Лети ветер в руки к нам,
Вода с кровью пополам,
Земля пеплом и золой
Огни костров потушит.
И гром молнией сверкнёт,
И тьму светом обернёт,
И вновь ветер нам вернёт
Потерянные души.
«Чёрная легенда», группа Ария
- Выгодное дельце! – произнёс Веснян, потирая руки и искоса поглядывая на дочь.
Весняна – самого известно купца Северного предела – знали многие, ведь он единственный зачастую привозил из самых дальних уголков Йордении невиданные ранее диковинки. Половина селения ходила у него в заказчиках, а вторая половина – в долгах, оплачивая их продуктами, работой, охраной – да мало ли что взбредёт купцу в голову?
Конечно, селение их располагалось не в центре своего королевства, но богатые дичью леса, плодородные земли, ценные породы деревьев северного края позволяли им процветать. Недавно даже стену выстроили, будто в городе! И во всём его – Весняна – участие видно. Уж он-то своей выгоды точно не упустит!
Девушка, невысокая и хрупкая, как тростинка, равнодушно вытирала полотенцем тарелки, только что вымытые матерью, Весеей, имевшей всего одну дочь и четверых сыновей. Прислужниц в доме не держали, аргументируя суровым отцовским: «Невыгодное это дельце!»
Лассия уже привыкла, что этой фразой, только что произнесённой, отец решает все проблемы. И если уж он решил, то никто его уже не переубедит. Так что она лишь спокойно посмотрела на него и, пожав плечами, продолжила своё занятие. Захочет – сам всё расскажет.
Купец, ростом под потолок и шириной «впятером не обхватишь» переглянулся с супругой, дородной женщиной, и продолжил:
- Сговорился я уж с Годимом-дельцом. Сын его, Гаян, давно на тебя засматривается, вот и решили мы породниться.
Тарелка не выпала из рук только потому, что Лассия знала – за битую посуду будет и сама бита. Застывшие чувства никак не проявили себя.
- Даёт он за тебя мануфакторию, лавку скобяную да трёх коней породы дивной, заморской, чтобы ты радовалась их красе, - не замечая состояния дочери, продолжал меж тем Веснян. – А взамен просит лишь каменьев самоцветных на украшения дочерям да рубашек, тобою собственноручно вышитых, да верной и послушной женою быть Гаяну.
- Батюшка, - прохладный голос звенел лесным ручейком, словно у девушки не было эмоций, - а меня спросить никто не задумался?
- А что ж тебя, дитятко, спрашивать? – удивилась мать, уже двадцать лет во всём поддерживавшая своего супруга. – Парень Гаян справный, с тебя глаз не сводит, всё о прибытке в доме радеет. Чем не муж?
- Не мил он мне, - всё так же равнодушно проговорила Лассия.
- Мил – не мил! – проревел купец, грохнув кулаком о стол. – Быть сговору! Выгодное это дельце, а потому молчи, девка, слушай, что умные люди-то говорят.
- Батюшка, так ведь сила во мне живёт, - бесцветная улыбка тронула яркие губы. – Учиться бы мне управляться с нею, а то не ровен час…
- Цыц, я сказал! Отцу перечить вздумала?! А сила твоя и даром не нужна! Бабка Наслава пошепчет, всё и потаится. Девке детей положено рожать, а не об учёбе думать.
- Нечего отца срамить! – поддержала супруга Весея. – Вот сбудем новый товар, что завезли недавно, да и сыграем свадебку.
Лассии впервые показалось, что мир её рушится. Она знала, что товар, доставленный в лавку отцом, - разноцветные шерстяные ткани и нитки, узорчатые ковры, изящная небьющаяся посуда, - был заказан ещё задолго до его появления на морских складах. И теперь дело только за быстроногими братьями, которые разнесут весть о прибытии кораблей по заказчикам – местным зажиточным селянам, а может и до самого наместника короля весть донесут. И тогда недели не пройдёт – быть ей, сильной волшебнице, супругой никогда не нравившегося ей Гаяна. Стать вечно забитой, униженной старшими снохами и измученной страстью нелюбимого мужа обычной женщиной.
