С подходившего драккара донесся озабоченный голос Кейлева:
— Как ты, ярл? Глаза у тебя блестят, но…
— Я тебе баба, чтобы мои глаза разглядывать? — рявкнул в ответ Харальд. — Суши весла, вы уже близко!
— Готовь багры! — тут же провозгласил Кейлев. — Наш ярл опять с нами!
Корабли сближались. Железные крюки вскинулись, упали. Борта затрещали, соприкасаясь.
— Примите её, — приказал Харальд.
И протянул на ту сторону Добаву, трепыхнувшуюся в его руках. Прыгнул следом, бросил:
— Кто на кормиле? Держи к берегу, к крайнему драккару слева. Девчонку спрячьте в закуток! Кейлев…
— Да, ярл, — поспешно отозвался старик, уже стоявший рядом.
— Вы ведь болтались неподалеку, когда меня забросали стрелами? Расскажи, что было потом. И начни со своего лепета о моих глазах!
— Так они у тебя, ярл, потемнели…
Дослушав старика, Харальд ощерился.
Значит, он потемнел как драугар, причем весь. И лицом, и телом, и косицами.
Харальд задумался, опершись о рукоять секиры.
У него потемнели даже глаза. А мир в этих глазах поблек. И началось все после стрел, прилетевших с драккара Гудрема.
Гудрема, который принес кровавую жертву Ёрмунгарду, его отцу.
Ёрмунгарду, который сказал, будто Харальда что-то зовет в небо. Слова его были не совсем понятны, но…
Ты моя плоть, способная отравить небо, заявил родитель.
Харальду вспомнилась звериная морда, которую он видел в глазах Добавы. Вдруг зверь, спящий в нем, и есть то, что может отравить небо? А затем начнется Фимбулвинтер. Великая зима, после которой придет Рагнарёк. Конец света.
Ты и впрямь змей, родитель, холодно подумал Харальд. Потом глянул на воду за бортом.
Если Ёрмунгард не хочет, чтобы наступил Рагнарёк, он мог решиться — и спеленать зверя. Сделать его кем-то вроде драугара, использовав Гудрема и его людей.
Все, лишь бы остановить опасность, спящую в сыне. Сковать серой тьмой чудовище, уже проступившее разок на его лице…
Ненависть шевельнулась в Харальде — и затопила, смешиваясь с яростью. Дикая ненависть, заливающая мир уже не краснотой, а огненно-желтым сиянием расплавленной стали.
— Ярл, — потрясенно выдохнул Кейлев, — у тебя на лице… ты светишься?!
Значит, свечусь, недобро подумал Харальд. Похоже, так в нем просыпается зверь — светом на лице и огненно-желтым сиянием перед глазами.
Но почему зверь просыпается, и почему, поглядев в глаза Добавы, он переборол зелье, сделавшее его то ли драугаром, то ли кем-то подобным…
Впрочем, сейчас Харальду было не до этих загадок. Йорингард и месть — вот что главное. Все остальное потом.
Харальд повернулся к старику, выдохнул:
— Это ничего, Кейлев. Теперь слушай. Я высажусь на берег один. Посмотрим, что я такое… раз уж свечусь. А ты, как только спрыгну, уводи драккар. И жди в одном полете стрелы от берега. Помни — с девчонки волос не должен упасть! Об остальном поговорим потом. Высадитесь на берег, когда я вас позову.
— Да, ярл, — зачарованно сказал Кейлев, продолжая таращиться на него.
Харальд повел плечами. Кожа на лопатках зачесалась.
Тихо, люто подумал он. Сидеть, лежать и не высовываться — чем бы ты ни был. Иначе я сам разожгу костер побольше. И улягусь в него спиной…
Зуд вроде утих.
— Ещё кое-что, Кейлев, — уронил Харальд. — Если со мной что-то случится, и ты опять отправишь ко мне девчонку — позаботься о том, чтобы рядом был свет. Чтобы я её видел. Всю.
