– Действительно странно. Вот уж не думал, что наш затворник решится покинуть дом.
– Ну так что? Пусть приезжает?
– А пусть! – неожиданно рассмеялся Хамисов, утерев лысину белым платком. – Вот будет сюрприз. Я Челнокова не мытьем так катаньем достану. Посмотрим, что он запоет теперь…
Борис кивнул и, набрав номер, передал распоряжения шефа по телефону. А я, наблюдая, как завороженная, за суетой его тонких пальцев, честно пыталась переварить услышанное. Однако процесс шел крайне медленно и ни к чему меня не привел. Вдруг за моей головой послышался странный булькающий звук. До отказа вывернув шею, я расширившимися глазами наблюдала за тем, как оседает на пол охранник, сжимая руками распоротое горло, а высокий седой человек, отшвырнув второго автоматчика на Хамисова, сворачивает шею третьему. Потом хватает автомат из разжавшихся рук уже мертвого охранника и поверх него короткой очередью прошивает уцелевшего секьюрити заодно с лежащим на полу Хамисовым.
Все произошло почти мгновенно, так что я даже не сумела как следует испугаться. Испугалась позже. Когда тонкие, но удивительно сильные пальцы сомкнулись у меня на шее.
– Брось автомат, – очень спокойно сказал Борис, обращаясь к «журналисту», который только что отправил на тот свет четверых вооруженных человек. – Или я раздавлю твоей суке горло.
И когда он только успел спрятаться за кровать и дотянуться до меня своими цепкими руками?
– Допустим, брошу, – стал рассуждать стоящий вполоборота Понизов, явно прикидывая, успеет ли он развернуться и пристрелить Бориса, прежде чем тот выполнит свою угрозу, – и что дальше?
– А дальше стой и не дергайся, пока я открою наручники и вместе с ней выйду из комнаты. Постоишь минут пять, а после делай все, что хочешь. Дай мне уйти, и когда я буду в безопасности, то отпущу ее на все четыре стороны.
– Согласен, – кивнул Дмитрий и резким движением отшвырнул автомат в угол комнаты.
Лязг врезавшегося в стену автомата перекрыл тихий щелчок замка в наручниках. «Надо же! Одной рукой держит, а как крепко», – отрешенно подумала я, как будто вовсе не мою шею грозили сломать эти аристократические пальцы. Щелкнул второй замок, и Борис рывком сдернул меня с кровати. Вот тут бы и пустить в дело все, на что я была способна, да только руки повисли безвольными плетьми, а ноги совсем отказывались держать мои несчастные шестьдесят пять килограммов. Похоже, газ, которым я надышалась, все еще удерживал меня в состоянии нестояния. Воспользовавшись этим, Борис поудобнее перехватил меня и потащил к двери, но тут моя правая «шпилька» решила зацепиться за какой-то гвоздь, торчавший из голого деревянного пола. Борис на секунду отвел глаза от напряженно застывшего Понизова, дабы выяснить, что же мешает нам двигаться, но не успел. Свист рассекаемого воздуха, короткий вскрик Бориса и его ослабевшая хватка подсказали мне, что все кончено. Державший меня мужчина еще несколько секунд стоял на ногах, а потом начал медленно заваливаться на бок, увлекая за собой мое безвольное тело. Но упасть окончательно мне не позволил мгновенно подскочивший Дмитрий. Он подхватил меня на руки и повернулся так, чтобы я не могла видеть лежащего на полу Бориса с торчавшим из основания шеи блестящим треугольником.
– Не бойся, Нини. Не бойся, маленькая моя, – шептал мне на ухо этот странный человек, крепко прижимая к груди. – Уже все кончилось. Все кончилось…
Он говорил что-то еще, а я только вздрагивала от каждого его поцелуя, не понимая, нахожусь ли еще на этом свете или уже попала на тот. Потому что прозвище Нини дал мне когда-то горячо любимый человек, которого я называла Таля. Человек, который отправился в вечность и никак не может быть этим совершенно седым мужчиной, в чьих руках я чувствую себя, как в колыбели. Уютно и спокойно.
