— Пожалуйста! — взмолился Хэдол, — Я же об этом и говорю! Кэллири, пощадите бедного меня! Я очень уважаю вашего отца, и я не могу не отдать должное вам, но я не могу вести диалог, когда только я на него настроен!
Кэлли обвела взглядом комнату, полную, как она подозревала, как раз протоколов допросов.
Тайная Канцелярия раньше много чем не брезговала.
— Да, — сказала она, — щипцов для выдирания ногтей вам явно не хватает.
— Умоляю, не доводите ситуацию до того, чтобы я их принес, — как-то очень серьезно сказал Хэдол.
Они помолчали.
— Ладно, — протянула вдруг Кэлли, не в силах и дальше выдерживать эту неловкую тишину и сквозняк из разбитого окна, — давайте начистоту, господин Хэдол.
— Весь внимание.
— Я не моя мать. Вы не наймете Оберан Вассарин… То есть Оберан Гайрен, я хотела сказать… на зарплату младшего помощника актуариуса. Я готова помогать вам с бумагами, это все. При этом у меня довольно дел при дворе, поэтому я смогу помогать вам в очень ограниченных объемах.
— Позвольте сказать вам честно, госпожа Кэллири, так на работу не нанимаются.
— Позвольте быть с вами искренней, господин Хэдол, я не очень хочу работать.
— Позвольте напомнить, что я слушаю вас исключительно по просьбе вашего почтенного отца…
— Позвольте возразить, что отец не предупреждал меня, что собеседование будет проводить мой ровесник.
— Позвольте признаться, что вы очень мне польстили, — хмыкнул Хэдол, — а также позвольте напомнить, что к зарплате младшего помощника актуариуса прилагаются и надлежащие для такого чина рабочие часы. Вы же, наверное, предполагали большую свободу графика. Если вы настаиваете, чтобы я придерживался в просьбах к вам исключительно списка надлежащих компетенций, то, вне сомнения, я буду требовать и скрупулезного соблюдения времени посещения работы. Счастлив сообщить, что объединение актуариусов Ганаи как раз недавно добилось увеличения обеденного времени до получаса.
К концу этой речи Кэлли Хэдола прямо зауважала. Он умудрился выговорить все почти без пауз, не монотонно, а как настоящий оратор, который искренне радуется за актуариусов столицы.
Даже отпечаток чернил на щеке образа сурового чиновника больше не портил.
— Я готова предоставлять консультации при условии, что мне не придется работать в секционной, — что ж, торговля так торговля, — я действительно не владею компетенциями моей матери.
— Если проблема только в этом, то я обязуюсь не требовать от вас такого рода экспертизы.
— А что вы хотели бы требовать?
— Сплетен. — улыбнулся Хэдол. — Всего того, чем вы так щедро снабжали своего отца во времена нашей с ним работы. Я восхищен тем, сколько вы знаете о внутреннем мире дворца. К сожалению, я по рождению не вхож во многие круги, в которые вхожи вы.
— У меня плохая память, — предупредила Кэлли, — к сожалению, я не смогу пересказывать вам все.
— Я готов смириться с некоторой избирательностью вашей памяти. Кроме того, я хотел бы, чтобы вы обдумали, при каких условиях могли бы предоставлять мне телепорты.
Кэлли передернула плечами.
— Не уверена, что вы пролезете в мои Двери, — честно сказала она.
Пока у нее получались скорее Форточки.
— Я надеюсь на достаточно долгое сотрудничество. Ни вы, ни ваш отец не стоите на месте. Этим я в вас восхищаюсь. Мне не нужна Оберан Даяннэ, мне было интересно пообщаться с Кэллири Вассарин, которая заполучила разрешение носить во дворец жидкости, всего лишь вовремя оказавшись рядом с принцем. С Кэллири, лучшей подругой фрейлины-с-Севера и фаворитки принца; Кэллири, чей лак для ногтей сбивает с ног. С Кэллири, которая сделала из эй-ты Ирая лорда Ирая, ученика лорда Энтеля.
Кэлли фыркнула.
— Пощади, — сказала она, — навык дворцовой лести у тебя действительно никуда не годится.
