Я скользнула взглядом по лицу вошедшего и не сразу узнала его. Потому что ожидала другого. Но смотреть в эти зеленые глаза было почему-то куда трудней, чем в горящие бешенством глаза старшего Челнокова.
– Мои поздравления, Ника, – сказал Павел, и я поняла, кто стоял за моей спиной во время допроса. – Как же ловко ты всех нас развела!
– Я никого не разводила, – замотала я головой, отрицая все обвинения, – это какое-то жуткое совпадение.
– И ты невинна и чиста, как агнец божий, – он со вздохом опустился на пол рядом со мной.
– Совершенно верно. Невинна и чиста. Я не похищала твою сестру. И не знаю, где она находится… Да зачем я тебе это говорю. Все равно тебя не переубедить!
– А ты попробуй! – он с неожиданной силой сжал мои плечи. – Ну же, Ника! Если бы ты знала, как я хочу поверить тебе! Когда я прочел досье, которое передали бате, то готов был придушить тебя на месте. Но потом… Все-таки я не зря заканчивал юридический. Если предположить, что ты действительно замешана в похищении, то возникает слишком много нестыковок. Но батя почему-то уперся в эту историю с Немовым и слышать ничего не хочет. Ту заложницу ведь убили.
– А я на ее похороны ходила, – ни с того ни с сего выдала я, истерически рассмеялась и затараторила со скоростью пулемета, словно боялась, что Павел помешает моей исповеди. – Летела из Англии на свадьбу, а прилетела на похороны. Мы ведь должны были пожениться. Я его целый год не видела. Думала, увижу и буду самой счастливой в мире. До самой смерти. Так и получилось – до смерти. Только чужой. Меня допрашивали всего один раз, даже на суд свидетелем не вызвали. А потом я уехала. И решила, ты только не смейся, решила хоть чем-то искупить его вину. Наверное, потому что сама чувствовала себя виноватой. Наплюй я тогда на эту заграничную стажировку, останься с ним – ничего не случилось бы. Вот тогда-то мне и взбрело в голову стать детским телохранителем. Я поехала в Москву, нашла соответствующие курсы, получила «корочку». И семь лет бегала от самой себя, не задерживаясь подолгу на одном месте. Пока черт не занес меня сюда.
– Ника, – Павел внимательно рассматривал свои руки, – скажи, ты о нем думала, когда была со мной?
– Можно сказать и так.
– А почему имя называла другое. Толя, по-моему.
– Не Толя, а Таля. Сокращение от Виталия. Мне тогда казалось, что я придумала ему жутко красивое прозвище…
– И ты его любила?
– Да.
– А меня? – это звучало так наивно, словно ему было не двадцать шесть, а шестнадцать.
– Что?
– А меня ты любишь?
– Нет, – усилие, с которым я произнесла это «нет», могло бы сдвинуть стотонную каменную глыбу.
– Ага, – Павел удовлетворенно кивнул и перешел к изучению ногтей, – а теперь слушай внимательно. Я помогу тебе бежать, и ты сейчас же исчезнешь из города. Уедешь в самое дальнее захолустье и месяца два не будешь высовывать оттуда нос. А лучше полгода. За это время, я думаю, все прояснится, и ты сможешь вернуться.
– Куда? – захлопала я расширившимися от удивления глазами.
– Ко мне, Ника. Ко мне. Не фыркай! Лучше послушай дипломированного юриста: если хочешь кого-нибудь обмануть, разучись сначала краснеть.
Кажется, после этих слов я покраснела еще больше. Во всяком случае, уши мои горели нещадно.
– Если ты меня выпустишь, тебя отец в порошок сотрет, – пробормотала я, пытаясь унять радостно заколотившееся сердце.
