Учёный открыл было рот, чтобы обстоятельно ответить, потом вдруг передумал и указал пальцем в небо. Мол, смотрите сами.
- Что?..
Над крышами прокатился странный звук: сначала тихий, но настойчивый лязг, после - чистый, мягкий женский голос, выпевавший одну лишь ноту. По первости далёкий, он всё нарастал и нарастал. Скоро к нему добавился другой, густой и низкий, и они понеслись, завертелись над городом, дразня, подхватывая, но не перебивая друг друга. Зазвучал и третий, задорный и настойчивый, как заядлый спорщик, и четвёртый, и пятый...они слетались изо всех концов города, рождаясь, кажется, прямо из прогретого воздуха. А потом их перебил заливистый перезвон, и путешественники поняли, что это было пение колоколов. Голос хрусталя, голос серебра, голос ледяной флейты - это был оглушающе сильный и в то же время самый нежный и бесплотный звук на свете. Он разливался высоко в небе, и казалось, опустись он чуть ниже, коснись он грубых камней и брёвен домов, - съёжится, потемнеет и умрёт, как осенние листья. Но камни и брёвна ничуть не обижались на такое высокомерие и готовы были пуститься в пляс - дрожали доски склада, дребезжали стёкла купальни, трепетали камни мостовой и даже погнутые колёсные ободья, сваленные сюда каким-то ленивым возчиком, гундели старческими голосами, умудряясь попадать в такт. Вместе с колокольными голосами ветерок принёс дымный запах благовоний, лотоса и гвоздики, тающего воска, а ещё - солоноватый дух выброшенных на берег водорослей.
- Оооо! Похоже, нам всё-таки судьба была попасть в Нин-Таас! - Лиза не могла сдержать радости. Мало того, что они воочию любуются городом, о котором слышали только доброе. Теперь девочка ещё и почувствовала, что она так близко к дому, словно уже просовывает руку между досок калитки и вытягивает из петли старый, дедом ещё приколоченный крючок. - Помните, мы слышали этот перезвон, качаясь в несчастной лодчонке? И вот всё же попали сюда, таким-то кружным путём. О, приют измождённых мореходов! Надеюсь, здесь сегодня же найдутся и такие смельчаки, что отплывают на север.
- Вот, - Анабель приосанилась, - говорила же я, нет ничего плохого в том, чтобы попросить богиню приглядеть за нами. А вы, скромники, так и протянули бы ноги! Будет вам наука.
- Без тебя, милая, мы бы все уже давно пропали, - совершенно серьёзно ответил Явор, - а теперь пойдёмте всё же поищем воды, а то поглядите на Лизу, она посерела уже.
Лиза попыталась вяло отмахнуться, но сил не хватило даже на бодрую улыбку, а перед глазами слегка плыло, и она не возражала, когда Явор подхватил её под руку, Анабель перехватила таинственный свёрток, к которому уже потянулась было любопытная козья морда, а Иол уговорил Гвидо покружить над кварталом, разыскивая ближайший источник воды. Друзья осторожно вступали в течение городского дня, шумного, изменчивого, благодушного, а вокруг хлопала крыльями стайка потревоженных голубей.
- Ой, а где же Еши? Стыдно-то как забыть... - пробормотала Лиза ослабевшими губами, но никто её уже не слушал.
