Пиона негромко охнула у меня за спиной, но я уже выходила из комнаты, мгновенно про нее позабыв и сосредоточившись на неуемном желании сожрать все съедобное в доме.
Отшельник сидел напротив меня с безучастным видом. Портовый кабак дрянного пошиба, и зачем назначил встречу здесь?
- Получилось?
- Да, - кивнул он мне, протягивая записку с адресом.
- Отлично! - еще одна ниточка в мой узор.
- Госпожа больше ничего не закажет? - бесстрастно поинтересовался мой визави, но я уже наловчилась чувствовать мельчайшие оттенки его настроения.
- Не расстраивайся, - я улыбнулась. - У меня впереди еще будет для тебя множество интересных поручений.
Внезапно стих привычный гул кабака с разговорами, пьяными ссорами, стуком кружек, жадным чавканьем, отрыжкой и ойканьями подавальщиц, щипаемых за задницу. Я должна была догадаться. В кабаке сегодня событие - в его стены занесло бродячего барда, тощий оборванец с потрепанной лютней устраивался, чтобы порадовать посетителей своей музыкой. Глаза Отшельника загорелись предвкушением, а я покачала головой, удивляясь его страсти.
- Еще есть новости?
- Есть, - кивнул Отшельник, не отводя взгляда от барда. Облизнул пересохшие губы. - Сегодня арестовали кардинала.
- Вот как? - я удивленно подняла брови. Не ожидала от церковников такой прыти, скорей всего, им просто повезло. - Неужели Святой Престол решил потратиться на фамилиаров?
- Нет, - Отшельник вытянул шею, ловя каждый звук, извлекаемый из лютни, хотя бард всего лишь настраивал инструмент. - Его арестовал инквизитор. Похоже, ему кто-то подсказал, где искать кардинала.
А я кажется знаю, откуда красавчик получил эту подсказку! Сцепила руки на кружке с пивом. То самое чувство, когда тебя обыграли по твоим же правилам, ярило гордость. Раздумывая над дальнейшими действиями, не заметила, как бард затянул заунывное героическое сказание. Вздрогнула от первых строчек...
"И взмыли в небо стрекозы,
Чтоб славу Единому вознести
На крыльях золотых..."
И едва не глотнула сдуру пиво, вовремя остановившись, когда острый хмельной запах ударил в нос. Это такая насмешка Единого? Опять стрекозы? Или у меня уже навязчивый бред? Аккуратно взглянула на Отшельника, он слушал балладу, но уже без огонька.
- Бездарность! Глупая бездарность! - поддела я его, кивая в сторону барда.
- Да, - грустно согласился он. - Исполнитель ужасен. Я рассчитывал на большее. Но баллада о проклятии Мертвых земель неплоха.
- Вот эта? - фыркнула я. - Пафосная, скучная, без рифмы и дурацкая, к тому же! Не могут механические стрекозы летать!
- Так легенда же, - Отшельник теперь смотрел на меня внимательно. - Вы разве ее не слышали?
Я скривилась.
- Не люблю подобные глупости ни слушать, ни тем более повторять.
- Надеюсь, я когда-нибудь услышу ваш голос. Алекс писал, что он у вас просто чудесен.
Отшельник поклонился и ушел, оставив меня сидеть, кипя от злости. Я едва удерживалась от нестерпимого желания вот этой самой кружкой разбить голову грошовому комедианту, что надрывался про падающих с неба стрекоз.
Настроение было испорчено окончательно и бесповоротно, поэтому я решила не откладывать возникшее дело и немедленно отправиться в дорогу. Антон опять будет отчитывать, что не предупредила его, куда еду. Путь был неблизкий, поэтому я выкупила все билеты на дилижанс и единолично заняла его, собираясь отдохнуть в дороге.
Деревушка западного вояжества носила вкусное название Вишневка и утопала в садах, однако на деле оказалась убогой до безобразия. Покосившиеся хмурые дома, зияющие своей бедностью напоказ, отвратительная дорога, размытая вчерашним дождем, любопытно-испуганные глаза детворы, выглядывающей из-за ощетинившихся заборов. И конечно же церковь, ну куда ж без нее! Она горделиво возвышалась над деревней, сияя в лучах закатного солнца. Я не без труда нашла нужный дом, где жила Матильда Эрих, свидетельница, чье имя упоминалось в архивных документах по делу убийства Елены Иптискайте, матери Николаса. К счастью, Матильда была дома.
