меняются глаза, он ощущал благодарность тем силам, которые наделили его этим даром.
Только однажды он оказался бессилен. Именно после этого случая он и ушел из АТП, подучился и перешёл в фирму по междугородным пассажирским перевозкам.
Тогда был конец обычного рабочего дня, тёмный и холодный ноябрьский вечер. Пассажиров в автобусе было немного, семь человек. Три увлечённо беседующих женщины и две обнимающиеся парочки. На очередной остановке зашёл парень, лет 23, с виду ничем не отличающийся от сотен парней того же возраста. В чёрных джинсах, чёрной же куртке и тёмно-серой вязаной шапке, надвинутой до бровей. Он не стал садиться, стоял в проходе, держался за верхний поручень, покачиваясь из-за неровной дороги, и размеренно жевал жвачку. Особой тревоги на его лице не было, но просто ради интереса Василий потянулся посмотреть…
«С ней надо кончать. Зарвалась, падла. Пятихатку на дозу зажала. Харчи, говорит, не на что малому купить. Какие… харчи, я в курсе, у неё бабки есть, родоки её подогрели. Ну, держись, сука! Ножичек у меня новый, ни разу не пользованный, всажу в бочину, сама, красава, нычку отдашь».
Василий попытался найти хоть что-то обнадёживающее. Пусто. Налитое кровавой жаждой мести пространство, сверкающий нож с откидным лезвием.
Он попробовал внедрить образ плачущего ребёнка, посмотрел в зеркало, наблюдая за реакцией, и увидел только так же размеренно двигающиеся челюсти парня и его тёмный колючий взгляд, направленный на дорогу впереди.
Василий не оставлял попытки изменить сознание этого парня, стараясь поднять из глубин то врождённую привязанность к матери, которая есть в любом человеке, то воспоминания о чистой первой влюбленности, которая так или иначе была почти у каждого. Но всё было бесполезно. Мать он ненавидел. Ещё до его рождения она превратилась в спившуюся опустившуюся шлюху. С самого раннего детства он ненавидел вообще всё, что связано с женским полом. Какая влюбленность? Только агрессивные физиологические инстинкты. Казалось, этот парень – воплощенное концентрированное зло.
Василий тщетно пытался снова и снова. Похоже, его попытки не остались незамеченными. Парень стал заметно волноваться, глаза забегали, движения стали дёрганными. На остановке после большого перекрёстка парень неожиданно для Василия выскочил из автобуса. Василий растерянно провожал его взглядом в зеркало и, отчаявшись что-либо изменить, напоследок мысленно бросил сгусток концентрированной энергии парню вслед.
Дальше произошло то, чему Василий не мог найти никакого объяснения. Стоявший на перекрёстке внедорожник вдруг зарычал, несмотря на красный сигнал светофора, резко сорвался с места и столкнулся с уже переходящим дорогу парнем. От удара парня подкинуло на капот, потом он скатился прямо под внедорожник, тот всеми колёсами проехался по обмякшему телу и, оглушительно визжа, унёсся вдаль по пустому в поздний вечер проспекту.
Тело парня осталось лежать на дороге. Почему-то Василий, выскакивая из автобуса, был уверен, что всё кончено – парень мёртв. Увиденное - размозженная голова парня - не оставило в этом сомнений.
