Ей очень тяжело давались вечерние балы и приемы, привычка Сенни заваливаться среди ночи научила быстро и легко просыпаться, но после его ухода она снова ложилась в попытке наверстать упущенный сон. Зато и вставала с рассветом, за пару часов до утренней тренировки.
Ей не нравилось будить Дилу, поэтому она сама раздобыла воды, ополоснулась, переоделась в рабочую рубашку и брюки, повертелась перед зеркалом в попытке убрать падающие вперед волосы. Получился только смешной хвостик, но Лэйли скорее понравилось, чем нет.
Голова все еще казалась удивительно легкой.
Как будто вместо с косой Лэйли избавилась от гнетущей тяжести ответственности перед отчим домом. Хотя она и знала, что не избавилась.
Просто уютная иллюзия, что смена прически может что-то по-настоящему в тебе изменить. Но нет, люди на самом деле так просто не меняются.
Но может, права Кэлли, что все время творит со своими волосами разное, и именно оттого каждый день ее не похож на предыдущий. Может, есть в этом какая-то магия, которая помогает изменениям, и Кэлли ей пользуется, пока Лэйли застряла в колесе — с утра мастерская, потом тренировка, потом урок этикета и дипломатии вместе с Амелой, где гоняют их обеих, как будто обеих готовят в принцессы. Но на самом деле, конечно, маленькой Амеле невыносимо скучно одной выслушивать про все эти порядки церемониальных поклонов с послами разных стран, и она выклянчила себе у отца подругу по несчастью. Иногда с ними оказывается и принцесса Сенниления, но куда чаще Шан, чем Сенни.
Потом обед.
Император довольно часто устраивает семейный обед. Лэйли на нем присутствует как часть свиты Сеннилении, семейные императорские обеды не могут даваться на четверых, это просто неприлично, поэтому стол накрывают человек на пятьдесят; после обеда — опять тренировка, уроки, а если совсем не повезет, день отжирают официальные мероприятия или танцы, от которых никак не скажешься больной, потому что принцессе Сеннилении надо присутствовать; потом, если получится, Лэйли опять сбегает к себе в мастерскую, пытаться разобраться в путаных наставлениях Ушгара. Потом кончается день и начинается новый.
С мастерской.
В этот раз Лэйли захватила с собой в мастерскую шкатулку. Так и понесла подмышкой. Никто не встретился бы ей по пути туда, слишком рано, а если бы и встретился, то что с того?
Этому Лэйли давно научилась. Хочешь что-то спрятать, не прячь вообще.
Воры ищут тайник, сложные пароли, загадки, защиту, но никому не хочется копаться в куче хлама. Самое страшное, что могут сделать со спрятанной в куче хлама вещью — выкинуть.
Но Лэйли свой хлам всегда выкидывала сама. Никакой слуга не сунется выкидывать хлам магический, если ему еще дороги его конечности.
Она спустилась по лестнице, ниже, ниже. Потом свернула направо. Пока по недостроенному переходу не вышла в дальнюю часть дворца, где обитали в основном слуги. Это даже сложно было назвать дворцовым крылом. Так скопление мастерских, слободка с мастерами первой необходимости под дворцовым крылом. Здесь, рядом со своей мастерской, жил главный дворцовый портной, не модистка, обшивавшая придворных дам, а громкий и резкий в обращении мужик, который занимался формой слуг, служанок и прочей скучной одеждой.
Здесь же обитал главный дворцовый башмачник с подмастерьями, которых звали, когда у очередных очень дорогих сердцу аристократа сапогов из кожи Порождения посреди Охоты вдруг отваливался каблук. Мастерские кожедубов были вынесены за территорию, слишком ядовито, красильщики тоже жили в дворцовой слободке в низине, ближе к текущей из города речке. Но все пуговичики, перчаточники, шлоссеры и прочий мастеровой люд, который требовался замку для выживания, латания внезапных дыр, спасения от всяческого рода засоров оставался рядом, обитал во дворце, хоть и далеко от господских глаз.