Я смотрела на эту старую женщину, на ее выбеленные временем волосы, забранные под чепец, смотрела на изрезанное морщинами доброе лицо с ясными темными глаза и ямочками на щеках, смотрела на огрубевшие от тяжелой работы руки и на некогда пышную, а теперь обвисшую тяжелую грудь, а видела перед собой кормилицу Хенрику. Внешнее сходство было незначительным, но тот же взгляд, то же выражение лица, этой всеобъемлющей любви ко всему человечеству, такой глупой и нелепой.
Мне пять лет. Для меня не существует запретов, я донимаю челядь своими выходками и жестокими забавами, иногда бываю за это бита бабушкой. Мне скучно, ничто не может надолго удержать мой интерес. На день рождения мне дарят большую фарфоровую куклу, но я быстро к ней остываю и ломаю ее. Бабушка, строгая воягиня Тельма Ланстикун пытается пристыдить меня:
- Молодая вояжна должна держаться с достоинством, а не вести себя как холопка.
Но мне совсем не стыдно, я искренне не понимаю, что это такое. Бабушка оставляет меня без праздничного ужина и наказывает сидеть в своей комнате. Но мне скучно, поэтому я решаю прокрасться к отцу. Его комната вечно заперта, но иногда я вижу его за общим столом, меня притягивает тот странный пустой взгляд, который я тщетно пытаюсь обратить на себя, дурачась пуще обычного за едой. Матери для меня не существует, я слишком быстро поняла, что пугаю ее. Иногда этот страх развлекает меня ненадолго, я начинаю ее преследовать и просить, чтобы она поцеловала свою дочь на ночь. Разумеется, этого никогда не случается. Жалкая идиотка отшатывается от меня и убегает чуть ли не плача. Но такое развлечение быстро приедается.
Я знаю, что буду наказана больше обычного за вторжение в комнату отца, но про такую мелочь даже не думаю. Азарт и опасность становятся новой интересной игрой. Отец сидит в кресле, его взгляд направлен в никуда. Я пытаюсь поговорить с ним, но он не отвечает. Замечаю, как с уголка его рта стекает слюна. Мне впервые в жизни становится страшно. Я никогда не плакала, но теперь начинаю реветь. У меня случается истерика, я задыхаюсь, сворачиваясь клубком в ногах безучастного отца.
Меня находит Хенрика. Гладит по голове и пытается успокоить. Ее прикосновения злят меня пуще обычного. И эта добрая корова тоже злит, слишком скучна и настойчива со своей лаской. Она берет меня на руки и прижимает к себе, баюкая. Неожиданно становится легче, а может, я просто замерзла. Кормилица начинает напевать знакомую колыбельную...
Я оцепенела от воспоминаний мелодии и текста колыбельной. Как же я могла ее не узнать? Та самая, про сыночка или дочечку! Старуха напротив тщетно спрашивала меня, но я будто оглохла. Я вспомнила, что кормилицу взяли в замок сразу же после того, как она сама родила ребенка, даже не показав ей новорожденного. Хенрика не знала, кто у нее родился, тосковала и изливала свою печаль в песнях. Ее забота была навязчивой, но сейчас, оглянувшись в прошлое, я поняла, что она была единственным человеком во всем замке, кто любил меня и просто дарил нежность.
- Простите, госпожа, вам нехорошо? - участливо переспросила Матильда, заставив больно сжаться сердце от тех самых заботливо-тревожных интонаций кормилицы, которыми она утешала за исполосованную розгами попу и разбитые коленки.
- Вы Матильда Эрих? - я взяла себя в руки, откладывая на потом все переживания.
- Да. Вы верно из города?