– А кто говорит, что я тебя отпущу? – Павел присел на корточки и провел рукой по моей щеке. – Ты сама сбежишь. Возьмешь меня в заложники. Вот здесь в правом кармане у меня нож. Приставишь к моему горлу и позовешь охранника. Пригрозишь, что убьешь меня, если он не бросит тебе ключ от наручников и пистолет. Он бросит. Возьмешь пистолет в левую руку, направишь на меня, а правой отомкнешь наручники. Кинешь ему наручники и прикажешь приковаться ко второй батарее. Потом выйдешь отсюда и попадешь в другую комнату. Там охране пост оборудовали: телевизор поставили, стол. На этом столе лежит твоя сумочка, а в ней пара тысяч долларов. Я как раз видел, как охранник их пересчитывал. Заберешь сумку и по коридору до лифта. Поднимешься на первый этаж, пойдешь к выходу. Там стоит еще один охранник. Но, думаю, ты с ним справишься. Даже без оружия. Из офиса выйдешь и сворачивай налево. Там закоулки – сам черт ногу сломит. Домой не возвращайся, денег тебе на первое время хватит, документы у тебя с собой. Из города выбирайся на попутке. Только сначала зайди в какой-нибудь магазин и переоденься во что-нибудь менее… – он окинул меня цепким оценивающим взглядом, – менее заметное. Ясно?
– Куда яснее, гражданин начальник. Только все это – бред сивой кобылы. Охранник нас сразу в сговоре заподозрит. Думаешь, он поверит, что омоновец, хоть и бывший, не справится с женщиной, прикованной к батарее? Позволит приставить себе нож к горлу и не сумеет скрутить ее в бараний рог?
– Конечно, не сумеет, – улыбнулся Павел. – Потому что будет валяться на полу без сознания. Видишь ли, Ника, наверное, полгорода знает, что если ударить меня сюда, – он раздвинул волосы надо лбом, открывая шрам на темени, – даже совсем не сильно, то я просто вырублюсь и буду в отключке не менее получаса. Так что давай, бей. Время дорого.
Он склонил голову так, будто укладывал ее на плаху, и на долю секунды мне почудилось, что сейчас произойдет непоправимое. Что если я ударю по голове, подставленной Павлом с какой-то мрачной торжественностью, то ему уже никогда не подняться. «Я убью его, – промелькнуло в голове. – Боюсь, он погибнет из-за меня». Должно быть, это моя цыганская кровь в очередной раз подала свой голос. Она всегда была горазда на различные предчувствия.
– Да быстрей же! – Павел нетерпеливо дернул головой. – У меня сейчас шея затечет!
Я чертыхнулась и ударила. Не изо всех сил, но с душой. И едва успела подхватить на руки разом обмякшее тело.
– Прости. Прости меня. Прости, – шептала я, извлекая из кармана маленький, но острый складной нож. – Я приеду к тебе, слышишь. Обязательно приеду. Потом. Когда-нибудь. Наверное… – и, смахнув с глаз натекшую воду, заорала в закрытую дверь: – Помогите! Ему плохо!
В комнату влетел охранник, увидел прижатый к шее сына Челнокова нож и впал в ступор, а я состроила кровожадную рожу и скомандовала:
– Положи пистолет на пол и ногой подтолкни его ко мне. И ключи от наручников не забудь…
Дальше все пошло как по писаному. Оставив беспамятного Павла в компании прикованного к батарее охранника, я захлопнула дверь и, схватив со стола сумку, бросилась к лифту. Я нажала на кнопку с полустертой цифрой «1», пальцы немного дрожали, но в остальном я была полна решимости любой ценой вернуть себе незаконно отнятую свободу. Зайдя в тыл скучающему у входа молоденькому секьюрити, я ловко оглушила его рукояткой пистолета, выскочила на улицу и свернула в лабиринт пустынных переулков. Еще бы не пустынных. Три часа ночи – все же спят! Но очень скоро выяснилось, что спят отнюдь не все.
За спиной послышалось тихое урчание мотора и шорох шин. Я обернулась и в кромешной тьме, ибо ни одной целой лампочки в закоулках не осталось, разглядела догоняющую меня иномарку. Машина неслась на меня с выключенными фарами, и мне оставалось только шмыгнуть в ближайший подъезд в надежде, что там есть черный ход. Мама дорогая, кого еще на мою голову принесло! На челноковских орлов не похоже… Торопливые шаги за спиной не внушали никакого оптимизма. Я уперлась в закрытую дверь черного хода и вытащила из сумочки пистолет, благоразумно прихваченный в качестве компенсации за моральный ущерб.