У Лэйли там была гончарная мастерская. Пашьес, старый мастер, научил ее основам работы за гончарным кругом, после чего они с ним договорились о перекупе аренды на пять лет, и больше он ее не беспокоил. Ну, если она сама не стучалась к нему с робкой просьбой помочь научить лепить на вазу ручки.
Ручки у нее никак не получались. Получалась какая-то дребедень.
И сами по себе вазы получались неважные. Но Лэйли всем говорила, что это ее маленькое дамское хобби. Никто не осуждает кривость дамского хобби, чтобы не обидеть даму. Главное, что дама занята и тихо ковыряется в своей глине в углу. Продукт дамского хобби не кривой горшок, а спокойствие ее дома.
А Лэйли это правда нравилось. Когда запускаешь руки во влажную глину, когда помогаешь пальцами формироваться горлышку, не забывая вращать круг ногой… Это помогает концентрироваться даже лучше, чем медитации, которым ее учили в детстве.
А еще так никто не обращал внимание на количество глины, которое Лэйли изводила, пока пыталась освоить руны.
Ушгар не разрешил ей назвать его своим Учителем. Она не знала, из-за того, что это было прямо запрещено, из природной вредности характера или считал бездарностью. Но однажды он передал ей записную книжку, на обложке которой небрежным почерком было выведено: «Основы». И с тех пор Лэйли с этой записной книжкой боролась с упрямством барана.
Она видела, что в качестве тестовых материалов Ушгар использует небольшие глиняные плашки. Так как работе с камнем он ее тем более не учил, она выбрала экспериментировать с глиной, чтобы понять, как руны сочетаются сами по себе на материале более нейтральном.
Сырая глина держала плохо, Лэйли попробовала обжигать. Потом, узнав у Пашьеса пару интересных способов, попробовала обжигать по-разному…
В общем, горшки Лэйли спустя два с половиной года за гончарным кругом все еще были очень кривые. Но некоторые из них могли сохранять зимний снег все лето. Или показывать… Да что попало показывать, в одной из тарелок, если раскатать по ней глиняный шарик с руной «фирос» можно было увидеть кусочек моря, но Лэйли пока не очень понимала, как бы ей уточнить координаты и смотреть, что захочется. А повторить даже такую тарелку у нее еще не получилось.
В мастерской Лэйли задумчиво постояла, пристукивая пяткой по полу. Хрустели под ногой бесчисленные выгоревшие черепки… Надо бы прибрать, но потом, потом.
Лэйли достала лоток с готовой мелкой глиняной мозаикой, где каждая из чешуек содержала под слоем глазури руну. Она давно придумала себе цветовой код.
Не хватало еще наносить руны открыто.
Шкатулку она пока кинула в огромный горшок со снегом, присыпала ее заботливо. Снег хорошая штука, он холодный, дольше сохранит свойства крови, если таковые вдруг кому-то понадобятся в сохранном состоянии.
Задумалась.
Открыла записную книжку — уже давно со своими конспектами, не Ушгара, — бухнула на высокий деревянный стол, потом зачерпнула из лотка немного красного, зеленого, подумала, и добавила темно-синий и голубой, лососевый, искринки желтого. Защита, отвод глаз, легкомыслие ищущему.
Все это высыпала пестрой грудой по центру стола.
Поставила лоток на высокую табуретку рядом, книгу перед собой, сама сбросила тяжелые ботинки и взгромоздилась на столешницу, подобрав под себя босые ноги, ей так почему-то лучше думалась, и уставилась на композицию, изредка гоняя то один слог, то другой, ближе, дальше в друг другу. Тут, конечно, нужны были точные расчеты; но Лэйли не хотела считать, пока не поймет, что именно собирается увидеть.
Поэтому иногда она чуть прищелкивала то одну, то другую чешуйку искорками магии, смотрела, как работает цепь, переставляла, зачерпывала из лотка новое, убирала…
И совсем забыла о времени, пока в запертую дверь тактично не постучали.
— Леди Лэйлиина, — Дила за дверью шмыгала носом, — Вас на тренировке уже полчаса ищут.
