– Вальтуз! – позвал он.
В комнату вошёл широкоплечий монах с родимым пятном на лице.
– Представляешь, этот шулер угрожал направить архиепископу мои долговые расписки, выданные в минуту слабости! – возмущался викарий.
– Я всё слышал, преподобный отец. Я всегда слушаю под дверью.
– Этого нельзя допустить! Тем более сейчас, когда архиепископ и так зол из-за наветов горбатого секретаришки. Я вчера целый день простоял у кабинета Его преосвященства, а он меня так и не принял. Если теперь ещё и расписки появятся, меня сошлют в дальний монастырь. Господи! Что за проклятье нависло надо мной?! И как только отыскался этот мальчишка?! А всё ты! Я же говорил, что от наследника надо избавиться!
– Убийство невинного ребенка – неискупимый грех, преподобный отец, – сказал монах, опустив глаза. – Разве мог я погубить наши бессмертные души? Да и спрятан мальчик был надёжно. Вы ведь сами одобрили мой план.
– Ты прав, – согласился викарий. – Как бы мы предстали перед Вседержителем после такого злодеяния! Это у секретаря руки по локоть в крови, а мы с тобой ведём праведную жизнь. Но что же теперь делать с расписками? Может быть, заплатить по ним Роделу?
– Боюсь, мы не располагаем такими средствами, преподобный отец. Вы слишком много проигрывали в последнее время. Даже столовое серебро – и то в залоге.
– А как же те восемьдесят гульденов, что мы взяли из награды за найденного наследника?
– Они все вышли.
– Говорил же тебе, что надо было взять больше! С того рыцаря хватило бы и десяти монет!
– Не думаю, что это существенно изменило бы положение.
– Вот проклятье! – выругался викарий. – На всех площадях говорят, что священники не успевают сундуки покупать, чтобы деньги складывать, а мы жалкие сто гульденов найти не можем! Вот полюбовались бы эти злоречивцы, как всё обстоит на самом деле!
– Преподобный отец, а не отпустить ли этого колдуна восвояси? Тогда и долг простится, – предложил монах.
– Но это же грех! Как можно за взятку оставить чернокнижника безнаказанным?!
– Да не такой уж он и чернокнижник. Я читал донесение отца-эконома, и доказательств вины Утопия Уховёрта в колдовстве не нашёл. Там всё больше про какие-то бородавки и башмаки.
– Значит, говоришь, этот родственник Родела не чернокнижник? – задумался викарий. – Что ж, отлично! Тогда его, конечно, надо отпустить. Зачем честного человека зазря жечь? Это праведный поступок. Так Господь моими руками вершит справедливость. Получается, что прощёные сто гульденов долга – это не взятка, а награда от Всевышнего.
– Совершенно верно, преподобный отец.
Монах тут же составил ответ отцу-эконому, в котором сообщалось, что бдительность в изобличении слуг сатаны, безусловно, похвальна. Однако в трудах авторитетных богословов не встречается упоминаний о случаях появления бородавок вследствие козней дьявола. Напротив, хорошо известно, что бородавки возникают от соприкосновения с жабами и редкого мытья рук. Посему отцу-эконому во избежание подобных происшествий надлежит повысить требования к чистоплотности братии и самому в этом деле являть первый пример. Что же до изготовления золота из меди, то одной похвальбы в таком умении недостаточно для обвинения в связи с демонами. Случается, искусный ремесленник до того отполирует медное изделие, что оно сияет, словно золотое, и без гнусной помощи врага рода человеческого. В связи с изложенным по итогам всестороннего рассмотрения дела Утопий, называемый Уховёртом, признан невиновным по обозначенным выше пунктам. В части же недоброкачественной починки обуви жалоба направлена в магистрат города Пшиля для рассмотрения светским судом, поскольку к компетенции церкви этот вопрос не относится.
Викарий прочитал ответ и остался им доволен.
– Правильно! Пусть старый кляузник чаще моется! – усмехнулся он, подписывая бумагу.
