Когда девочки возвращались домой, солнце уже висело низко, облизывая ветви красным язычком, а под ногами, в мягких коврах мха и под сенью еловых лап, в самых укромных уголочках, оплетённых свежей паутиной, в рвах и крепостях, выросших из корней поваленных великанов, уже вовсю шуршала и скреблась сумеречная лесная мелочь, приноравливаясь к обновлённому и умытому грозой миру. Однажды Анабель заметила блестящие, настороженные перчинки глазок, а потом полосатый барсучий бок, забавно вильнув, скрылся в густом папоротнике. Девочки брели, не ища и не разбирая пути, отдавшись чувству направления и едва уловимому запаху моря, а где море - там и вечно тянущийся к нему из морока золотистых лесных бликов Кармин. И когда наткнулись на прямую, засыпанную белым морским песком дорогу, всё равно пошли вдоль неё, предпочтя мягкую подстилку прошлогодних листьев.
Ещё через десять минут молчаливой ходьбы - у разморенных вечерним теплом, долгой прогулкой и смолянистым духом леса девиц уже не было ни сил, ни желания говорить, - они увидели путника, едущего им навстречу. Закутанный в длинное серое покрывало, он, сгорбившись, покачивался на ослике. Анабель вскинула перед Лизой руку, заставляя остановиться, прижала палец к губам и отступила в тень дерева. Лиза подчинилась и последовала её примеру, хотя какая-то веточка хрустнула под её ногой, заставив обеих недовольно поморщиться. В другое время Лиза наверняка посмеялась бы над воинской выучкой новой знакомой, но сейчас ей и самой было тревожно. Странная фигура всё копошилась, изменялась под покрывалом, как будто бы у неё было две головы. «Чернокнижник!» - скорее прочитала по губам, чем услышала Лиза. Когда путник подъехал ближе, они услышали попеременные бормотанье и усталые вздохи, и дочь горшечника невольно вцепилась в руку спутницы. Ослик, впрочем, и ухом не вёл: тянул морду к придорожной зелени, но ходу не замедлял.
Затаив дыхание, девочки смотрели, как всадник поравнялся с ними. И только скрюченное создание чуть качнуло головой в их сторону, раздался скрежет, пронзительный вопль и чужеземный сиплый голос проорал:
- Прекрасные невольницы на продажу! Будут чесать вам спины, греть вам пятки! Хватай, налетай!
Анабель побледнела, потом сжала зубы, и глаза её превратились в маленькие горящие злостью щёлочки. Она схватила суковатую палку, валявшуюся поодаль, и побежала на всадника. Один прыжок, другой, она уже замахнулась...и, едва коснувшись ногою мелкого, податливого песка, поскользнулась и с размаху упала на серую фигуру. Та свалилась с невозмутимого осла, судорожно замахала руками в поисках поводьев и забарахталась в пыли, совершенно запутавшись в огромной накидке. Когда Лиза выбежала на дорогу, Анабель уже вскочила и, потрясая кулаком и палкой, кляла на чём свет стоит мерзких работорговцев, подлецов, демонское отродье. Сейчас она уже и сама не была уверена, проклятие виной тому, что она так нелепо оступилась, или сама не рассчитала, забыла всё, что вбивали в неё наставники, ломилась, как медведь, как косолапый разбойник с дубиной, позор! И хоть она и храбрилась и сквернословила для виду, боевой дух её совершенно упал.
Может, и к лучшему. Придержав её за рукав, Лиза указала на поверженного, барахтающегося в пыли и песке всадника. Вот из-под ткани высунулась смуглая рука, потом справилась и вторая, наконец, он с усилием сгреб с себя покрывало. Что-то вспорхнуло, и они увидели тяжело дышащего пожилого мужчину с такой длинной, обвивающей плечи бородой, что она, похоже, спутала его не хуже тяжёлой накидки, а над ним металась здоровенная красно-синяя птица и истошно вопила:
- Проклятые пираты! По сто золотых на каждого! Прекраснейшая спелая хурма! Зерно задёшево!