- Готовь сундуки, Лазоря, - отцу никогда не нравилось имя, выдуманное когда-то для его дочери бабушкой. Да и бабушки, единственной защитницы, уж три года как в живых не было.
Покорно опустив голову, Лассия развесила полотенце над пышущей жаром печью, поклонилась и вышла из кухни. Привычные чары селянской шепотухи сдерживали эмоции, не давая им проявиться на лице девушки, но в душе бушевал ураган.
На конюшне было тихо и пустынно. Только здесь Лассия и могла спрятаться от всего мира. Отцова упряжка, ширококостные и массивные тяжеловозы, мирно хрупала сено. Матушкина кобыла, разжиревшая без движения, равнодушно смотрела на девушку. Лишь в самом дальнем деннике нервно переступал с ноги на ногу любимец Лассии, золотисто-рыжий жеребец южных кровей, той самой редкой породы, на которую отец собрался обменять её, свою дочь. Жеребца берегли для одного из старших братьев Лассии, который вскоре собирался свататься, а вот брат коня терпеть не мог – чересчур своевольный.
- Нои-Лоан, - тихо позвала девушка, назвав так и не прижившееся заморское имя коня, и тёплый нос коснулся протянутых пальцев. – Тебе тоже плохо в клетке, да? А меня вскоре запрут так, что света белого не взвидеть.
Даже имя, как ветер, что уносится в неведомые дали, где нет никакого запрета на силы, где можно выбирать самой свой путь, а не подчиняться родительской воле. Конь, точно понимал слова, стукнул копытом в перегородку, намекая на желание вырваться на волю.
- Да, я бы тоже хотела сбежать. Но куда идти? К кому?
Жеребец уверенно повернулся мордой на юг, к своей родине и взмахнул гривой.
- Предлагаешь бежать вместе? Это выход, но что мне делать на юге?
Животное переступило с ноги на ногу, как будто пожало плечами, намекая: на месте разберёшься, - и склонило голову на бок. Да, Нои-Лоан был необыкновенным конём, способным вот такими движениями «разговаривать» со своим единственным другом – Лассией.
Хотя и сама Лассия была белой вороной в доме отца. Единственная дочь после четверых сыновей (Хватит, куда уж больше? Невыгодное это дельце – стольких детей на ноги ставить!), она родилась с волшебным даром. Веснян, едва это понял, послал за старой ведуньей – бабкой Наславой, которая и заговаривала на протяжении шестнадцати лет пробуждающиеся силы девочки.
Навсегда запомнился тот день, когда среди лета всё их селение окутал снег. Тогда пятилетнюю девчушку, постоянно прятавшуюся за забором, вытащили погулять соседские ребята и, подшутив над чудачкой-затворницей, завели в дальний проулок и бросили. Страх, отчаяние, одиночество – сильные чувства просто смели незамысловатые чары ведуньи, вызвав буран. Так Лассия и её родные поняли, что девочка способна управлять погодой. Отец этому был совсем не рад. В тот вечер она впервые была бита за свой дар так, что долго потом не могла сидеть.
А потом силу затворили. Нет, невозможно заставить человека жить без крови, как невозможно и волшебнице жить без её чар. И сила, скованная внутри растущей девчушки, ворочалась, требовала свободы и деятельности, звала куда-то. Как Лассии было тяжело и одиноко, никто, пожалуй, и не догадывался.
Бабушка, единственная, кто поддерживал девочку, шептала:
- Терпи, ласковая моя, со временем войдёшь в силу, сама изберёшь свой путь. А пока прячься, не давай этим дуболомам сломать тебя. Терпи – и станешь сильной. Смотри, слушай, запоминай, а как получится – ищи своё место в жизни. Северный предел – не для тебя!
Сама бабушка когда-то была могущественной волшебницей, но на войне выступила на стороне проигрывающего войска, поддержала его и – выгорела. Так шептались о ней селяне по задворкам. Доживала свою жизнь без капли силы, обычной бессловесной хозяйкой, пестовала Лассию и принимала и любила её такой, какая есть. Бабушка была против того, чтобы старуха-шептуха запирала дар девочки, но уж в этом её никто не слушал. Втайне ото всех женщина заставляла внучку разговаривать со своим даром, учиться ощущать его.
- Однажды придёт твоё время, и тогда некогда будет знакомиться с силой. Учись тому, что доступно сейчас, пока я могу хоть советом помочь. Не вечно тебе сосулькой ходить.
Так и росла светловолосая живая статуя с безжизненными синими глазами, с бурей в душе и замком не только на силе, но и на эмоциях.
И вот, дотерпела, недели не пройдёт, как отец пожмёт руку Годиму да и передаст бесправную и молчаливую Лазорю Гаяну. Девушка забралась в денник и, прижавшись спиной к струганым доскам, беззвучно заплакала. Давно уже не было такого, чтобы она давала волю слезам, но собственное бессилие оказалось последней каплей.
Как она старалась быть достойной дочерью! Как быстро, ловко, покорно выполняла все требования отца и матери! Как давила, душила в себе малейшие ростки магии, лишь бы угодить родным, лишь бы получить хоть глоток свободы! И вот, едва минуло её шестнадцатое лето, как уже продана. За мануфакторию и скобяную лавку.
«Бежим перед рассветом», - мелькнула мысль, точно и не её. А потом Лассия поняла – верная мысль. В это время все крепко спят, даже псы дворовые. До подъёма братьев – пара часов есть, а мать с отцом обычно просыпаются ещё позже. А значит, есть шанс, что никто её не поймает. Неужели пришло её время?
«Но как же я одна? Я ведь ничего, кроме родной деревни, не знаю!»
«Не бойся! Просто верь! Ведь в тебе сила. Она проснётся и поможет».
Да, бабушка тоже всегда так говорила. Но ведь её давно нет. Тогда кто?.. И только сейчас девушка поняла, что разговаривал с ней… Нои-Лоан!
- Но как?!
Конь ехидно фыркнул и повернулся к двери задом, словно намекая, что пора бы и честь знать, а то, не приведи Скемер, догадаются, что задумала дочь-волшебница.
Лассия медленно вернулась в дом и до вечера помогала матери. Нарезала сыры и колбасы, бегала относить в лавку отцу и старшим братьям обед, прибиралась в горницах, вышивала ненавистные сердцу рубашки для будущей семьи.
Лишь изредка поглядывая в единственное в доме зеркало («Невыгодное это дельце – стёкла отражательные по всему дому развешивать! И одного вам на двоих-то баб хватит!»), девушка видела покорную дочь. Длинные, разделённые на пробор и заплетённые в две тугие косы желтовато-белые волосы… Вообще-то они были ярко-золотистыми, но отца смущал этот цвет, и после смерти бабушки Лассия ополаскивала волосы настоем какого-то заморского резко пахнущего растения, чтобы «выглядеть прилично». Губы, яркие и пухлые, наоборот, заставлял выставлять напоказ, словно хвастаясь – какая дочь желанная! Лицо, угловатое, но нежное, украшали глаза ярко-лазоревого цвета, точно небо в летний знойный полдень. За глаза отец и прозвал её Лазорей, и лишь бабушка…
Ах, как же изменилась жизнь Лассии, когда бабушка покинула этот мир! Призрачная раньше свобода сменилась откровенным заточением. Родные, даже мать, казалось, забыли имя, данное ей когда-то давно. А уж про то, что волшебница – так вообще и не вспоминали, словно стыдясь этого.
Всё их селение напоминало порой Лассии спрятавшихся кротов. Люди боялись нового, боялись чужаков, ненавидели всех, кто хоть чем-то от них отличался. А чародеи вообще казались вселенским злом, одну бабку Наславу и терпели, потому как - своя. И вот она – дочь почтенного купца – волшебница! Как же её обижали за это втайне от отца: насмехались, обманывали, заманивали в тёмные углы и опасные овраги, пугали собаками, якобы «сорвавшимися с привязи», - да всего не перечислить. Спасибо бабушке, справилась и с этим, одолела.
Хотела ли она остаться? Нет, после смерти бабушки ничего больше не держало Лассию здесь, в отчем доме. Она была готова начать новую жизнь, пусть и в чужом краю, но будучи сильной волшебницей. Ведь именно об этом и говорила когда-то бабушка. Значит, надо учиться. Но что ей делать на юге? Там нет человеческих школ магии. А чем поможет Нои-Лоан?
С этими мыслями девушка провалилась в сон. И снились ей не домашние дела и поля, окружавшие деревню, а странный город с воздушными башнями, парящими в воздухе переходами и ярким безоблачным небом.
* * *
Сон Лассии резко прервался, и девушка села на лежанке. Показалось, что она вообще не спала, а путешествовала по тому чудесному городу из грёз, но какое-то внутреннее чувство говорило, что время пришло, и если она решилась… Или это было не внутренне чувство, а вновь непонятно откуда взявшаяся способность понимать мысли Нои-Лоана?
Отбросив сомнения, Лассия быстро натянула просторные штаны и рубаху, втайне взятые у младшего брата. Обула свои собственные сапожки, совсем недавно подаренные отцом, как оказалось, в приданое подаренные. Закрутила вокруг головы тугие косы и упрятала их под шляпу с широкими полями, уведённую из-под носа у отца. Обрезать бы волосы, чтобы стать незаметнее, но нельзя. В детстве Лассию как-то раз пытались остричь, но она заболела так, что даже бабка Наслава, которой доверяло всё селение, велела - волос не трогать, не то беда девке будет! Так и приходилось ходить девушке с длинными, длиннее поясницы косами.
Взгляд в последний раз прошёлся по чуланчику, который она привыкла называть своей горницей, но зацепиться было не за что. Никто бы и не сказал, что здесь прожила шестнадцать лет девушка. Веснян не баловал своих женщин подарками, а Лассия, с вечно замороженными эмоциями, ничего и не требовала, в глубине души лишь мечтая однажды покорить свою силу и обрести свободу.
И вот, чтобы исполнить мечты, приходится бежать из дома. Сердце рыдало от боли, страха и грядущего одиночества, но бабка Наслава не зря славилась своим умением шептать – дальше сердца и души эта боль не выходила, оставляя след лишь в глубине лазоревых глаз, в которые никто никогда по-настоящему и не вглядывался. Одиночества Лассия не страшилась, боль и так была её постоянным спутником, а страх… Страшно лишь шагнуть, а дальше дорога сама ляжет под ноги.
Привычно подавив в себе эмоции, Лассия подошла к окошку, приоткрыла створку, протиснулась на улицу и отработанным движением потянула за тайную верёвочку, которая притворила ставень. Не раз именно так уходила она, будучи наказанной, на посиделки с подругами, но так давно это уже всё было. Зато никто и не догадается, что дочь открывала окно, а когда спохватятся,.. Впрочем, об этом лучше не думать. Отбросив все сомнения, девушка нырнула в тёплое нутро конюшни, где её уже заждался четвероногий сообщник.
Нои-Лоан смирно позволил себя оседлать, а затем неслышно, словно понимал, что шуметь нельзя, прошёл за той, кого выбрал своей хозяйкой. Во дворе дома было темно, лишь вдали различались неровные блики факелов, с которыми сторожа обходили владения Весняна, ибо… Да-да, невыгодное дельце – тратить деньги на магический свет.
Ворота не скрипнули, да в этом доме ничего и не скрипело, потому что со скрипом из дома деньги утекают. К тому же Гьяфари неухоженный двор своей милостью обходит, а без помощи бога торговли и думать нечего дело заводить! Так, ведя коня в поводу, Лассия прошла ещё несколько кварталов и, только убедившись, что погони нет, взобралась в седло. Пониже натянув шляпу на лицо, девушка подобрала поводья и неспешно, точно порученец какого-то купца, направилась к южным воротам.
Сонные стражники, высказав всё, что думают по поводу полуночных посланцев (при этом Лассия краснела так отчаянно, что была благодарна коню за ночной побег), открыли ворота. И сразу показалось, что даже воздух изменился. Может, стал свежее, или слаще, или… Впрочем, неважно, потому что жеребец тоже почуял этот неуловимый аромат свободы и, заложив уши, рванул вперёд.
Вода с кровью пополам,
Земля пеплом и золой
Огни костров потушит.
И гром молнией сверкнёт,
И тьму светом обернёт,
И вновь ветер нам вернёт
Потерянные души.
«Чёрная легенда», группа Ария
ЧАСТЬ 1. ПОБЕГ
ГЛАВА 1.
- Выгодное дельце! – произнёс Веснян, потирая руки и искоса поглядывая на дочь.
Весняна – самого известно купца Северного предела – знали многие, ведь он единственный зачастую привозил из самых дальних уголков Йордении невиданные ранее диковинки. Половина селения ходила у него в заказчиках, а вторая половина – в долгах, оплачивая их продуктами, работой, охраной – да мало ли что взбредёт купцу в голову?
Конечно, селение их располагалось не в центре своего королевства, но богатые дичью леса, плодородные земли, ценные породы деревьев северного края позволяли им процветать. Недавно даже стену выстроили, будто в городе! И во всём его – Весняна – участие видно. Уж он-то своей выгоды точно не упустит!
Девушка, невысокая и хрупкая, как тростинка, равнодушно вытирала полотенцем тарелки, только что вымытые матерью, Весеей, имевшей всего одну дочь и четверых сыновей. Прислужниц в доме не держали, аргументируя суровым отцовским: «Невыгодное это дельце!»
Лассия уже привыкла, что этой фразой, только что произнесённой, отец решает все проблемы. И если уж он решил, то никто его уже не переубедит. Так что она лишь спокойно посмотрела на него и, пожав плечами, продолжила своё занятие. Захочет – сам всё расскажет.
Купец, ростом под потолок и шириной «впятером не обхватишь» переглянулся с супругой, дородной женщиной, и продолжил:
- Сговорился я уж с Годимом-дельцом. Сын его, Гаян, давно на тебя засматривается, вот и решили мы породниться.
Тарелка не выпала из рук только потому, что Лассия знала – за битую посуду будет и сама бита. Застывшие чувства никак не проявили себя.
- Даёт он за тебя мануфакторию, лавку скобяную да трёх коней породы дивной, заморской, чтобы ты радовалась их красе, - не замечая состояния дочери, продолжал меж тем Веснян. – А взамен просит лишь каменьев самоцветных на украшения дочерям да рубашек, тобою собственноручно вышитых, да верной и послушной женою быть Гаяну.
- Батюшка, - прохладный голос звенел лесным ручейком, словно у девушки не было эмоций, - а меня спросить никто не задумался?
- А что ж тебя, дитятко, спрашивать? – удивилась мать, уже двадцать лет во всём поддерживавшая своего супруга. – Парень Гаян справный, с тебя глаз не сводит, всё о прибытке в доме радеет. Чем не муж?
- Не мил он мне, - всё так же равнодушно проговорила Лассия.
- Мил – не мил! – проревел купец, грохнув кулаком о стол. – Быть сговору! Выгодное это дельце, а потому молчи, девка, слушай, что умные люди-то говорят.
- Батюшка, так ведь сила во мне живёт, - бесцветная улыбка тронула яркие губы. – Учиться бы мне управляться с нею, а то не ровен час…
- Цыц, я сказал! Отцу перечить вздумала?! А сила твоя и даром не нужна! Бабка Наслава пошепчет, всё и потаится. Девке детей положено рожать, а не об учёбе думать.
- Нечего отца срамить! – поддержала супруга Весея. – Вот сбудем новый товар, что завезли недавно, да и сыграем свадебку.
Лассии впервые показалось, что мир её рушится. Она знала, что товар, доставленный в лавку отцом, - разноцветные шерстяные ткани и нитки, узорчатые ковры, изящная небьющаяся посуда, - был заказан ещё задолго до его появления на морских складах. И теперь дело только за быстроногими братьями, которые разнесут весть о прибытии кораблей по заказчикам – местным зажиточным селянам, а может и до самого наместника короля весть донесут. И тогда недели не пройдёт – быть ей, сильной волшебнице, супругой никогда не нравившегося ей Гаяна. Стать вечно забитой, униженной старшими снохами и измученной страстью нелюбимого мужа обычной женщиной.
- Готовь сундуки, Лазоря, - отцу никогда не нравилось имя, выдуманное когда-то для его дочери бабушкой. Да и бабушки, единственной защитницы, уж три года как в живых не было.
Покорно опустив голову, Лассия развесила полотенце над пышущей жаром печью, поклонилась и вышла из кухни. Привычные чары селянской шепотухи сдерживали эмоции, не давая им проявиться на лице девушки, но в душе бушевал ураган.
На конюшне было тихо и пустынно. Только здесь Лассия и могла спрятаться от всего мира. Отцова упряжка, ширококостные и массивные тяжеловозы, мирно хрупала сено. Матушкина кобыла, разжиревшая без движения, равнодушно смотрела на девушку. Лишь в самом дальнем деннике нервно переступал с ноги на ногу любимец Лассии, золотисто-рыжий жеребец южных кровей, той самой редкой породы, на которую отец собрался обменять её, свою дочь. Жеребца берегли для одного из старших братьев Лассии, который вскоре собирался свататься, а вот брат коня терпеть не мог – чересчур своевольный.
- Нои-Лоан, - тихо позвала девушка, назвав так и не прижившееся заморское имя коня, и тёплый нос коснулся протянутых пальцев. – Тебе тоже плохо в клетке, да? А меня вскоре запрут так, что света белого не взвидеть.
Даже имя, как ветер, что уносится в неведомые дали, где нет никакого запрета на силы, где можно выбирать самой свой путь, а не подчиняться родительской воле. Конь, точно понимал слова, стукнул копытом в перегородку, намекая на желание вырваться на волю.
- Да, я бы тоже хотела сбежать. Но куда идти? К кому?
Жеребец уверенно повернулся мордой на юг, к своей родине и взмахнул гривой.
- Предлагаешь бежать вместе? Это выход, но что мне делать на юге?
Животное переступило с ноги на ногу, как будто пожало плечами, намекая: на месте разберёшься, - и склонило голову на бок. Да, Нои-Лоан был необыкновенным конём, способным вот такими движениями «разговаривать» со своим единственным другом – Лассией.
Хотя и сама Лассия была белой вороной в доме отца. Единственная дочь после четверых сыновей (Хватит, куда уж больше? Невыгодное это дельце – стольких детей на ноги ставить!), она родилась с волшебным даром. Веснян, едва это понял, послал за старой ведуньей – бабкой Наславой, которая и заговаривала на протяжении шестнадцати лет пробуждающиеся силы девочки.
Навсегда запомнился тот день, когда среди лета всё их селение окутал снег. Тогда пятилетнюю девчушку, постоянно прятавшуюся за забором, вытащили погулять соседские ребята и, подшутив над чудачкой-затворницей, завели в дальний проулок и бросили. Страх, отчаяние, одиночество – сильные чувства просто смели незамысловатые чары ведуньи, вызвав буран. Так Лассия и её родные поняли, что девочка способна управлять погодой. Отец этому был совсем не рад. В тот вечер она впервые была бита за свой дар так, что долго потом не могла сидеть.
А потом силу затворили. Нет, невозможно заставить человека жить без крови, как невозможно и волшебнице жить без её чар. И сила, скованная внутри растущей девчушки, ворочалась, требовала свободы и деятельности, звала куда-то. Как Лассии было тяжело и одиноко, никто, пожалуй, и не догадывался.
Бабушка, единственная, кто поддерживал девочку, шептала:
- Терпи, ласковая моя, со временем войдёшь в силу, сама изберёшь свой путь. А пока прячься, не давай этим дуболомам сломать тебя. Терпи – и станешь сильной. Смотри, слушай, запоминай, а как получится – ищи своё место в жизни. Северный предел – не для тебя!
Сама бабушка когда-то была могущественной волшебницей, но на войне выступила на стороне проигрывающего войска, поддержала его и – выгорела. Так шептались о ней селяне по задворкам. Доживала свою жизнь без капли силы, обычной бессловесной хозяйкой, пестовала Лассию и принимала и любила её такой, какая есть. Бабушка была против того, чтобы старуха-шептуха запирала дар девочки, но уж в этом её никто не слушал. Втайне ото всех женщина заставляла внучку разговаривать со своим даром, учиться ощущать его.
- Однажды придёт твоё время, и тогда некогда будет знакомиться с силой. Учись тому, что доступно сейчас, пока я могу хоть советом помочь. Не вечно тебе сосулькой ходить.
Так и росла светловолосая живая статуя с безжизненными синими глазами, с бурей в душе и замком не только на силе, но и на эмоциях.
И вот, дотерпела, недели не пройдёт, как отец пожмёт руку Годиму да и передаст бесправную и молчаливую Лазорю Гаяну. Девушка забралась в денник и, прижавшись спиной к струганым доскам, беззвучно заплакала. Давно уже не было такого, чтобы она давала волю слезам, но собственное бессилие оказалось последней каплей.
Как она старалась быть достойной дочерью! Как быстро, ловко, покорно выполняла все требования отца и матери! Как давила, душила в себе малейшие ростки магии, лишь бы угодить родным, лишь бы получить хоть глоток свободы! И вот, едва минуло её шестнадцатое лето, как уже продана. За мануфакторию и скобяную лавку.
«Бежим перед рассветом», - мелькнула мысль, точно и не её. А потом Лассия поняла – верная мысль. В это время все крепко спят, даже псы дворовые. До подъёма братьев – пара часов есть, а мать с отцом обычно просыпаются ещё позже. А значит, есть шанс, что никто её не поймает. Неужели пришло её время?
«Но как же я одна? Я ведь ничего, кроме родной деревни, не знаю!»
«Не бойся! Просто верь! Ведь в тебе сила. Она проснётся и поможет».
Да, бабушка тоже всегда так говорила. Но ведь её давно нет. Тогда кто?.. И только сейчас девушка поняла, что разговаривал с ней… Нои-Лоан!
- Но как?!
Конь ехидно фыркнул и повернулся к двери задом, словно намекая, что пора бы и честь знать, а то, не приведи Скемер, догадаются, что задумала дочь-волшебница.
Лассия медленно вернулась в дом и до вечера помогала матери. Нарезала сыры и колбасы, бегала относить в лавку отцу и старшим братьям обед, прибиралась в горницах, вышивала ненавистные сердцу рубашки для будущей семьи.
Лишь изредка поглядывая в единственное в доме зеркало («Невыгодное это дельце – стёкла отражательные по всему дому развешивать! И одного вам на двоих-то баб хватит!»), девушка видела покорную дочь. Длинные, разделённые на пробор и заплетённые в две тугие косы желтовато-белые волосы… Вообще-то они были ярко-золотистыми, но отца смущал этот цвет, и после смерти бабушки Лассия ополаскивала волосы настоем какого-то заморского резко пахнущего растения, чтобы «выглядеть прилично». Губы, яркие и пухлые, наоборот, заставлял выставлять напоказ, словно хвастаясь – какая дочь желанная! Лицо, угловатое, но нежное, украшали глаза ярко-лазоревого цвета, точно небо в летний знойный полдень. За глаза отец и прозвал её Лазорей, и лишь бабушка…
Ах, как же изменилась жизнь Лассии, когда бабушка покинула этот мир! Призрачная раньше свобода сменилась откровенным заточением. Родные, даже мать, казалось, забыли имя, данное ей когда-то давно. А уж про то, что волшебница – так вообще и не вспоминали, словно стыдясь этого.
Всё их селение напоминало порой Лассии спрятавшихся кротов. Люди боялись нового, боялись чужаков, ненавидели всех, кто хоть чем-то от них отличался. А чародеи вообще казались вселенским злом, одну бабку Наславу и терпели, потому как - своя. И вот она – дочь почтенного купца – волшебница! Как же её обижали за это втайне от отца: насмехались, обманывали, заманивали в тёмные углы и опасные овраги, пугали собаками, якобы «сорвавшимися с привязи», - да всего не перечислить. Спасибо бабушке, справилась и с этим, одолела.
Хотела ли она остаться? Нет, после смерти бабушки ничего больше не держало Лассию здесь, в отчем доме. Она была готова начать новую жизнь, пусть и в чужом краю, но будучи сильной волшебницей. Ведь именно об этом и говорила когда-то бабушка. Значит, надо учиться. Но что ей делать на юге? Там нет человеческих школ магии. А чем поможет Нои-Лоан?
С этими мыслями девушка провалилась в сон. И снились ей не домашние дела и поля, окружавшие деревню, а странный город с воздушными башнями, парящими в воздухе переходами и ярким безоблачным небом.
* * *
Сон Лассии резко прервался, и девушка села на лежанке. Показалось, что она вообще не спала, а путешествовала по тому чудесному городу из грёз, но какое-то внутреннее чувство говорило, что время пришло, и если она решилась… Или это было не внутренне чувство, а вновь непонятно откуда взявшаяся способность понимать мысли Нои-Лоана?
Отбросив сомнения, Лассия быстро натянула просторные штаны и рубаху, втайне взятые у младшего брата. Обула свои собственные сапожки, совсем недавно подаренные отцом, как оказалось, в приданое подаренные. Закрутила вокруг головы тугие косы и упрятала их под шляпу с широкими полями, уведённую из-под носа у отца. Обрезать бы волосы, чтобы стать незаметнее, но нельзя. В детстве Лассию как-то раз пытались остричь, но она заболела так, что даже бабка Наслава, которой доверяло всё селение, велела - волос не трогать, не то беда девке будет! Так и приходилось ходить девушке с длинными, длиннее поясницы косами.
Взгляд в последний раз прошёлся по чуланчику, который она привыкла называть своей горницей, но зацепиться было не за что. Никто бы и не сказал, что здесь прожила шестнадцать лет девушка. Веснян не баловал своих женщин подарками, а Лассия, с вечно замороженными эмоциями, ничего и не требовала, в глубине души лишь мечтая однажды покорить свою силу и обрести свободу.
И вот, чтобы исполнить мечты, приходится бежать из дома. Сердце рыдало от боли, страха и грядущего одиночества, но бабка Наслава не зря славилась своим умением шептать – дальше сердца и души эта боль не выходила, оставляя след лишь в глубине лазоревых глаз, в которые никто никогда по-настоящему и не вглядывался. Одиночества Лассия не страшилась, боль и так была её постоянным спутником, а страх… Страшно лишь шагнуть, а дальше дорога сама ляжет под ноги.
Привычно подавив в себе эмоции, Лассия подошла к окошку, приоткрыла створку, протиснулась на улицу и отработанным движением потянула за тайную верёвочку, которая притворила ставень. Не раз именно так уходила она, будучи наказанной, на посиделки с подругами, но так давно это уже всё было. Зато никто и не догадается, что дочь открывала окно, а когда спохватятся,.. Впрочем, об этом лучше не думать. Отбросив все сомнения, девушка нырнула в тёплое нутро конюшни, где её уже заждался четвероногий сообщник.
Нои-Лоан смирно позволил себя оседлать, а затем неслышно, словно понимал, что шуметь нельзя, прошёл за той, кого выбрал своей хозяйкой. Во дворе дома было темно, лишь вдали различались неровные блики факелов, с которыми сторожа обходили владения Весняна, ибо… Да-да, невыгодное дельце – тратить деньги на магический свет.
Ворота не скрипнули, да в этом доме ничего и не скрипело, потому что со скрипом из дома деньги утекают. К тому же Гьяфари неухоженный двор своей милостью обходит, а без помощи бога торговли и думать нечего дело заводить! Так, ведя коня в поводу, Лассия прошла ещё несколько кварталов и, только убедившись, что погони нет, взобралась в седло. Пониже натянув шляпу на лицо, девушка подобрала поводья и неспешно, точно порученец какого-то купца, направилась к южным воротам.
Сонные стражники, высказав всё, что думают по поводу полуночных посланцев (при этом Лассия краснела так отчаянно, что была благодарна коню за ночной побег), открыли ворота. И сразу показалось, что даже воздух изменился. Может, стал свежее, или слаще, или… Впрочем, неважно, потому что жеребец тоже почуял этот неуловимый аромат свободы и, заложив уши, рванул вперёд.
