близится к концу, и мы все уже устали, - деланно зевнул Александр, - Так что решай, сэконунг, решай, что для тебя важнее, - твое «честное имя», или жизни твоих людей? Думается мне, что и то, и другое лишено всякого смысла, но выбор, все равно, за тобой.
- А как тебе такой вариант ответа, - вспыхнул, окончательно потеряв всякое терпение, Эрик, и, вскинув свою секиру, спустил ее сплеча на голову Александра.
Но, «кто предупрежден, тот вооружен» и потому начальник стражи был готов к атаке. Он вновь, как и до этого, в харчевне, - свел руки, попутно захватив своей десницей меч из ножен, и «занырнул» навстречу удару. Лезвие секиры скользнуло по плоскости клинка, прижав его к предплечью. Александр же, прикрывшись мечом, как щитом, развернулся, согласуясь с направлением и силой удара, вокруг своей оси, и, продолжив кружение, перекинул меч из руки в руку и ушел с линии атаки. Секира скользнула по кованому наручу, прошла по касательной, чуть задела шлем, начисто срезав с него перья, и заскользила дальше. В тот же миг скрученное тело начальника стражи развернулось и, левая рука, с зажатым в ней коротким строевым мечом, гибкой змеей устремилась прямо в ничем не защищенную подмышку сэконунга, которого как раз развернуло боком, и потому он не мог видеть этого коварного удара…
Он не увидел, а Индрик увидел! Даже не то, чтобы увидел, просто он, памятуя о своей недавней схватке с начальником стражи, знал, что тот не так прост, как кажется, и потому ожидал от шустрого молодчика чего-то подобного. И он не ошибся! Но заметить – это еще полдела, а вот как сделать так, чтобы отвести беду? Отбить вражеский клинок он уже не успеет, как и не успеет оттолкнуть хевдинга от смертельного стального жала, остается только одно…. Время застыло в тот миг, когда бывший «мелкий пакостник» вдруг улыбнулся и, рванувшись вперед, грудью принял смертельный удар, предназначенный другому. Острие меча распахало грудину и ударило Индрика прямо в шею, под подбородок, немного не срезав голову напрочь. Он умер мгновенно, умер с мечом в руке. Говорят, что и смерть, не стерла с его лица безмятежную улыбку. Многим это тогда не понравилось. Вестимо, - «веселый» покойник к смерти!
… Эрик остановил полет секиры и развернулся лицом к противнику, выставив перед собой железный вток ратовища так, словно бы это был наконечник копья. Как раз в этот момент Александр высвободил свой клинок, и, снова перехватив меч в правую руку, вьюном выскользнул из-под мертвого тела. В ближнем бою его короткий меч был намного действеннее секиры сэконунга... Кованый шип поразил Александра прямо в лоб. Ему не хватило всего лишь мгновения, того самого мгновения, которое, вмешавшись в поединок, украл у него Индрик!
Удар был силен и точен и, если бы не лопнул подбородочный ремень, то, острие втока наверняка бы, пробило и шлем, и кости черепа начальника стражи. Если бы да кабы! А на поверку вышло так, что шлем, пустым мятым котелком, глухо зазвенел по булыжной мостовой, а смертельный удар не размозжил, как предполагалось, голову Александра, а просто выбил из него дух, тряпичной куклой ринув безвольное тело к кованым сандалиям имперской стражи. Те сразу же построились «черепахой», и, забрав тело своего командира, начали медленно, по-рачьи, пятиться вверх по мощеной дороге.
Видя, как от него ускользает недобитый враг, Эрик дико взревел, раскрутил секиру, и, под яростный вой, рев и рычание своей, почуявшей кровь, бешеной своры, бросился вслед отступающей «черепахе».