Я молча кивнула, оглядываясь в чистой, но пронзительно бедной комнате. Выдраенные добела полы, белоснежное, хотя и штопанное белье на единственной кровати, на столе ни пятнышка, на окне вывешены скудные травы для просушивания. Убранство комнаты кричало о том, что здесь едва сводят концы с концами. Старая женщина заметила мой взгляд и, стыдливо оправдываясь, пояснила:
- Простите, не смогу вас толком угостить. Есть только вчерашний узвар, будете?
- Буду, - улыбнулась я приветливо, прикидывая, что если заартачится, ее можно будет легко купить. - Я к вам по делу.
Пока Матильда хлопотала по хозяйству, я не без опаски оглядела хлипкий стул и решила присесть на кровать. Приняв чашку с теплым узваром из яблок, приступила к делу.
- Вы знали Елену Иптискайте?
Старуха вздрогнула и посмотрела на меня с испугом.
- А что случилось?
- Расскажите мне про то дело. Про Николаса.
- Николас - хороший мальчик! - горячо сказала Матильда. - Он ни в чем не виноват! Я говорила тогда! Мне никто не поверил, и его бедняжку...
- Я вам верю, - пресекла я ее излияния. - Расскажите, как все было.
- Он не убивал свою мать. Несчастный ребенок... Бедняжка Елена. Она потеряла мужа в плаванье. Ждала его возвращения уже при надежде... Ну куда ей было деваться с маленьким сыном да еще и с дитем под сердцем? А шила Елена всегда хорошо, себя обшивала да подруг. Николас всегда ходил в обновках, на зависть прочим. Вот и подалась в ... В срамной дом. Там, где девки бесстыжие любовь свою продают, ну вы понимаете, о чем я?
Я кивнула ей, подбадривая.
- Как я ее отговаривала, умоляла, ведь чувствовала, что до добра не доведет. Но чтоб так! Нет, поначалу Елена довольна была, деньги хорошие платили. Но там ведь такие страсти происходили. Поганый помчик в тот день напился и гонялся с ножом за одной из девок, а та возьми и спрячься у Елены. А он пьяный в смерть, глаза вылупил от злости, трясло его всего, он Елену за волосы схватил и давай тягать. А она молчит. Он сдуру и саданул ей ножом в бок. Николас все видел, спрятался вместе с той девкой. Она ему рот зажала, чтоб он их не выдал.
Старая женщина тяжело вздохнула и замолчала, в ее глазах стояли слезы. Мне пришлось ее поторопить.
- Дальше что было?
- Помчик ногой Елену пнул да ушел. А она жива была. Девка та сразу убегла...
- Убежала, - поправила я рассеянно.
- Убежала, - послушно повторила Матильда и еще более горько вздохнула. - А Николас там остался. У Елены воды отошли, дитя живое под сердцем, на свет просится. Вот она и...
- Что? - мое раздражение было готово выплеснуться через край.
- Она... Сына просить стала, чтоб он дите спас. Ножницы сказала ей подать, живот пыталась сама себе разрезать, а не смогла. Вот он и.... Сам ревет от страха, а она его успокаивает. Как Елена сама-то от боли еще говорить могла! Он рассказывал, что она колыбельную ему пела, чтоб успокоить.
Старуха замолчала. Я отстраненно раздумывала над тем, каким разным бывает материнский инстинкт. Может, к лучшему, что у меня больше не может быть детей?
- Только девочка мертвой уже была. То ли Николас ее ножницами задел, то ли помчик ножом достал... Когда я их нашла, он сестричку на руках качал, колыбельную ей пел, а Елена уже без сознания была. Она ненадолго в себя пришла, и я солгала ей, что доченька ее жива. Бедняжка хотя бы умерла спокойной...
Я встала, прикидывая, успею ли до темноты вернуться в город.
- Как звали помчика?
- Что? - старая женщина оттерла слезы и недоуменно на меня уставилась, потом пожала плечами. - Какая теперь уже разница? Ему все с рук сошло. Уж сколько я в громаду не бегала, сколько не рассказывала, не поверили мне. Девка та шалупная тоже как воды в рот набрала. Мне рассказала, как было, а в громаду наотрез отказалась идти. Единый ее покарал потом, говорят, от звездной сыпи умерла. А Николаса в божевольню отправили, сумасшедшим признали. Он действительно после ужаса этого совсем того... Поседел весь. Я когда его в лечебнице навещала, смотреть страшно, ребенок, а седой весь...