Нин-Таас оказался городом коз, цветущих деревьев и фруктовых прилавков. Легенды повторяли, что именно чудесная козочка вывела первых поселенцев на этот благословенный берег. Лесные жители никогда не видели столько солнца, столько сочной травы и бьющейся каждый отлив на отмелях рыбы. Двое братьев-вождей основали здесь поселение - их имена навсегда остались в причудливом названии, - а в центре соорудили маленький жертвенник Золотому Копытцу. Со временем Нин-Таас разросся в шумный портовый город, а жертвенник - в большой и богатый храм, в котором плодилось и множилось козье племя. Разбалованные животные гуляли по городу и пили мыльную воду из круглых, выложенных камнями водосборников, в которых прачки стирали бельё. Встав на задние ноги и вытянув шею, они с вожделением заглядывали за ограды чужих садов, безропотно катали на себе ребятню и бодрящим меканьем распугивали дурные сны, посещающие ночами жителей Нин-Тааса. Оттого улочки города пропахли навозом. А кроме того, они пропахли цветами - потому как не успевали ещё лепестки облететь и забиться в туго скрученные тюрбаны прохожих, а здешние деревья уже выбрасывали один за другим набрякшие свёртки новых бутонов. И подгнившими фруктами, ведь на каждом углу, на грубо сколоченном прилавке, а то и просто на широкой тачке, сваленные грудой, лежали разноцветные плоды, неизменно оказывавшиеся тяжелее, чем на вид, и в этом не было никакой вины нечестных продавцов с их полыми гирьками, а была только сочная, сладкая благоухающая мякоть. И, похоже, даже все жители и гости Нин-Тааса вместе не могли справиться с таким изобилием.
Этот земной запах выныривал из подворотен и проулков, в которые взрослый едва ли протиснется и боком, тянулся с задворков, а иногда, словно заблудившись, выскальзывал с чердаков. Анабель морщила нос, но Лизе, любившей и зверей, и растения, и все плоды земные, зелёные, зрелые и забродившие, он казался слаще любых притираний. Иол не обращал на такие мелочи никакого внимания: его больше интересовало, как соединяются брёвна на углах домов или какие полезные для пищеварения травы крошит женщина на шкворчащий на железной треноге блин. Ну а Явор - что с него взять! - просто внимал творящемуся вокруг прекрасному беспорядку жизни.
Нин-Таас был неуловимо похож на большинство городов Хунти, пусть и был богаче, и порой это богатство прямо-таки назойливо бросалось в глаза. Да, временами мелькали в толпе прохожих бледные лица северян, да, из-за храмовых стен высовывались пузатые бочонки не вышедших ростом колоколен. Но этим друзей было не удивить: они привыкли, что от города к городу традиции и вкусы немного перелицовывались. Окна могли менять размер и путешествовать вверх-вниз по стенам, крыши - вытягиваться, как тыквенный цветок, или вовсе исчезать, уступая место соломенным настилам. А вот настроение, странное, по-доброму безучастное отношение ко всему, что творится вокруг, оставалось прежним. Солидные дома с родословной соседствовали с причудливыми башенками, вытесанной в камне блажью вчера разбогатевших купцов. Лачужки, ходящие ходуном от десятка шумных жильцов, нисколько не стесняясь, лепились к заброшенным дворцам, где скрипели на последнем гвозде облупившиеся ставни и резные обезьянки играли, перебрасываясь резными же фруктами, под слуховым окном. Счастливцам доставался, помимо дома, клочок земли, и тут тоже поступали, кто во что горазд: запасливый разбивал длинные гряды лука и перцев, а беззаботный позволял разрастись кусту лимонника, и дети устраивали в его тенистой, непросыхающей глубине убежище для игр. Хозяин дома на углу и вовсе наладил во дворе небольшую швейную мастерскую, растянув вокруг старого дерева полотняный тент. Странно - такой не защитил бы ни оборудование, ни дорогие ткани и ленты даже от ленивого дождя. Разве что хозяин не пожалел денег на заклинание, отталкивающее воду?.. Но когда Анабель спросила об этом, Иол только дёрнул щекой.
- Даже не думай, эта не та работа, что достойна мага. Только у вас можно проучиться десяток лет, чтобы потом бегать по чужим задним дворам и заклинать прохудившиеся бочки!
- Ваши зато за дело не возьмутся, пока петух портки не проклюёт! Может, они вообще забыли, как колдовать? Нет? Ну а как ты проверишь, если они для любой работы слишком хороши? - Анабель радостно включилась в их любимую игру на двоих.
И что только они находили в злословии! Но повеселели сразу. А там даже и Лиза приободрилась, когда потянуло густым кухонным духом и послышалось сухое клацанье - так стучат друг о друга деревянные миски, когда их собирают со столов, а значит, очень скоро они вволю поедят!