Так она постаралась скрыть, насколько же ее напрягла фраза «фрейлины-с-Севера И фаворитки принца». Но не спросишь же, сколько он имел в виду человек! Лучше уж так, неожиданно, в лоб принять тот вид общения, который Хэдол предлагал в начале диалога.
— Рад, что ты наконец сократила дистанцию. — прищурился Хэдол.
— Мне кажется, ты уже достаточно вломился в мою личную жизнь, чтобы продолжать играть в вежливость. Давай поговорим как взрослые люди, без ролевой игры в начальника и подчиненную и собеседования. Тебе от меня нужна информация, мне от тебя нужна информация. Давай ей честно меняться, а остальное обговаривать в частном порядке — и закончим уже этот фарс.
— Хорошо, — неожиданно просто согласился Хэдол, — честно говоря, я надеялся услышать это предложение почти полчаса как. Очень прошу больше не держать меня за идиота, хорошо? Терпеть не могу, когда умная девушка строит из себя дуру.
— Терпеть не могу, когда незнакомые люди обыскивают мои сумки, — парировала Кэлли. — Кажется, мы пострадали оба. Давай забудем этот инцидент?
— Договорились.
— Я предлагаю написать списки того, чем нам нужно неофициально обменяться. У меня есть свой запрос из Горнявки, как ты понимаешь.
— Хорошо, — сказал Хэдол, — только один вопрос.
— Да?
— У тебя есть что-то, что снимает головную боль от твоего лака?
— Пока нет. — тоскливо протянула Кэлли, у которой тоже подламывало виски.
— Тогда давай я тебе дам свою запасную шинель, — Хэдол неопределенно махнул рукой, наверное, намекая на Кэллины голые плечи, — и мы пойдем писать эти списки на свежий воздух? Там на озеро вернулись лебеди, сядем в беседке и обсудим. Людей нет, нас не увидят.
Кэлли подумала немного.
— Только без шинели, а то еще что-то подумают. Дай пятнадцать минут, я достану себе шаль через Дверь.
Хэдол подгреб себе стопку бумаг с края стола.
— Хорошо, не торопись. Я пока тут разгребу немного.
Кэлли кивнула и подтянула к себе другой лист. Ей нужно было немного посчитать, прежде чем делать.
И вообще подумать.
Хотелось, конечно, верить, что Хэдол и правда расположен к нормальному деловому сотрудничеству… Но скорее Спящий проснется, чем тайник будет нормально по-деловому сотрудничать. Кэлли прикинула поправки на вторую луну и как на ее репутации скажется, если кто-то вдруг решит вечером пойти в глубь парка смотреть на лебединое озеро и застукает ее в одной беседке с Хэдолом. По всему получалось, что никак не повредит. А про то, что она может сотрудничать с тайниками, никто не подумает, потому что про тайников все уже благополучно забыли. Она же не с Ариком Ависом пойдет чаи гонять… Самое страшное, что ей грозит — маленький скандальчик, который все равно забудется, когда Лэйли решит выйти из комнаты.
А подышать воздухом хотелось.
Очевидно было, что пока прошел только первый тур торговли, и что разойдутся они с Хэдолом не скоро.
Что ж.
Хотя бы посмотрит на озеро и лебедей. А то все время было как-то… некогда.
Кэллири узнала его по выражению лица.
Она давно заметила, что у каждого человека есть некая базовая эмоция, отношение к миру, призма, через которую тот смотрит на происходящее, щит, с которым встречает неожиданности. Лэйли и Ирай, например, были людьми любопытства. Лэйли была более открыта миру, Ирай же смотрел на новое с оттенком тревоги, но они оба были исследователями. Принц Шанналан был… мягок. Ему свойственно было сочувствие. Не жалость, но попытка понять.
Когда к их компании присоединялась Амела, она изучала любовь. Рядом с ней Кэлли всегда чувствовала, как ей восхищаются, как к ней тянутся, и иногда это ощущение даже немного стесняло ее, будто перехватывало дыхание от слишком сладкого аромата парфюма. Никки всегда готова была защитить. Не защищаться, нет, защитить — она следовала за Шанналаном преданной, влюбленной тенью, и иногда Кэллири думала, не из ее ли предков были созданы когда-то Тени Императора, его безмолвные и, по слухам, бесплотные телохранители, таинственные обитатели Императорского Дворца.