— Как скажешь, ярл, — пробормотал старик.
За тем, что происходило на корабле, где остался озверевший ярл Харальд, наблюдали с берега под утесами. Убби, баюкая размозженную кисть, буркнул:
— Своих зовет.
— Я слышал, Харальд любит рвать баб на куски, — задумчиво проговорил викинг, стоявший справа. — А этот драккар, похоже, его собственный. Видел, что оттуда швырнули через борт? На драккар с ярлом?
— Девку. — Убби сморщился, размышляя. — Хотите знать, что я думаю? Похоже, его парни знают, как привести Харальда в чувство. А мы не знали.
— У нас все равно девки под рукой не было, — проворчал кто-то из воинов.
— Это да, — согласился Убби. — Эх, знать бы заранее! В Йорингарде баб полно, захватили бы парочку. В общем, так — если ярл сейчас направится в Йорингард, предлагаю пробежаться по берегу и напасть там, где стена подходит к воде.
— Не боишься остаться без второй руки? — поинтересовался викинг, стоявший слева.
— Слышал я, что ярл Харальд всегда платит честно, — угрюмо ответил Убби. — Так что за руку я получу вергельд (плата за убийство или увечье). Сторгуемся… особенно если у ярла будет казна Гудрема. Чего встали? Вон, на драккаре ярла уже выгребают к Йорингарду. Только помните, к Харальду в бою близко не подходить. С берсерком всегда так — гляди в оба, иначе он тебя выпотрошит. Когда на них находит, они не разбирают, где свой, где чужой, рубят всех подряд. И на стрелах, видать, что-то было. Иначе с чего ярл так почернел? Но сейчас ему полегчало…
— А драться как будешь? — спросил кто-то.
— Я и левой рукой меч смогу удержать. У меня в роду от одной раны никто не раскисал. Если кто хочет свою долю от золота Гудрема — давай за мной! Вон гребцы на драккаре ярла спины рвут, веслами машут. Сейчас там будет драчка!
— К крайнему драккару правьте, — приказал Харальд, когда Йорингард был уже близко — и на палубу посыпались стрелы. — На берег переберусь с него.
Несколько викингов сгрудились у борта, щитами прикрывая гребцов от стрел. В сторону Харальда все поглядывали с легким страхом и изумлением.
На лице ярла сияла маска. Проступала пепельно-серебряными отсветами — словно под кожей пряталась морда то ли зверя, то ли змея. А глаза ярла теперь горели чистым серебром.
Но с расспросами никто не лез. От страха, хотя его чувствовали все, никто не дергался. Все и раньше знали, что ярл у них со странностями. Просто теперь к его странностям добавилась ещё одна.
И опять же — чем ярл страшней, тем больше страху нагонит он на врагов. А в старости они будут рассказывать, как сражались под рукой сына Ёрмунгарда, внутри которого жил то ли зверь, то ли змей…
Кейлев вскинул щит, заслоняя Харальда от стрел, летящих все гуще.
— Может, все-таки возьмешь с собой часть хирда, ярл? — крикнул он.
На берегу вопили. Несколько лучников забрались на драккары, стоявшие у берега — и стреляли уже оттуда.
Что будет, если опять поймаю стрелу с зельем, подумал Харальд. Начну рвать всех, кто окажется рядом? Умереть не умру, но потемнею и стану тварью, вымороженной изнутри…
Ненависть накатила, высвечивая все вокруг раскалено-желтыми переливами.
Стрелу в меня, злобно решил Харальд, могут пустить везде. Даже в Хааленсваге, исподтишка.
Нельзя прожить всю жизнь, прячась от врагов. Лучше пойти и разобраться с ними. А заодно узнать, как подействуют стрелы с зельем после случившегося. Теперь, когда на лице что-то светится.