Я не знала, сумею ли нажать на курок. По крайне мере не раньше, чем станет ясно, что другой возможности спасти свою жизнь у меня нет. Все-таки убить человека совсем не просто. Во всяком случае, для меня. В таких неопределенных ситуациях я предпочитаю газ. И как выяснилось, не я одна.
Что-то влетело в подъезд, освещенный единственной лампочкой, тлевшей где-то на уровне третьего этажа, и зашипело, как рассерженная кошка. Все заволокло белесым туманом, и думать ни о чем другом, кроме разрывающего грудь удушья, сделалось невозможным. Я скорчилась на полу, сотрясаемая кашлем, и почувствовала, как из ослабевших пальцев выскальзывает пистолет, как грубые руки хватают меня, плотно прижимая локти к бокам… А потом уже ничего не чувствовала.
Я приходила в себя постепенно. Первыми вернулись ощущения. Ровно. Мягко. Удобно. Только руки почему-то подняты вверх, как у сдающегося фрица. После титанических умственных усилий я поняла, что лежу на спине, и запястья опять охватывают стальные браслеты, приковав меня к спинке кровати. Потом вернулся звук. Он приближался откуда-то издалека, донося до меня шум падающих капель, приглушенные ковром шаги и неторопливо текущий разговор двух мужчин.
– Еще не очухалась. А пора бы… У какого перепившего прапорщика ты купил эти газовые гранаты? У них небось срок годности лет десять назад истек.
Голос показался мне смутно знакомым, но в сознании еще плавал белесый дым, похожий на тот, что выплюнула мне в лицо эта чертова граната, и я плохо соображала.
– Что вы, Владимир Александрович, – с показной обидой ответил второй мужчина, – новейшие разработки, опытный образец…
– Ладно, не дуйся. Она здесь, и это главное. А он точно придет?
– Придет-придет. Куда денется. Я сказал ему, что заказчик хочет срочно обсудить сложившуюся ситуацию. Минут через десять будет здесь…
– Устроим им очную ставку и посмотрим, что он запоет. Это надо же, как последнего лоха меня развел, – сокрушался обладатель знакомого голоса. – Ну, ничего. Я ему эту двойную игру еще припомню. Пусть не думает, что меня можно водить за нос.
– Наверное, он готовился заранее. Даже сам об этом говорил: мол, у меня в этом городе свои дела. Теперь понятно какие. Представляю, как он веселился, когда узнал, что его нанимают украсть девчонку, которую ему уже заказали!
– Ловко он все провернул. Телку эту телохранительницей устроил. Вынюхал что нужно. А как только она уволилась – раз-два и в дамки! Ничего. Теперь, когда она у нас, он мне Эльку на блюдечке принесет, бантиком перевязанную.
Сквозь неплотно прикрытые ресницы проник неяркий свет настольной лампы. Наконец-то зрение вернулось! Я лишь чуть-чуть приоткрыла глаза, не желая показывать, что уже очнулась. И когда звук соединился с изображением, узнала в сидевшем за столом мужчине лучшего друга бизнесмена Челнокова – Владимира Александровича Хамисова. Который, очевидно, исключительно из дружеских чувств пытался украсть его дочь. Я даже вздрогнула, разглядев на его одутловатом лице плотоядную улыбку. Второй человек находился в тени, и мне была видна только его рука с зажатой в тонких пальцах сигаретой.
– А вот мы и проснулись, – обрадовался прячущийся в темноте мужчина, наверно, заметивший мое непроизвольное движение. – Как раз вовремя. Кажется, я слышу шаги.
– Накрой ее, Борис, – приказал Хамисов. – Поиграем немного.
Я собиралась было возразить и только тут заметила, что мне опять заклеивают рот. Мое мычание вызвало довольные улыбки на лицах присутствующих.
– Заткнись, – прикрикнул на меня Хамисов. – Будешь лежать тихо – останешься жива.
Подошедший Борис набросил на меня цветастое покрывало, так, что мне оставалось только внимательно слушать.
Дверь за моей головой тихо скрипнула, и в комнату вошли сразу несколько человек.