Первые два ряда стражников погибли сразу. Хирдманы буквально смели их и разнесли в кровавые клочья. Ветераны стояли насмерть, но, несмотря на весь свой боевой опыт и выучку, все-таки не смогли совладать с бешеным натиском «боевых псов» Ржавой Секиры. А вот остальные ушли. Утекли вместе с телом своего командира. Сначала укрылись за толстыми каменными стенами харчевни, и пока разъяренные хирдманы высаживали дубовую дверь, ушли через задний двор. Раздосадованные находники, в сердцах, забросили пару факелов на крышу и к тусклым краскам занимающегося рассвета добавились еще и яркие дымные всполохи разгорающегося пожара. В городе ударили в набат. В верхнем конце звонко запели трубы и глухо зарокотали барабаны. Откуда-то справа, со стороны оливковой рощи, раздался раскатистый удар гонга. Город готовился к бою.
Эрик не собирался захватывать этот городишко. Он хотел всего лишь освободить своих людей и сразу же уйти в море. Его драккары уже давно были загружены, спущены на воду и отведены от берега, а лучшие из хольдов стояли на их страже. Так что за тыл можно было не опасаться и сэконунг, легким манием секиры, направил свой хирд вверх по булыжной мостовой, туда, где по его расчетам должны были находиться пленные хирдманы.
На выходе с городской площади им преградили дорогу изготовленные наспех рогатки и тяжелые крестьянские возы. Взять сходу этот нехитрый заслон не удалось, – возы вмиг ощерились длинномерными копьями и на хирд обрушился настоящий ливень из стрел, дротиков и камней. Застрельщики били отовсюду: из-за возов и рогаток, с крыш и из окон домов, из каждой подворотни летела или стрела, или камень. Хирд понес первые потери. Больше ранеными, но появились и первые убитые. Ответить стрелкам Эрику было нечем, - он рассчитывал на скоротечный бой, – молниеносный удар и быстрый отход на драккары, и потому всех своих лучников оставил в охранении на пристани. Пришлось отойти под прикрытием «стены щитов».
Но как только они отступились, как тут же возы съехали с мостовой на обочины, и в спину находникам ударила городская фаланга. Она была небольшая, не больше сотни латников, но это был не разношерстный сброд, наподобие стигийских ополченцев. Нет! - здесь каждый боец был вооружен длинным копьем и коротким мечом, имел шлем, панцирь, поножи и большой шит, защищающий на только своего хозяина, но и, частично, стоящих рядом соседей. Соседей по дому, по улице, по строю. Каждый был на виду. А в бой их вел, все тот же, раненый в голову, «недобиток», - Александр.
Копья ударили разом, и все наконечники разом окрасились кровью. Хирд вздрогнул, словно раненый зверь, но быстро пришел в себя и, развернувшись навстречу врагу, одним мощным слаженным ударом смял его строй и загнал фалангистов обратно под защиту возов и рогаток, … и вновь отступил под градом камней и стрел.
Эрик отчетливо понимал, что его «блицкриг» провалился, - хирд крепко завяз, и теперь ему оставалось либо немедленно отступить, бросив плененных соратников на произвол судьбы, либо воевать уже всерьез, и все-таки «пустить на дым» этот город, вместе со всеми его обитателями. О богатстве, в этот миг, он даже не помышлял, - его выбор лежал между Жизнью и Честью. Что-то там, навроде: «Может быть, лучше быть живым шакалом, чем мертвым львом, но все же лучше быть живым львом...».
Размышления сэконунга бесцеремонно прервал низкий, утробный рев боевого рога, которому тут же радостно откликнулись звонкие трубы и литавры фалангистов, и из-под сени оливковой рощи на городскую площадь выступил еще один вооруженный отряд. Подошедшие воины были снаряжены как фалангисты, но, при этом, двигались не шеренгами, а походной колонной по трое, и, даже выйдя на городскую площадь, не подумали перестроиться для боя. Впереди и по бокам колонны посверкивали бронзой доспехов, вполне себе годные для битвы, зрелые мужи, а промеж ними, в середке, теснились совсем еще юные мальчишки, щеки которых явно не знали лезвия бритвы. Копий у них не было, да что там копий, - даже доспехи этих - горе - вояк, были не из бронзы, а из вареной в масле, тисненой кожи.