— Девчонку беречь, — с угрозой напомнил Харальд. И, притянув к себе Кейлева, проворчал тому в ухо: — Ты меня сегодня ослушался. Полез сюда, хотя пожаров в Йорингарде не было… однако ты мне помог. Я признаю твою правоту. Но если отдашь Добаву в руки людей Гудрема — убью. Если увидишь, что меня одолели, уходи из Йорингарда. Выжидай… золото у вас есть, не пропадете. Однако помни — девчонка должна жить. А я в любой миг могу вернуться. Ты все понял?
— Да! — крикнул Кейлев.
Много чего ещё сказать бы, подумал Харальд, отпуская кольчугу старика. Только времени нет. Дать бы девчонке свободу. Все равно больше не о ком позаботиться напоследок…
Но даже свободная, она не уйдет дальше соседнего селенья. И золото завещать бессмысленно, бабе без защиты родичей к нему даже прикоснуться не дадут.
Поэтому надо выжить. Выжить, все узнать — и провести с Добавой зимовье. Терзать мягкость её губ…
Драккары у берега сияли огненно-желтыми переливами все ярче. Все сильней, все жарче.
— Найти тебе шлем, яр… — начал Кейлев.
И смолк на полуслове. Рука со щитом опустилась.
Морда зверя, светившаяся на лице ярла, начиная со лба, плеснула вдруг таким светом, что у старого викинга дрогнули колени.
А по косицам, вплетаясь в пегие волосы, поползли тонкие нити серебряного огня.
— Не надо, — тяжело проворчал Харальд. Оскалился, завершая морду рядом сияющих зубов.
А глаза у ярла блестят до рези, невольно подумал Кейлев. И ощутил, как по спине ползут мурашки.
До крайнего драккара оставалось совсем немного. Корабли соприкоснулись, борта заскрипели.
Харальд прыгнул.
Кейлев тут же рявкнул сидевшим на лавках, чтобы отгребали назад. Следом подумал — что-то неладное не только с ярлом. С его девкой тоже нечисто.
То, что ярл её не тронул — это ладно. Он и других убивал не сразу. Вначале, как положено мужику, на ложе мял. Однако нынче он после неё пришел в себя и засветился…
Кейлев кинул взгляд на берег, медленно отходивший назад.
То, что там происходило, не было битвой. Викинги Гудрема, прошедшие не одну битву, разбегались. Кто-то вопил:
— Ёрмунгардсон! Сияющий змей!
Затем Кейлев увидел своего ярла. Тот поднимался по берегу скачками, и голова его светилась серебром.
Несколько викингов, устоявших и не побежавших, встретили ярла поднятыми мечами. Харальд, поднырнув под лезвия, несколькими ударами раскидал смельчаков.
Дальше ярл понесся уже бегом, размазываясь в тень с сияющей головой. По-змеиному уклоняясь от брошенных в него копий. Задерживаясь на миг возле каждого, кто держал оружие…
Путь его отмечали раненые и убитые.
Убби с воинами подоспели к краю крепостной стены, когда Харальд уже подбегал к домам Йорингарда.
— Значит, так, — распорядился Убби, охватив взглядом всю неразбериху, что творилась на берегу. — Людей Гудрема — бьем. Наших, из хирда Вельди — потихоньку отпускаем. Все-таки мы с ними не одну битву прошли. И эль пили вместе, как обычный, так и кровавый. Если умные, то потихоньку соберутся и отчалят. К ярлу Харальду не подходить. Он, похоже, опять не в себе. Ну да он берсерк, ему положено. Потихоньку идем туда, где казна. Посмотрим, что с нашими… и с золотом. Пошли!
Над водой фьорда уже поднимался холодный предрассветный туман, когда Харальд снова спустился на берег. Замер за пятьдесят шагов до драккаров, рявкнул:
— Кейлев! Сюда!
Крик улетел в серые разводы тумана. Потом, через некоторое время, послышались удары весел по воде.