– Знаешь, Нини, – выдохнул он, вынося меня из кровавой комнаты в пропахший плесенью коридор старой пустой коммуналки, – слухи о моей смерти оказались сильно преувеличенными. Что? Ах да, прости!
Он резким движением сорвал скотч, закрывавший мне рот, и улыбнулся, отвечая на мой протестующий крик:
– Неправда! Этого не может быть! Вы не он! Я же не слепая!..
– Эх, Нини, – знакомый-незнакомый мужчина для большего удобства перекинул меня через плечо и начал спускаться по крутой деревянной лестнице. – Если бы ты только знала, каких успехов достигла наша пластическая хирургия.
Я сидела на заднем сидении «москвича», стоящего за углом дома, который чуть не стал для меня последним приютом, и вслушивалась в непривычное звучание его когда-то родного голоса. Этот голос тоже обманул меня, измененный стараниями пластического хирурга, за отдельную плату согласившегося добавить в него хрипотцы. И пыталась соединить в своем сознании Виталия Немова и Дмитрия Понизова, двух абсолютно разных людей, которые похожи только одним – умением втравливать меня во всякого рода неприятности. А моя голова удобно покоилась на их (его) плече.
– Знаешь, Ника, а я ведь действительно умер, – Виталий выговорил это так буднично, будто попросил стакан воды. – Как раз после Нового года. К нам на лесоповал медведь-шатун вышел. Подранок. Злой, как три тысячи чертей. Охрана, вместо того чтобы его пристрелить, побежала так, что только пятки засверкали. И остальные тоже. А у меня тогда как раз проблемы с ногами были. В общем, не повезло: шатун шибко прытким оказался, а все мое оружие – ржавая пила «Дружба». Не успел сосчитать до двух, а зверюга уже рядом. И полетели из меня пух и перья. Мне и пластическая операция понадобилась не столько для того, чтобы изменить лицо, сколько для того, чтобы его восстановить. Короче, потрепыхался я у него в лапах на красном от крови снегу и отключился, после того как он меня головой о дерево приложил. А потом, как в книжках – черный тоннель, белый свет в конце тоннеля, где стоят все, кто уже ушел: и родители, и ребята из моего отряда, которых я не уберег… И, вообще, много всякого народу. Зовут меня, а я головой мотаю. «Не могу, – говорю, – к вам. Дело у меня еще одно осталось. Вот закрою его и с дорогой душой вольюсь в ваш дружный коллектив». А потом пришел кто-то. Белее света. Посмотрел на меня, повздыхал, так что солнечные зайчики вокруг заскакали, и рукой махнул. И тут меня обратно по тоннелю потащило. Очнулся я вечером в лесу. А там такое – света белого не видно. Вернее, наоборот, вокруг все бело, как на том свете. Разыгралась такая метель, какой за все семь лет не было. Попытался встать – не смог, ноги чем-то придавило. Потрогал – шерсть. Оказалось, я этого медведя в конце концов завалил. Вернее, запилил. А что и как – не помню. В общем, стал я тихо замерзать и уже почти уснул, когда на меня егерь местный наткнулся. Он уже три дня по тайге бродил, чтобы шатуна отстрелить. Мне просто повезло, что следы снегом до конца не засыпало и егерь меня еще до темноты нашел. Спирту мне в горло влил, укрытие из снега сделал и всю ночь чаем горячим отпаивал. А когда метель закончилась, к себе на кордон отнес и всю зиму со мной возился, пока я на ноги не встал. Вот такие дела, моя боевая подруга.
– Я не твоя подруга! – будь у меня чуть больше сил, я бы смогла оторваться от его удобного плеча и демонстративно отодвинуться. – Ты мою жизнь под откос пустил, партизан хренов! Ненавижу тебя!
До сих пор не знаю, в какой пропорции были смешаны ложь и правда в моем заявлении, но прозвучало оно не слишком убедительно. Может быть, поэтому вместо того чтобы покаяться, Виталий по-отечески чмокнул меня в макушку. Потом задумался и, ободренный моим молчанием, поцеловал в висок.
– Никогда тебя не прощу, – проговорила я, закрывая глаза и пытаясь представить, что этих долгих лет не было, и официальное предложение он сделал мне только вчера.
– Я сам себя не прощу, – очень серьезно ответил родной человек с чужим лицом. – А тебе нужно просто ехать вместе со мной.
– Куда?
– В Германию. У тебя есть загранпаспорт?
– Я никуда с тобой не поеду! – хотелось верить, что мои слова звучали с должной твердостью. – И вообще не желаю иметь с тобой ничего общего. Немедленно говори, куда ты спрятал Элю, или…
– Что «или»? – хмыкнул Виталий. – Сдашь меня в милицию? Ну, отвечай, когда старшие спрашивают. Тебя разве вежливости в школе не учили? Молчишь? И правильно делаешь. Потому что к похищению твоей ненаглядной Эли я никакого отношения не имею и не знаю, где она сейчас. Но можно догадаться, чьих это рук дело.
– Хочешь сказать, что это не ты позвонил по телефону и вытащил меня из клуба? Не верю!
– И опять правильно делаешь. Звонил я. Понял, что завтра могу навсегда тебя потерять, и позвонил. Только прийти не смог: сразу после похищения охрана все двери позакрывала. Как будто это могло что-то исправить.
– Значит, ты стоял в сторонке и спокойно смотрел, как девчонку похищают?! – я даже задохнулась от такого предположения. – Ну ты и…
Его жесткая ладонь легла мне на лицо, превращая обличительные фразы в неопределенное бульканье.
– Знаешь, Ника, я в последнее время восточной философией увлекся, – Виталий поудобнее устроил мою голову у себя на плече. – И увидел в этом похищении некую предопределенность. Или, точнее, расплату.
– Господи, да какую расплату?! – мне все-таки удалось вывернуться из-под руки, закрывающей мне рот. – Она же ни в чем не…
Рука снова вернулась на место, перекрывая бурный словесный поток.
– А еще я увидел, – как ни в чем не бывало продолжал Виталий, – как ловко этот парень отметелил охранников. И, кажется, узнал его, хотя встречал только один раз.
После этих слов что-то больно оборвалось внутри, в ушах зашумело, так что я даже не расслышала несколько оброненных моим бывшим женихом фраз.
– …чуть раньше большинства гостей приехал и напросился на экскурсию по дому. Спасибо секретарю Сереже – не отказал. Такой вежливый паренек…
– А ты сегодня отца его убил.
– Какого отца? – не понял Виталий.
– Лысого. Хамисова Владимира Александровича, отца Сережи.
– Если бы я его не убил, он бы убил нас, – отрезал Немов. – И информатора своего тоже.
– Да с какой стати?! Это же его родной сын.
– Сын, – кивнул Виталий, – только не его. Тебе ни о чем не говорит то, что господин Хамисов напрямую связывал его появление с возможностью что-то выторговать у Челнокова. Ну? Не поняла еще? Сейчас поймешь. Смотри, машина подъезжает.
К неосвещенному подъезду пустого покосившегося двухэтажного дома медленно и почти бесшумно подъехала темная машина. С выключенными фарами и габаритами. Я почему-то замерла и, сжав кулаки, наблюдала, как открывается дверца со стороны водителя и рядом с машиной материализуется угловатый силуэт. Почти неразличимо черный на черном.
– Но ведь это невозможно, – со странной обидой в голосе то ли спросила, то ли ответила я, пытаясь в темноте заглянуть в глаза спокойного как танк Виталия.
– Мне тоже сначала так показалось. Но, с другой стороны, увидев хотя бы один раз, как человек ведет «бой с тенью», ошибиться я не мог. Когда Сережа вел меня по коридорам коттеджа, дверь в его комнату была приоткрыта. Наверное, он тренировался сутками, чтобы хоть как-то заполнить возникший вокруг вакуум. Знаешь, я им даже залюбовался. Вот кого взял бы в свой отряд, не раздумывая. Правда, я не знал тогда, что увижу, как он похищает свою собственную сестру.
– Но ведь у него агорафобия! Он не может выходить из дома! – мне казалось, что я кричу, а на самом деле это был еле слышный шепот.
– А как в таком случае он попал в городской офис своего отца? – полюбопытствовал Виталий. – Ты ведь сама мне об этом рассказала…
Он говорил что-то еще, но я не слышала, потому что тщетно пыталась уследить за мелькающими в голове мыслями и упорядочить их. Мама дорогая, я ведь даже и не вспомнила о его болезни, когда он вошел ко мне в «камеру». Мне и в голову не пришло поинтересоваться, каким образом Павел смог покинуть свою «крепость». Как-то не до того было. Неужели он притворялся и три года просидел взаперти, чтобы… Чтобы что? Зачем ему понадобилась эта симуляция? Этот сговор с Хамисовым? Это похищение, черт его побери?!
Пока я ломала голову над необъяснимым поведением человека, каждым своим поступком причиняющего мне невыносимую боль, другой человек, заставивший меня страдать отнюдь не меньше, тихо комментировал происходящее:
– Разумный ход. Твой Павел не лезет на рожон, а собирается провести небольшую разведку.
– С чего ты взял, что он мой?! – прошипела я, наблюдая, как Павел Челноков подходит к пожарной лестнице и осторожно взбирается на второй этаж к единственному освещенному окну, за которым обнявший меня мужчина оставил пять трупов.
– С чего взял? – неожиданно переспросили его губы возле самого моего уха. – Эля твоя доложила. Или заложила…
Ну погоди, маленькая болтушка, доберусь я до тебя! Ты потерпи немного, и я обязательно доберусь. Только бы не опоздать! Потому что только треть заложников возвращается к своим ошалевшим от счастья семьям. Господи, Павел, зачем тебе понадобилось похищать собственную сестру? Не хотел жить на отцовские деньги, решил сколотить собственный капитал? Кому и за сколько ты продал Элю? И я еще с тобой… Мама дорогая, что же у меня за судьба такая: влюбляться в мужиков, которые детей воруют!
– Молодец, – одобрительно пробормотал наблюдавший за черным силуэтом Виталий, не замечая моего состояния. – Прежде чем соваться к тигру в пасть, решил пересчитать его зубы. Молодец.
Тем временем Павел осторожно заглянул в окно и на мгновение замер, завороженный открывшейся картиной. Потом так же осторожно спустился по лестнице и пошел к машине. Или мне показалось, или его основательно покачивало из стороны в сторону. Пьяный он, что ли? Словно в ответ на этот вопрос Павел оперся рукой о капот и согнулся в три погибели – его выворачивало наизнанку.
– Не думал я, что он такой чувствительный, – Виталий неодобрительно покачал головой. – Вроде омоновец бывший. Профессионал. И вдруг такая реакция.
– За ним! – неожиданно выпалила я, пытаясь не упустить из виду разворачивающийся автомобиль, и толкнула Виталия за руль. – Он сейчас должен ехать к своему второму заказчику, чтобы обсудить ситуацию.
– Логично, – согласился мой вынырнувший из небытия возлюбленный и осторожно тронулся с места, – такое по телефону не обсуждают. Вдруг это именно его наниматель ликвидацию провернул? Убрал, так сказать, конкурентов.
Мы старались не упустить красные огоньки челноковского «Фольксвагена», но и сокращать дистанцию не собирались. В пустынных ночных переулках Павел мог легко обнаружить слежку.
– Интересно. Очень интересно, – Виталий остановился на безопасном расстоянии и внимательно наблюдал, как черная машина въезжает в ворота городского офиса господина Челнокова. – Ты что-нибудь понимаешь?
– Ничего не понимаю, – ответила я, пребывая в какой-то странной отрешенности. – Зато знаю, где могут держать бизнесменскую дочурку. Разворачивайся, Таля. Едем!
– Слушаюсь, товарищ командир.
Я знала, что в моей многочисленной родне пять-шесть человек грешили лицедейством, а двое или трое даже заслужили на этом поприще высокое звание народных артистов. Но даже не подозревала, что во мне пропадает этот талант. Сев за руль «Москвича», я как ни в чем не бывало подъехала к знакомым воротам загородного дома и заявила разбуженному и потому злому охраннику, что мне приказано дождаться шефа здесь.
– Ну так что? Пусть приезжает?
– А пусть! – неожиданно рассмеялся Хамисов, утерев лысину белым платком. – Вот будет сюрприз. Я Челнокова не мытьем так катаньем достану. Посмотрим, что он запоет теперь…
Борис кивнул и, набрав номер, передал распоряжения шефа по телефону. А я, наблюдая, как завороженная, за суетой его тонких пальцев, честно пыталась переварить услышанное. Однако процесс шел крайне медленно и ни к чему меня не привел. Вдруг за моей головой послышался странный булькающий звук. До отказа вывернув шею, я расширившимися глазами наблюдала за тем, как оседает на пол охранник, сжимая руками распоротое горло, а высокий седой человек, отшвырнув второго автоматчика на Хамисова, сворачивает шею третьему. Потом хватает автомат из разжавшихся рук уже мертвого охранника и поверх него короткой очередью прошивает уцелевшего секьюрити заодно с лежащим на полу Хамисовым.
Все произошло почти мгновенно, так что я даже не сумела как следует испугаться. Испугалась позже. Когда тонкие, но удивительно сильные пальцы сомкнулись у меня на шее.
– Брось автомат, – очень спокойно сказал Борис, обращаясь к «журналисту», который только что отправил на тот свет четверых вооруженных человек. – Или я раздавлю твоей суке горло.
И когда он только успел спрятаться за кровать и дотянуться до меня своими цепкими руками?
– Допустим, брошу, – стал рассуждать стоящий вполоборота Понизов, явно прикидывая, успеет ли он развернуться и пристрелить Бориса, прежде чем тот выполнит свою угрозу, – и что дальше?
– А дальше стой и не дергайся, пока я открою наручники и вместе с ней выйду из комнаты. Постоишь минут пять, а после делай все, что хочешь. Дай мне уйти, и когда я буду в безопасности, то отпущу ее на все четыре стороны.
– Согласен, – кивнул Дмитрий и резким движением отшвырнул автомат в угол комнаты.
Лязг врезавшегося в стену автомата перекрыл тихий щелчок замка в наручниках. «Надо же! Одной рукой держит, а как крепко», – отрешенно подумала я, как будто вовсе не мою шею грозили сломать эти аристократические пальцы. Щелкнул второй замок, и Борис рывком сдернул меня с кровати. Вот тут бы и пустить в дело все, на что я была способна, да только руки повисли безвольными плетьми, а ноги совсем отказывались держать мои несчастные шестьдесят пять килограммов. Похоже, газ, которым я надышалась, все еще удерживал меня в состоянии нестояния. Воспользовавшись этим, Борис поудобнее перехватил меня и потащил к двери, но тут моя правая «шпилька» решила зацепиться за какой-то гвоздь, торчавший из голого деревянного пола. Борис на секунду отвел глаза от напряженно застывшего Понизова, дабы выяснить, что же мешает нам двигаться, но не успел. Свист рассекаемого воздуха, короткий вскрик Бориса и его ослабевшая хватка подсказали мне, что все кончено. Державший меня мужчина еще несколько секунд стоял на ногах, а потом начал медленно заваливаться на бок, увлекая за собой мое безвольное тело. Но упасть окончательно мне не позволил мгновенно подскочивший Дмитрий. Он подхватил меня на руки и повернулся так, чтобы я не могла видеть лежащего на полу Бориса с торчавшим из основания шеи блестящим треугольником.
– Не бойся, Нини. Не бойся, маленькая моя, – шептал мне на ухо этот странный человек, крепко прижимая к груди. – Уже все кончилось. Все кончилось…
Он говорил что-то еще, а я только вздрагивала от каждого его поцелуя, не понимая, нахожусь ли еще на этом свете или уже попала на тот. Потому что прозвище Нини дал мне когда-то горячо любимый человек, которого я называла Таля. Человек, который отправился в вечность и никак не может быть этим совершенно седым мужчиной, в чьих руках я чувствую себя, как в колыбели. Уютно и спокойно.
– Знаешь, Нини, – выдохнул он, вынося меня из кровавой комнаты в пропахший плесенью коридор старой пустой коммуналки, – слухи о моей смерти оказались сильно преувеличенными. Что? Ах да, прости!
Он резким движением сорвал скотч, закрывавший мне рот, и улыбнулся, отвечая на мой протестующий крик:
– Неправда! Этого не может быть! Вы не он! Я же не слепая!..
– Эх, Нини, – знакомый-незнакомый мужчина для большего удобства перекинул меня через плечо и начал спускаться по крутой деревянной лестнице. – Если бы ты только знала, каких успехов достигла наша пластическая хирургия.
Глава 7
Я сидела на заднем сидении «москвича», стоящего за углом дома, который чуть не стал для меня последним приютом, и вслушивалась в непривычное звучание его когда-то родного голоса. Этот голос тоже обманул меня, измененный стараниями пластического хирурга, за отдельную плату согласившегося добавить в него хрипотцы. И пыталась соединить в своем сознании Виталия Немова и Дмитрия Понизова, двух абсолютно разных людей, которые похожи только одним – умением втравливать меня во всякого рода неприятности. А моя голова удобно покоилась на их (его) плече.
– Знаешь, Ника, а я ведь действительно умер, – Виталий выговорил это так буднично, будто попросил стакан воды. – Как раз после Нового года. К нам на лесоповал медведь-шатун вышел. Подранок. Злой, как три тысячи чертей. Охрана, вместо того чтобы его пристрелить, побежала так, что только пятки засверкали. И остальные тоже. А у меня тогда как раз проблемы с ногами были. В общем, не повезло: шатун шибко прытким оказался, а все мое оружие – ржавая пила «Дружба». Не успел сосчитать до двух, а зверюга уже рядом. И полетели из меня пух и перья. Мне и пластическая операция понадобилась не столько для того, чтобы изменить лицо, сколько для того, чтобы его восстановить. Короче, потрепыхался я у него в лапах на красном от крови снегу и отключился, после того как он меня головой о дерево приложил. А потом, как в книжках – черный тоннель, белый свет в конце тоннеля, где стоят все, кто уже ушел: и родители, и ребята из моего отряда, которых я не уберег… И, вообще, много всякого народу. Зовут меня, а я головой мотаю. «Не могу, – говорю, – к вам. Дело у меня еще одно осталось. Вот закрою его и с дорогой душой вольюсь в ваш дружный коллектив». А потом пришел кто-то. Белее света. Посмотрел на меня, повздыхал, так что солнечные зайчики вокруг заскакали, и рукой махнул. И тут меня обратно по тоннелю потащило. Очнулся я вечером в лесу. А там такое – света белого не видно. Вернее, наоборот, вокруг все бело, как на том свете. Разыгралась такая метель, какой за все семь лет не было. Попытался встать – не смог, ноги чем-то придавило. Потрогал – шерсть. Оказалось, я этого медведя в конце концов завалил. Вернее, запилил. А что и как – не помню. В общем, стал я тихо замерзать и уже почти уснул, когда на меня егерь местный наткнулся. Он уже три дня по тайге бродил, чтобы шатуна отстрелить. Мне просто повезло, что следы снегом до конца не засыпало и егерь меня еще до темноты нашел. Спирту мне в горло влил, укрытие из снега сделал и всю ночь чаем горячим отпаивал. А когда метель закончилась, к себе на кордон отнес и всю зиму со мной возился, пока я на ноги не встал. Вот такие дела, моя боевая подруга.
– Я не твоя подруга! – будь у меня чуть больше сил, я бы смогла оторваться от его удобного плеча и демонстративно отодвинуться. – Ты мою жизнь под откос пустил, партизан хренов! Ненавижу тебя!
До сих пор не знаю, в какой пропорции были смешаны ложь и правда в моем заявлении, но прозвучало оно не слишком убедительно. Может быть, поэтому вместо того чтобы покаяться, Виталий по-отечески чмокнул меня в макушку. Потом задумался и, ободренный моим молчанием, поцеловал в висок.
– Никогда тебя не прощу, – проговорила я, закрывая глаза и пытаясь представить, что этих долгих лет не было, и официальное предложение он сделал мне только вчера.