- Как звали помчика? - требовательно повторила я. - В архивных документах нет его имени, хотя ваши свидетельства имеются.
- Да я говорила, капитан слушать не захотел. Даже не записал. Ничего помчику за это не было. Говорят, как девок калечил, так и продолжал бить да...
Старуха понурила голову и тихо сказала:
- Я иногда думаю, что Единый совсем про нас забыл... Почему такие люди живут дальше, а бедного сироту в божевольне заперли? Я забрать его хотела, усыновить, хотя у самой тогда... После того свидетельства капитан громады шибко осерчал на меня, из города выжил, лавка моя разорилась на поборах. А Николаса мне так и не отдали, а ему в той лечебнице хуже сделалось.
- Почему же? Разве его в конце концов не выпустили?
Матильда покачала головой.
- Выпустили, только он... Сестрой своей стал называться, в платье женское рядиться, шить начал, как мать. Страшно мне бывало на него глядеть, словно малютка Агнесс и впрямь в нем поселилась...
Надо же, простолюдинка, а проницательней оказалась, чем хваленые душеведы.
- Вы так и не назвали имени помчика.
Старуха молчала, видно, история с капитаном научила ее уму-разуму.
- Не волнуйтесь о последствиях, Матильда. Если Единый позабыл о нас, то уверяю, я смогу напомнить ему про долги.
- Якоб Жаунеску, - тихо прошептала она.
- Вот и спасибо, - я встала и положила ей на стол десять золотых. - Прощайте.
Матильда недоуменно посмотрела на деньги, потом попыталась мне их вернуть.
- Госпожа, заберите, пожалуйста! Мне не надо!
- Не надо? - я удивленно приподняла бровь. Никогда не смогу понять таких глупцов. - Ну как хотите.
Возле двери она меня окликнула, маленькая, жалкая, глупая, мягкосердечная.
- Госпожа, вы же не причините вреда Николасу? Он так настрадался... Прошу вас!
- Боюсь, Николасу уже никто не сможет помочь, Матильда.
Она схватила меня за руку.
- Разве сделал он что дурное? Ну ходит в платье женском, так мало ли какая блажь. Иные и вовсе... Прошу вас, он единственный, кто у меня остался, единственный, кто навещает. Всех война в проклятой Чорногерии забрала...
Я аккуратно высвободила свою руку из ее хватки.
- Матильда, мальчик Николас, которого вы так любите, умер.
- Что вы такое говорите?
- Он умер сорок лет назад, вместе со своей матерью. А тот, кого вы знаете сейчас как Николаса или Агнесс, - всего лишь маска. Для колдуна. Который жестоко убивает девушек. Не по своей воле он таким стал, да, действительно, но его надо остановить. Но могу вам обещать, - я спокойно смотрела на побледневшее лицо старой женщины. - Что в отличие от Единого, я заставлю заплатить по счетам всех.
А у Отшельника уже завтра появится новое интересное задание. Уже возле двери мне внезапно пришла в голову еще одна идея.
- Матильда, вы кажется сказали, что он вас навещал? Он ничего с собой не привозил?..
Домой мне удалось добраться лишь под утро. Злой и встревоженный Антон устроил мне головомойку прямо с порога. Особенно умилила Пиона с красными заплаканными глазами и распухшим носом, но зато трогательно обнимаемая и успокаиваемая Мартеном.
- Ты где была? Мы чуть с ума не сошли, волнуясь за тебя! Сколько раз просил!..
- Прости, дела. Замоталась, забыла. Не смогла. Каюсь, нет мне прощения. Больше не буду. Честно, - привычной скороговоркой отбарабанила я. - Где мой завтрак?
Антон нисколько мне не поверил, слишком хорошо он меня знал. Просто давнишний ритуал и соблюдение условностей. Раз виновата, значит надо раскаиваться и просить прощения.
- Пиона, Мартен. Я смотрю, вы так сблизились... Когда свадьбу играть будем?
Интересно, она хоть знает, как привлекательно смотрится с таким пышным румянцем на всю щеку? Мартен тут же вскочил на ноги и заволновался.