В крепости за спиной сейчас было тихо. Убби со своими людьми, вернувшиеся так кстати, зачистили поле боя. По всему берегу валялись убитые, ноги то и дело скользили по земле, размякшей от крови.
Пахло смертью.
Но часть людей Гудрема сумела сбежать. У берега не хватало одного драккара — и почти не осталось лодок.
И все же погибло немало народу, подумал Харальд, шагая к воде.
Он сам не знал, что было в этой мысли — сожаление, гордость? Этой ночью в Вальхаллу к Одину пришел новый хирд. А то и больше. Одноглазому богу будет кого повести в бой, когда настанет Рагнарёк, конец света и последняя битва. Та самая, что случится после Фимбулвинтер.
Харальд разжал кулак, секира упала на прибрежные камни.
Он содрал рубаху, покрытую кровью и прорехами. Кинул взгляд вниз.
Верхнюю часть груди и плечи опутывали нити серебряного сияния, похожие на корни дерева. Заканчивались они на середине груди.
Лица своего Харальд не видел. Но учитывая, на каком расстоянии держались Убби и другие викинги, оно по-прежнему светилось. И сияние пробивалось сквозь кровь, покрывавшую его от темени до плеч. Под багровой коркой серебро расцветало бледно-алыми переливами.
Мне бы увидеть Добаву, угрюмо подумал Харальд.
Потом допросить Грюмира — которого он оглушил, а люди Убби оттащили и связали. Да решить, как встретить конунга Гудрема. Многое надо сделать…
Небо над головой уже начинало светлеть.
Харальд зашел в воду. Сел, затем пригнулся, с головой окунувшись в легкую, зыбкую волну фьорда. Потер ладонями лицо, косицы, смывая запекшуюся кровь.
А когда разогнулся, увидел фигуру, выступавшую из воды шагах в десяти. Мелкие волны колыхались у темно-серых плеч незваного гостя.
— Ёрмунгард, — просипел Харальд.
— Ты все-таки разбудил его, — скрипнул тот. — Выпустил зверя.
— Пришлось, — отрезал Харальд.
Сероватые клубы тумана сгущались вокруг, закрывая берег и борт ближнего драккара.
— Не… нельзя было этого делать, — прошипел Ёрмунгард.
— Ты все это начал, дав Гудрему оружие против меня, — бросил Харальд.
И замер, прислушиваясь. Удары весел звучали неспешно — похоже, Кейлев вел драккар к берегу осторожно, не желая напороться в тумане на чужие корабли.
— Не оружие, — выдавил отец. — Я дал свою кровь. Чтобы намазать на стрелы, на копье. Моя кровь в твоей крови. Она спасла бы всех… но ты сумел разбудить зверя. Он проснулся… хоть и не весь.
— И зачем мне твоя кровь? — с хрипотцой спросил Харальд. — Да ещё с острия чужих стрел?
В уме у него пролетело — пусть родитель хоть что-то расскажет. Хоть что-то! Раз уж приполз…
— Хотел спасти, — проскрипел Ёрмунгард. — Всех. Всё. Подумай, почему ты стал берсерком. Это дар Одина. Зачем он вложил его в тебя… дар Одина… а потом мой яд. Все, чтобы ты стал зверем. Чтобы моя плоть поднялась в небо. И начался Фимбулвинтер. Чтобы после всего воскрес Бальдр, сын Одина, убитый твоим дедом Локки. Ты и я погибнем… так предсказано. Бальдр воскреснет. Так будет, когда кончится Рагнарёк.
— И ты решил сделать меня драугаром? — проворчал Харальд. — Или кем-то вроде него?
— Не драугаром. Таким, как я.
Что ж, подумал Харальд, теперь я знаю, каково это — быть Ёрмунгардом. Равнодушие, промозгло-серый мир — и яркий свет чужой плоти. Тепло и многоцветье, которые можно ощутить, только истязая.
— Расскажи мне о яде, — то ли потребовал, то ли попросил он.