Палка выпала из рук Анабель, когда она поняла, кому на самом деле принадлежал странный голос. Работорговцы, хаха! Чернокнижники! Да она чуть не угробила несчастного старика, и за что - за говорящую птицу. Возомнила себя благодетельницей, спасительницей дремучих поселян от злодеев. Про себя она горячо поблагодарила Прях за своё падение – первый из завтрашних хлебов она ещё тёплым отнесёт в храм, - но не могла вымолвить и слова от стыда. Лиза же вскрикнула: ой, да вы вчерашний дяденька с ярмарки! - и поспешила помочь путнику.
Немного отдышавшись, старик решил устроить здесь же привал. Привязал ослика там, где трава росла погуще и расстелил злополучное покрывало. Выложил на него бурдюк, горстку сушёных фруктов, пару гранатов – бока у них были сухие и ввалившиеся, как щёки голодающих, верно, сохранились с зимнего урожая, но Лиза знала, что чем дольше гранат лежит, тем большей сладостью наливаются зерна, и не обманывалась невзрачным видом, - маленький мешочек иноземного гороха и стопку лепёшек. К удивлению девочек, он пригласил разделить с ним трапезу. Покачал только головой:
- Чего только не случалось со мной из-за этой вздорной птицы, но чтоб я был бит детьми! – Он забавно, тоненько захихикал. – Уж наверное, я должен был до смерти вас напугать, чтоб вы на меня набросились.
Старик оторвал изрядный кус лепёшки и протянул птице, которая устроилась у него на плече. Та схватила хлеб чешуйчатой лапой и принялась аккуратно обкусывать, бурча что-то про цены на пеньку и ворвань, белоглазых рабов с севера и пиленые монеты.
- Нашёл его в одном порту, совсем ободранного и запаршивевшего, да и пожалел. Думал, приучу его что-нибудь попристойней выкрикивать, но уж на что я любитель поболтать, а против его прежних хозяев, видать, – рыба безголосая. Девятый год пошёл, а так и не научил ничему. Говорят, птицы эти вдвое супротив человеческого живут, может, для него эти годы и не срок. Или мечтает к привольной жизни вернуться: как увидел море, бурю почуял - так разволновался, заметался, еле я его поймал. Вот ты, девочка, меня сразу узнала. Небось посмеялась вчера на площади, а? Ух, злодей пернатый, жена ругает, покупатели смеются, вон, девицы бьют! Беды и позор на мои седины! – пожурил он попугая неожиданно ласковым голосом и выделил ему самую большую и сахарную грушу из кучки припасов.
- Вы выглядели так, как будто у вас под покрывалом две головы, и они еще спорят и переговариваются, - сказала Лиза, с жалостью посмотрев на пунцовую от стыда Анабель, которая съёжилась на самом краю покрывала и мяла в руках нетронутую лепёшку. – На площади я не была, но мы с папой и мамой видели вас в чердачное окно и очень жалели. Хотя и впрямь было смешно...
Старика позабавило такое описание: он думал, под покрывалом попугай хоть немного угомонится, а вышло вот оно как. У него на родине есть легенды про двухголовых горных духов, и его пугали ими в детстве, согласился он, наверняка и здешние дети боятся их не меньше.
- Тогда я точно знаю, что вы – из Яхонтового королевства! – расхрабрилась Лиза.
- Ни из какого не королевства, а из земель Хунти, – буркнула Анабель.
- Ваше знание географии делает вам честь, воительница! – склонил голову путник, – Вот нравятся вашему народу королевства, будто короны добавляют побасенкам блеска, а уж если они заморские, так там и навозные жуки из золота шарики катают. Нет, мы, люди народов Хунти, – жители свободных городов, каменных облаков, плывущих над непролазными чащобами, сами себе правители и слуги. И кто б сказал, что нам плохо живётся!
Низенький старичок в запылённых шароварах вряд ли сошёл бы за живое доказательство величия и мощи своего народа, хотя в голосе его звучала неподдельная гордость. Лиза зажмурилась, пытаясь представить себе каменные облака, ажурные башенки и широкие мостовые, прорезавшие джунгли, а Анабель практично добавила, что яхонты всё ж добывают в их землях в несметных количествах и редчайшего качества, так что прозвание хоть наполовину, да верное.