Попервоначалу Эрик решил, что это ему только привиделось, что напряжение этой ночи каким-то странным образом сказалось на его восприятии. Он даже потряс головой, протер глаза и, на всякий случай, скрестил пальцы, незаметно сотворив знак защиты от дурного глаза. Но, - нет! Отроки в доспехах из вареной кожи никуда не исчезли, а значит, – это был не морок, а самая, что ни на есть, действительная действительность. Впрочем, какой-то особой враждебности, со стороны этой странной группы, не чувствовалось, они просто вошли в пространство площади и замерли напротив хирда. Замерли все, кроме головной тройки, что, не сбавляя шага, подошла к строю находников и встала на расстоянии броска копья.
Один, судя по перьям на шлеме, – главарь, выдвинулся из шеренги, а латники, стоящие по бокам от него, немного разошлись в стороны и, выставив щиты, демонстративно прикрыли его с боков. Все это было исполнено несколько нарочито, напоказ, и отдавало скорее дешевым балаганом, нежели серьезной боевой подготовкой. Главарь выдвинулся немного вперед и, не снимая шлема, прошелестел бесцветным голосом:
- Я, - Аквила, - верховный наставник «Орлиного гнезда». А это, - он кивнул в сторону замершего строя, - мои ученики. Они устали и хотят спать, поэтому я предлагаю вам, немедля, сложить оружие и, вернувшись к своим кораблям, ожидать возле них приговора магистрата.
- Клянусь честью … - возмущенно вскинулся Эрик.
- У тебя нет чести, - все также невыразительно, словно уставший учитель нерадивого и глупого ученика, перебил его Аквила, - Ты нарушил данное тобой слово, отплатив неблагодарностью тем, кто, в обмен на него, предоставил гостеприимство тебе и твоим людям. Так скажи мне, какой, уважающий свое честное имя, человек, станет трепать свой язык, унижая его разговором с тобой?
Сказав это, воин с перьями на шлеме, развернулся спиной к сэконунгу и пошел к своим воспитанникам.
Это было уже слишком. Эрик подавился незаконченной фразой, и, задохнувшись от оскорбления, побагровел, став под цвет своей шевелюре. Видно было, что, еще немного, и он просто взорвется от распирающего его гнева. «Ты куда?! Стоять! Я с тобой еще не закончил»! – страшно прохрипел сэконунг сквозь стиснутые зубы, и, видя, что Аквила даже не запнулся, выхватил у двух, близстоящих хирдманов, копья и, вместе со смертельным проклятием, оберуч метнул их вслед уходящему наглецу.
Тяжелые боевые копья, блеснули в свете зари алым всполохом, и хищными оводами загудели в беззащитную спину верховного наставника. Тот услышал их грозный гул и тотчас же развернулся навстречу опасности, но телохранители его опередили. Две гибкие тени вскинулись наперерез стальным жалам. Левый телохранитель отбил свою смерть, приняв копье на щит, на встречном движении, по касательной с разворотом, но даже и тогда сила удара сшибла его с ног и уронила на мостовую. Второму повезло меньше. Он отстоял немного, всего на шаг, подальше, и потому его прыжок оказался чуточку длиннее…, и он не сумел отбить копье, а принял его прямо на свой щит. Добротное, да еще и пущенное умелой и могучей рукой, оружие, насквозь прошило медь, кожу и дерево щита, и, пройдя дальше, пробило панцирь, аккурат, посередь грудины. Правый телохранитель грохнулся плашмя на мостовую, ратовище взлетело пяткой вверх, и замерло, уставившись в заалевшее небо. Панцирник забился, как пришпиленный булавкой мотылек, закашлял кровью, и испустил дух. Аквила, сразу же позабыв о находниках, с криком: «Коракс»! – бросился к убитому, осторожно снял с него шлем и заслонил своим телом. Рядом, выставив щит, встал уцелевший телохранитель. Но все это было уже ни к чему. Эрик опомнился и, «выпустив пар», сразу же успокоился. Он неторопливо вытащил из петли свою верную секиру, и, презрительно сплюнув на брусчатку, хрипло пролаял в сторону Аквилы: «Забирай свой выводок и проваливай обратно в свой гинекей! Война – дело мужей, а не безусых юнцов и их наседок»!