— Яд, — обронил Ёрмунгард, уже погружаясь в воду. — Мой яд. Тор и Один дали мой яд людям с той стороны узкого моря. Они придут… и ты поднимешься. И Фимбулвинтер начнется. Берегись людей. Берегись яда, он превратит тебя в тварь. Подумай. Думай много…
Ёрмунгард исчез.
Клочья тумана вокруг начали таять.
Харальд плеснул себе в лицо морской водой. Решил — хорошо, что в воде драки не было. Иначе волны сейчас отливали бы красным.
Значит, близится Фимбулвинтер.
Старая добрая история. Жил-был бог Один, и был у него прекрасный сын Бальдр. Светлый бог красоты, добра, радости, весны…
Всего самого лучшего, насмешливо подумал Харальд.
А потом бог коварства Локки, отец Ёрмунгарда, подстроил так, чтобы слепой бог Хёд убил Бальдра. И за это хитреца Локки другие добрые боги привязали к скале — причем кишками его же собственного сына, Вали.
Потому что это единственные узы, которых Локки не посмеет разорвать.
И капает на Локки своим ядом змея, примостившаяся над ним. А Сигюн, его верная жена, стоит рядом и держит чашу. Иногда она отходит, чтобы выплеснуть собранное, и тогда яд прожигает тело Локки. Бог коварства корчится, отчего вся земля трясется…
Но было предсказано, что Локки со своими детьми рано или поздно затеют Рагнарёк, последнюю битву. После которой Бальдр воскреснет. Кроме того, ещё двое сыновей-богов Одина останутся в живых. И два сына бога Тора. А Локки и все его потомство погибнут.
— Как ты, ярл? Глаза у тебя блестят, но…
— Я тебе баба, чтобы мои глаза разглядывать? — рявкнул в ответ Харальд. — Суши весла, вы уже близко!
— Готовь багры! — тут же провозгласил Кейлев. — Наш ярл опять с нами!
Корабли сближались. Железные крюки вскинулись, упали. Борта затрещали, соприкасаясь.
— Примите её, — приказал Харальд.
И протянул на ту сторону Добаву, трепыхнувшуюся в его руках. Прыгнул следом, бросил:
— Кто на кормиле? Держи к берегу, к крайнему драккару слева. Девчонку спрячьте в закуток! Кейлев…
— Да, ярл, — поспешно отозвался старик, уже стоявший рядом.
— Вы ведь болтались неподалеку, когда меня забросали стрелами? Расскажи, что было потом. И начни со своего лепета о моих глазах!
— Так они у тебя, ярл, потемнели…
Дослушав старика, Харальд ощерился.
Значит, он потемнел как драугар, причем весь. И лицом, и телом, и косицами.
Харальд задумался, опершись о рукоять секиры.
У него потемнели даже глаза. А мир в этих глазах поблек. И началось все после стрел, прилетевших с драккара Гудрема.
Гудрема, который принес кровавую жертву Ёрмунгарду, его отцу.
Ёрмунгарду, который сказал, будто Харальда что-то зовет в небо. Слова его были не совсем понятны, но…
Ты моя плоть, способная отравить небо, заявил родитель.
Харальду вспомнилась звериная морда, которую он видел в глазах Добавы. Вдруг зверь, спящий в нем, и есть то, что может отравить небо? А затем начнется Фимбулвинтер. Великая зима, после которой придет Рагнарёк. Конец света.
Ты и впрямь змей, родитель, холодно подумал Харальд. Потом глянул на воду за бортом.
Если Ёрмунгард не хочет, чтобы наступил Рагнарёк, он мог решиться — и спеленать зверя. Сделать его кем-то вроде драугара, использовав Гудрема и его людей.
Все, лишь бы остановить опасность, спящую в сыне. Сковать серой тьмой чудовище, уже проступившее разок на его лице…
Ненависть шевельнулась в Харальде — и затопила, смешиваясь с яростью. Дикая ненависть, заливающая мир уже не краснотой, а огненно-желтым сиянием расплавленной стали.