Дила даже не пыталась коснуться ручки. Ручка билась неприятным зарядиком статического электричества, как разозленный старый свитер. А заложенные под порогом руны не давали никому зайти без разрешения Лэйли. Ну как — Лэйли нужно было повернуть одну штучку под верстаком, чтобы открыть контур.
Но она не поворачивала.
Контур признавал только ее, зря, что ли, она в глину еще до обжига замешала свою собственную кровь?
Даже Сенни не мог бы сюда вломиться. Это все-таки не какая-то там девичья спальня. Это ее личная мастерская. Только ее.
Все гончары знали, что конкретно в этой мастерской пробует Дар аристократка. Дураков не было пытаться посмотреть, что внутри, но иногда Лэйли было даже интересно, что с такими дураками случится, потому что строчка под порогом была всего лишь первыми словами целой поэмы.
— Да, я отвлеклась, сейчас подойду, — протянула Лэйли слегка разочаровано, картинка только-только начинала складываться.
Она спустилась со стола, обулась, открыла дверь.
— Да вы вся в глине, госпожа!
— Какая разница? — пожала плечами Лэйли, — Все равно Геда меня за опоздание изваляет в грязи.
— Нехорошо это, — пробурчала Дила и попыталась оттереть Лэйли щеку влажным платком.
Лэйли возражать не стала.
— Ты меч-то мой принесла? — спросила она.
Дила с готовностью протянула госпоже перевязь.
Лэйли с тоской обернулась к несобранной мозаике, вздохнула, и позволила Диле упаковать себя в эту сбрую. Меч не давал ей летать, тянул к земле, и вообще был слишком… железный. Чем дольше она гуляла в Парке, тем больше ей казалось, что меч ей только мешает.
Но кто бы ее слушал.
Их шуточные битвы на зонтиках с Сенни давно уже стали серьезными тренировками. В последнее время ее от разгоряченного парня спасает только ловкость и скорость. Она легче, она может пройти там, где он только проломится, что в лесу большое преимущество.
Она все чаще думала, что меч ей нужен не столько для Порождений Леса, а скорее, чтобы защититься от лихих людей. По-настоящему лихих людей, а не лихого Сенни, который всегда остановит лезвие за мгновение до раны.
Лэйли мысленно улыбнулась глупой мысли: жаль, никто уже не отправит ее в Парк с одним лишь зонтиком. Времена игр прошли.
— Ладно, — вздохнула она, — пошли тренироваться.
Кэлли всегда было тяжело вставать по утрам. Она знала, что это полезно для кожи, но даже это знание не придавало ей мотивации. Но в этот раз кровать была неудобная, следующий день настолько многообещающ, что она для порядка заставила себя полежать с закрытыми глазами часа четыре, а потом, небрежно смыв холодной водой последние клочья дремоты, отправилась вершить не особо великие, но необходимые дела.
До конца тренировки Лэйли Кэллири успела собрать и отослать корзинки с соболезнованиями от имени своей семьи и от имени Лэйли для семьи Сиины Далаган, предложить помочь с этим Амеле и собрать корзинку и за нее, а также сбегать выпить утреннюю чашку чая в тот уголок парка, где заведено было встречаться по утрам у маленького уютного кружка дев знатных родов, но малого достатка, которых угораздило попасть в чьи-нибудь наперсницы на птичьих правах приживалки.
Здесь сплетни били фонтаном, информация разливалась полноводной рекой, только слушай. Это только в сказке скромная приживалка за свою богатую подругу отдаст последний вздох, помятуя все сделанные ей благодеяния. В реальности же большая часть девушек отлично помнила, что по крови заслуживает места «подруги» и в кругу себе подобных с удовольствием кляла несправедливость судьбы и строила планы, как однажды эту самую судьбу возьмет в свои руки. Отобьет жениха, понравится богатому отцу принявшей ее на поруки семьи, найдет клад, в конце концов, что угодно — лишь бы вырваться из чужой тени.