– Прошу прощения, но мы вынуждены были вас разоружить, – донесся голос Бориса. – Сами понимаете, безопасность клиента прежде всего…
Наверное, тут Борис развел руками.
– Разумеется, понимаю, – последовал неторопливый ответ.
Мама дорогая! Голос вошедшего тоже был мне знаком. И слышала я его совсем недавно. Интересное, однако, получается кино.
– Итак, уважаемый, дело вы благополучно провалили, – недовольно бросил Хамисов.
– Я ничего не провалил. Просто не повезло, и какой-то идиот нас опередил. Как же у него руки чесались, если он эту сумасшедшую девчонку выкрал на глазах у сотни людей!
– А также шести профессиональных охранников, – вставил Борис, пока Хамисов многозначительно молчал. – Из них двое сейчас в больнице. И все описывают похитителя одинаково: высокий худощавый мужчина, в совершенстве владеющий приемами восточных и еще хрен знает каких единоборств. Они так и говорят: «хрен знает каких».
– Что вы так смотрите на меня, уважаемые? – усмехнулся знакомый голос. – Ростом меня, конечно, бог не обидел, и мясца на мои кости неплохо бы нарастить. Но неужели вы действительно думаете, что я мог устроить такое нелепое похищение?
– Именно так мы и думаем, – заявил Хамисов и предупредил: – Только не делайте резких движений, Дмитрий Николаевич! Вы, конечно, профессионал, но мои парни все равно сумеют вас успокоить.
Ба, знакомые все лица! В смысле – голоса. Так вот кто подсыпал мне в вино наркотик – коллега, журналист из «Веритас». Впрочем, какой он журналист… Это же надо, меня в его сообщницы записать! Да у этого Хамисова ни ума, ни фантазии, если вообразил такое.
А Владимир Александрович Хамисов, выдержав многозначительную паузу, продолжил:
– Вам очень повезло, Дмитрий Николаевич. Из-за странного каприза Челнокова вам удалось внедрить к нему в дом своего информатора. Нам, кстати, тоже повезло, и наш информатор возник, можно сказать, ниоткуда. Совсем как ваш.
Эх, Сережа, Сережа! А я-то симпатизировала ему и сочувствовала, когда бедному секретарю перепадало на орехи от строгого шефа или приходилось нянчиться с упившейся до беспамятства хозяйкой. Все-таки права народная мудрость – «в тихом омуте черти водятся».
– Что за чушь вы несете, – Понизов явно решил стоять на своем. – Мой информатор? Какой?
– Высокий. Стройный. Очень симпатичный. Вот этот! – Борис сдернул с меня покрывало, и я наконец смогла рассмотреть, что творится в затянутой полумраком комнате. А если бы не скотч, то наверняка раскрыла бы рот от удивления. Высокий седой мужчина, на которого были нацелены три автомата, не сводил с меня горящего взгляда, в котором явственно читался страх. Страх за меня. Да что с ним творится?! Он ведет себя так, как будто мы действительно давно знакомы, и я нанялась телохранителем к Челнокову для того, чтобы подготовить похищение его дочери. Бред какой-то.
– Уважаемые, это же глупость несусветная, – Понизов с трудом отвел глаза от моего обездвиженного тела. – Я познакомился с этой женщиной на дне рождения Эли Челноковой. Уверяю вас, она ничего не знала о планируемом похищении.
– Зато теперь точно знает, – отчеканил Хамисов, и стало яснее ясного, что после всего услышанного и увиденного никто не выпустит меня отсюда живой. – Возможно, я сумею сделать исключение и отпустить ее. Но только в том случае, если вы все мне расскажете. Кто заказчик похищения, где сейчас находится дочь Челнокова, ну и так далее. В противном случае…
Я уже покрылась холодным потом, представив, что же произойдет в этом противном, очень противном случае, когда сотовый Бориса огласил комнату начальными тактами похоронного марша.
– Ну что там еще? – недовольно бросил он в трубку. – Ах, вот как? Хорошо, я сейчас перезвоню.
Борис рассеянно сунул мобильник обратно в карман и повернулся к Хамисову:
– Неожиданный поворот, Владимир Александрович. Наш информатор вышел на связь и в туманных выражениях намекнул, что знает, кто выкрал девчонку. Но сообщит только при личной встрече.
– Мои поздравления, Ника, – сказал Павел, и я поняла, кто стоял за моей спиной во время допроса. – Как же ловко ты всех нас развела!
– Я никого не разводила, – замотала я головой, отрицая все обвинения, – это какое-то жуткое совпадение.
– И ты невинна и чиста, как агнец божий, – он со вздохом опустился на пол рядом со мной.
– Совершенно верно. Невинна и чиста. Я не похищала твою сестру. И не знаю, где она находится… Да зачем я тебе это говорю. Все равно тебя не переубедить!
– А ты попробуй! – он с неожиданной силой сжал мои плечи. – Ну же, Ника! Если бы ты знала, как я хочу поверить тебе! Когда я прочел досье, которое передали бате, то готов был придушить тебя на месте. Но потом… Все-таки я не зря заканчивал юридический. Если предположить, что ты действительно замешана в похищении, то возникает слишком много нестыковок. Но батя почему-то уперся в эту историю с Немовым и слышать ничего не хочет. Ту заложницу ведь убили.
– А я на ее похороны ходила, – ни с того ни с сего выдала я, истерически рассмеялась и затараторила со скоростью пулемета, словно боялась, что Павел помешает моей исповеди. – Летела из Англии на свадьбу, а прилетела на похороны. Мы ведь должны были пожениться. Я его целый год не видела. Думала, увижу и буду самой счастливой в мире. До самой смерти. Так и получилось – до смерти. Только чужой. Меня допрашивали всего один раз, даже на суд свидетелем не вызвали. А потом я уехала. И решила, ты только не смейся, решила хоть чем-то искупить его вину. Наверное, потому что сама чувствовала себя виноватой. Наплюй я тогда на эту заграничную стажировку, останься с ним – ничего не случилось бы. Вот тогда-то мне и взбрело в голову стать детским телохранителем. Я поехала в Москву, нашла соответствующие курсы, получила «корочку». И семь лет бегала от самой себя, не задерживаясь подолгу на одном месте. Пока черт не занес меня сюда.
– Ника, – Павел внимательно рассматривал свои руки, – скажи, ты о нем думала, когда была со мной?
– Можно сказать и так.
– А почему имя называла другое. Толя, по-моему.
– Не Толя, а Таля. Сокращение от Виталия. Мне тогда казалось, что я придумала ему жутко красивое прозвище…
– И ты его любила?
– Да.
– А меня? – это звучало так наивно, словно ему было не двадцать шесть, а шестнадцать.
– Что?
– А меня ты любишь?
– Нет, – усилие, с которым я произнесла это «нет», могло бы сдвинуть стотонную каменную глыбу.
– Ага, – Павел удовлетворенно кивнул и перешел к изучению ногтей, – а теперь слушай внимательно. Я помогу тебе бежать, и ты сейчас же исчезнешь из города. Уедешь в самое дальнее захолустье и месяца два не будешь высовывать оттуда нос. А лучше полгода. За это время, я думаю, все прояснится, и ты сможешь вернуться.
– Куда? – захлопала я расширившимися от удивления глазами.
– Ко мне, Ника. Ко мне. Не фыркай! Лучше послушай дипломированного юриста: если хочешь кого-нибудь обмануть, разучись сначала краснеть.
Кажется, после этих слов я покраснела еще больше. Во всяком случае, уши мои горели нещадно.
– Если ты меня выпустишь, тебя отец в порошок сотрет, – пробормотала я, пытаясь унять радостно заколотившееся сердце.