Впоследствии, получив это письмо, отец-эконом долгое время пребывал в недоумении. «Поди их разбери! – бормотал он. – Иной раз из-за каждого чиха людей на костёр тащат, а тут такого мошенника отпустили!»
Когда вопрос с Уховёртом и долговыми расписками разрешился, викарий повеселел.
– А не заглянуть ли мне сегодня вечером в таверну Родела? – спросил он.
– Не стоит, преподобный отец. Не поддавайтесь искушению.
– Ну что ты, Вальтуз! Я и не собирался играть. Только хотел убедиться, что Родел на самом деле уничтожил расписки.
Тут дверь распахнулась, и в комнату ворвался офицер стражи архиепископа. Викарий от испуга замер с открытым ртом, решив, что его собрались арестовывать.
– Имею сообщить вам, что час назад вследствие тяжкого недуга скончался Липирд, герцог Пшильский.
– Слава Богу! – с облегчением выдохнул викарий. – То есть, конечно, какая ужасная новость! Я буду молиться за упокой его души!
Когда офицер вышел, преподобный отец радостно захихикал:
– Наконец-то! Теперь всё должно наладиться! После того, как на слабоумного мальчишку наденут герцогский венец, Его преосвященство и думать забудет о настоящем наследнике. Тогда у него отпадёт причина держать на меня зло.
Когда Уховёрт увидел того самого монаха, который пострадал от гвоздей, заботливо забитых Вегриком в подошвы монастырских ботинок, он сразу догадался, по какому делу предстоит разбирательство. Также он понял, что его песенка спета. Конечно, Утопий для порядка отрицал свою причастность к какому бы то ни было колдовству и даже на дыбе грозил пожаловаться королю на беззаконие. Но он прекрасно знал, что никто тут его слушать не будет.
В первый день Утопия пытали не сурово: ненадолго подвесили на связанных за спиной руках – и только-то. Но рядом стояла жаровня с клещами. Уховёрт решил, что если начнут калёным железом жечь, то лучше сразу признаваться в связи с бесами, дьяволом и кем угодно ещё, чтобы не терпеть лишних мучений.
В общем, старик готовился к худшему. И каково же было удивление Утопия, когда на следующий день его отпустили на свободу! До таверны Родела он чуть ли не вприпрыжку бежал, то и дело оглядываясь, не опомнились ли инквизиторы и нет ли за ним погони. Утопий забыл и про боль в руках, и про спину, которую просквозило в сырой камере. Как же это здорово – быть живым и на свободе!
Однако, добравшись до таверны, он упал в изнеможении и смог подняться только после того, как служанка растёрла ему спину скипидаром. Утопий спустился в общий зал, чтобы выразить благодарность Роделу, которому, как сказал сапожник, он был обязан своим чудесным спасением.
– Ну, что ты! Брось! – засмущался хозяин таверны. – Дед моего деда родился и умер в Пшиле, а ты в наших краях – человек пришлый. И всё-таки, рискуя жизнью, отправился выручать сына нашего герцога, пока я тут в таверне сидел на мягком кресле. Разве можно оставить такого человека в беде?!
В зале появился рыжий увалень, которого наняли охранять ворота, пока Хлост был в отлучке.
– Люди на улице говорят, будто бы сегодня герцог умер, – сообщил парень.
Родел горестно опустил голову.
– Упокой, Господи, его душу! – прошептал он. – И как же не вовремя! Теперь вся надежда на то, что Эспажуль и Хлост смогут быстро собрать людей.
– А ещё, – продолжал парень, – там приехал почтовый курьер. Говорит, у него посылка для какого-то Упопия. Только он её не отдаст, пока сам Упопий не распишется.
Уховёрт замешкался. Он никак не мог сообразить, что за посылка ему пришла. Вдруг это какие-нибудь козни инквизиции? Но всё же любопытство взяло верх, и Утопий пошёл к воротам.
Пропылённый потный курьер потребовал расписаться в какой-то бумаге, придирчиво сверил подпись с образцом, после чего вытащил из экипажа увесистый ящик и передал его Уховёрту. Старик взглянул на адрес отправителя и просиял. Он прижал ящик к груди и чуть ли не галопом поскакал в свою комнату, бросил посылку на кровать и тут же с яростью принялся срывать крышку. Однако гвозди не поддавались. В дверях появился Вегрик.