Здесь неудачницы перемывали кости удачливым в кругу своих, и Кэлли в этот круг была принята и даже отмечена за особые заслуги, ведь именно она сделала этот кружок сообществом со своими тайными правилами. А еще проклинала Сеннилению она так витиевато, что почти превратила это в искусство. Это она запустила в народ сентенции типа: «Рядом с Унылой Принцессой даже молоко киснет», «Кефирная дама» и даже «Смерть Бледная, Губительница Коров», услышав которую Сен долго смеялся, а потом посмотрел на Кэлли с невыразимой мягкостью в пожелтевших очах смиренно попросил в следующий раз особо удачные перлы все-таки с ним обсуждать.
И в этой насквозь фальшивой мягкости Кэлли легко уловила ту самую «Смерть Бледную», которую, как ей до того казалось, породил ее злой язык. Тогда эти слова вдруг стали в ее горле острой костью, и Кэлли пришлось проглотить мешавший говорить испуг, прежде чем извиниться перед таким ласковым и понимающим Сеном.
Клички, созданные Кэлли, цеплялись, потому что были на диво точны и били в суть.
Сиину Далаган Кэлли как-то прозвала «Перезрелой Сливой». Потому что Сиина, так уж сложилось, падала в объятия любому, кто протянет руку, и очень быстро надоедала.
Ее отец, Навьен Далаган, второй из уже четверых братьев Далаган, эту свою дочь не любил, предпочитая ей сыновей, и использовал исключительно как конфетку, которой можно угостить очередного партнера по заговору. Потом Навьен попался, выжил лишь благодаря вмешательству Ранилы Ахитисс, вдовы Великого Принца Олина, и в последствии отбывал заключение без права переписки в соседних камерах с сыновьями. На свободе осталась мать Сиины, Гараин, такая же мягкая клуша, как Сиина, и самая младшая дочь Навьена, по слухам, даже не от Гараин, Теминола.
Кэллири предполагала, что именно ради Теминолы Ранила и уберегла остальных женщин, приняла под свое крыло. Девочка была умненькая и в свои девять демонстрировала очень неплохие магические способности, а отца почти не знала, и вряд ли стала бы заниматься такими глупостями, как месть короне.
В любом случае, Сиина, привыкшая переходить от одного богатого старика к другому, никак не прекращала поиски отцовской фигуры в стариковских постелях. Она всегда была популярным предметом для сплетен и обсуждений, так что и теперь, на утро после ее смерти, у кружка неудачниц для нее добрых слов не нашлось.
— Да наигрались и бросили, — хмыкнула Ашика, девчонка, которую не так давно завела себе Летти, чтобы казаться поблагороднее. — И прибили.
Кэллири все подмывало сказать Летти, что она магичка, и наперсница ей в ее статусе как корове седло, но она прикусывала язык точно по той же причине, по которой молчала, когда видела ее со слишком широким квадратным вырезом на балах: из вредности. Кроме того, Ашика Кэлли нравилась. Ашика с удовольствием передавала все детали Леттиных неудачных свиданий. Иногда придумывала, чтобы угодить, но Кэлли нравилась ее фантазия.
Еще совсем новенькая, Ашика очень старалась влиться в кружок неудачниц, а старательность всегда полезна.
— Кто наигрался-то, кто-нибудь знает? — лениво спросила Кэлли, отставляя чашку.
Они сидели под раскидистой грушей за старым рассохшимся столом. Ашика принесла винограда, Малышка Авис, чьего имени никто так и не научился выговаривать, захватила чайник, а чашки у них хранились в заброшенной беседке.
Изначально кружок неудачниц просто зацепился языками, но именно игра в тайное сообщество поддерживала его на плаву, а этой игре требуются свои артефакты.
Поэтому треснутый чайник, наспех зачарованный смуглой ручкой Ашики, был им милее, чем нормальный, который никто не помешал бы взять с Дворцовой Кухни.
— Сложный вопрос, — начала было Ванарана.
Девушки повернулись к ней. Если Вана говорит, она что-то знает. Но у этой сероглазой шатеночки была дурная привычка ждать, что ее будут уговаривать, и ломаться перед тем, как рассказать.
Ей не нравилось будить Дилу, поэтому она сама раздобыла воды, ополоснулась, переоделась в рабочую рубашку и брюки, повертелась перед зеркалом в попытке убрать падающие вперед волосы. Получился только смешной хвостик, но Лэйли скорее понравилось, чем нет.
Голова все еще казалась удивительно легкой.
Как будто вместо с косой Лэйли избавилась от гнетущей тяжести ответственности перед отчим домом. Хотя она и знала, что не избавилась.
Просто уютная иллюзия, что смена прически может что-то по-настоящему в тебе изменить. Но нет, люди на самом деле так просто не меняются.
Но может, права Кэлли, что все время творит со своими волосами разное, и именно оттого каждый день ее не похож на предыдущий. Может, есть в этом какая-то магия, которая помогает изменениям, и Кэлли ей пользуется, пока Лэйли застряла в колесе — с утра мастерская, потом тренировка, потом урок этикета и дипломатии вместе с Амелой, где гоняют их обеих, как будто обеих готовят в принцессы. Но на самом деле, конечно, маленькой Амеле невыносимо скучно одной выслушивать про все эти порядки церемониальных поклонов с послами разных стран, и она выклянчила себе у отца подругу по несчастью. Иногда с ними оказывается и принцесса Сенниления, но куда чаще Шан, чем Сенни.
Потом обед.
Император довольно часто устраивает семейный обед. Лэйли на нем присутствует как часть свиты Сеннилении, семейные императорские обеды не могут даваться на четверых, это просто неприлично, поэтому стол накрывают человек на пятьдесят; после обеда — опять тренировка, уроки, а если совсем не повезет, день отжирают официальные мероприятия или танцы, от которых никак не скажешься больной, потому что принцессе Сеннилении надо присутствовать; потом, если получится, Лэйли опять сбегает к себе в мастерскую, пытаться разобраться в путаных наставлениях Ушгара. Потом кончается день и начинается новый.
С мастерской.
В этот раз Лэйли захватила с собой в мастерскую шкатулку. Так и понесла подмышкой. Никто не встретился бы ей по пути туда, слишком рано, а если бы и встретился, то что с того?
Этому Лэйли давно научилась. Хочешь что-то спрятать, не прячь вообще.
Воры ищут тайник, сложные пароли, загадки, защиту, но никому не хочется копаться в куче хлама. Самое страшное, что могут сделать со спрятанной в куче хлама вещью — выкинуть.
Но Лэйли свой хлам всегда выкидывала сама. Никакой слуга не сунется выкидывать хлам магический, если ему еще дороги его конечности.
Она спустилась по лестнице, ниже, ниже. Потом свернула направо. Пока по недостроенному переходу не вышла в дальнюю часть дворца, где обитали в основном слуги. Это даже сложно было назвать дворцовым крылом. Так скопление мастерских, слободка с мастерами первой необходимости под дворцовым крылом. Здесь, рядом со своей мастерской, жил главный дворцовый портной, не модистка, обшивавшая придворных дам, а громкий и резкий в обращении мужик, который занимался формой слуг, служанок и прочей скучной одеждой.
Здесь же обитал главный дворцовый башмачник с подмастерьями, которых звали, когда у очередных очень дорогих сердцу аристократа сапогов из кожи Порождения посреди Охоты вдруг отваливался каблук. Мастерские кожедубов были вынесены за территорию, слишком ядовито, красильщики тоже жили в дворцовой слободке в низине, ближе к текущей из города речке. Но все пуговичики, перчаточники, шлоссеры и прочий мастеровой люд, который требовался замку для выживания, латания внезапных дыр, спасения от всяческого рода засоров оставался рядом, обитал во дворце, хоть и далеко от господских глаз.
У Лэйли там была гончарная мастерская. Пашьес, старый мастер, научил ее основам работы за гончарным кругом, после чего они с ним договорились о перекупе аренды на пять лет, и больше он ее не беспокоил. Ну, если она сама не стучалась к нему с робкой просьбой помочь научить лепить на вазу ручки.
Ручки у нее никак не получались. Получалась какая-то дребедень.
И сами по себе вазы получались неважные. Но Лэйли всем говорила, что это ее маленькое дамское хобби. Никто не осуждает кривость дамского хобби, чтобы не обидеть даму. Главное, что дама занята и тихо ковыряется в своей глине в углу. Продукт дамского хобби не кривой горшок, а спокойствие ее дома.
А Лэйли это правда нравилось. Когда запускаешь руки во влажную глину, когда помогаешь пальцами формироваться горлышку, не забывая вращать круг ногой… Это помогает концентрироваться даже лучше, чем медитации, которым ее учили в детстве.
А еще так никто не обращал внимание на количество глины, которое Лэйли изводила, пока пыталась освоить руны.
Ушгар не разрешил ей назвать его своим Учителем. Она не знала, из-за того, что это было прямо запрещено, из природной вредности характера или считал бездарностью. Но однажды он передал ей записную книжку, на обложке которой небрежным почерком было выведено: «Основы». И с тех пор Лэйли с этой записной книжкой боролась с упрямством барана.
Она видела, что в качестве тестовых материалов Ушгар использует небольшие глиняные плашки. Так как работе с камнем он ее тем более не учил, она выбрала экспериментировать с глиной, чтобы понять, как руны сочетаются сами по себе на материале более нейтральном.
Сырая глина держала плохо, Лэйли попробовала обжигать. Потом, узнав у Пашьеса пару интересных способов, попробовала обжигать по-разному…
В общем, горшки Лэйли спустя два с половиной года за гончарным кругом все еще были очень кривые. Но некоторые из них могли сохранять зимний снег все лето. Или показывать… Да что попало показывать, в одной из тарелок, если раскатать по ней глиняный шарик с руной «фирос» можно было увидеть кусочек моря, но Лэйли пока не очень понимала, как бы ей уточнить координаты и смотреть, что захочется. А повторить даже такую тарелку у нее еще не получилось.
В мастерской Лэйли задумчиво постояла, пристукивая пяткой по полу. Хрустели под ногой бесчисленные выгоревшие черепки… Надо бы прибрать, но потом, потом.
Лэйли достала лоток с готовой мелкой глиняной мозаикой, где каждая из чешуек содержала под слоем глазури руну. Она давно придумала себе цветовой код.
Не хватало еще наносить руны открыто.
Шкатулку она пока кинула в огромный горшок со снегом, присыпала ее заботливо. Снег хорошая штука, он холодный, дольше сохранит свойства крови, если таковые вдруг кому-то понадобятся в сохранном состоянии.
Задумалась.
Открыла записную книжку — уже давно со своими конспектами, не Ушгара, — бухнула на высокий деревянный стол, потом зачерпнула из лотка немного красного, зеленого, подумала, и добавила темно-синий и голубой, лососевый, искринки желтого. Защита, отвод глаз, легкомыслие ищущему.
Все это высыпала пестрой грудой по центру стола.
Поставила лоток на высокую табуретку рядом, книгу перед собой, сама сбросила тяжелые ботинки и взгромоздилась на столешницу, подобрав под себя босые ноги, ей так почему-то лучше думалась, и уставилась на композицию, изредка гоняя то один слог, то другой, ближе, дальше в друг другу. Тут, конечно, нужны были точные расчеты; но Лэйли не хотела считать, пока не поймет, что именно собирается увидеть.
Поэтому иногда она чуть прищелкивала то одну, то другую чешуйку искорками магии, смотрела, как работает цепь, переставляла, зачерпывала из лотка новое, убирала…
И совсем забыла о времени, пока в запертую дверь тактично не постучали.
— Леди Лэйлиина, — Дила за дверью шмыгала носом, — Вас на тренировке уже полчаса ищут.
Дила даже не пыталась коснуться ручки. Ручка билась неприятным зарядиком статического электричества, как разозленный старый свитер. А заложенные под порогом руны не давали никому зайти без разрешения Лэйли. Ну как — Лэйли нужно было повернуть одну штучку под верстаком, чтобы открыть контур.
Но она не поворачивала.
Контур признавал только ее, зря, что ли, она в глину еще до обжига замешала свою собственную кровь?
Даже Сенни не мог бы сюда вломиться. Это все-таки не какая-то там девичья спальня. Это ее личная мастерская. Только ее.
Все гончары знали, что конкретно в этой мастерской пробует Дар аристократка. Дураков не было пытаться посмотреть, что внутри, но иногда Лэйли было даже интересно, что с такими дураками случится, потому что строчка под порогом была всего лишь первыми словами целой поэмы.
— Да, я отвлеклась, сейчас подойду, — протянула Лэйли слегка разочаровано, картинка только-только начинала складываться.
Она спустилась со стола, обулась, открыла дверь.
— Да вы вся в глине, госпожа!
— Какая разница? — пожала плечами Лэйли, — Все равно Геда меня за опоздание изваляет в грязи.
— Нехорошо это, — пробурчала Дила и попыталась оттереть Лэйли щеку влажным платком.
Лэйли возражать не стала.
— Ты меч-то мой принесла? — спросила она.
Дила с готовностью протянула госпоже перевязь.
Лэйли с тоской обернулась к несобранной мозаике, вздохнула, и позволила Диле упаковать себя в эту сбрую. Меч не давал ей летать, тянул к земле, и вообще был слишком… железный. Чем дольше она гуляла в Парке, тем больше ей казалось, что меч ей только мешает.
Но кто бы ее слушал.
Их шуточные битвы на зонтиках с Сенни давно уже стали серьезными тренировками. В последнее время ее от разгоряченного парня спасает только ловкость и скорость. Она легче, она может пройти там, где он только проломится, что в лесу большое преимущество.
Она все чаще думала, что меч ей нужен не столько для Порождений Леса, а скорее, чтобы защититься от лихих людей. По-настоящему лихих людей, а не лихого Сенни, который всегда остановит лезвие за мгновение до раны.
Лэйли мысленно улыбнулась глупой мысли: жаль, никто уже не отправит ее в Парк с одним лишь зонтиком. Времена игр прошли.
— Ладно, — вздохнула она, — пошли тренироваться.
Глава 10. Кэлли
Кэлли всегда было тяжело вставать по утрам. Она знала, что это полезно для кожи, но даже это знание не придавало ей мотивации. Но в этот раз кровать была неудобная, следующий день настолько многообещающ, что она для порядка заставила себя полежать с закрытыми глазами часа четыре, а потом, небрежно смыв холодной водой последние клочья дремоты, отправилась вершить не особо великие, но необходимые дела.
До конца тренировки Лэйли Кэллири успела собрать и отослать корзинки с соболезнованиями от имени своей семьи и от имени Лэйли для семьи Сиины Далаган, предложить помочь с этим Амеле и собрать корзинку и за нее, а также сбегать выпить утреннюю чашку чая в тот уголок парка, где заведено было встречаться по утрам у маленького уютного кружка дев знатных родов, но малого достатка, которых угораздило попасть в чьи-нибудь наперсницы на птичьих правах приживалки.
Здесь сплетни били фонтаном, информация разливалась полноводной рекой, только слушай. Это только в сказке скромная приживалка за свою богатую подругу отдаст последний вздох, помятуя все сделанные ей благодеяния. В реальности же большая часть девушек отлично помнила, что по крови заслуживает места «подруги» и в кругу себе подобных с удовольствием кляла несправедливость судьбы и строила планы, как однажды эту самую судьбу возьмет в свои руки. Отобьет жениха, понравится богатому отцу принявшей ее на поруки семьи, найдет клад, в конце концов, что угодно — лишь бы вырваться из чужой тени.