– А кто говорит, что я тебя отпущу? – Павел присел на корточки и провел рукой по моей щеке. – Ты сама сбежишь. Возьмешь меня в заложники. Вот здесь в правом кармане у меня нож. Приставишь к моему горлу и позовешь охранника. Пригрозишь, что убьешь меня, если он не бросит тебе ключ от наручников и пистолет. Он бросит. Возьмешь пистолет в левую руку, направишь на меня, а правой отомкнешь наручники. Кинешь ему наручники и прикажешь приковаться ко второй батарее. Потом выйдешь отсюда и попадешь в другую комнату. Там охране пост оборудовали: телевизор поставили, стол. На этом столе лежит твоя сумочка, а в ней пара тысяч долларов. Я как раз видел, как охранник их пересчитывал. Заберешь сумку и по коридору до лифта. Поднимешься на первый этаж, пойдешь к выходу. Там стоит еще один охранник. Но, думаю, ты с ним справишься. Даже без оружия. Из офиса выйдешь и сворачивай налево. Там закоулки – сам черт ногу сломит. Домой не возвращайся, денег тебе на первое время хватит, документы у тебя с собой. Из города выбирайся на попутке. Только сначала зайди в какой-нибудь магазин и переоденься во что-нибудь менее… – он окинул меня цепким оценивающим взглядом, – менее заметное. Ясно?
– Куда яснее, гражданин начальник. Только все это – бред сивой кобылы. Охранник нас сразу в сговоре заподозрит. Думаешь, он поверит, что омоновец, хоть и бывший, не справится с женщиной, прикованной к батарее? Позволит приставить себе нож к горлу и не сумеет скрутить ее в бараний рог?
– Конечно, не сумеет, – улыбнулся Павел. – Потому что будет валяться на полу без сознания. Видишь ли, Ника, наверное, полгорода знает, что если ударить меня сюда, – он раздвинул волосы надо лбом, открывая шрам на темени, – даже совсем не сильно, то я просто вырублюсь и буду в отключке не менее получаса. Так что давай, бей. Время дорого.
Он склонил голову так, будто укладывал ее на плаху, и на долю секунды мне почудилось, что сейчас произойдет непоправимое. Что если я ударю по голове, подставленной Павлом с какой-то мрачной торжественностью, то ему уже никогда не подняться. «Я убью его, – промелькнуло в голове. – Боюсь, он погибнет из-за меня». Должно быть, это моя цыганская кровь в очередной раз подала свой голос. Она всегда была горазда на различные предчувствия.
– Да быстрей же! – Павел нетерпеливо дернул головой. – У меня сейчас шея затечет!
Я чертыхнулась и ударила. Не изо всех сил, но с душой. И едва успела подхватить на руки разом обмякшее тело.
– Прости. Прости меня. Прости, – шептала я, извлекая из кармана маленький, но острый складной нож. – Я приеду к тебе, слышишь. Обязательно приеду. Потом. Когда-нибудь. Наверное… – и, смахнув с глаз натекшую воду, заорала в закрытую дверь: – Помогите! Ему плохо!
В комнату влетел охранник, увидел прижатый к шее сына Челнокова нож и впал в ступор, а я состроила кровожадную рожу и скомандовала:
– Положи пистолет на пол и ногой подтолкни его ко мне. И ключи от наручников не забудь…
Дальше все пошло как по писаному. Оставив беспамятного Павла в компании прикованного к батарее охранника, я захлопнула дверь и, схватив со стола сумку, бросилась к лифту. Я нажала на кнопку с полустертой цифрой «1», пальцы немного дрожали, но в остальном я была полна решимости любой ценой вернуть себе незаконно отнятую свободу. Зайдя в тыл скучающему у входа молоденькому секьюрити, я ловко оглушила его рукояткой пистолета, выскочила на улицу и свернула в лабиринт пустынных переулков. Еще бы не пустынных. Три часа ночи – все же спят! Но очень скоро выяснилось, что спят отнюдь не все.
За спиной послышалось тихое урчание мотора и шорох шин. Я обернулась и в кромешной тьме, ибо ни одной целой лампочки в закоулках не осталось, разглядела догоняющую меня иномарку. Машина неслась на меня с выключенными фарами, и мне оставалось только шмыгнуть в ближайший подъезд в надежде, что там есть черный ход. Мама дорогая, кого еще на мою голову принесло! На челноковских орлов не похоже… Торопливые шаги за спиной не внушали никакого оптимизма. Я уперлась в закрытую дверь черного хода и вытащила из сумочки пистолет, благоразумно прихваченный в качестве компенсации за моральный ущерб.
Я не знала, сумею ли нажать на курок. По крайне мере не раньше, чем станет ясно, что другой возможности спасти свою жизнь у меня нет. Все-таки убить человека совсем не просто. Во всяком случае, для меня. В таких неопределенных ситуациях я предпочитаю газ. И как выяснилось, не я одна.
Что-то влетело в подъезд, освещенный единственной лампочкой, тлевшей где-то на уровне третьего этажа, и зашипело, как рассерженная кошка. Все заволокло белесым туманом, и думать ни о чем другом, кроме разрывающего грудь удушья, сделалось невозможным. Я скорчилась на полу, сотрясаемая кашлем, и почувствовала, как из ослабевших пальцев выскальзывает пистолет, как грубые руки хватают меня, плотно прижимая локти к бокам… А потом уже ничего не чувствовала.
Я приходила в себя постепенно. Первыми вернулись ощущения. Ровно. Мягко. Удобно. Только руки почему-то подняты вверх, как у сдающегося фрица. После титанических умственных усилий я поняла, что лежу на спине, и запястья опять охватывают стальные браслеты, приковав меня к спинке кровати. Потом вернулся звук. Он приближался откуда-то издалека, донося до меня шум падающих капель, приглушенные ковром шаги и неторопливо текущий разговор двух мужчин.
– Еще не очухалась. А пора бы… У какого перепившего прапорщика ты купил эти газовые гранаты? У них небось срок годности лет десять назад истек.
Голос показался мне смутно знакомым, но в сознании еще плавал белесый дым, похожий на тот, что выплюнула мне в лицо эта чертова граната, и я плохо соображала.
– Что вы, Владимир Александрович, – с показной обидой ответил второй мужчина, – новейшие разработки, опытный образец…
– Ладно, не дуйся. Она здесь, и это главное. А он точно придет?
– Придет-придет. Куда денется. Я сказал ему, что заказчик хочет срочно обсудить сложившуюся ситуацию. Минут через десять будет здесь…
– Устроим им очную ставку и посмотрим, что он запоет. Это надо же, как последнего лоха меня развел, – сокрушался обладатель знакомого голоса. – Ну, ничего. Я ему эту двойную игру еще припомню. Пусть не думает, что меня можно водить за нос.
– Наверное, он готовился заранее. Даже сам об этом говорил: мол, у меня в этом городе свои дела. Теперь понятно какие. Представляю, как он веселился, когда узнал, что его нанимают украсть девчонку, которую ему уже заказали!
– Ловко он все провернул. Телку эту телохранительницей устроил. Вынюхал что нужно. А как только она уволилась – раз-два и в дамки! Ничего. Теперь, когда она у нас, он мне Эльку на блюдечке принесет, бантиком перевязанную.
Сквозь неплотно прикрытые ресницы проник неяркий свет настольной лампы. Наконец-то зрение вернулось! Я лишь чуть-чуть приоткрыла глаза, не желая показывать, что уже очнулась. И когда звук соединился с изображением, узнала в сидевшем за столом мужчине лучшего друга бизнесмена Челнокова – Владимира Александровича Хамисова. Который, очевидно, исключительно из дружеских чувств пытался украсть его дочь. Я даже вздрогнула, разглядев на его одутловатом лице плотоядную улыбку. Второй человек находился в тени, и мне была видна только его рука с зажатой в тонких пальцах сигаретой.
– А вот мы и проснулись, – обрадовался прячущийся в темноте мужчина, наверно, заметивший мое непроизвольное движение. – Как раз вовремя. Кажется, я слышу шаги.
– Накрой ее, Борис, – приказал Хамисов. – Поиграем немного.
Я собиралась было возразить и только тут заметила, что мне опять заклеивают рот. Мое мычание вызвало довольные улыбки на лицах присутствующих.
– Заткнись, – прикрикнул на меня Хамисов. – Будешь лежать тихо – останешься жива.
Подошедший Борис набросил на меня цветастое покрывало, так, что мне оставалось только внимательно слушать.
Дверь за моей головой тихо скрипнула, и в комнату вошли сразу несколько человек.
– Прошу прощения, но мы вынуждены были вас разоружить, – донесся голос Бориса. – Сами понимаете, безопасность клиента прежде всего…
Наверное, тут Борис развел руками.