Глубокой ночью, после опроса очевидцев полицией Василий доехал до парка, оставил автобус и пешком пошёл домой. Повинуясь какому-то внутреннему побуждению, зашёл в круглосуточный магазин, купил бутылку водки, немудреную закуску в виде докторской колбасы и банки консервированных корнишонов, и позже, дома, употребил всё это, пребывая в том странном состоянии, какое бывает после сильного потрясения – когда кажется, будто тебя стукнули по голове тяжёлым пыльным мешком, ты задыхаешься и не знаешь, как это перетерпеть. Впервые в его жизни случилось такое, что он убил человека. В том, что парень погиб именно по его вине, у Василия не было никаких сомнений. Это же он метнул в уходящего парня клубок энергии, бросил безнадёжно, ставя точку в собственном бессилии. И не подумал о том, что этот клубок может попасть не адресату, а совершенно постороннему человеку, в данном случае – водителю внедорожника. Тот наверняка даже не понял, почему сделал то, что сделал. И также отчётливо Василий понимал, что никогда не сможет никому рассказать о своем участии в этой истории – если ему не поверят - назовут сумасшедшим и упекут в дурку, если поверят - сочтут представляющим опасность и изолируют от общества. Под утро, почти забывшись тяжёлым пьяным сном, Василий твёрдо решил никому ничего не говорить и принять предложение своего брата о переходе в фирму по междугородным автобусным перевозкам. Так он будет видеть меньше пассажиров, соответственно, возможностей для применения своих способностей у него будет мало, а значит, и риска совершить что-то непоправимое также будет меньше.
И вот теперь он уверенно вёл большую машину вдоль тёмных спящих полей и огней посёлков, обдумывая прочитанную накануне статью в городской газете – о том, что задержали того самого водителя внедорожника, совершившего внезапный наезд на пешехода в конце ноября и скрывшегося с места происшествия на глазах свидетелей. Это оказался небезызвестный в криминальных кругах субъект, на счету которого имелось немало грехов. От этой информации Василий испытывал чувство облегчения, хотя непреходящее ощущение своей вины во всей этой истории по-прежнему не оставляло его ни на минуту.
На автовокзале крупного райцентра в автобус вошла женщина средних лет, села на место в начале салона у прохода. Она явно нервничала, тревожно смотрела на дорогу, суетливыми движениями искала что-то в своей сумке, не обращая внимания на телеэкран, где как раз начинался новый фильм. Василий какое-то время понаблюдал за ней в зеркало, потом вздохнул, чуть заметно улыбнулся, сосредоточился и потянулся к сознанию пассажирки…
Прода от 20.04.2020, 19:09
Суженный
Автор почётный Святой
Это случилось очень давно, когда мне было 10 лет, а моим сёстрам Надьке и Лерке — 8 и 6. Сейчас мне уже 11, а им, соответственно, 9 и 7, но события той страшной ночи до сих пор свежи в моей памяти.
Был конец июня. У нас с Надькой - каникулы, и мы свысока посматривали на Лерку. Она в школе ещё не училась и не ведала нашего счастья. У родителей был отпуск, один жалкий месяц, так что на них мы тоже смотрели свысока. Они взяли отпуск в одно и то же время, чтобы сделать ремонт, а нас, своих трёх дочек, отправили к бабушке, у неё большая комната в коммуналке.
В первую же нашу ночь там всё и случилось...
Вечером бабушка уложила нас спать. Младшую — на диван, нам с Надей бросила циновки на маты у стены, и дала по простыне - укрыться. Лерка страшно завидовала романтике, наше торжество омрачалось лишь тем, что бабуля летом спала на такой же циновке прямо на полу и не укрывалась ничем.
Бабушка хотела ещё часок посидеть на каком-то форуме, так что пожелала нам спокойной ночи, взяла ноутбук с зарядкой и ушла на кухню, выключив свет и закрыв дверь. Мы ей пожелали счастливо всех затроллить.
Ночь была очень тёплая, окно было распахнуто настежь. Лёгкий ветерок гулял по комнате, шевеля занавески и покачивая грушу, висевшую на цепи в дальнем углу. За окном шелестели деревья, из-за закрытой двери доносился богатырский храп бабки Никаноровой из комнаты напротив. В коридоре, на своём любимом коврике, уютно свернувшись калачиком, посапывал общий квартирный любимец — дядя Сеня, алкоголик .
Прошёл час, бабушка всё не шла, видно, засела основательно. Мы не спали. Весь день купались с бабулей на речке и играли в футбол на песке, устали страшно, но сон почему-то никак не шёл. Сперва мы просто шептались о всякой всячине, но в конце концов лежать стало невмоготу. Надо было чем-то занять себя. Тут Надька и говорит: «А давайте гадать!»
Ей вечно что-то эдакое в голову приходит. Я спросила, на что же она гадать собралась.
- А на сужеННого!
- На кого? - переспросила я.
- На сужеННого! СужеННый — это такой дядька, который на тебе жениться будет, когда вырастешь.
Такого названия жениха я ещё не слышала. Я, конечно, как и все нормальные девчонки, о глупостях не думаю, и жениться ни с кем не собираюсь никогда- преникогда, но погадать было интересно.
- Почему именно сужеННый? - спросила я. -Узкий? Значит, худой, что ли?
- Вот дура! - пропищала с дивана Лерка, - суженый — это от слова суд, кого тебе судьба присудила!
Младшенькая наша... Всё время ей умиляемся!
- Молчи, козявка! - цыкнула на неё Надя, - ясен пень, жених — сужеННый! Кто ж за жирного пойдёт?
В общем, логично...
- Дебилки...- обиженно буркнула Лера и отвернулась от нас.
- А как гадать? - спросила я.
- Учись, салага, пока я жива!
С этими словами Надька встала и пошла к книжному шкафу. Сняла с полки зеркальце на откидной ножке, и поставила на трюмо, так, чтобы большое и маленькое зеркала отражались друг в друге. Потом вытащила из ящика трюмо несколько свечей, они там на случай, если отключат свет.
- Эх и дуры! - снова возникла Валерка. - Это святочное гадание! Святки — в январе, сейчас лето, овцы!
Мы хотели прибить её подушкой, для её же блага, чтобы старших уважала, но тут Надька кинула взгляд на часы.
- Уже почти двенадцать! Скорее, гадают ровно в полночь!
Мы зажгли свечи, Надя села перед трюмо, и глядя в отражение маленького зеркала, начала шептать нараспев: «СужеННый, ряженый, приходи наряженный! Ряженый, сужеННый, приходи поужинать...»
Вот тут у меня возникли сомнения — по-моему, слова про «поужинать» были в каком-то Ералаше... Я стояла у сестры за плечом, и тоже, не отрываясь, смотрела в зеркало в зеркале. Пламя свечей дрожало от ветерка, гулявшего по комнате, создавая там причудливые блики. «Не удивительно, что люди в это верят, - думала я, - тут такое примерещиться может...»
Надя всё шептала и шептала, не останавливаясь, ритмично и монотонно, огоньки в зеркалах дрожали и помигивали, будто в такт Надькиному шёпоту, и я не заметила, как впала в какой-то ступор или транс... Комната растворилась во тьме, и не было в той тьме ничего, кроме огней, освещавших зеркальный коридор, уводящий в бесконечность. По коридору к нам кто-то шёл. Сначала я видела лишь неясный силуэт, потом поняла, что это мужчина в чёрном костюме. СужеННый. Действительно, очень худой... Элегантный. Хороший костюм, галстук... Какое же у него лицо? Человек подходил всё ближе. На голове нет волос... Бритый? Лысый? Какой ужас! Не хочу за лысого! Но надо увидеть его лицо... Какой худой и высокий... Не по-человечески... Почему не видно лица, он ведь уже близко...
И тут до меня дошло, что у тощего верзилы в строгом костюме с галстуком просто нет лица! Лысый череп обтянут бледной, да нет, совершенно белой кожей, с мёртвым сероватым отливом, и не было ни глаз, ни носа, ни рта с ушами, просто шишка вместо головы! А за спиной у него извивались отвратные чёрные щупальца! Да это же...
Я хотела заорать, но пришелец вскинул руку, и его палец метнулся ко мне, растянувшись на невероятную длину, и обвил горло. Я очнулась от своего «транса», уже не было ни непроглядной тьмы, ни зеркального коридора, вокруг была привычная бабушкина комната.