— Ярл, — потрясенно выдохнул Кейлев, — у тебя на лице… ты светишься?!
Значит, свечусь, недобро подумал Харальд. Похоже, так в нем просыпается зверь — светом на лице и огненно-желтым сиянием перед глазами.
Но почему зверь просыпается, и почему, поглядев в глаза Добавы, он переборол зелье, сделавшее его то ли драугаром, то ли кем-то подобным…
Впрочем, сейчас Харальду было не до этих загадок. Йорингард и месть — вот что главное. Все остальное потом.
Харальд повернулся к старику, выдохнул:
— Это ничего, Кейлев. Теперь слушай. Я высажусь на берег один. Посмотрим, что я такое… раз уж свечусь. А ты, как только спрыгну, уводи драккар. И жди в одном полете стрелы от берега. Помни — с девчонки волос не должен упасть! Об остальном поговорим потом. Высадитесь на берег, когда я вас позову.
— Да, ярл, — зачарованно сказал Кейлев, продолжая таращиться на него.
Харальд повел плечами. Кожа на лопатках зачесалась.
Тихо, люто подумал он. Сидеть, лежать и не высовываться — чем бы ты ни был. Иначе я сам разожгу костер побольше. И улягусь в него спиной…
Зуд вроде утих.
— Ещё кое-что, Кейлев, — уронил Харальд. — Если со мной что-то случится, и ты опять отправишь ко мне девчонку — позаботься о том, чтобы рядом был свет. Чтобы я её видел. Всю.
— Как скажешь, ярл, — пробормотал старик.
***
За тем, что происходило на корабле, где остался озверевший ярл Харальд, наблюдали с берега под утесами. Убби, баюкая размозженную кисть, буркнул:
— Своих зовет.
— Я слышал, Харальд любит рвать баб на куски, — задумчиво проговорил викинг, стоявший справа. — А этот драккар, похоже, его собственный. Видел, что оттуда швырнули через борт? На драккар с ярлом?
— Девку. — Убби сморщился, размышляя. — Хотите знать, что я думаю? Похоже, его парни знают, как привести Харальда в чувство. А мы не знали.
— У нас все равно девки под рукой не было, — проворчал кто-то из воинов.
— Это да, — согласился Убби. — Эх, знать бы заранее! В Йорингарде баб полно, захватили бы парочку. В общем, так — если ярл сейчас направится в Йорингард, предлагаю пробежаться по берегу и напасть там, где стена подходит к воде.
— Не боишься остаться без второй руки? — поинтересовался викинг, стоявший слева.
— Слышал я, что ярл Харальд всегда платит честно, — угрюмо ответил Убби. — Так что за руку я получу вергельд (плата за убийство или увечье). Сторгуемся… особенно если у ярла будет казна Гудрема. Чего встали? Вон, на драккаре ярла уже выгребают к Йорингарду. Только помните, к Харальду в бою близко не подходить. С берсерком всегда так — гляди в оба, иначе он тебя выпотрошит. Когда на них находит, они не разбирают, где свой, где чужой, рубят всех подряд. И на стрелах, видать, что-то было. Иначе с чего ярл так почернел? Но сейчас ему полегчало…
— А драться как будешь? — спросил кто-то.
— Я и левой рукой меч смогу удержать. У меня в роду от одной раны никто не раскисал. Если кто хочет свою долю от золота Гудрема — давай за мной! Вон гребцы на драккаре ярла спины рвут, веслами машут. Сейчас там будет драчка!
***
— К крайнему драккару правьте, — приказал Харальд, когда Йорингард был уже близко — и на палубу посыпались стрелы. — На берег переберусь с него.
Несколько викингов сгрудились у борта, щитами прикрывая гребцов от стрел. В сторону Харальда все поглядывали с легким страхом и изумлением.
На лице ярла сияла маска. Проступала пепельно-серебряными отсветами — словно под кожей пряталась морда то ли зверя, то ли змея. А глаза ярла теперь горели чистым серебром.
Но с расспросами никто не лез. От страха, хотя его чувствовали все, никто не дергался. Все и раньше знали, что ярл у них со странностями. Просто теперь к его странностям добавилась ещё одна.
И опять же — чем ярл страшней, тем больше страху нагонит он на врагов. А в старости они будут рассказывать, как сражались под рукой сына Ёрмунгарда, внутри которого жил то ли зверь, то ли змей…
Кейлев вскинул щит, заслоняя Харальда от стрел, летящих все гуще.
— Может, все-таки возьмешь с собой часть хирда, ярл? — крикнул он.
На берегу вопили. Несколько лучников забрались на драккары, стоявшие у берега — и стреляли уже оттуда.
Что будет, если опять поймаю стрелу с зельем, подумал Харальд. Начну рвать всех, кто окажется рядом? Умереть не умру, но потемнею и стану тварью, вымороженной изнутри…
Ненависть накатила, высвечивая все вокруг раскалено-желтыми переливами.
Стрелу в меня, злобно решил Харальд, могут пустить везде. Даже в Хааленсваге, исподтишка.
Нельзя прожить всю жизнь, прячась от врагов. Лучше пойти и разобраться с ними. А заодно узнать, как подействуют стрелы с зельем после случившегося. Теперь, когда на лице что-то светится.
— Девчонку беречь, — с угрозой напомнил Харальд. И, притянув к себе Кейлева, проворчал тому в ухо: — Ты меня сегодня ослушался. Полез сюда, хотя пожаров в Йорингарде не было… однако ты мне помог. Я признаю твою правоту. Но если отдашь Добаву в руки людей Гудрема — убью. Если увидишь, что меня одолели, уходи из Йорингарда. Выжидай… золото у вас есть, не пропадете. Однако помни — девчонка должна жить. А я в любой миг могу вернуться. Ты все понял?
— Да! — крикнул Кейлев.
Много чего ещё сказать бы, подумал Харальд, отпуская кольчугу старика. Только времени нет. Дать бы девчонке свободу. Все равно больше не о ком позаботиться напоследок…
Но даже свободная, она не уйдет дальше соседнего селенья. И золото завещать бессмысленно, бабе без защиты родичей к нему даже прикоснуться не дадут.
Поэтому надо выжить. Выжить, все узнать — и провести с Добавой зимовье. Терзать мягкость её губ…
Драккары у берега сияли огненно-желтыми переливами все ярче. Все сильней, все жарче.
— Найти тебе шлем, яр… — начал Кейлев.
И смолк на полуслове. Рука со щитом опустилась.
Морда зверя, светившаяся на лице ярла, начиная со лба, плеснула вдруг таким светом, что у старого викинга дрогнули колени.
А по косицам, вплетаясь в пегие волосы, поползли тонкие нити серебряного огня.
— Не надо, — тяжело проворчал Харальд. Оскалился, завершая морду рядом сияющих зубов.
А глаза у ярла блестят до рези, невольно подумал Кейлев. И ощутил, как по спине ползут мурашки.
До крайнего драккара оставалось совсем немного. Корабли соприкоснулись, борта заскрипели.
Харальд прыгнул.
Кейлев тут же рявкнул сидевшим на лавках, чтобы отгребали назад. Следом подумал — что-то неладное не только с ярлом. С его девкой тоже нечисто.
То, что ярл её не тронул — это ладно. Он и других убивал не сразу. Вначале, как положено мужику, на ложе мял. Однако нынче он после неё пришел в себя и засветился…
Кейлев кинул взгляд на берег, медленно отходивший назад.
То, что там происходило, не было битвой. Викинги Гудрема, прошедшие не одну битву, разбегались. Кто-то вопил:
— Ёрмунгардсон! Сияющий змей!