Тут, откуда-то сбоку, из рощи, на площадь выкатился толстый, одетый в черный балахон, человечек с вороненой гривной на шее и с большой кожаной сумой на боку. Едва взглянув на раненого, он сразу же нашел взглядом Аквилу и отрицательно покачал головой. Пропели третьи петухи.
Еще только поймав взгляд толстяка, верховный наставник «Орлиного Гнезда» рывком выдернул стальное перо из груди погибшего воина и стрелой рванулся к Эрику. Скорее, даже, не «сорвался стрелой», а «сверкнул молнией». Ведь в тот миг, когда Аквила ударил Ржавую Секиру копьем в грудь, голова обладателя вороненой гривны еще покачивалась в бессловесном отрицании!
Никто, из стоящих на площади, даже не заметил, как ему это удалось. Вот, вроде бы, только что, стоял человек на коленях возле тела своего погибшего товарища, скорбел, и вдруг… не успел еще и глазом моргнуть, … а он глядь, - уже возле хирда! И уже тычет копьем в грудь сэконунга! Чудеса, да и только!
Некоторые очевидцы, из числа городских поклонников бога виноделия, говорили потом, что, дескать, Аквила, как бы вдруг пропал, исчез, а потом вновь проявился, но уже возле сэконунга. Возник из ниоткуда. Над такими смеялись. Ну как же, скажите на милость, человек из плоти и крови может вдруг, ни с того, ни с сего, пропасть, а потом вновь появиться, да еще и «из ниоткуда»?! Из ничего и не получается ничего. Что он морок что ли, или дух бестелесный? Ладно бы был колдун, какой, - это еще, куда ни шло, от этой братии всего можно ожидать! Но это же, ведь, был честный воин: вино пьет, свинину ест, серебро носит, и стали не боится!
Другие же бесстыдно утверждали, что будто бы они сами, своими собственными глазами, видали, как Аквила метнул копье, а сам полетел вслед за ним, уперевшись ладонью в пяту искепища! А потом, настаивали эти сумасшедшие, он, прямо в полете, вогнал, это самое копье, в грудь хевдинга. Над этими сказочниками даже не смеялись, - грешно смеяться над больными людьми. Просто жалели скорбных разумом. Ведь всем и каждому доподлинно известно, что люди не птицы и потому летать не могут! Все ученые мужи единогласно о том глаголют.
Но, как бы там ни было на самом деле, а только Аквила вдруг внезапно очутился возле Эрика и сходу, не дав тому опомниться, ударил вождя находников копьем в грудь. Крепко ударил, с двух рук, но «допотопный» нагрудник выдержал и даже нисколечко не промялся. Эрик тоже выдержал, и даже устоял на ногах, только, гася могучую силу удара, немного подсогнулся в коленях, да чуть завалился назад. Узкое стальное перо скользнуло по кованой бронзе, уперлось в верхний кант нагрудника и, не выдержав нагрузки, обломилось на самом кончике острия. Дрожащее от напряжения копье на какой-то миг потеряло упор, высвободилось, резко проскочило вперед - вверх, и, с хрустом пробило Эрику грудину промеж ключицами. Правда, наружу не вышло, а перебив позвоночник, застряло, упершись в наспинник.
Так исполнились слова клятвы и, пораженный своим собственным оружием, бесславно принял смерть сэконунг, известный под именем - «Эрик Ржавая Секира».
Аквилу смерть Ржавой Секиры не остановила. Он, ни на миг, не ослабляя напора на искепище, продолжил свой бешеный натиск, протаранив мертвым телом сэконунга и «стену щитов», и первые ряды находников. Вслед за ним, в образовавшуюся брешь, соколом влетел его сохранник, а уж потом, гремящим потоком, устремились и остальные «птенцы Орлиного Гнезда».