– Разумеется, понимаю, – последовал неторопливый ответ.
Мама дорогая! Голос вошедшего тоже был мне знаком. И слышала я его совсем недавно. Интересное, однако, получается кино.
– Итак, уважаемый, дело вы благополучно провалили, – недовольно бросил Хамисов.
– Я ничего не провалил. Просто не повезло, и какой-то идиот нас опередил. Как же у него руки чесались, если он эту сумасшедшую девчонку выкрал на глазах у сотни людей!
– А также шести профессиональных охранников, – вставил Борис, пока Хамисов многозначительно молчал. – Из них двое сейчас в больнице. И все описывают похитителя одинаково: высокий худощавый мужчина, в совершенстве владеющий приемами восточных и еще хрен знает каких единоборств. Они так и говорят: «хрен знает каких».
– Что вы так смотрите на меня, уважаемые? – усмехнулся знакомый голос. – Ростом меня, конечно, бог не обидел, и мясца на мои кости неплохо бы нарастить. Но неужели вы действительно думаете, что я мог устроить такое нелепое похищение?
– Именно так мы и думаем, – заявил Хамисов и предупредил: – Только не делайте резких движений, Дмитрий Николаевич! Вы, конечно, профессионал, но мои парни все равно сумеют вас успокоить.
Ба, знакомые все лица! В смысле – голоса. Так вот кто подсыпал мне в вино наркотик – коллега, журналист из «Веритас». Впрочем, какой он журналист… Это же надо, меня в его сообщницы записать! Да у этого Хамисова ни ума, ни фантазии, если вообразил такое.
А Владимир Александрович Хамисов, выдержав многозначительную паузу, продолжил:
– Вам очень повезло, Дмитрий Николаевич. Из-за странного каприза Челнокова вам удалось внедрить к нему в дом своего информатора. Нам, кстати, тоже повезло, и наш информатор возник, можно сказать, ниоткуда. Совсем как ваш.
Эх, Сережа, Сережа! А я-то симпатизировала ему и сочувствовала, когда бедному секретарю перепадало на орехи от строгого шефа или приходилось нянчиться с упившейся до беспамятства хозяйкой. Все-таки права народная мудрость – «в тихом омуте черти водятся».
– Что за чушь вы несете, – Понизов явно решил стоять на своем. – Мой информатор? Какой?
– Высокий. Стройный. Очень симпатичный. Вот этот! – Борис сдернул с меня покрывало, и я наконец смогла рассмотреть, что творится в затянутой полумраком комнате. А если бы не скотч, то наверняка раскрыла бы рот от удивления. Высокий седой мужчина, на которого были нацелены три автомата, не сводил с меня горящего взгляда, в котором явственно читался страх. Страх за меня. Да что с ним творится?! Он ведет себя так, как будто мы действительно давно знакомы, и я нанялась телохранителем к Челнокову для того, чтобы подготовить похищение его дочери. Бред какой-то.
– Уважаемые, это же глупость несусветная, – Понизов с трудом отвел глаза от моего обездвиженного тела. – Я познакомился с этой женщиной на дне рождения Эли Челноковой. Уверяю вас, она ничего не знала о планируемом похищении.
– Зато теперь точно знает, – отчеканил Хамисов, и стало яснее ясного, что после всего услышанного и увиденного никто не выпустит меня отсюда живой. – Возможно, я сумею сделать исключение и отпустить ее. Но только в том случае, если вы все мне расскажете. Кто заказчик похищения, где сейчас находится дочь Челнокова, ну и так далее. В противном случае…
Я уже покрылась холодным потом, представив, что же произойдет в этом противном, очень противном случае, когда сотовый Бориса огласил комнату начальными тактами похоронного марша.
– Ну что там еще? – недовольно бросил он в трубку. – Ах, вот как? Хорошо, я сейчас перезвоню.
Борис рассеянно сунул мобильник обратно в карман и повернулся к Хамисову:
– Неожиданный поворот, Владимир Александрович. Наш информатор вышел на связь и в туманных выражениях намекнул, что знает, кто выкрал девчонку. Но сообщит только при личной встрече.