Сенниления же смотрел на мир с раздражением, которое моментально сменялось бешенством, стоило чему-то пойти не так, как ему хотелось бы.
И сейчас тоже.
Амулет, зачарованный Ираем, делал фигуру принца ниже, сутулил плечи, укрывал тенью волосы, превращая блондина в русого, бросал голубую вуаль на глаза, которые казались меньше, терялись в иллюзорной пухлости излишне румяных щек. Над этим румянцем Ирай до сих пор работал, а то Сеннилению в его потертой ливрее уже не раз пытался отловить то один, то другой придворный лекарь, чтобы подозрительный слуга покашлял в склянку.
Но выражение лица… Этого презрительного изгиба тонких губ, этого брезгливо сморщенного лба… нет, этого амулет был не в силах скрыть.
Только Сенниления мог смотреть на лежащее на мокрой земле полуобнаженное тело юной девушки так, будто кто-то специально притащил эту мерзость ему под нос.
Белые манжеты его были испачканы в алом.
Под пышной грудью девы торчала рукоять кинжала.
Сенниления повернулся к Кэлли, открыл было рот, но затем заметил Хэдола — за мгновение до того, как тайник заломил ему руки. Кэлли даже не уловила толком этого размытого от скорости движения, но Сенниления умудрился отклониться от броска Хэдола всем корпусом и выставить руку ему под нос, как для поцелуя.
Так они и замерли.
— Краска. — коротко сказал Сенниления и отступил назад, возвращая себе равновесие. Руку он убрал за спину. — Разнюхал… ли же? Краска.
— Назовитесь и объясните, что вы делаете в Парке в такое время. — холодно сказал Хэдол, — Здесь не место для прогулок слуг.
Из-за голубой вуали иллюзии глаза Сеннилении казались ярко-зелеными. Он явно нервничал.
А еще он всегда был отвратительным актером. Пора было его спасать.
Кэллири скользнула рукой к декольте, будто бы ей вдруг стало душно, нашарила булавку, вытащила, крутанув в пальцах.
— Рисовал. Портрет. — брякнул Сенниления, скосил глаза на деревья у Хэдола за ухом и добавил, — Дуббэй Осин. Так меня зовут.
— Где же мольберт, кисти, другие принадлежности? Краску я, предположим, вижу…
— Оставил у заказчика. Мне кажется, вам тоже стоит назваться? Ваше имя, звание, по какому праву вы меня допрашиваете?
…спросил простой слуга у человека в форме тайника. Сенниления никогда не был большим любителем учитывать контекст ситуации.
Это было бы забавно, если бы Кэлли не знала точно, что Сенниления не простит ей увиденного унижения. Так что она не стала затягивать — сломала булавку.
Мысли неслись вскачь, в панике сталкиваясь и разбегаясь, Кэлли никак не могла сосредоточиться и собраться, цеплялась за какие-то обрывки. Она бы справилась, если бы они с Хэдолом наткнулись на труп, или если бы наткнулись только на Сеннилению, но Сенниления и труп… слишком много всего сразу, непонятно, за что хвататься.
Лишь бы Ирай был где-то рядом. Потому что иначе они пропали. Вроде бы сегодня он во дворце… Может, услышал про истерику Лэйли откуда-нибудь и пришел. Вот бы… лишь бы. Или учит Амелу. Или у лорда Энтеля дела, и он взял Ирая с собой… Лишь бы он был неподалеку. У него много полномочий. Гораздо больше, чем у Кэллири.
Нужно выиграть время.
Побольше времени.
И как бы так удержать Хэдола, чтобы Сенниления успел раствориться в Парке. Отвлечь — хоть на мгновение. Дать шанс. А потом придет Ирай и решит. Да.
Отвлечь. Отвлечь — хороший план. Но ее волшебный пузырек разбит.
Оставался только один способ спасти Сеннилению от разоблачения. Повиснуть на Хэдоле. Буквально.
Кэлли сделала шаг. Еще шаг. К… телу. Каждый следующий шаг давался ей труднее предыдущего, ноги были будто ватные. Пока не смотри. Не смотри. Не смотри на белую кожу, не смотри на лицо, искаженное в посмертной муке. Не смотри.