- Г-г-госпожа Лидия, я м-м-могу...
Отшельник сидел напротив меня с безучастным видом. Портовый кабак дрянного пошиба, и зачем назначил встречу здесь?
- Получилось?
- Да, - кивнул он мне, протягивая записку с адресом.
- Отлично! - еще одна ниточка в мой узор.
- Госпожа больше ничего не закажет? - бесстрастно поинтересовался мой визави, но я уже наловчилась чувствовать мельчайшие оттенки его настроения.
- Не расстраивайся, - я улыбнулась. - У меня впереди еще будет для тебя множество интересных поручений.
Внезапно стих привычный гул кабака с разговорами, пьяными ссорами, стуком кружек, жадным чавканьем, отрыжкой и ойканьями подавальщиц, щипаемых за задницу. Я должна была догадаться. В кабаке сегодня событие - в его стены занесло бродячего барда, тощий оборванец с потрепанной лютней устраивался, чтобы порадовать посетителей своей музыкой. Глаза Отшельника загорелись предвкушением, а я покачала головой, удивляясь его страсти.
- Еще есть новости?
- Есть, - кивнул Отшельник, не отводя взгляда от барда. Облизнул пересохшие губы. - Сегодня арестовали кардинала.
- Вот как? - я удивленно подняла брови. Не ожидала от церковников такой прыти, скорей всего, им просто повезло. - Неужели Святой Престол решил потратиться на фамилиаров?
- Нет, - Отшельник вытянул шею, ловя каждый звук, извлекаемый из лютни, хотя бард всего лишь настраивал инструмент. - Его арестовал инквизитор. Похоже, ему кто-то подсказал, где искать кардинала.
А я кажется знаю, откуда красавчик получил эту подсказку! Сцепила руки на кружке с пивом. То самое чувство, когда тебя обыграли по твоим же правилам, ярило гордость. Раздумывая над дальнейшими действиями, не заметила, как бард затянул заунывное героическое сказание. Вздрогнула от первых строчек...
"И взмыли в небо стрекозы,
Чтоб славу Единому вознести
На крыльях золотых..."
И едва не глотнула сдуру пиво, вовремя остановившись, когда острый хмельной запах ударил в нос. Это такая насмешка Единого? Опять стрекозы? Или у меня уже навязчивый бред? Аккуратно взглянула на Отшельника, он слушал балладу, но уже без огонька.
- Бездарность! Глупая бездарность! - поддела я его, кивая в сторону барда.
- Да, - грустно согласился он. - Исполнитель ужасен. Я рассчитывал на большее. Но баллада о проклятии Мертвых земель неплоха.
- Вот эта? - фыркнула я. - Пафосная, скучная, без рифмы и дурацкая, к тому же! Не могут механические стрекозы летать!
- Так легенда же, - Отшельник теперь смотрел на меня внимательно. - Вы разве ее не слышали?
Я скривилась.
- Не люблю подобные глупости ни слушать, ни тем более повторять.
- Надеюсь, я когда-нибудь услышу ваш голос. Алекс писал, что он у вас просто чудесен.
Отшельник поклонился и ушел, оставив меня сидеть, кипя от злости. Я едва удерживалась от нестерпимого желания вот этой самой кружкой разбить голову грошовому комедианту, что надрывался про падающих с неба стрекоз.
Настроение было испорчено окончательно и бесповоротно, поэтому я решила не откладывать возникшее дело и немедленно отправиться в дорогу. Антон опять будет отчитывать, что не предупредила его, куда еду. Путь был неблизкий, поэтому я выкупила все билеты на дилижанс и единолично заняла его, собираясь отдохнуть в дороге.
Деревушка западного вояжества носила вкусное название Вишневка и утопала в садах, однако на деле оказалась убогой до безобразия. Покосившиеся хмурые дома, зияющие своей бедностью напоказ, отвратительная дорога, размытая вчерашним дождем, любопытно-испуганные глаза детворы, выглядывающей из-за ощетинившихся заборов. И конечно же церковь, ну куда ж без нее! Она горделиво возвышалась над деревней, сияя в лучах закатного солнца. Я не без труда нашла нужный дом, где жила Матильда Эрих, свидетельница, чье имя упоминалось в архивных документах по делу убийства Елены Иптискайте, матери Николаса. К счастью, Матильда была дома.