– Что у тебя тут такое?
– Это из Вилира! Из гостиницы! – радостно прошептал Утопий.
Вегрик понял старика с первого слова. Одним ударом он вышиб крышку и достал из упаковочной соломы кожаный мешок. Пятьсот гульденов за вычетом небольшой платы за хранение высыпались кучей на застеленную кровать. Вегрик и Утопий пересчитали их несколько раз.
– А ты говорил, не пришлют! Говорил, обманут! – улыбался старик.
– Теперь можно и дальше на север отправляться, – сказал Вегрик.
– Да. Пожалуй, завтра же начнём собираться в дорогу, – согласился Уховёрт.
Однако назавтра Утопий ни в какую дорогу собираться не стал. Вместо этого он пошушукался о чём-то с Эльтой и укатил с ней неизвестно куда в нанятом экипаже. Вернулся старик лишь под вечер, румяный и весёлый. Другим днём и следующим повторилось то же самое. В ответ на высказанное Вегриком недовольство Утопий только рукой махнул:
– Да будет тебе! Днём раньше мы поедем или днём позже – небольшая разница. Интересно же узнать, чем тут дело с наследником кончится.
Сапожнику это, конечно, тоже было интересно узнать, но не до такой степени, чтобы задерживаться в Пшиле. По всему городу вывесили траурные флаги, в храмах шли заупокойные молебны, а глашатаи объявляли на улицах, что гонец уже направлен в столицу за королевским указом о пожаловании наследнику герцогского титула.
Ни Эспажуль, ни Хлост в таверне не появлялись. Понятно, что они собирают людей. В скором времени наверняка начнётся потасовка, в которой Вегрик участвовать не хотел. Разумеется, в случае победы сторонников Леопана сапожник мог ожидать щедрую награду. Но что если архиепископ возьмёт верх, и венец достанется Пупу? Тогда, пожалуй, Вегрик заодно с прочими может и в темницу угодить. А на Корпуса рассчитывать в случае заварушки не приходилось. Со всякими там чудовищами шлем, конечно, бился лихо, но как дойдёт дело до стражников Его преосвященства, так он затянет старую песню о невиновных солдатах, выполняющих приказ, с которыми нельзя не сражаться.
Вегрик не хотел рисковать, тем более сейчас, когда вдруг деньги снова оказались у него в руках. Во время драки за герцогский венец он предпочёл бы оказаться как можно дальше от Пшиля. А о том, кто победил, можно и после узнать, на обратной дороге, когда всё успокоится.
Свои соображения Вегрик так и эдак пытался втолковать Утопию, но Уховёрт его не понимал. У старика будто бы мозг размягчился. В ответ на любые доводы он улыбался беззаботно и говорил: «Да будет тебе! Мы посмотрим только – вот и всё. Интересно же узнать. Ничего с нами не случится».
Вегрик знал, что борьба за герцогский венец Утопия на самом деле не сильно интересовала, а из Пшиля старик не хотел уезжать из-за этой пустоголовой Эльты. До того, как у Уховёрта появились деньги, девчонка смотрела на него, как на пустое место, но теперь в экипажах с ним разъезжает и хохочет над каждым его словом. А старый дурак слюни до колен распустил от счастья!
Всё это Вегрик не раз Утопию говорил в лицо, но тот только улыбался и рукой махал: «Да будет тебе!» Вот ведь кретин!
Так прошло несколько дней. Герцог Пшильский был похоронен с подобающими почестями, его бывшие гвардейцы где-то в тайне готовились к восстанию, архиепископ с нетерпением ждал королевского указа о наследнике, Утопий разгуливал с Эльтой по городу, а Вегрик маялся от скуки. Он только и делал, что спал, ел да проигрывал Леопану в шахматы.
Как-то раз Родел спросил у сапожника, не умеет ли Уховёрт часом и в самом деле медь в золото превращать, как в инквизиции писали? Уж больно много старик денег тратит на Эльту: по дорогим ресторанам её водит да всякие платья покупает. После этого Вегрик пересчитал оставшееся в кошеле золото и не обнаружил там пятидесяти семи гульденов. Это ж надо столько за пять дней спустить!
Вечером сапожник принялся отчитывать Утопия за мотовство и пригрозил спрятать деньги, а ему выдавать только на мелкие расходы, раз он не умеет разумно тратить. Тут старик прямо-таки взбесился. Уховёрт принялся орать на всю таверну, что имеет право по собственному усмотрению распоряжаться своей долей заработанных денег, а всякие молокососы ему не указ. И если уж на то пошло, то кабы не он, золото до сих пор лежало бы в Вилире. А насчёт мотовства Вегрику, который пятнадцать гульденов в карты продул, вообще следовало бы придержать язык. Много, оказывается, охотников до чужого добра!
Утопий так вопил, что у него аж пена на губах выступила. Вегрик раньше никогда его таким не видел. Слова старика очень разозлили сапожника. Особенно про охотников до чужого добра. Это он-то охотник?! Он, который столько раз Утопия от смерти спасал! А теперь вот как получается!
Вегрик даже хотел ударить Уховёрта, но сдержался. Вместо этого он высыпал золото на кровать, отсчитал двести пятьдесят гульденов, завязал их в покрывало и направился к выходу.
– Твоя доля осталась. Делай с ней, что хочешь, а я тебя больше знать не желаю, раз ты из-за дрянной бабы про друзей можешь такие слова говорить! – сказал Вегрик и захлопнул за собой дверь.
– Погоди! Я погорячился! Мы же вместе хотели!.. – забормотал пришедший в себя Утопий, но сапожник его уже не слышал.
Вегрик покинул таверну, ни с кем не попрощавшись. На выходе он едва не сшиб с ног викария, но даже не заметил этого. Оказавшись на улице, сапожник плюнул, перехватил поудобнее узел с золотом и зашагал на север прочь из города.
В первые дни после смерти герцога Пшильского у викария минуты свободной не было. Архиепископ пригласил его для обсуждения порядка заупокойных служб, чем вызвал у преподобного отца большую радость. Конечно, Его преосвященство держал себя довольно строго, а когда викарий попробовал объясниться по поводу происшествия с наследником, сразу прервал разговор, но какая-то надежда на прощение, если не сейчас, то хоть в будущем, появилась. Окрылённый этой надеждой преподобный отец бросился исполнять поручения архиепископа с утроенным рвением. Несколько дней он ездил из церкви в церковь, раздавал указания и при этом сам умудрялся отправлять поминальные службы в главном соборе Пшиля.
На следующий день после похорон герцога викарий даже удостоился письменной похвалы от архиепископа и решил, что, наконец-то, удача повернулась к нему лицом. А раз так, то не стоит ли зайти в таверну к Роделу и возместить все убытки, причинённые прошлым невезением?
Помолившись святому Нунукию, покровителю мореходов и игроков, преподобный отец сменил сутану на камзол и вышел на улицу.
При входе в таверну какой-то рыцарь в доспехах и с узелком в руках налетел на викария, чуть было не сшиб его с ног и даже не извинился. Случилось это так неожиданно, что преподобный отец не успел узнать Вегрика. Происшествие несколько выбило викария из колеи. «А точно ли удача вернулась ко мне? – начал сомневаться он. – А вдруг опять продуюсь?» Поразмыслив немного, викарий решил, что для проверки будет играть только по маленькой.
Преподобный отец задержался немного в общем зале, отозвал в сторонку Родела, переговорил с ним насчёт долговых расписок и, получив их на руки, довольный отправился в игорную комнату. Завсегдатаи уже были на месте. Викарий даже расстроился немного, так как, наслушавшись хозяина таверны, и правда думал, что многие перестали сюда ходить из-за его долгого отсутствия.
Он поприветствовал собравшихся и уселся за стол для новичков, за которым играли по пяти пфеннигов на ставку.
В комнату вошёл широкоплечий монах с родимым пятном на лице.
– Представляешь, этот шулер угрожал направить архиепископу мои долговые расписки, выданные в минуту слабости! – возмущался викарий.
– Я всё слышал, преподобный отец. Я всегда слушаю под дверью.
– Этого нельзя допустить! Тем более сейчас, когда архиепископ и так зол из-за наветов горбатого секретаришки. Я вчера целый день простоял у кабинета Его преосвященства, а он меня так и не принял. Если теперь ещё и расписки появятся, меня сошлют в дальний монастырь. Господи! Что за проклятье нависло надо мной?! И как только отыскался этот мальчишка?! А всё ты! Я же говорил, что от наследника надо избавиться!
– Убийство невинного ребенка – неискупимый грех, преподобный отец, – сказал монах, опустив глаза. – Разве мог я погубить наши бессмертные души? Да и спрятан мальчик был надёжно. Вы ведь сами одобрили мой план.
– Ты прав, – согласился викарий. – Как бы мы предстали перед Вседержителем после такого злодеяния! Это у секретаря руки по локоть в крови, а мы с тобой ведём праведную жизнь. Но что же теперь делать с расписками? Может быть, заплатить по ним Роделу?
– Боюсь, мы не располагаем такими средствами, преподобный отец. Вы слишком много проигрывали в последнее время. Даже столовое серебро – и то в залоге.
– А как же те восемьдесят гульденов, что мы взяли из награды за найденного наследника?
– Они все вышли.
– Говорил же тебе, что надо было взять больше! С того рыцаря хватило бы и десяти монет!
– Не думаю, что это существенно изменило бы положение.
– Вот проклятье! – выругался викарий. – На всех площадях говорят, что священники не успевают сундуки покупать, чтобы деньги складывать, а мы жалкие сто гульденов найти не можем! Вот полюбовались бы эти злоречивцы, как всё обстоит на самом деле!
– Преподобный отец, а не отпустить ли этого колдуна восвояси? Тогда и долг простится, – предложил монах.
– Но это же грех! Как можно за взятку оставить чернокнижника безнаказанным?!
– Да не такой уж он и чернокнижник. Я читал донесение отца-эконома, и доказательств вины Утопия Уховёрта в колдовстве не нашёл. Там всё больше про какие-то бородавки и башмаки.
– Значит, говоришь, этот родственник Родела не чернокнижник? – задумался викарий. – Что ж, отлично! Тогда его, конечно, надо отпустить. Зачем честного человека зазря жечь? Это праведный поступок. Так Господь моими руками вершит справедливость. Получается, что прощёные сто гульденов долга – это не взятка, а награда от Всевышнего.
– Совершенно верно, преподобный отец.
Монах тут же составил ответ отцу-эконому, в котором сообщалось, что бдительность в изобличении слуг сатаны, безусловно, похвальна. Однако в трудах авторитетных богословов не встречается упоминаний о случаях появления бородавок вследствие козней дьявола. Напротив, хорошо известно, что бородавки возникают от соприкосновения с жабами и редкого мытья рук. Посему отцу-эконому во избежание подобных происшествий надлежит повысить требования к чистоплотности братии и самому в этом деле являть первый пример. Что же до изготовления золота из меди, то одной похвальбы в таком умении недостаточно для обвинения в связи с демонами. Случается, искусный ремесленник до того отполирует медное изделие, что оно сияет, словно золотое, и без гнусной помощи врага рода человеческого. В связи с изложенным по итогам всестороннего рассмотрения дела Утопий, называемый Уховёртом, признан невиновным по обозначенным выше пунктам. В части же недоброкачественной починки обуви жалоба направлена в магистрат города Пшиля для рассмотрения светским судом, поскольку к компетенции церкви этот вопрос не относится.
Викарий прочитал ответ и остался им доволен.
– Правильно! Пусть старый кляузник чаще моется! – усмехнулся он, подписывая бумагу.
Впоследствии, получив это письмо, отец-эконом долгое время пребывал в недоумении. «Поди их разбери! – бормотал он. – Иной раз из-за каждого чиха людей на костёр тащат, а тут такого мошенника отпустили!»
Когда вопрос с Уховёртом и долговыми расписками разрешился, викарий повеселел.
– А не заглянуть ли мне сегодня вечером в таверну Родела? – спросил он.
– Не стоит, преподобный отец. Не поддавайтесь искушению.
– Ну что ты, Вальтуз! Я и не собирался играть. Только хотел убедиться, что Родел на самом деле уничтожил расписки.
Тут дверь распахнулась, и в комнату ворвался офицер стражи архиепископа. Викарий от испуга замер с открытым ртом, решив, что его собрались арестовывать.
– Имею сообщить вам, что час назад вследствие тяжкого недуга скончался Липирд, герцог Пшильский.
– Слава Богу! – с облегчением выдохнул викарий. – То есть, конечно, какая ужасная новость! Я буду молиться за упокой его души!
Когда офицер вышел, преподобный отец радостно захихикал:
– Наконец-то! Теперь всё должно наладиться! После того, как на слабоумного мальчишку наденут герцогский венец, Его преосвященство и думать забудет о настоящем наследнике. Тогда у него отпадёт причина держать на меня зло.
***
Когда Уховёрт увидел того самого монаха, который пострадал от гвоздей, заботливо забитых Вегриком в подошвы монастырских ботинок, он сразу догадался, по какому делу предстоит разбирательство. Также он понял, что его песенка спета. Конечно, Утопий для порядка отрицал свою причастность к какому бы то ни было колдовству и даже на дыбе грозил пожаловаться королю на беззаконие. Но он прекрасно знал, что никто тут его слушать не будет.
В первый день Утопия пытали не сурово: ненадолго подвесили на связанных за спиной руках – и только-то. Но рядом стояла жаровня с клещами. Уховёрт решил, что если начнут калёным железом жечь, то лучше сразу признаваться в связи с бесами, дьяволом и кем угодно ещё, чтобы не терпеть лишних мучений.
В общем, старик готовился к худшему. И каково же было удивление Утопия, когда на следующий день его отпустили на свободу! До таверны Родела он чуть ли не вприпрыжку бежал, то и дело оглядываясь, не опомнились ли инквизиторы и нет ли за ним погони. Утопий забыл и про боль в руках, и про спину, которую просквозило в сырой камере. Как же это здорово – быть живым и на свободе!
Однако, добравшись до таверны, он упал в изнеможении и смог подняться только после того, как служанка растёрла ему спину скипидаром. Утопий спустился в общий зал, чтобы выразить благодарность Роделу, которому, как сказал сапожник, он был обязан своим чудесным спасением.
– Ну, что ты! Брось! – засмущался хозяин таверны. – Дед моего деда родился и умер в Пшиле, а ты в наших краях – человек пришлый. И всё-таки, рискуя жизнью, отправился выручать сына нашего герцога, пока я тут в таверне сидел на мягком кресле. Разве можно оставить такого человека в беде?!
В зале появился рыжий увалень, которого наняли охранять ворота, пока Хлост был в отлучке.
– Люди на улице говорят, будто бы сегодня герцог умер, – сообщил парень.
Родел горестно опустил голову.
– Упокой, Господи, его душу! – прошептал он. – И как же не вовремя! Теперь вся надежда на то, что Эспажуль и Хлост смогут быстро собрать людей.
– А ещё, – продолжал парень, – там приехал почтовый курьер. Говорит, у него посылка для какого-то Упопия. Только он её не отдаст, пока сам Упопий не распишется.
Уховёрт замешкался. Он никак не мог сообразить, что за посылка ему пришла. Вдруг это какие-нибудь козни инквизиции? Но всё же любопытство взяло верх, и Утопий пошёл к воротам.
Пропылённый потный курьер потребовал расписаться в какой-то бумаге, придирчиво сверил подпись с образцом, после чего вытащил из экипажа увесистый ящик и передал его Уховёрту. Старик взглянул на адрес отправителя и просиял. Он прижал ящик к груди и чуть ли не галопом поскакал в свою комнату, бросил посылку на кровать и тут же с яростью принялся срывать крышку. Однако гвозди не поддавались. В дверях появился Вегрик.
– Что у тебя тут такое?
– Это из Вилира! Из гостиницы! – радостно прошептал Утопий.
Вегрик понял старика с первого слова. Одним ударом он вышиб крышку и достал из упаковочной соломы кожаный мешок. Пятьсот гульденов за вычетом небольшой платы за хранение высыпались кучей на застеленную кровать. Вегрик и Утопий пересчитали их несколько раз.
– А ты говорил, не пришлют! Говорил, обманут! – улыбался старик.
– Теперь можно и дальше на север отправляться, – сказал Вегрик.
– Да. Пожалуй, завтра же начнём собираться в дорогу, – согласился Уховёрт.
***
Однако назавтра Утопий ни в какую дорогу собираться не стал. Вместо этого он пошушукался о чём-то с Эльтой и укатил с ней неизвестно куда в нанятом экипаже. Вернулся старик лишь под вечер, румяный и весёлый. Другим днём и следующим повторилось то же самое. В ответ на высказанное Вегриком недовольство Утопий только рукой махнул:
– Да будет тебе! Днём раньше мы поедем или днём позже – небольшая разница. Интересно же узнать, чем тут дело с наследником кончится.
Сапожнику это, конечно, тоже было интересно узнать, но не до такой степени, чтобы задерживаться в Пшиле. По всему городу вывесили траурные флаги, в храмах шли заупокойные молебны, а глашатаи объявляли на улицах, что гонец уже направлен в столицу за королевским указом о пожаловании наследнику герцогского титула.
Ни Эспажуль, ни Хлост в таверне не появлялись. Понятно, что они собирают людей. В скором времени наверняка начнётся потасовка, в которой Вегрик участвовать не хотел. Разумеется, в случае победы сторонников Леопана сапожник мог ожидать щедрую награду. Но что если архиепископ возьмёт верх, и венец достанется Пупу? Тогда, пожалуй, Вегрик заодно с прочими может и в темницу угодить. А на Корпуса рассчитывать в случае заварушки не приходилось. Со всякими там чудовищами шлем, конечно, бился лихо, но как дойдёт дело до стражников Его преосвященства, так он затянет старую песню о невиновных солдатах, выполняющих приказ, с которыми нельзя не сражаться.
Вегрик не хотел рисковать, тем более сейчас, когда вдруг деньги снова оказались у него в руках. Во время драки за герцогский венец он предпочёл бы оказаться как можно дальше от Пшиля. А о том, кто победил, можно и после узнать, на обратной дороге, когда всё успокоится.
Свои соображения Вегрик так и эдак пытался втолковать Утопию, но Уховёрт его не понимал. У старика будто бы мозг размягчился. В ответ на любые доводы он улыбался беззаботно и говорил: «Да будет тебе! Мы посмотрим только – вот и всё. Интересно же узнать. Ничего с нами не случится».
Вегрик знал, что борьба за герцогский венец Утопия на самом деле не сильно интересовала, а из Пшиля старик не хотел уезжать из-за этой пустоголовой Эльты. До того, как у Уховёрта появились деньги, девчонка смотрела на него, как на пустое место, но теперь в экипажах с ним разъезжает и хохочет над каждым его словом. А старый дурак слюни до колен распустил от счастья!
Всё это Вегрик не раз Утопию говорил в лицо, но тот только улыбался и рукой махал: «Да будет тебе!» Вот ведь кретин!
Так прошло несколько дней. Герцог Пшильский был похоронен с подобающими почестями, его бывшие гвардейцы где-то в тайне готовились к восстанию, архиепископ с нетерпением ждал королевского указа о наследнике, Утопий разгуливал с Эльтой по городу, а Вегрик маялся от скуки. Он только и делал, что спал, ел да проигрывал Леопану в шахматы.
Как-то раз Родел спросил у сапожника, не умеет ли Уховёрт часом и в самом деле медь в золото превращать, как в инквизиции писали? Уж больно много старик денег тратит на Эльту: по дорогим ресторанам её водит да всякие платья покупает. После этого Вегрик пересчитал оставшееся в кошеле золото и не обнаружил там пятидесяти семи гульденов. Это ж надо столько за пять дней спустить!
Вечером сапожник принялся отчитывать Утопия за мотовство и пригрозил спрятать деньги, а ему выдавать только на мелкие расходы, раз он не умеет разумно тратить. Тут старик прямо-таки взбесился. Уховёрт принялся орать на всю таверну, что имеет право по собственному усмотрению распоряжаться своей долей заработанных денег, а всякие молокососы ему не указ. И если уж на то пошло, то кабы не он, золото до сих пор лежало бы в Вилире. А насчёт мотовства Вегрику, который пятнадцать гульденов в карты продул, вообще следовало бы придержать язык. Много, оказывается, охотников до чужого добра!
Утопий так вопил, что у него аж пена на губах выступила. Вегрик раньше никогда его таким не видел. Слова старика очень разозлили сапожника. Особенно про охотников до чужого добра. Это он-то охотник?! Он, который столько раз Утопия от смерти спасал! А теперь вот как получается!
Вегрик даже хотел ударить Уховёрта, но сдержался. Вместо этого он высыпал золото на кровать, отсчитал двести пятьдесят гульденов, завязал их в покрывало и направился к выходу.
– Твоя доля осталась. Делай с ней, что хочешь, а я тебя больше знать не желаю, раз ты из-за дрянной бабы про друзей можешь такие слова говорить! – сказал Вегрик и захлопнул за собой дверь.
– Погоди! Я погорячился! Мы же вместе хотели!.. – забормотал пришедший в себя Утопий, но сапожник его уже не слышал.
Вегрик покинул таверну, ни с кем не попрощавшись. На выходе он едва не сшиб с ног викария, но даже не заметил этого. Оказавшись на улице, сапожник плюнул, перехватил поудобнее узел с золотом и зашагал на север прочь из города.
***
В первые дни после смерти герцога Пшильского у викария минуты свободной не было. Архиепископ пригласил его для обсуждения порядка заупокойных служб, чем вызвал у преподобного отца большую радость. Конечно, Его преосвященство держал себя довольно строго, а когда викарий попробовал объясниться по поводу происшествия с наследником, сразу прервал разговор, но какая-то надежда на прощение, если не сейчас, то хоть в будущем, появилась. Окрылённый этой надеждой преподобный отец бросился исполнять поручения архиепископа с утроенным рвением. Несколько дней он ездил из церкви в церковь, раздавал указания и при этом сам умудрялся отправлять поминальные службы в главном соборе Пшиля.
На следующий день после похорон герцога викарий даже удостоился письменной похвалы от архиепископа и решил, что, наконец-то, удача повернулась к нему лицом. А раз так, то не стоит ли зайти в таверну к Роделу и возместить все убытки, причинённые прошлым невезением?
Помолившись святому Нунукию, покровителю мореходов и игроков, преподобный отец сменил сутану на камзол и вышел на улицу.
При входе в таверну какой-то рыцарь в доспехах и с узелком в руках налетел на викария, чуть было не сшиб его с ног и даже не извинился. Случилось это так неожиданно, что преподобный отец не успел узнать Вегрика. Происшествие несколько выбило викария из колеи. «А точно ли удача вернулась ко мне? – начал сомневаться он. – А вдруг опять продуюсь?» Поразмыслив немного, викарий решил, что для проверки будет играть только по маленькой.
Преподобный отец задержался немного в общем зале, отозвал в сторонку Родела, переговорил с ним насчёт долговых расписок и, получив их на руки, довольный отправился в игорную комнату. Завсегдатаи уже были на месте. Викарий даже расстроился немного, так как, наслушавшись хозяина таверны, и правда думал, что многие перестали сюда ходить из-за его долгого отсутствия.
Он поприветствовал собравшихся и уселся за стол для новичков, за которым играли по пяти пфеннигов на ставку.