Пока ты не смотришь, ты не боишься.
Наверное, это какое-то проклятие, посланное ей за то, что ее мать так хладнокровно осмотрела столько тел.
Когда Кэлли была маленькая, она очень восхищалась мамой. Она читала ее учебники времен Башни, ее конспекты. Спрашивала у мамы непонятное. Все просила ее: покажи, как у тебя на работе, покажи!
И однажды мама сдалась. Взяла дочь с собой. Не на Горнявку даже, на дом. Ее пригласила семья чиновника, у которого прихватило сердце в театре. Ничего страшного, обычная стариковская смерть, Оберан лишь формально над было подтвердить, что естественная, а то мало ли, все-таки целый судья… Да еще и на глазах у всех… Чтобы пресечь всякие слухи на корню требовалось заключение профессионала. Оберан с Горнявки.
И она взяла с собой дочь. Кэлли.
А та, впервые увидев тело…
Мертвое тело… Он был одет, лежал, будто спящий, под глазами залегли глубокие тени. И Кэлли вдруг ясно ощутила: мертвое.
А дальше испугалась. Испугалась так, что начала задыхаться. Будто мертвое может встать, протянуть руки, сжать ее шею и утащить за собой.
С тех пор Оберан больше дочь на работу не брала, да и Кэлли порядком подзабросила ее конспекты. Такая вот маленькая, грязная тайна, дурацкий секретик, скажи кому, не поймет: дочь Оберан с Горнявки боится мертвых до обморока.
Кэлли подошла ближе, склонившись над телом, села, подобрав юбки, пачкая подол в мокрой весенней земле. Подумай, во что превратились твои туфли, когда ты сошла с тропы, как непоправимо испортилось кружево, подумай о чем угодно — только не о смерти, которая на расстоянии вытянутой руки.
О смерти — не думай. Соберись, Кэллири.
Кэлли сделала глубокий вдох через рот, чтобы раньше времени не уловить запах тления. Рукой в ажурной перчатке осторожно откинула с шеи мертвой девушки каштановый локон. Взглянула ей в глаза, отметила мутные пятна.
— Она умерла часа четыре как, — сказала Кэлли, шагнула к Хэдолу и буквально повисла у него на руке, — а теперь, — она вдохнула еще раз, с усилием вытолкнула воздух, — прошу меня извинить.
И сбежала в обморок.
Игла в рукаве жгла невыносимо. И пусть Кэллири наверняка опять преувеличивала… Амела только понимающе кивнула, пододвинула к себе листы с расписанными задачами, протянула руку за конспектами, в которые Ирай подсматривал, то и дело отвлекаясь на иглу.
— Я как раз дорешаю, не волнуйся. Иди уже, смотреть больно! Завтра раньше начнем.
И Ирай сорвался.
Потому что на десять случаев, когда Кэллири опять преувеличивала, был один случай с головой мертвой собаки. Это когда господин Миканис встал на след банды Черного Орла, и сначала Кэллири на порог подложили голову дохлой собаки, о чем она никому не сказала, потому что с кем не бывает, а потом ее выкрали прямо из лавки с украшениями.
Кэллири была человеком крайностей; она либо преувеличивала, либо преуменьшала проблему. Так что иглу она сломала на третий, что ли, день, когда Миканис уже с ног сбился и как раз шел к Ираю спрашивать, может ли тот отследить его дочь.
Это был жест крайнего отчаяния: Миканис Ирая откровенно недолюбливал. Он не любил магов: Ирай не знал, после знакомства с тещей, после развода или магов вообще, но не любил. Еще больше он не любил ухажеров дочери. Кэллири, смеясь, говорила, что в каждом в каждом ее ухажере отец видел юную версию себя — а юная версия Миканиса вела себя с дамами вовсе не так, как он хотел бы, чтобы обращались с его дочерью.
Ирай понятия не имел, как объяснить ему, что вовсе не претендует.
Кэллири была яркой девушкой, и с самого первого дебютного бала ее бальная книжечка пухла от предложений и танцы были расписаны на месяцы вперед. Больше того, ей не раз уже предлагали руку и сердце, в основном безземельники, такие же бедные, как она, быть может, чуть более высокородные — или слишком старые, чтобы привлечь ее внимание.