Гвидо, описав широкую дугу над кварталом, уселся на торчащую из земли трубу, толстую и гнутую. И залопотал, показывая короткий чёрный язычок, - напрашивался на похвалу.
- Ты чего это братец? - Анабель потёрла переносицу, - Мы ж колодец ищем.
- Ого, тьма тёмная! - Иол победно улыбнулся, довольный и зубастый, как молодая щучка, - Неужели вы действительно никогда не видели колонку?
Он налёг на упрямящийся рычаг, пригнул его к земле раз, другой, в трубе загудело так, что даже Гвидо счёл за лучшее подняться в воздух, и из крана забила чистая вода.
- Удобненько, - пробормотала девочка. В их большой городской кухне чванливо поблескивали, задирая медные краники-носы, большие рукомойники, толстобрюхие, здорово сберегающие воду, но и та-то вода была натаскана вручную из колодца! А тут... - И сор не падает, и тиной не зарастает, а?
Явор не тратил время на разговоры, только подставлял сложенные горстью ладони под струю - она била с напором, брызгала в лицо - и заглатывал воду. Чуть солоноватую - может, море где нашло чревоточинку - но всё же вкусную. Лиза раз за разом плескала на пылающее лицо. Ух, как бы пар не пошёл! Лоб трещал, как лещина в щипцах: сейчас поднажмёт хозяйка, расколет - так и отправишься в пирог. И всё же понемногу становилось легче: после ледяных горных ручейков здешняя подземная влага не казалась ни холодной, ни кусачей - скорее уж свежей и лёгкой, как рука опытного лекаря. Засунуть бы сейчас голову под струю, да что там, целиком бы нырнуть в воду, со всеми натёртыми от сна на камнях косточками и сбитыми пальцами ног!..
А город наблюдал за своими утомлёнными гостями безо всякого почтения. Поравнявшись с ними, остановился прохожий - благообразный, нарядный, брюшко перехвачено широким, вышитым поясом, в руке чётки из сушёных ягод - как же, святой день, положено! И, наверное, захотел покрасоваться перед соседями своим удальством.
- Вы смотрите, чего делаете! Какую грязь, лохмотники, развели! Да ещё и птица при вас из тех, которых одним ругательствам богомерзким учат, а по улице детки маленькие бегают, нахватаются же! Одно слово - стыд и срам!
- Это два слова. Даже, можно сказать, три, - по привычке ответил точный Иол, но что ещё сказать, он не знал. Переглянулся растерянно с Анабель: одно дело - дружеская перепалка, и совсем другое - обидеть всерьёз. Явор лишь вздохнул: вот только ходили по диким горам и были сами себе хозяева, а попали в город и гляди - каждая собака считает своим долгом их облаять! Ну что ж теперь...
Похоже, грубияна молчание только подзадорило. Отдышавшись, он открыл было рот для новых обвинений, но тут его прервал медоточивый, вкрадчивый голос, показавшийся отчего-то знакомым.
- Ай, как нехорошо жителям портового города так обращаться с путешественниками! Да ещё в святой день. Разве боги и совесть не велели вам помогать приезжим, будь они с поклажей или налегке?
Видимо, велели, потому что прохожий поджал губы, сунул чётки в карман и поспешил вниз по улице. Сплетники-соседи, навострившие было уши, вернулись к прерванным хлопотам. А друзья подняли глаза на своего заступника. Выгоревшие на солнце льняные волосы, колючая бородка, старомодный кожаный дуплет...
- Капитан Ильяш! - просияла Анабель.
- Кого я вижу, Антор и Лис, живые и здоровые! И Явор тут...моё почтение! - Ильяш залихватски приподнял краешек бархатной шляпы. Красавец! Да, куда только делся многословный, перепуганный приближающимися пиратами хозяин полных трюмов!
- Просто Анабель и Лиза, - улыбнулась, отряхивая юбку, гончарка, - с самого начала ни к чему было это лукавство.