Смягчившись, старичок добавил, что зовут его Хороккут, но в здешних землях его имя как только не коверкают: одни перекатывают на языке звук "р", пока он не сделается совсем громовым, в губах других все звуки становятся мягкими, как халва. Так что они, если хотят, могут звать его просто Кутом. А значит его имя «Хвостатая звезда» - в ночь его рождения звездочёты впервые увидели комету, и весь год она бежала по небу, белая, пушистая, страшная. Но, вопреки надеждам самозваных пророков, не принесла ни пожаров, ни клубящегося морового тумана, ни нашествия змей.
- О последних двух вы тут, поди, и не знаете. А у нас это первейшие несчастья: что поделать, лес, под зелёными ладонями которого никогда не переводится влага, наш кормилец и защитник, но мы говорим, что у него есть и второе, тёмное лицо, и его не искажают ни забота, ни жалость. Это как жить в тени спящего великана. Но в тот год не случилось ничего дурного, колосья на полях вытянулись взрослому мужчине по плечи, а белых телят народилось целое стадо – счастливей знака и не придумать. Родители назвали меня в честь звезды, чтобы отвести беду, а в конце года решили оставить имя из благодарности ей.
- Какая прекрасная история! – восхитилась Лиза, - в наших краях имя давно уже, наверное, ничего не значит. Изредка нас называют в честь певцов или героев, но обычно просто потому, что родителям кажется, что оно хорошо звучит. Моя подруга носит имя Анабель – красиво, правда? Имя, подходящее для какой-нибудь старинной легенды о ледяной королевне. А меня зовут Лизой: родители говорили, это имя ни дать ни взять золотистая сдобная булочка, а пекарь и гончар – почти одно и то же, знай мечи заготовки в печь…
Лиза осеклась, увидев, как старик испуганно что-то шепнул, трижды зачерпнул щепотью землю – напополам с былинками – и перекинул через плечо.
- Что-то не так?
- Прости, девочка. Я должен был привыкнуть к тому, что в ваших краях уже давно пренебрегли древним запретом и вовсю сотворяют из глины, но всё равно как услышу – вздрогну.
- Что же, в ваших краях не знают, как делать горшки? И как же вы живете? – недоверчиво спросила Анабель. От изучения географии высокородной девице никак нельзя было отмахнуться, а вот чем живут люди в этих странах, в столице особо не задумывались.
- Наши алхимики давно уж придумали множество сплавов, недорогих и лёгких, на все случаи жизни. Кто может себе позволить, конечно, ест с серебра и золота, но в золотом котле каши не сваришь. У нас есть отличные бурдюки – вот как этот мой, разве скажете, что он неудобный? А сколько раз во время моего путешествия я ронял его – от кувшина б уже и черепков не осталось. Плошки отлично выходят из дерева: долговечные и недорогие. Замолвлю слово и за корзины, пусть даже, не видев того изобилия трав и листьев, что даёт нам лес, вы и сочтёте нас дикарями. Да и стекло у нас выдувают не хуже вашего, хотя таких красочных бусин я в наших краях никогда не видел, а уж жена моя заметила это в первой же здешней лавке, и с тех пор всё скупает образцы в надежде разгадать секрет, - улыбнулся Кут.
Анабель подивилась про себя, что никогда не встречала такого отходчивого старичка. Он похоже, уже забыл, что подруги свалили его с осла, а теперь и их связь с запретным ремеслом тоже меркла в глубинах его памяти. Если б её, Анабель, отец мог похвастаться таким характером, бегала б она сейчас по плацу, откуда её так невежливо вытащили. Она прикинула, плохо это или хорошо, но решить не смогла.
- А откуда такой запрет? – спросила, поджав губы, Лиза, обиженная за недоверие к любимому ремеслу и обиженная втройне – за живое доказательство того, что без него вполне можно было обойтись.
- А сама ничего не замечала странного?
- Ну…если подумать, всё, что мы лепим, немного скучное, – Лиза потупилась, - отец нашёл бы, конечно, что возразить: все наши горшки, вазы и кружки изящны, соразмерны и прекрасного золотистого цвета – такой бывает только у нашей, карминской глины. Её слишком мало, чтоб было выгодно возить в другие города, так что родные горшки я за версту отличу. Но мы никогда не делаем нашим кувшинам узорчатые воротнички, как чеканщики делают медной и серебряной посуде, и не раскрашиваем их, как стеклодувы. Я думала делать забавные фигурки или свистульки детишкам, но отец сказал: нечего тратить гончарное умение на всякую ерунду. Однажды только я украсила отцовские горшки рисунками, а он до сих пор ворчит. Что ж, боги и впрямь разгневаются на ремесленника, если он будет слишком легкомысленным? Но каких только игрушек и украшений не бывает, и разноцветной одежды, и трещоток с колокольчиками! Что ж, всех их создателей постигло несчастье? Вот уж не верю!
- И что же было с твоими разукрашенными горшками? – с волнением в голосе спросил старик.
- Ну, люди хвалили их: говорили, мол, молоко в них дольше не киснет, а огурцы зато квасятся вдвое быстрей, а у кого котята там или шустрые младенцы и в доме от них ни одной нещербатой чашки, у тех мои изукрашенные целыми остались, как заговорённые. Но, наверное, красота – она и кошке приятна?
- Видишь, ты и сама боишься себе в этом признаться. Это же магия, самая настоящая.
- Но я же ничего такого не делала! И способностей к магии у меня наверняка нет: кто к этому пригоден, парить над колыбелькой начинает раньше, чем ходить. Наш городской маг в детстве, говорят, пел песни мышам, и они сбегались к нему из подполов и с чердаков и были его товарищами по играм. От этого теперь его не упросишь отвадить всякую грызучую тварь от амбаров…
- Да и потом, - встряла Анабель, - что ж плохого в магии? В наших краях хоть капля дара - большая радость, родители волокут в храмы белых курочек, златотканые пояса и варенье из розовых лепестков: на сговорчивую судьбу, на богатство и на сладость. А уж пир закатывают – успевай только пояс распускать!
- Вот именно, капля дара, – Кут покачал головой, – но если ты попросишь свою подругу взглядом и словом зажечь свечу, она может впустую просидеть перед ней хоть до старости. А вот вода в её чашке останется прохладной и прозрачной, как слеза, простояв весь день на солнцепёке. Для эдакой магии дар не нужен – вернее, нужен, да не тот. Криворукий тут ничего не сможет, но и чёрствый тоже: нужно видеть живое там, где его нет, и уметь привести его в этот мир. У нас говорят, глина – кровь зверолюдов, живших на земле задолго до Хунти, задолго до людей и всех людских богов и духов, и их воля к жизни была настолько сильна, что до сих пор ищет всякую лазейку – только дай. Поэтому всякий неприметный человек может колдовать над глиной. Это – первая её опасность.
- А какая вторая?..
- Вы знаете, что может магия: благословить человека, или проклясть, или скрыть за пеленой его заботы и печали, может запутать врага, примирить человека и зверя, заставить дело спориться в руках…
- На Анабель вот заклятье неуклюжести, - вставила Лиза, - так что это нам известно лучше, чем хотелось бы, дедушка Кут.
- Вот, значит, что спасло меня от удара корягой! – Старика, кажется, воспоминания о пережитых невзгодах лишь радовали и подбадривали. - Ну тогда вы точно знаете, чего магия не может!
Он выразительно посмотрел на Анабель: мол, не может быть, чтобы ты не догадалась.
- Ну, если это что-то, чем она так уж отличается от гончарного дела…тот лишённый всякой крупицы благородства маг, который заставил мои ноги заплетаться, он мог бы весь посинеть, но никогда б не наколдовал настоящую верёвку, которая б меня спутала! Маги не могут создавать что-то новое, я угадала?