– Я сам себя не прощу, – очень серьезно ответил родной человек с чужим лицом. – А тебе нужно просто ехать вместе со мной.
– Куда?
– В Германию. У тебя есть загранпаспорт?
– Я никуда с тобой не поеду! – хотелось верить, что мои слова звучали с должной твердостью. – И вообще не желаю иметь с тобой ничего общего. Немедленно говори, куда ты спрятал Элю, или…
– Что «или»? – хмыкнул Виталий. – Сдашь меня в милицию? Ну, отвечай, когда старшие спрашивают. Тебя разве вежливости в школе не учили? Молчишь? И правильно делаешь. Потому что к похищению твоей ненаглядной Эли я никакого отношения не имею и не знаю, где она сейчас. Но можно догадаться, чьих это рук дело.
– Хочешь сказать, что это не ты позвонил по телефону и вытащил меня из клуба? Не верю!
– И опять правильно делаешь. Звонил я. Понял, что завтра могу навсегда тебя потерять, и позвонил. Только прийти не смог: сразу после похищения охрана все двери позакрывала. Как будто это могло что-то исправить.
– Значит, ты стоял в сторонке и спокойно смотрел, как девчонку похищают?! – я даже задохнулась от такого предположения. – Ну ты и…
Его жесткая ладонь легла мне на лицо, превращая обличительные фразы в неопределенное бульканье.
– Знаешь, Ника, я в последнее время восточной философией увлекся, – Виталий поудобнее устроил мою голову у себя на плече. – И увидел в этом похищении некую предопределенность. Или, точнее, расплату.
– Господи, да какую расплату?! – мне все-таки удалось вывернуться из-под руки, закрывающей мне рот. – Она же ни в чем не…
Рука снова вернулась на место, перекрывая бурный словесный поток.
– А еще я увидел, – как ни в чем не бывало продолжал Виталий, – как ловко этот парень отметелил охранников. И, кажется, узнал его, хотя встречал только один раз.
После этих слов что-то больно оборвалось внутри, в ушах зашумело, так что я даже не расслышала несколько оброненных моим бывшим женихом фраз.
– …чуть раньше большинства гостей приехал и напросился на экскурсию по дому. Спасибо секретарю Сереже – не отказал. Такой вежливый паренек…
– А ты сегодня отца его убил.
– Какого отца? – не понял Виталий.
– Лысого. Хамисова Владимира Александровича, отца Сережи.
– Если бы я его не убил, он бы убил нас, – отрезал Немов. – И информатора своего тоже.
– Да с какой стати?! Это же его родной сын.
– Сын, – кивнул Виталий, – только не его. Тебе ни о чем не говорит то, что господин Хамисов напрямую связывал его появление с возможностью что-то выторговать у Челнокова. Ну? Не поняла еще? Сейчас поймешь. Смотри, машина подъезжает.
К неосвещенному подъезду пустого покосившегося двухэтажного дома медленно и почти бесшумно подъехала темная машина. С выключенными фарами и габаритами. Я почему-то замерла и, сжав кулаки, наблюдала, как открывается дверца со стороны водителя и рядом с машиной материализуется угловатый силуэт. Почти неразличимо черный на черном.
– Но ведь это невозможно, – со странной обидой в голосе то ли спросила, то ли ответила я, пытаясь в темноте заглянуть в глаза спокойного как танк Виталия.
– Мне тоже сначала так показалось. Но, с другой стороны, увидев хотя бы один раз, как человек ведет «бой с тенью», ошибиться я не мог. Когда Сережа вел меня по коридорам коттеджа, дверь в его комнату была приоткрыта. Наверное, он тренировался сутками, чтобы хоть как-то заполнить возникший вокруг вакуум. Знаешь, я им даже залюбовался. Вот кого взял бы в свой отряд, не раздумывая. Правда, я не знал тогда, что увижу, как он похищает свою собственную сестру.
– Но ведь у него агорафобия! Он не может выходить из дома! – мне казалось, что я кричу, а на самом деле это был еле слышный шепот.
– А как в таком случае он попал в городской офис своего отца? – полюбопытствовал Виталий. – Ты ведь сама мне об этом рассказала…
Он говорил что-то еще, но я не слышала, потому что тщетно пыталась уследить за мелькающими в голове мыслями и упорядочить их. Мама дорогая, я ведь даже и не вспомнила о его болезни, когда он вошел ко мне в «камеру». Мне и в голову не пришло поинтересоваться, каким образом Павел смог покинуть свою «крепость». Как-то не до того было. Неужели он притворялся и три года просидел взаперти, чтобы… Чтобы что? Зачем ему понадобилась эта симуляция? Этот сговор с Хамисовым? Это похищение, черт его побери?!
Пока я ломала голову над необъяснимым поведением человека, каждым своим поступком причиняющего мне невыносимую боль, другой человек, заставивший меня страдать отнюдь не меньше, тихо комментировал происходящее:
– Разумный ход. Твой Павел не лезет на рожон, а собирается провести небольшую разведку.
– С чего ты взял, что он мой?! – прошипела я, наблюдая, как Павел Челноков подходит к пожарной лестнице и осторожно взбирается на второй этаж к единственному освещенному окну, за которым обнявший меня мужчина оставил пять трупов.
– С чего взял? – неожиданно переспросили его губы возле самого моего уха. – Эля твоя доложила. Или заложила…
Ну погоди, маленькая болтушка, доберусь я до тебя! Ты потерпи немного, и я обязательно доберусь. Только бы не опоздать! Потому что только треть заложников возвращается к своим ошалевшим от счастья семьям. Господи, Павел, зачем тебе понадобилось похищать собственную сестру? Не хотел жить на отцовские деньги, решил сколотить собственный капитал? Кому и за сколько ты продал Элю? И я еще с тобой… Мама дорогая, что же у меня за судьба такая: влюбляться в мужиков, которые детей воруют!
– Молодец, – одобрительно пробормотал наблюдавший за черным силуэтом Виталий, не замечая моего состояния. – Прежде чем соваться к тигру в пасть, решил пересчитать его зубы. Молодец.
Тем временем Павел осторожно заглянул в окно и на мгновение замер, завороженный открывшейся картиной. Потом так же осторожно спустился по лестнице и пошел к машине. Или мне показалось, или его основательно покачивало из стороны в сторону. Пьяный он, что ли? Словно в ответ на этот вопрос Павел оперся рукой о капот и согнулся в три погибели – его выворачивало наизнанку.
– Не думал я, что он такой чувствительный, – Виталий неодобрительно покачал головой. – Вроде омоновец бывший. Профессионал. И вдруг такая реакция.
– За ним! – неожиданно выпалила я, пытаясь не упустить из виду разворачивающийся автомобиль, и толкнула Виталия за руль. – Он сейчас должен ехать к своему второму заказчику, чтобы обсудить ситуацию.
– Логично, – согласился мой вынырнувший из небытия возлюбленный и осторожно тронулся с места, – такое по телефону не обсуждают. Вдруг это именно его наниматель ликвидацию провернул? Убрал, так сказать, конкурентов.
Мы старались не упустить красные огоньки челноковского «Фольксвагена», но и сокращать дистанцию не собирались. В пустынных ночных переулках Павел мог легко обнаружить слежку.
– Интересно. Очень интересно, – Виталий остановился на безопасном расстоянии и внимательно наблюдал, как черная машина въезжает в ворота городского офиса господина Челнокова. – Ты что-нибудь понимаешь?
– Ничего не понимаю, – ответила я, пребывая в какой-то странной отрешенности. – Зато знаю, где могут держать бизнесменскую дочурку. Разворачивайся, Таля. Едем!
– Слушаюсь, товарищ командир.
Я знала, что в моей многочисленной родне пять-шесть человек грешили лицедейством, а двое или трое даже заслужили на этом поприще высокое звание народных артистов. Но даже не подозревала, что во мне пропадает этот талант. Сев за руль «Москвича», я как ни в чем не бывало подъехала к знакомым воротам загородного дома и заявила разбуженному и потому злому охраннику, что мне приказано дождаться шефа здесь.