- Ну, значит, путешествие ваше прошло успешно, если скрываться больше не от кого! Рад видеть вас! Я поначалу не на шутку злился, когда не нашёл вас в Нин-Таасе, но чем дальше, тем тревожней было на душе. Уж не попали ли вы к пиратам, или течение заигралось с добычей...впрочем, лучше обсуждать это на сытый желудок! Представьте мне своего спутника и пойдёмте, покажу одно место, где готовят самые пышные лепёшки в городе.
По царственной невозмутимости Иола попробуй ещё догадайся, но у юноши замерло сердце: первый настоящий северянин на его пути, если не считать друзей! И какой интересный господин, вежливый, находчивый, одним, даже ласковым, взглядом может закрыть болтливый рот. Капитан! Какой привкус загадки у этого слова: Иоловы земляки были не шибко хорошими мореходами, а уж на север, вдоль вздыбленных скал, и нос сунуть не решались. А для этого белобрысого Ильяша - натоптанный путь, вон, пока девочки Глиняного Господина искали, успел туда-обратно обернуться! И всё же, здороваясь, он прикоснулся к тюрбану: вроде и чужеземные обычаи почтил, и намекнул всякому, кто хоть немного знал о землях Хунти, что он достойный и учёный человек. Ильяш заговорщически улыбнулся - понял, всё понял! А потом, обмахнувшись от белых лепестков чубушника, носящихся в воздухе, как докучливые мотыльки, повёл всю голодную и радостную компанию на запах пресного теста.
В большом очаге, притягивая взгляды всех, кого попутный ветер занёс в "Певунью и Лодочника", пусть не самую большую и известную в Нин-Таасе, но достойную харчевню, крутились одна над другой две целые туши. Время от времени кухонный мальчишка поливал их то ли квасом, то ли невыстоявшейся брагой. Кисло пахнущие струйки стекали, смешиваясь с жиром, падали на угли. Поварёнок потешно чихал от дыма, но дела не бросал, и корочка становилась всё румяней да зажаристей - так и слышишь, как захрустит на зубах. Подружки-северянки покосились на очаг с недоверием.
- Такая тонконогая...не может же быть, чтоб коза? - рискнула Анабель.
- А? Думаешь, коз тут не едят? Да она же не храмовая...вообще не местная, скорей всего. В харчевнях стараются издалека заказывать, чтобы никаких вопросов! А козлятину-то тут уважают, говорят, к суховатому бледному мясу солёный морской ветер - лучшая приправа.
- Как бы то ни было, одним ветром тут давненько довольствоваться перестали, - Анабель указала на фруктовую брагу в бутылочке, стожок резаной зелени и томлённое с чесноком масло, что приносили каждому, заказавшему мясо, - неженки какие!
Ну и ладно, тем более манило путешественников не мясо, а мягкие, нежные яства, что так и тают во рту. Кисловатые лепёшки, подпалинки на которых - словно поцелуи, хранящие тепло сковороды. Молодой, ноздреватый козий сыр. Шарики сливочной помадки в вязком сиропе. Белые бобы - каждый не меньше голубиного яйца - с зелёными стрелками лука. Хозяйка метнула им на стол пиалу с грибным паштетом - тоже сойдёт, даром что грибы, которые здесь едят, меленькие, хрупкие, на тонких ножках, Лизе казались похожими на знакомые северные поганки. Сейчас, провёрнутые с жареным луком, сдобренные маслом, перцем и похожей на мяту тёмной травой, они отлично ложились между хлебом и сыром. Но главное, по чему они истосковались, и чего в Нин-Таасе хватало с лихвой - свежие фрукты!
К тому времени как подали мясистые красные ломти местной дыни, обмен новостями уже состоялся. Ильяш прихвастнул, дескать, пираты не так уж и сильно его пощипали: самый ценный груз остался дремать в тайничках, так что выручки хватило и на жалованье команде, и паруса подновить. Увы, Лиза, Явор и Анабель так и не сумели прочесть по лицу капитана, правда ли всё так и было или мореплаватель просто не хотел расстраивать юных приятелей. Ведь сами они, не сговариваясь, смягчили свой рассказ, как могли. Успокаивали Ильяша, лютовавшего из-за небрежности своего подручного, так "удружившего" попутчикам, которых он, капитан, обещался защищать.