Кэлли обвела взглядом комнату, полную, как она подозревала, как раз протоколов допросов.
Тайная Канцелярия раньше много чем не брезговала.
— Да, — сказала она, — щипцов для выдирания ногтей вам явно не хватает.
— Умоляю, не доводите ситуацию до того, чтобы я их принес, — как-то очень серьезно сказал Хэдол.
Они помолчали.
— Ладно, — протянула вдруг Кэлли, не в силах и дальше выдерживать эту неловкую тишину и сквозняк из разбитого окна, — давайте начистоту, господин Хэдол.
— Весь внимание.
— Я не моя мать. Вы не наймете Оберан Вассарин… То есть Оберан Гайрен, я хотела сказать… на зарплату младшего помощника актуариуса. Я готова помогать вам с бумагами, это все. При этом у меня довольно дел при дворе, поэтому я смогу помогать вам в очень ограниченных объемах.
— Позвольте сказать вам честно, госпожа Кэллири, так на работу не нанимаются.
— Позвольте быть с вами искренней, господин Хэдол, я не очень хочу работать.
— Позвольте напомнить, что я слушаю вас исключительно по просьбе вашего почтенного отца…
— Позвольте возразить, что отец не предупреждал меня, что собеседование будет проводить мой ровесник.
— Позвольте признаться, что вы очень мне польстили, — хмыкнул Хэдол, — а также позвольте напомнить, что к зарплате младшего помощника актуариуса прилагаются и надлежащие для такого чина рабочие часы. Вы же, наверное, предполагали большую свободу графика. Если вы настаиваете, чтобы я придерживался в просьбах к вам исключительно списка надлежащих компетенций, то, вне сомнения, я буду требовать и скрупулезного соблюдения времени посещения работы. Счастлив сообщить, что объединение актуариусов Ганаи как раз недавно добилось увеличения обеденного времени до получаса.
К концу этой речи Кэлли Хэдола прямо зауважала. Он умудрился выговорить все почти без пауз, не монотонно, а как настоящий оратор, который искренне радуется за актуариусов столицы.
Даже отпечаток чернил на щеке образа сурового чиновника больше не портил.
— Я готова предоставлять консультации при условии, что мне не придется работать в секционной, — что ж, торговля так торговля, — я действительно не владею компетенциями моей матери.
— Если проблема только в этом, то я обязуюсь не требовать от вас такого рода экспертизы.
— А что вы хотели бы требовать?
— Сплетен. — улыбнулся Хэдол. — Всего того, чем вы так щедро снабжали своего отца во времена нашей с ним работы. Я восхищен тем, сколько вы знаете о внутреннем мире дворца. К сожалению, я по рождению не вхож во многие круги, в которые вхожи вы.
— У меня плохая память, — предупредила Кэлли, — к сожалению, я не смогу пересказывать вам все.
— Я готов смириться с некоторой избирательностью вашей памяти. Кроме того, я хотел бы, чтобы вы обдумали, при каких условиях могли бы предоставлять мне телепорты.
Кэлли передернула плечами.
— Не уверена, что вы пролезете в мои Двери, — честно сказала она.
Пока у нее получались скорее Форточки.
— Я надеюсь на достаточно долгое сотрудничество. Ни вы, ни ваш отец не стоите на месте. Этим я в вас восхищаюсь. Мне не нужна Оберан Даяннэ, мне было интересно пообщаться с Кэллири Вассарин, которая заполучила разрешение носить во дворец жидкости, всего лишь вовремя оказавшись рядом с принцем. С Кэллири, лучшей подругой фрейлины-с-Севера и фаворитки принца; Кэллири, чей лак для ногтей сбивает с ног. С Кэллири, которая сделала из эй-ты Ирая лорда Ирая, ученика лорда Энтеля.
Кэлли фыркнула.
— Пощади, — сказала она, — навык дворцовой лести у тебя действительно никуда не годится.
Так она постаралась скрыть, насколько же ее напрягла фраза «фрейлины-с-Севера И фаворитки принца». Но не спросишь же, сколько он имел в виду человек! Лучше уж так, неожиданно, в лоб принять тот вид общения, который Хэдол предлагал в начале диалога.
— Рад, что ты наконец сократила дистанцию. — прищурился Хэдол.
— Мне кажется, ты уже достаточно вломился в мою личную жизнь, чтобы продолжать играть в вежливость. Давай поговорим как взрослые люди, без ролевой игры в начальника и подчиненную и собеседования. Тебе от меня нужна информация, мне от тебя нужна информация. Давай ей честно меняться, а остальное обговаривать в частном порядке — и закончим уже этот фарс.
— Хорошо, — неожиданно просто согласился Хэдол, — честно говоря, я надеялся услышать это предложение почти полчаса как. Очень прошу больше не держать меня за идиота, хорошо? Терпеть не могу, когда умная девушка строит из себя дуру.
— Терпеть не могу, когда незнакомые люди обыскивают мои сумки, — парировала Кэлли. — Кажется, мы пострадали оба. Давай забудем этот инцидент?
— Договорились.
— Я предлагаю написать списки того, чем нам нужно неофициально обменяться. У меня есть свой запрос из Горнявки, как ты понимаешь.
— Хорошо, — сказал Хэдол, — только один вопрос.
— Да?
— У тебя есть что-то, что снимает головную боль от твоего лака?
— Пока нет. — тоскливо протянула Кэлли, у которой тоже подламывало виски.
— Тогда давай я тебе дам свою запасную шинель, — Хэдол неопределенно махнул рукой, наверное, намекая на Кэллины голые плечи, — и мы пойдем писать эти списки на свежий воздух? Там на озеро вернулись лебеди, сядем в беседке и обсудим. Людей нет, нас не увидят.
Кэлли подумала немного.
— Только без шинели, а то еще что-то подумают. Дай пятнадцать минут, я достану себе шаль через Дверь.
Хэдол подгреб себе стопку бумаг с края стола.
— Хорошо, не торопись. Я пока тут разгребу немного.
Кэлли кивнула и подтянула к себе другой лист. Ей нужно было немного посчитать, прежде чем делать.
И вообще подумать.
Хотелось, конечно, верить, что Хэдол и правда расположен к нормальному деловому сотрудничеству… Но скорее Спящий проснется, чем тайник будет нормально по-деловому сотрудничать. Кэлли прикинула поправки на вторую луну и как на ее репутации скажется, если кто-то вдруг решит вечером пойти в глубь парка смотреть на лебединое озеро и застукает ее в одной беседке с Хэдолом. По всему получалось, что никак не повредит. А про то, что она может сотрудничать с тайниками, никто не подумает, потому что про тайников все уже благополучно забыли. Она же не с Ариком Ависом пойдет чаи гонять… Самое страшное, что ей грозит — маленький скандальчик, который все равно забудется, когда Лэйли решит выйти из комнаты.
А подышать воздухом хотелось.
Очевидно было, что пока прошел только первый тур торговли, и что разойдутся они с Хэдолом не скоро.
Что ж.
Хотя бы посмотрит на озеро и лебедей. А то все время было как-то… некогда.
Глава 5. Кэл
Кэллири узнала его по выражению лица.
Она давно заметила, что у каждого человека есть некая базовая эмоция, отношение к миру, призма, через которую тот смотрит на происходящее, щит, с которым встречает неожиданности. Лэйли и Ирай, например, были людьми любопытства. Лэйли была более открыта миру, Ирай же смотрел на новое с оттенком тревоги, но они оба были исследователями. Принц Шанналан был… мягок. Ему свойственно было сочувствие. Не жалость, но попытка понять.
Когда к их компании присоединялась Амела, она изучала любовь. Рядом с ней Кэлли всегда чувствовала, как ей восхищаются, как к ней тянутся, и иногда это ощущение даже немного стесняло ее, будто перехватывало дыхание от слишком сладкого аромата парфюма. Никки всегда готова была защитить. Не защищаться, нет, защитить — она следовала за Шанналаном преданной, влюбленной тенью, и иногда Кэллири думала, не из ее ли предков были созданы когда-то Тени Императора, его безмолвные и, по слухам, бесплотные телохранители, таинственные обитатели Императорского Дворца.
Сенниления же смотрел на мир с раздражением, которое моментально сменялось бешенством, стоило чему-то пойти не так, как ему хотелось бы.
И сейчас тоже.
Амулет, зачарованный Ираем, делал фигуру принца ниже, сутулил плечи, укрывал тенью волосы, превращая блондина в русого, бросал голубую вуаль на глаза, которые казались меньше, терялись в иллюзорной пухлости излишне румяных щек. Над этим румянцем Ирай до сих пор работал, а то Сеннилению в его потертой ливрее уже не раз пытался отловить то один, то другой придворный лекарь, чтобы подозрительный слуга покашлял в склянку.
Но выражение лица… Этого презрительного изгиба тонких губ, этого брезгливо сморщенного лба… нет, этого амулет был не в силах скрыть.
Только Сенниления мог смотреть на лежащее на мокрой земле полуобнаженное тело юной девушки так, будто кто-то специально притащил эту мерзость ему под нос.
Белые манжеты его были испачканы в алом.
Под пышной грудью девы торчала рукоять кинжала.
Сенниления повернулся к Кэлли, открыл было рот, но затем заметил Хэдола — за мгновение до того, как тайник заломил ему руки. Кэлли даже не уловила толком этого размытого от скорости движения, но Сенниления умудрился отклониться от броска Хэдола всем корпусом и выставить руку ему под нос, как для поцелуя.
Так они и замерли.
— Краска. — коротко сказал Сенниления и отступил назад, возвращая себе равновесие. Руку он убрал за спину. — Разнюхал… ли же? Краска.
— Назовитесь и объясните, что вы делаете в Парке в такое время. — холодно сказал Хэдол, — Здесь не место для прогулок слуг.
Из-за голубой вуали иллюзии глаза Сеннилении казались ярко-зелеными. Он явно нервничал.
А еще он всегда был отвратительным актером. Пора было его спасать.
Кэллири скользнула рукой к декольте, будто бы ей вдруг стало душно, нашарила булавку, вытащила, крутанув в пальцах.
— Рисовал. Портрет. — брякнул Сенниления, скосил глаза на деревья у Хэдола за ухом и добавил, — Дуббэй Осин. Так меня зовут.
— Где же мольберт, кисти, другие принадлежности? Краску я, предположим, вижу…
— Оставил у заказчика. Мне кажется, вам тоже стоит назваться? Ваше имя, звание, по какому праву вы меня допрашиваете?
…спросил простой слуга у человека в форме тайника. Сенниления никогда не был большим любителем учитывать контекст ситуации.
Это было бы забавно, если бы Кэлли не знала точно, что Сенниления не простит ей увиденного унижения. Так что она не стала затягивать — сломала булавку.
Мысли неслись вскачь, в панике сталкиваясь и разбегаясь, Кэлли никак не могла сосредоточиться и собраться, цеплялась за какие-то обрывки. Она бы справилась, если бы они с Хэдолом наткнулись на труп, или если бы наткнулись только на Сеннилению, но Сенниления и труп… слишком много всего сразу, непонятно, за что хвататься.
Лишь бы Ирай был где-то рядом. Потому что иначе они пропали. Вроде бы сегодня он во дворце… Может, услышал про истерику Лэйли откуда-нибудь и пришел. Вот бы… лишь бы. Или учит Амелу. Или у лорда Энтеля дела, и он взял Ирая с собой… Лишь бы он был неподалеку. У него много полномочий. Гораздо больше, чем у Кэллири.
Нужно выиграть время.
Побольше времени.
И как бы так удержать Хэдола, чтобы Сенниления успел раствориться в Парке. Отвлечь — хоть на мгновение. Дать шанс. А потом придет Ирай и решит. Да.
Отвлечь. Отвлечь — хороший план. Но ее волшебный пузырек разбит.
Оставался только один способ спасти Сеннилению от разоблачения. Повиснуть на Хэдоле. Буквально.
Кэлли сделала шаг. Еще шаг. К… телу. Каждый следующий шаг давался ей труднее предыдущего, ноги были будто ватные. Пока не смотри. Не смотри. Не смотри на белую кожу, не смотри на лицо, искаженное в посмертной муке. Не смотри.
Пока ты не смотришь, ты не боишься.
Наверное, это какое-то проклятие, посланное ей за то, что ее мать так хладнокровно осмотрела столько тел.
Когда Кэлли была маленькая, она очень восхищалась мамой. Она читала ее учебники времен Башни, ее конспекты. Спрашивала у мамы непонятное. Все просила ее: покажи, как у тебя на работе, покажи!
И однажды мама сдалась. Взяла дочь с собой. Не на Горнявку даже, на дом. Ее пригласила семья чиновника, у которого прихватило сердце в театре. Ничего страшного, обычная стариковская смерть, Оберан лишь формально над было подтвердить, что естественная, а то мало ли, все-таки целый судья… Да еще и на глазах у всех… Чтобы пресечь всякие слухи на корню требовалось заключение профессионала. Оберан с Горнявки.
И она взяла с собой дочь. Кэлли.
А та, впервые увидев тело…
Мертвое тело… Он был одет, лежал, будто спящий, под глазами залегли глубокие тени. И Кэлли вдруг ясно ощутила: мертвое.
А дальше испугалась. Испугалась так, что начала задыхаться. Будто мертвое может встать, протянуть руки, сжать ее шею и утащить за собой.
С тех пор Оберан больше дочь на работу не брала, да и Кэлли порядком подзабросила ее конспекты. Такая вот маленькая, грязная тайна, дурацкий секретик, скажи кому, не поймет: дочь Оберан с Горнявки боится мертвых до обморока.
Кэлли подошла ближе, склонившись над телом, села, подобрав юбки, пачкая подол в мокрой весенней земле. Подумай, во что превратились твои туфли, когда ты сошла с тропы, как непоправимо испортилось кружево, подумай о чем угодно — только не о смерти, которая на расстоянии вытянутой руки.
О смерти — не думай. Соберись, Кэллири.
Кэлли сделала глубокий вдох через рот, чтобы раньше времени не уловить запах тления. Рукой в ажурной перчатке осторожно откинула с шеи мертвой девушки каштановый локон. Взглянула ей в глаза, отметила мутные пятна.
— Она умерла часа четыре как, — сказала Кэлли, шагнула к Хэдолу и буквально повисла у него на руке, — а теперь, — она вдохнула еще раз, с усилием вытолкнула воздух, — прошу меня извинить.
И сбежала в обморок.
Глава 6. Ирай
Игла в рукаве жгла невыносимо. И пусть Кэллири наверняка опять преувеличивала… Амела только понимающе кивнула, пододвинула к себе листы с расписанными задачами, протянула руку за конспектами, в которые Ирай подсматривал, то и дело отвлекаясь на иглу.
— Я как раз дорешаю, не волнуйся. Иди уже, смотреть больно! Завтра раньше начнем.
И Ирай сорвался.
Потому что на десять случаев, когда Кэллири опять преувеличивала, был один случай с головой мертвой собаки. Это когда господин Миканис встал на след банды Черного Орла, и сначала Кэллири на порог подложили голову дохлой собаки, о чем она никому не сказала, потому что с кем не бывает, а потом ее выкрали прямо из лавки с украшениями.
Кэллири была человеком крайностей; она либо преувеличивала, либо преуменьшала проблему. Так что иглу она сломала на третий, что ли, день, когда Миканис уже с ног сбился и как раз шел к Ираю спрашивать, может ли тот отследить его дочь.
Это был жест крайнего отчаяния: Миканис Ирая откровенно недолюбливал. Он не любил магов: Ирай не знал, после знакомства с тещей, после развода или магов вообще, но не любил. Еще больше он не любил ухажеров дочери. Кэллири, смеясь, говорила, что в каждом в каждом ее ухажере отец видел юную версию себя — а юная версия Миканиса вела себя с дамами вовсе не так, как он хотел бы, чтобы обращались с его дочерью.
Ирай понятия не имел, как объяснить ему, что вовсе не претендует.
Кэллири была яркой девушкой, и с самого первого дебютного бала ее бальная книжечка пухла от предложений и танцы были расписаны на месяцы вперед. Больше того, ей не раз уже предлагали руку и сердце, в основном безземельники, такие же бедные, как она, быть может, чуть более высокородные — или слишком старые, чтобы привлечь ее внимание.