Здесь неудачницы перемывали кости удачливым в кругу своих, и Кэлли в этот круг была принята и даже отмечена за особые заслуги, ведь именно она сделала этот кружок сообществом со своими тайными правилами. А еще проклинала Сеннилению она так витиевато, что почти превратила это в искусство. Это она запустила в народ сентенции типа: «Рядом с Унылой Принцессой даже молоко киснет», «Кефирная дама» и даже «Смерть Бледная, Губительница Коров», услышав которую Сен долго смеялся, а потом посмотрел на Кэлли с невыразимой мягкостью в пожелтевших очах смиренно попросил в следующий раз особо удачные перлы все-таки с ним обсуждать.
И в этой насквозь фальшивой мягкости Кэлли легко уловила ту самую «Смерть Бледную», которую, как ей до того казалось, породил ее злой язык. Тогда эти слова вдруг стали в ее горле острой костью, и Кэлли пришлось проглотить мешавший говорить испуг, прежде чем извиниться перед таким ласковым и понимающим Сеном.
Клички, созданные Кэлли, цеплялись, потому что были на диво точны и били в суть.
Сиину Далаган Кэлли как-то прозвала «Перезрелой Сливой». Потому что Сиина, так уж сложилось, падала в объятия любому, кто протянет руку, и очень быстро надоедала.
Ее отец, Навьен Далаган, второй из уже четверых братьев Далаган, эту свою дочь не любил, предпочитая ей сыновей, и использовал исключительно как конфетку, которой можно угостить очередного партнера по заговору. Потом Навьен попался, выжил лишь благодаря вмешательству Ранилы Ахитисс, вдовы Великого Принца Олина, и в последствии отбывал заключение без права переписки в соседних камерах с сыновьями. На свободе осталась мать Сиины, Гараин, такая же мягкая клуша, как Сиина, и самая младшая дочь Навьена, по слухам, даже не от Гараин, Теминола.
Кэллири предполагала, что именно ради Теминолы Ранила и уберегла остальных женщин, приняла под свое крыло. Девочка была умненькая и в свои девять демонстрировала очень неплохие магические способности, а отца почти не знала, и вряд ли стала бы заниматься такими глупостями, как месть короне.
В любом случае, Сиина, привыкшая переходить от одного богатого старика к другому, никак не прекращала поиски отцовской фигуры в стариковских постелях. Она всегда была популярным предметом для сплетен и обсуждений, так что и теперь, на утро после ее смерти, у кружка неудачниц для нее добрых слов не нашлось.
— Да наигрались и бросили, — хмыкнула Ашика, девчонка, которую не так давно завела себе Летти, чтобы казаться поблагороднее. — И прибили.
Кэллири все подмывало сказать Летти, что она магичка, и наперсница ей в ее статусе как корове седло, но она прикусывала язык точно по той же причине, по которой молчала, когда видела ее со слишком широким квадратным вырезом на балах: из вредности. Кроме того, Ашика Кэлли нравилась. Ашика с удовольствием передавала все детали Леттиных неудачных свиданий. Иногда придумывала, чтобы угодить, но Кэлли нравилась ее фантазия.
Еще совсем новенькая, Ашика очень старалась влиться в кружок неудачниц, а старательность всегда полезна.
— Кто наигрался-то, кто-нибудь знает? — лениво спросила Кэлли, отставляя чашку.
Они сидели под раскидистой грушей за старым рассохшимся столом. Ашика принесла винограда, Малышка Авис, чьего имени никто так и не научился выговаривать, захватила чайник, а чашки у них хранились в заброшенной беседке.
Изначально кружок неудачниц просто зацепился языками, но именно игра в тайное сообщество поддерживала его на плаву, а этой игре требуются свои артефакты.
Поэтому треснутый чайник, наспех зачарованный смуглой ручкой Ашики, был им милее, чем нормальный, который никто не помешал бы взять с Дворцовой Кухни.
— Сложный вопрос, — начала было Ванарана.
Девушки повернулись к ней. Если Вана говорит, она что-то знает. Но у этой сероглазой шатеночки была дурная привычка ждать, что ее будут уговаривать, и ломаться перед тем, как рассказать.