Да только далеко им продвинуться не удалось. Находники быстро пришли в себя, и, расступившись, пропустили верховного наставника, вместе с его телохранителем, а затем вновь сомкнули строй, заполнив брешь и отрезав их от остальных. Бывалые воины сделали все как надо.
- А как тебе такой вариант ответа, - вспыхнул, окончательно потеряв всякое терпение, Эрик, и, вскинув свою секиру, спустил ее сплеча на голову Александра.
Но, «кто предупрежден, тот вооружен» и потому начальник стражи был готов к атаке. Он вновь, как и до этого, в харчевне, - свел руки, попутно захватив своей десницей меч из ножен, и «занырнул» навстречу удару. Лезвие секиры скользнуло по плоскости клинка, прижав его к предплечью. Александр же, прикрывшись мечом, как щитом, развернулся, согласуясь с направлением и силой удара, вокруг своей оси, и, продолжив кружение, перекинул меч из руки в руку и ушел с линии атаки. Секира скользнула по кованому наручу, прошла по касательной, чуть задела шлем, начисто срезав с него перья, и заскользила дальше. В тот же миг скрученное тело начальника стражи развернулось и, левая рука, с зажатым в ней коротким строевым мечом, гибкой змеей устремилась прямо в ничем не защищенную подмышку сэконунга, которого как раз развернуло боком, и потому он не мог видеть этого коварного удара…
Он не увидел, а Индрик увидел! Даже не то, чтобы увидел, просто он, памятуя о своей недавней схватке с начальником стражи, знал, что тот не так прост, как кажется, и потому ожидал от шустрого молодчика чего-то подобного. И он не ошибся! Но заметить – это еще полдела, а вот как сделать так, чтобы отвести беду? Отбить вражеский клинок он уже не успеет, как и не успеет оттолкнуть хевдинга от смертельного стального жала, остается только одно…. Время застыло в тот миг, когда бывший «мелкий пакостник» вдруг улыбнулся и, рванувшись вперед, грудью принял смертельный удар, предназначенный другому. Острие меча распахало грудину и ударило Индрика прямо в шею, под подбородок, немного не срезав голову напрочь. Он умер мгновенно, умер с мечом в руке. Говорят, что и смерть, не стерла с его лица безмятежную улыбку. Многим это тогда не понравилось. Вестимо, - «веселый» покойник к смерти!
… Эрик остановил полет секиры и развернулся лицом к противнику, выставив перед собой железный вток ратовища так, словно бы это был наконечник копья. Как раз в этот момент Александр высвободил свой клинок, и, снова перехватив меч в правую руку, вьюном выскользнул из-под мертвого тела. В ближнем бою его короткий меч был намного действеннее секиры сэконунга... Кованый шип поразил Александра прямо в лоб. Ему не хватило всего лишь мгновения, того самого мгновения, которое, вмешавшись в поединок, украл у него Индрик!
Удар был силен и точен и, если бы не лопнул подбородочный ремень, то, острие втока наверняка бы, пробило и шлем, и кости черепа начальника стражи. Если бы да кабы! А на поверку вышло так, что шлем, пустым мятым котелком, глухо зазвенел по булыжной мостовой, а смертельный удар не размозжил, как предполагалось, голову Александра, а просто выбил из него дух, тряпичной куклой ринув безвольное тело к кованым сандалиям имперской стражи. Те сразу же построились «черепахой», и, забрав тело своего командира, начали медленно, по-рачьи, пятиться вверх по мощеной дороге.
Видя, как от него ускользает недобитый враг, Эрик дико взревел, раскрутил секиру, и, под яростный вой, рев и рычание своей, почуявшей кровь, бешеной своры, бросился вслед отступающей «черепахе».
Первые два ряда стражников погибли сразу. Хирдманы буквально смели их и разнесли в кровавые клочья. Ветераны стояли насмерть, но, несмотря на весь свой боевой опыт и выучку, все-таки не смогли совладать с бешеным натиском «боевых псов» Ржавой Секиры. А вот остальные ушли. Утекли вместе с телом своего командира. Сначала укрылись за толстыми каменными стенами харчевни, и пока разъяренные хирдманы высаживали дубовую дверь, ушли через задний двор. Раздосадованные находники, в сердцах, забросили пару факелов на крышу и к тусклым краскам занимающегося рассвета добавились еще и яркие дымные всполохи разгорающегося пожара. В городе ударили в набат. В верхнем конце звонко запели трубы и глухо зарокотали барабаны. Откуда-то справа, со стороны оливковой рощи, раздался раскатистый удар гонга. Город готовился к бою.
Эрик не собирался захватывать этот городишко. Он хотел всего лишь освободить своих людей и сразу же уйти в море. Его драккары уже давно были загружены, спущены на воду и отведены от берега, а лучшие из хольдов стояли на их страже. Так что за тыл можно было не опасаться и сэконунг, легким манием секиры, направил свой хирд вверх по булыжной мостовой, туда, где по его расчетам должны были находиться пленные хирдманы.
На выходе с городской площади им преградили дорогу изготовленные наспех рогатки и тяжелые крестьянские возы. Взять сходу этот нехитрый заслон не удалось, – возы вмиг ощерились длинномерными копьями и на хирд обрушился настоящий ливень из стрел, дротиков и камней. Застрельщики били отовсюду: из-за возов и рогаток, с крыш и из окон домов, из каждой подворотни летела или стрела, или камень. Хирд понес первые потери. Больше ранеными, но появились и первые убитые. Ответить стрелкам Эрику было нечем, - он рассчитывал на скоротечный бой, – молниеносный удар и быстрый отход на драккары, и потому всех своих лучников оставил в охранении на пристани. Пришлось отойти под прикрытием «стены щитов».
Но как только они отступились, как тут же возы съехали с мостовой на обочины, и в спину находникам ударила городская фаланга. Она была небольшая, не больше сотни латников, но это был не разношерстный сброд, наподобие стигийских ополченцев. Нет! - здесь каждый боец был вооружен длинным копьем и коротким мечом, имел шлем, панцирь, поножи и большой шит, защищающий на только своего хозяина, но и, частично, стоящих рядом соседей. Соседей по дому, по улице, по строю. Каждый был на виду. А в бой их вел, все тот же, раненый в голову, «недобиток», - Александр.
Копья ударили разом, и все наконечники разом окрасились кровью. Хирд вздрогнул, словно раненый зверь, но быстро пришел в себя и, развернувшись навстречу врагу, одним мощным слаженным ударом смял его строй и загнал фалангистов обратно под защиту возов и рогаток, … и вновь отступил под градом камней и стрел.
Эрик отчетливо понимал, что его «блицкриг» провалился, - хирд крепко завяз, и теперь ему оставалось либо немедленно отступить, бросив плененных соратников на произвол судьбы, либо воевать уже всерьез, и все-таки «пустить на дым» этот город, вместе со всеми его обитателями. О богатстве, в этот миг, он даже не помышлял, - его выбор лежал между Жизнью и Честью. Что-то там, навроде: «Может быть, лучше быть живым шакалом, чем мертвым львом, но все же лучше быть живым львом...».
Размышления сэконунга бесцеремонно прервал низкий, утробный рев боевого рога, которому тут же радостно откликнулись звонкие трубы и литавры фалангистов, и из-под сени оливковой рощи на городскую площадь выступил еще один вооруженный отряд. Подошедшие воины были снаряжены как фалангисты, но, при этом, двигались не шеренгами, а походной колонной по трое, и, даже выйдя на городскую площадь, не подумали перестроиться для боя. Впереди и по бокам колонны посверкивали бронзой доспехов, вполне себе годные для битвы, зрелые мужи, а промеж ними, в середке, теснились совсем еще юные мальчишки, щеки которых явно не знали лезвия бритвы. Копий у них не было, да что там копий, - даже доспехи этих - горе - вояк, были не из бронзы, а из вареной в масле, тисненой кожи.