Затем Кейлев увидел своего ярла. Тот поднимался по берегу скачками, и голова его светилась серебром.
Несколько викингов, устоявших и не побежавших, встретили ярла поднятыми мечами. Харальд, поднырнув под лезвия, несколькими ударами раскидал смельчаков.
Дальше ярл понесся уже бегом, размазываясь в тень с сияющей головой. По-змеиному уклоняясь от брошенных в него копий. Задерживаясь на миг возле каждого, кто держал оружие…
Путь его отмечали раненые и убитые.
***
Убби с воинами подоспели к краю крепостной стены, когда Харальд уже подбегал к домам Йорингарда.
— Значит, так, — распорядился Убби, охватив взглядом всю неразбериху, что творилась на берегу. — Людей Гудрема — бьем. Наших, из хирда Вельди — потихоньку отпускаем. Все-таки мы с ними не одну битву прошли. И эль пили вместе, как обычный, так и кровавый. Если умные, то потихоньку соберутся и отчалят. К ярлу Харальду не подходить. Он, похоже, опять не в себе. Ну да он берсерк, ему положено. Потихоньку идем туда, где казна. Посмотрим, что с нашими… и с золотом. Пошли!
***
Над водой фьорда уже поднимался холодный предрассветный туман, когда Харальд снова спустился на берег. Замер за пятьдесят шагов до драккаров, рявкнул:
— Кейлев! Сюда!
Крик улетел в серые разводы тумана. Потом, через некоторое время, послышались удары весел по воде.
В крепости за спиной сейчас было тихо. Убби со своими людьми, вернувшиеся так кстати, зачистили поле боя. По всему берегу валялись убитые, ноги то и дело скользили по земле, размякшей от крови.
Пахло смертью.
Но часть людей Гудрема сумела сбежать. У берега не хватало одного драккара — и почти не осталось лодок.
И все же погибло немало народу, подумал Харальд, шагая к воде.
Он сам не знал, что было в этой мысли — сожаление, гордость? Этой ночью в Вальхаллу к Одину пришел новый хирд. А то и больше. Одноглазому богу будет кого повести в бой, когда настанет Рагнарёк, конец света и последняя битва. Та самая, что случится после Фимбулвинтер.
Харальд разжал кулак, секира упала на прибрежные камни.
Он содрал рубаху, покрытую кровью и прорехами. Кинул взгляд вниз.
Верхнюю часть груди и плечи опутывали нити серебряного сияния, похожие на корни дерева. Заканчивались они на середине груди.
Лица своего Харальд не видел. Но учитывая, на каком расстоянии держались Убби и другие викинги, оно по-прежнему светилось. И сияние пробивалось сквозь кровь, покрывавшую его от темени до плеч. Под багровой коркой серебро расцветало бледно-алыми переливами.
Мне бы увидеть Добаву, угрюмо подумал Харальд.
Потом допросить Грюмира — которого он оглушил, а люди Убби оттащили и связали. Да решить, как встретить конунга Гудрема. Многое надо сделать…
Небо над головой уже начинало светлеть.
Харальд зашел в воду. Сел, затем пригнулся, с головой окунувшись в легкую, зыбкую волну фьорда. Потер ладонями лицо, косицы, смывая запекшуюся кровь.
А когда разогнулся, увидел фигуру, выступавшую из воды шагах в десяти. Мелкие волны колыхались у темно-серых плеч незваного гостя.
— Ёрмунгард, — просипел Харальд.
— Ты все-таки разбудил его, — скрипнул тот. — Выпустил зверя.
— Пришлось, — отрезал Харальд.
Сероватые клубы тумана сгущались вокруг, закрывая берег и борт ближнего драккара.
— Не… нельзя было этого делать, — прошипел Ёрмунгард.
— Ты все это начал, дав Гудрему оружие против меня, — бросил Харальд.
И замер, прислушиваясь. