Прода от 18.08
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Возле угла женского дома толпились люди. Трепетали лоскуты пламени на концах факелов, рвались по ветру, тени полосовали лица. И невозможно было понять, как смотрят мужики, с каким выражением.
Забава равнодушно скользнула по ним взглядом. В уме продолжали звучать слова Харальда. Если бы ты сидела в опочивальне, я успел бы что-нибудь выведать у Асвейг…
И он был прав.
Арнлог на ходу выкрикнул:
– Хегги, возьми десяток парней! Конунг приказал перетащить сундуки из его опочивальни на драккар!
Потом обернулся, бросил стражникам, обступившим Забаву:
– Факелы ниже. И смотреть в оба.
Её повели дальше. Она шагала как-то одеревенело, рана на ноге снова начала болеть – наверно, от холода, подбиравшегося к телу снизу…
Из-за угла главного дома, как только Забава к нему подошла, выскочил пес. Черной тенью метнулся к ней, гавкнул – один раз, без задора. Отпрыгнул в темноту, когда воин, шедший рядом с Забавой, чуть не наступил на него.
А потом затрусил на границе темноты, то и дело поглядывая на хозяйку.
Выпустили, значит, подумала Забава. Да и то верно – кого теперь охранять в опочивальне?
Она молча дошла до драккара, подождала, пока на борт закинут сходни.
– Донести? – коротко предложил Арнлог, замерший перед шаткими досками.
– Сама дойду, – выдохнула Забава.
И, ухватившись за его ладонь, ступила на сходни, прогибавшиеся под ногами.
Крысеныш на берегу заскулил. Его тоже покусали, подумала Забава. Пес испуган, у него болит нос…
Пусть хоть кому-то от её жалости польза будет. Да и потом, с ним будет спокойней.
– Запусти пса на сходни, Торбер, – попросила она, спустившись на палубу с помощью Арнлога. И позвала: – Крысеныш! Иди сюда.
Торбер, стоявший у сходен, отступил в сторону. Поймал пса за загривок, затащил на доски, рявкнул:
– А ну пошел!
Тот, коротко взвигнув и стуча когтями по дереву, взобрался. К берегу уже несли сундуки, и Забава отошла к носу драккара, чтобы не мешать воинам затаскивать их на борт. Застыла, глядя на берег, в сторону главного дома.
Крысеныш жался к ногам, часто дышал, подсовывая лобастую голову ей под ладонь.
Другие-то псы Харальда позлее будут, вдруг мелькнуло у Забавы. Те сейчас не скулили бы. И не ластились так. Что Крысеныш, что она сама – слабые. Самые слабые из всего, что есть у Харальда. Крысеныш на псарне, она в его опочивальне…
Только с пса какой спрос? Самое большее, дичь на охоте спугнет, залаяв не вовремя. А вот она…
Что ж я натворила-то, потрясенно подумала Забава. Внутри плеснуло стыдом, жгучим, горящим, выстудить который не мог даже ужас, по-прежнему ворочавшийся внутри.
Что, если Харальд ничего не узнает? Что будет с ребенком?
И ведь крысы не только её покусали. Тюру, Гудню, её дочку. Остальных баб.
Забава коротко вздохнула. Вскинула руку – левую, не ту, к которой прижималась кудлатая голова Крысеныша. Потянулась было к животу…
Но коснуться его так и не решилась. Ладонь опустилась. Пальцы сжались в кулак, так, что ногти вонзились в кожу.
Какая ж я мать, пролетело у Забавы в уме. Должна была за свое дитя зубами грызть – или хотя бы позволить Харальду это сделать! Может, тогда он успел бы что-нибудь узнать!
Забава зажмурилась. Думала, что заплачет – но глаза были сухими.
Арнлог и ещё двое стражников, стоявшие рядом, не сводили с неё глаз. Торбер успел втиснуться между ней и резным бревном на носу драккара. Погромыхивали половицы палубы, на корабль затаскивали сундуки…
Как только Сванхильд пошла к выходу, Огер шагнул к Харальду. Сказал:
– Я слышал, о чем вы здесь говорили. Могу помочь с допросом…
– За своими людьми лучше присмотри, – холодно бросил Харальд. – Собери свой хирд, ярл Огер. И пусть твои мужики сидят там, где их разместили. Наткнусь на кого-нибудь чужого во дворе – потом не жалуйся. А если узнаю, что они в эту ночь шатались по берегу возле драккаров, тебе не сдобровать.
Огер нахмурился.
– Опасаешься, что я могу утаить услышанное, желая навредить твоей жене и наследнику? Или замыслю что-нибудь ещё? Умный человек теперь не свяжется с твоим владением, племянник. А буря, что идет на Йорингард, может потопить и нас. Поэтому для нас умней держаться тебя. Глядишь, вместе с тобой и выплывем. Я сделаю то, что ты приказал, но не трать время на бессмысленные подозрения. Подозревай того, кого нужно.
Харальд ответил Огеру неласковым взглядом. Развернулся, зашагал к двери.
Как ни странно, но повезло ему сразу. Правда, повезло по-мелкому.
Первым в женский дом Харальд привел хирдмана Хёскульда. Швед, дюжий мужик лет сорока, постоял на пороге, за которым больше не было половиц. Пару мгновений молча смотрел на Гунира, торчавшего из камня, и неторопливо спросил:
– А правду говорят, что ты его допрашивал, когда все началось, конунг Харальд?
– Не врут, – уронил Харальд, стоявший рядом.
Хёскульд повернул голову, смерил его взглядом.
– Так почему ты тут, а Гунир там?
– Вынырнул, – отрезал Харальд. – Из камня, как из воды. Что ты слышал про крыс, которые ни с того, ни с сего вдруг кусают людей, Хёскульд? Про ободранных кошек, с которых Брегга снимала шкурки? И ещё я хочу знать про её прежнюю прислужницу, запоротую до смерти. Нов если к утру никто ничего толкового мне не скажет, я начну пытать вас одного за другим. А начну с тебя. Ингви, как ты знаешь, придет сюда только летом, так что я могу не торопится.
Хёскульд снова посмотрел в расщелину, теперь подсвеченную парой факелов, который Харальд приказал бросить на дно. Снова перевел взгляд на хозяина Йорингарда.
– А если я скажу то, что знаю – ты нас отпустишь?
– Доведу ваши драккары до Категата, высажу вас на берег – а корабли потоплю, – нетерпеливо сказал Харальд. – Но оставлю вам пару лодок. Категат не слишком широк, так что сможете перебраться на ту сторону. Мечи я вам оставлю, с голоду не умрете. Так что ты знаешь?
Прода от 22.08
– Про кошек ничего. – Хёскульд поморщился, шрам, идущий от скулы до нижней челюсти, начал выпирать жгутом. – А про рабыню, что сдохла под плетьми, кое-что знаю. В позапрошлую зиму Брегга Гунирсдоттир обвинила её в краже. В тряпье у девки нашли побрякушку, пропавшую у дочки конунга, и рабыню тут же запороли за воровство, как положено. А ещё через полмесяца из крепости пропал один из воинов, Эгиль. Оставил в мужском доме все добро – оружие, сундук с одеждой, где было припрятано восемь серебряных марок… и в одну из ночей исчез, как в воду канул. Но перед этим Эгиль частенько встречался с той рабыней, что умерла под кнутом. Обжимался с ней за сараями и по сеновалам месяца три, с самой осени, как только драккары Гунира вернулись в Эйберг. Даже что-то подарил. А девка ему на радостях проболталась, что дротнинг Исгерд учит трех дочек конунга колдовству. Девки время от времени лежат пластом на своих кроватях – а дух их витает где-то далеко. Больше она ничего не знала. Только с Эгилем случилось ещё кое-что.
Хёскульд замолчал, Харальд люто подумал – ну, давай…
– Незадолго до того, как Эгиль пропал, его укусила крыса, – объявил хирдман.
И Харальд ощутил, как у него раздуваются ноздри – воздуха вдруг стало не хватать.
– Случилось это ночью, в мужском доме, – продолжал Хёскульд. – Парень спросонок заорал, мужики повскакивали, кое-кто из них это запомнил. Ещё через полмесяца Эгиль пропал. А от себя я добавлю ещё кое-что, конунг Харальд. Об этом у нас знают все. Двенадцать лет назад точно так же исчез Бъёрнфин Оддсон. Ушел в одну ночь из своего дома, не взяв ни меча, ни теплого плаща, и больше его никто не видел. Об этом у нас знают все. Бъёрнфин когда-то обвинял дротнинг Вандис, жену Гунира, в смерти своего брата, ярла Хрогильфа. Тело ярла нашли в лесу – волки выкопали из какой-то ямы труп, присыпанный землей и снегом. Потом на него наткнулся один охотник. Бъёрнфин смог опознать брата только по волосам и шраму на бедре, лицо обглодали волки… но было ясно, что ярлу Хрогильфу вспороли грудь и вывернули ребра. Волки этого сделать никак не могли. Бъёрнфин так и не смог добраться до Вандис, поэтому через полгода послал ей через одного человека мед с отравой. А спустя месяц исчез уже сам Бъёрнфин. Тела его так и не нашли. Но кусали ли его крысы, я не знаю.
Хёскульд замолчал – а Харальд глубоко вздохнул.
Перед глазами неспешно разгоралось красное свечение. Дар Одина, ярость берсерка, вложенная в его тело, чтобы обуздать то, чем он был на самом деле, снова просыпалась.
– Откуда ты знаешь, что наболтала Эгилю та рабыня, Хёскульд? – уронил он.
Челюсть ворочалась как-то тяжело, и половину фразы Харальд почти прошипел.
– На том сеновале, где Эгиль тискал рабыню, я, конечно, не был, конунг Харальд. – Хирдман смотрел спокойно, уверенно. – Дело было так – мы с Гуниром уже после этого пошли в южные края, которые лежат за землями франков. Взяли там с наскоку одну крепость, где даже утварь для столов оказалась золотая… уходили на веслах, плыли два дня и две ночи без остановки, потому что Гунир опасался погони. А когда наконец пристали к берегу, он велел устроить пир. Среди добычи нашлось дорогое вино, все напились – и один воин из моего хирда, Дюг Весло, рассказал мне по пьяному делу о своем дружке Эгиле. Он с ним спал на соседних нарах, пока зимовал в Эйберге. Дюг считал, что дочки Гунира как-то узнали о болтовне рабыни. И девку запороли, обвинив в краже, а Эгиля убрали как-то иначе. Но Дюга и ещё пару дружков Эгиля, слышавших его рассказы о бабе, которую он топчет, не тронули. И все же парни с тех пор старались держать языки за зубами – пока Дюг не проболтался после вина. Вот так это до меня и дошло, конунг Харальд. Может, все-таки оставишь нам один драккар? Вести, что я рассказал, стоят того.
Харальд вместо ответа вскинул брови. Молча уставился в лицо Хёскульда. Не щурился, просто смотрел.
Хёскульд крякнул, торопливо отвел взгляд. Пробормотал:
– Лодки, это тоже неплохо.
– И как часто пропадают люди в ваших краях? – медленно спросил Харальд. – Вот так, не взяв с собой оружия?
Лицо Хёскульда теперь горело для него алым. Но ярость была направлена не против хирдмана Гунира.
Хелевы конунговы девки. Хоть бы одну из них заполучить в свои руки…
– Я слышал ещё об одном случае, – пробормотал хирдман, по-прежнему не глядя Харальду в глаза. – Мой отец по молодости ходил в походы вместе с одним человеком, Торольфом. Тот жил неподалеку от нас. Как-то осенью Торольф вернулся в свой дом из похода – и пропал. Ушел из дома, не взяв с собой ни плаща, ни меча. И больше его никто не видел. Ни живым, ни мертвым.
– У Торольфа были враги? – уронил Харальд.
– Он враждовал со своим соседом, – быстро ответил Хёскульд. – Отец Торольфа на старости лет женился на сестре человека, жившего рядом. Пообещал ей один из своих наделов в утренний дар. Но когда через пару месяцев после свадьбы старик умер, Торольф землю не отдал. Объявил, что подозревает, будто молодая вдова сама отравила мужа. А раз так, то утренний дар ей не положен – да и выкуп следовало бы вернуть...
– Имя жены, – потребовал Харальд.
– Мьёдвейг из Хейтаберга. Имени её отца я не помню. Но слышал, что баба после этого снова вышла замуж – и уехала далеко.
Харальд помолчал.
Эгиля укусила крыса, и он пропал, но только через полмесяца. Тела не нашли. Как не нашли и тела Бъёрфина, враждовавшего с женой Гунира. И тела этого Торольфа, враждовавшего с братом Мьёдвейг…
Сванхильд пропадет?!
Харальд ощерился, тряхнул головой. Спросил резко:
– Где сейчас та баба, что учила девок Гунира колдовству? Исгерд? И вроде бы у Вандис с Гуниром была третья дочка, Труди. Она где?
Хёскульд, не глядя на него, нахмурился.
– Дротнинг Исгерд осталась присматривать за Эйбергом. То ли Гуниру она надоела, то ли ещё что. А Труди… вообще-то я за девками Гунира не следил, конунг Харальд. Не мое это дело. Однако на тех драккарах, что ушли к Ютланду, Труди Гунирсдоттир точно не было. До Категата мы шли вместе, а когда останавливались на берегу для ночевок, младшая дочка Вандис ни разу не попалась мне на глаза. Может, конунг отослал её к какой-нибудь родне? Или оставил в крепости? Хоть это и опасно.
Но это опасно и для Исгерд, подумал Харальд. Конунг Ингви может рассчитаться с ней за бегство мужа…
Или это ловушка, которую приготовили для Ёрмунгардсона? Куда он уж точно приплывет – после всего, что случилось? И после того, что ему удалось узнать?
Знать бы, где сейчас Труди…
– Зачем Гунир ездил в Упсалу перед йолем? – бросил Харальд.
– Не знаю, – ответил Хёскульд.
И все-таки посмотрел Харальду в глаза. Но тут же снова отвел взгляд – и уставился в дверной проем, за которым щерилась подсвеченная парой факелов расщелина.
Пытается показать, что не врет, пролетело в уме у Харальда. Что способен честно смотреть в лицо того, кому честно отвечает. И вроде бы говорит правду…
Выходит, серебро в глазах сейчас горит ярче обыкновенного. Такое бывало и прежде, в те мгновенья, когда его захлестывала ярость.
– Меня в Эйберге в то время не было, – отрывисто пояснил Хёскульд. – Я на зимовье всегда возвращаюсь в свой дом.
Харальд оглянулся через плечо. В конце прохода, в проеме распахнутой двери, торчал Убби.
– Запри хирдмана в одной из пустых овчарен, – громко велел Харальд. – Только сначала забери у него меч. Поставь там охрану, человек двадцать. Тех, с кем я поговорю, будешь отводить туда же. И веди следующего.
Убби кивнул. Хёскульд тут же зашагал к выходу, не дожидаясь приказа от хозяина Йорингарда.
Прода от 25.08
Харальд допрашивал людей Гунира весь остаток ночи – и часть дня. Вышел из женского дома, когда тучи, забравшие небо, уже начали темнеть по вечернему. И решил сходить на свой драккар, поговорить со Сванхильд.
А заодно посмотреть, как там она.
У входа в женский дом стояло десятка два воинов. Возле двери полукругом собрались хирдманы. Харальд, посмотрев на них, бросил:
– Готовьте драккары, завтра утром уходим. И уйдем все, до последнего человека. На драккарах полно места, так что я здесь никого не оставлю.
– Так ведь разграбят все, – удивленно сказал кто-то – кажется, Ларс.
– Пусть грабят, – вроде бы негромко ответил Харальд – но люди молчали, и слова его прозвучали неожиданно гулко. – Казны здесь не будет, из припасов мы заберем все, что сможем. Я оставлю в Йорингарде только пустые дома и рабов. Ещё немного зерна, для прокорма рабьего мяса и для посевов… лошадей тоже не трону. Может, кто-то захочет вспахать здешние наделы.
Хотя Ингви обещал, что на Севере этой весной ничего не взойдет, вдруг подумалось ему.
Но это было уже не важно. Рабы, как только появятся враги, смогут разбежаться. Соседи, если захотят, перед этим смогут поживиться в Йорингарде. И получается, он всем даст шанс. Рабам – выжить, соседям – пограбить брошенную крепость…
Харальд угрюмо глянул на Свейна, стоявшего напротив.
– Возьми людей. Режьте скотину, запасайте солонину.
Свейн почему-то отвел взгляд. Заметил:
– Кейлев уже велел, чтобы начинали потихоньку резать коров. Сказал, что свиней и овец мы возьмем живыми. Потом прирежем их по дороге.
Харальд, как только Свейн договорил, двинулся вперед, не тратя больше времени на слова. Люди торопливо расступались, но никто не смотрел ему в лицо. Впрочем, ему было не до этого.
Льдиной на зимней волне, тяжело, холодно, ворочалась в уме одна мысль – не может быть, чтобы девчонка вот так взяла и исчезла.