Попервоначалу Эрик решил, что это ему только привиделось, что напряжение этой ночи каким-то странным образом сказалось на его восприятии. Он даже потряс головой, протер глаза и, на всякий случай, скрестил пальцы, незаметно сотворив знак защиты от дурного глаза. Но, - нет! Отроки в доспехах из вареной кожи никуда не исчезли, а значит, – это был не морок, а самая, что ни на есть, действительная действительность. Впрочем, какой-то особой враждебности, со стороны этой странной группы, не чувствовалось, они просто вошли в пространство площади и замерли напротив хирда. Замерли все, кроме головной тройки, что, не сбавляя шага, подошла к строю находников и встала на расстоянии броска копья.
Один, судя по перьям на шлеме, – главарь, выдвинулся из шеренги, а латники, стоящие по бокам от него, немного разошлись в стороны и, выставив щиты, демонстративно прикрыли его с боков. Все это было исполнено несколько нарочито, напоказ, и отдавало скорее дешевым балаганом, нежели серьезной боевой подготовкой. Главарь выдвинулся немного вперед и, не снимая шлема, прошелестел бесцветным голосом:
- Я, - Аквила, - верховный наставник «Орлиного гнезда». А это, - он кивнул в сторону замершего строя, - мои ученики. Они устали и хотят спать, поэтому я предлагаю вам, немедля, сложить оружие и, вернувшись к своим кораблям, ожидать возле них приговора магистрата.
- Клянусь честью … - возмущенно вскинулся Эрик.
- У тебя нет чести, - все также невыразительно, словно уставший учитель нерадивого и глупого ученика, перебил его Аквила, - Ты нарушил данное тобой слово, отплатив неблагодарностью тем, кто, в обмен на него, предоставил гостеприимство тебе и твоим людям. Так скажи мне, какой, уважающий свое честное имя, человек, станет трепать свой язык, унижая его разговором с тобой?
Сказав это, воин с перьями на шлеме, развернулся спиной к сэконунгу и пошел к своим воспитанникам.
Это было уже слишком. Эрик подавился незаконченной фразой, и, задохнувшись от оскорбления, побагровел, став под цвет своей шевелюре. Видно было, что, еще немного, и он просто взорвется от распирающего его гнева. «Ты куда?! Стоять! Я с тобой еще не закончил»! – страшно прохрипел сэконунг сквозь стиснутые зубы, и, видя, что Аквила даже не запнулся, выхватил у двух, близстоящих хирдманов, копья и, вместе со смертельным проклятием, оберуч метнул их вслед уходящему наглецу.
Тяжелые боевые копья, блеснули в свете зари алым всполохом, и хищными оводами загудели в беззащитную спину верховного наставника. Тот услышал их грозный гул и тотчас же развернулся навстречу опасности, но телохранители его опередили. Две гибкие тени вскинулись наперерез стальным жалам. Левый телохранитель отбил свою смерть, приняв копье на щит, на встречном движении, по касательной с разворотом, но даже и тогда сила удара сшибла его с ног и уронила на мостовую. Второму повезло меньше. Он отстоял немного, всего на шаг, подальше, и потому его прыжок оказался чуточку длиннее…, и он не сумел отбить копье, а принял его прямо на свой щит. Добротное, да еще и пущенное умелой и могучей рукой, оружие, насквозь прошило медь, кожу и дерево щита, и, пройдя дальше, пробило панцирь, аккурат, посередь грудины. Правый телохранитель грохнулся плашмя на мостовую, ратовище взлетело пяткой вверх, и замерло, уставившись в заалевшее небо. Панцирник забился, как пришпиленный булавкой мотылек, закашлял кровью, и испустил дух. Аквила, сразу же позабыв о находниках, с криком: «Коракс»! – бросился к убитому, осторожно снял с него шлем и заслонил своим телом. Рядом, выставив щит, встал уцелевший телохранитель. Но все это было уже ни к чему. Эрик опомнился и, «выпустив пар», сразу же успокоился. Он неторопливо вытащил из петли свою верную секиру, и, презрительно сплюнув на брусчатку, хрипло пролаял в сторону Аквилы: «Забирай свой выводок и проваливай обратно в свой гинекей! Война – дело мужей, а не безусых юнцов и их наседок»!
Тут, откуда-то сбоку, из рощи, на площадь выкатился толстый, одетый в черный балахон, человечек с вороненой гривной на шее и с большой кожаной сумой на боку. Едва взглянув на раненого, он сразу же нашел взглядом Аквилу и отрицательно покачал головой. Пропели третьи петухи.
Еще только поймав взгляд толстяка, верховный наставник «Орлиного Гнезда» рывком выдернул стальное перо из груди погибшего воина и стрелой рванулся к Эрику. Скорее, даже, не «сорвался стрелой», а «сверкнул молнией». Ведь в тот миг, когда Аквила ударил Ржавую Секиру копьем в грудь, голова обладателя вороненой гривны еще покачивалась в бессловесном отрицании!
Никто, из стоящих на площади, даже не заметил, как ему это удалось. Вот, вроде бы, только что, стоял человек на коленях возле тела своего погибшего товарища, скорбел, и вдруг… не успел еще и глазом моргнуть, … а он глядь, - уже возле хирда! И уже тычет копьем в грудь сэконунга! Чудеса, да и только!
Некоторые очевидцы, из числа городских поклонников бога виноделия, говорили потом, что, дескать, Аквила, как бы вдруг пропал, исчез, а потом вновь проявился, но уже возле сэконунга. Возник из ниоткуда. Над такими смеялись. Ну как же, скажите на милость, человек из плоти и крови может вдруг, ни с того, ни с сего, пропасть, а потом вновь появиться, да еще и «из ниоткуда»?! Из ничего и не получается ничего. Что он морок что ли, или дух бестелесный? Ладно бы был колдун, какой, - это еще, куда ни шло, от этой братии всего можно ожидать! Но это же, ведь, был честный воин: вино пьет, свинину ест, серебро носит, и стали не боится!
Другие же бесстыдно утверждали, что будто бы они сами, своими собственными глазами, видали, как Аквила метнул копье, а сам полетел вслед за ним, уперевшись ладонью в пяту искепища! А потом, настаивали эти сумасшедшие, он, прямо в полете, вогнал, это самое копье, в грудь хевдинга. Над этими сказочниками даже не смеялись, - грешно смеяться над больными людьми. Просто жалели скорбных разумом. Ведь всем и каждому доподлинно известно, что люди не птицы и потому летать не могут! Все ученые мужи единогласно о том глаголют.
Но, как бы там ни было на самом деле, а только Аквила вдруг внезапно очутился возле Эрика и сходу, не дав тому опомниться, ударил вождя находников копьем в грудь. Крепко ударил, с двух рук, но «допотопный» нагрудник выдержал и даже нисколечко не промялся. Эрик тоже выдержал, и даже устоял на ногах, только, гася могучую силу удара, немного подсогнулся в коленях, да чуть завалился назад. Узкое стальное перо скользнуло по кованой бронзе, уперлось в верхний кант нагрудника и, не выдержав нагрузки, обломилось на самом кончике острия. Дрожащее от напряжения копье на какой-то миг потеряло упор, высвободилось, резко проскочило вперед - вверх, и, с хрустом пробило Эрику грудину промеж ключицами. Правда, наружу не вышло, а перебив позвоночник, застряло, упершись в наспинник.
Так исполнились слова клятвы и, пораженный своим собственным оружием, бесславно принял смерть сэконунг, известный под именем - «Эрик Ржавая Секира».
Аквилу смерть Ржавой Секиры не остановила. Он, ни на миг, не ослабляя напора на искепище, продолжил свой бешеный натиск, протаранив мертвым телом сэконунга и «стену щитов», и первые ряды находников. Вслед за ним, в образовавшуюся брешь, соколом влетел его сохранник, а уж потом, гремящим потоком, устремились и остальные «птенцы Орлиного Гнезда».
Да только далеко им продвинуться не удалось. Находники быстро пришли в себя, и, расступившись, пропустили верховного наставника, вместе с его телохранителем, а затем вновь сомкнули строй, заполнив брешь и отрезав их от остальных. Бывалые воины сделали все как надо.