Я смотрела на эту старую женщину, на ее выбеленные временем волосы, забранные под чепец, смотрела на изрезанное морщинами доброе лицо с ясными темными глаза и ямочками на щеках, смотрела на огрубевшие от тяжелой работы руки и на некогда пышную, а теперь обвисшую тяжелую грудь, а видела перед собой кормилицу Хенрику. Внешнее сходство было незначительным, но тот же взгляд, то же выражение лица, этой всеобъемлющей любви ко всему человечеству, такой глупой и нелепой.
Мне пять лет. Для меня не существует запретов, я донимаю челядь своими выходками и жестокими забавами, иногда бываю за это бита бабушкой. Мне скучно, ничто не может надолго удержать мой интерес. На день рождения мне дарят большую фарфоровую куклу, но я быстро к ней остываю и ломаю ее. Бабушка, строгая воягиня Тельма Ланстикун пытается пристыдить меня:
- Молодая вояжна должна держаться с достоинством, а не вести себя как холопка.
Но мне совсем не стыдно, я искренне не понимаю, что это такое. Бабушка оставляет меня без праздничного ужина и наказывает сидеть в своей комнате. Но мне скучно, поэтому я решаю прокрасться к отцу. Его комната вечно заперта, но иногда я вижу его за общим столом, меня притягивает тот странный пустой взгляд, который я тщетно пытаюсь обратить на себя, дурачась пуще обычного за едой. Матери для меня не существует, я слишком быстро поняла, что пугаю ее. Иногда этот страх развлекает меня ненадолго, я начинаю ее преследовать и просить, чтобы она поцеловала свою дочь на ночь. Разумеется, этого никогда не случается. Жалкая идиотка отшатывается от меня и убегает чуть ли не плача. Но такое развлечение быстро приедается.
Я знаю, что буду наказана больше обычного за вторжение в комнату отца, но про такую мелочь даже не думаю. Азарт и опасность становятся новой интересной игрой. Отец сидит в кресле, его взгляд направлен в никуда. Я пытаюсь поговорить с ним, но он не отвечает. Замечаю, как с уголка его рта стекает слюна. Мне впервые в жизни становится страшно. Я никогда не плакала, но теперь начинаю реветь. У меня случается истерика, я задыхаюсь, сворачиваясь клубком в ногах безучастного отца.
Меня находит Хенрика. Гладит по голове и пытается успокоить. Ее прикосновения злят меня пуще обычного. И эта добрая корова тоже злит, слишком скучна и настойчива со своей лаской. Она берет меня на руки и прижимает к себе, баюкая. Неожиданно становится легче, а может, я просто замерзла. Кормилица начинает напевать знакомую колыбельную...
Я оцепенела от воспоминаний мелодии и текста колыбельной. Как же я могла ее не узнать? Та самая, про сыночка или дочечку! Старуха напротив тщетно спрашивала меня, но я будто оглохла. Я вспомнила, что кормилицу взяли в замок сразу же после того, как она сама родила ребенка, даже не показав ей новорожденного. Хенрика не знала, кто у нее родился, тосковала и изливала свою печаль в песнях. Ее забота была навязчивой, но сейчас, оглянувшись в прошлое, я поняла, что она была единственным человеком во всем замке, кто любил меня и просто дарил нежность.
- Простите, госпожа, вам нехорошо? - участливо переспросила Матильда, заставив больно сжаться сердце от тех самых заботливо-тревожных интонаций кормилицы, которыми она утешала за исполосованную розгами попу и разбитые коленки.
- Вы Матильда Эрих? - я взяла себя в руки, откладывая на потом все переживания.
- Да. Вы верно из города?
Я молча кивнула, оглядываясь в чистой, но пронзительно бедной комнате. Выдраенные добела полы, белоснежное, хотя и штопанное белье на единственной кровати, на столе ни пятнышка, на окне вывешены скудные травы для просушивания. Убранство комнаты кричало о том, что здесь едва сводят концы с концами. Старая женщина заметила мой взгляд и, стыдливо оправдываясь, пояснила:
- Простите, не смогу вас толком угостить. Есть только вчерашний узвар, будете?
- Буду, - улыбнулась я приветливо, прикидывая, что если заартачится, ее можно будет легко купить. - Я к вам по делу.
Пока Матильда хлопотала по хозяйству, я не без опаски оглядела хлипкий стул и решила присесть на кровать. Приняв чашку с теплым узваром из яблок, приступила к делу.
- Вы знали Елену Иптискайте?
Старуха вздрогнула и посмотрела на меня с испугом.
- А что случилось?
- Расскажите мне про то дело. Про Николаса.
- Николас - хороший мальчик! - горячо сказала Матильда. - Он ни в чем не виноват! Я говорила тогда! Мне никто не поверил, и его бедняжку...
- Я вам верю, - пресекла я ее излияния. - Расскажите, как все было.
- Он не убивал свою мать. Несчастный ребенок... Бедняжка Елена. Она потеряла мужа в плаванье. Ждала его возвращения уже при надежде... Ну куда ей было деваться с маленьким сыном да еще и с дитем под сердцем? А шила Елена всегда хорошо, себя обшивала да подруг. Николас всегда ходил в обновках, на зависть прочим. Вот и подалась в ... В срамной дом. Там, где девки бесстыжие любовь свою продают, ну вы понимаете, о чем я?
Я кивнула ей, подбадривая.
- Как я ее отговаривала, умоляла, ведь чувствовала, что до добра не доведет. Но чтоб так! Нет, поначалу Елена довольна была, деньги хорошие платили. Но там ведь такие страсти происходили. Поганый помчик в тот день напился и гонялся с ножом за одной из девок, а та возьми и спрячься у Елены. А он пьяный в смерть, глаза вылупил от злости, трясло его всего, он Елену за волосы схватил и давай тягать. А она молчит. Он сдуру и саданул ей ножом в бок. Николас все видел, спрятался вместе с той девкой. Она ему рот зажала, чтоб он их не выдал.
Старая женщина тяжело вздохнула и замолчала, в ее глазах стояли слезы. Мне пришлось ее поторопить.
- Дальше что было?
- Помчик ногой Елену пнул да ушел. А она жива была. Девка та сразу убегла...
- Убежала, - поправила я рассеянно.
- Убежала, - послушно повторила Матильда и еще более горько вздохнула. - А Николас там остался. У Елены воды отошли, дитя живое под сердцем, на свет просится. Вот она и...
- Что? - мое раздражение было готово выплеснуться через край.
- Она... Сына просить стала, чтоб он дите спас. Ножницы сказала ей подать, живот пыталась сама себе разрезать, а не смогла. Вот он и.... Сам ревет от страха, а она его успокаивает. Как Елена сама-то от боли еще говорить могла! Он рассказывал, что она колыбельную ему пела, чтоб успокоить.
Старуха замолчала. Я отстраненно раздумывала над тем, каким разным бывает материнский инстинкт. Может, к лучшему, что у меня больше не может быть детей?
- Только девочка мертвой уже была. То ли Николас ее ножницами задел, то ли помчик ножом достал... Когда я их нашла, он сестричку на руках качал, колыбельную ей пел, а Елена уже без сознания была. Она ненадолго в себя пришла, и я солгала ей, что доченька ее жива. Бедняжка хотя бы умерла спокойной...
Я встала, прикидывая, успею ли до темноты вернуться в город.
- Как звали помчика?
- Что? - старая женщина оттерла слезы и недоуменно на меня уставилась, потом пожала плечами. - Какая теперь уже разница? Ему все с рук сошло. Уж сколько я в громаду не бегала, сколько не рассказывала, не поверили мне. Девка та шалупная тоже как воды в рот набрала. Мне рассказала, как было, а в громаду наотрез отказалась идти. Единый ее покарал потом, говорят, от звездной сыпи умерла. А Николаса в божевольню отправили, сумасшедшим признали. Он действительно после ужаса этого совсем того... Поседел весь. Я когда его в лечебнице навещала, смотреть страшно, ребенок, а седой весь...
- Как звали помчика? - требовательно повторила я. - В архивных документах нет его имени, хотя ваши свидетельства имеются.
- Да я говорила, капитан слушать не захотел. Даже не записал. Ничего помчику за это не было. Говорят, как девок калечил, так и продолжал бить да...
Старуха понурила голову и тихо сказала:
- Я иногда думаю, что Единый совсем про нас забыл... Почему такие люди живут дальше, а бедного сироту в божевольне заперли? Я забрать его хотела, усыновить, хотя у самой тогда... После того свидетельства капитан громады шибко осерчал на меня, из города выжил, лавка моя разорилась на поборах. А Николаса мне так и не отдали, а ему в той лечебнице хуже сделалось.
- Почему же? Разве его в конце концов не выпустили?
Матильда покачала головой.
- Выпустили, только он... Сестрой своей стал называться, в платье женское рядиться, шить начал, как мать. Страшно мне бывало на него глядеть, словно малютка Агнесс и впрямь в нем поселилась...
Надо же, простолюдинка, а проницательней оказалась, чем хваленые душеведы.
- Вы так и не назвали имени помчика.
Старуха молчала, видно, история с капитаном научила ее уму-разуму.
- Не волнуйтесь о последствиях, Матильда. Если Единый позабыл о нас, то уверяю, я смогу напомнить ему про долги.
- Якоб Жаунеску, - тихо прошептала она.
- Вот и спасибо, - я встала и положила ей на стол десять золотых. - Прощайте.
Матильда недоуменно посмотрела на деньги, потом попыталась мне их вернуть.
- Госпожа, заберите, пожалуйста! Мне не надо!
- Не надо? - я удивленно приподняла бровь. Никогда не смогу понять таких глупцов. - Ну как хотите.
Возле двери она меня окликнула, маленькая, жалкая, глупая, мягкосердечная.
- Госпожа, вы же не причините вреда Николасу? Он так настрадался... Прошу вас!
- Боюсь, Николасу уже никто не сможет помочь, Матильда.
Она схватила меня за руку.
- Разве сделал он что дурное? Ну ходит в платье женском, так мало ли какая блажь. Иные и вовсе... Прошу вас, он единственный, кто у меня остался, единственный, кто навещает. Всех война в проклятой Чорногерии забрала...
Я аккуратно высвободила свою руку из ее хватки.
- Матильда, мальчик Николас, которого вы так любите, умер.
- Что вы такое говорите?
- Он умер сорок лет назад, вместе со своей матерью. А тот, кого вы знаете сейчас как Николаса или Агнесс, - всего лишь маска. Для колдуна. Который жестоко убивает девушек. Не по своей воле он таким стал, да, действительно, но его надо остановить. Но могу вам обещать, - я спокойно смотрела на побледневшее лицо старой женщины. - Что в отличие от Единого, я заставлю заплатить по счетам всех.
А у Отшельника уже завтра появится новое интересное задание. Уже возле двери мне внезапно пришла в голову еще одна идея.
- Матильда, вы кажется сказали, что он вас навещал? Он ничего с собой не привозил?..
Домой мне удалось добраться лишь под утро. Злой и встревоженный Антон устроил мне головомойку прямо с порога. Особенно умилила Пиона с красными заплаканными глазами и распухшим носом, но зато трогательно обнимаемая и успокаиваемая Мартеном.
- Ты где была? Мы чуть с ума не сошли, волнуясь за тебя! Сколько раз просил!..
- Прости, дела. Замоталась, забыла. Не смогла. Каюсь, нет мне прощения. Больше не буду. Честно, - привычной скороговоркой отбарабанила я. - Где мой завтрак?
Антон нисколько мне не поверил, слишком хорошо он меня знал. Просто давнишний ритуал и соблюдение условностей. Раз виновата, значит надо раскаиваться и просить прощения.
- Пиона, Мартен. Я смотрю, вы так сблизились... Когда свадьбу играть будем?
Интересно, она хоть знает, как привлекательно смотрится с таким пышным румянцем на всю щеку? Мартен тут же вскочил на ноги и заволновался.
- Г-г-госпожа Лидия, я м-м-могу...
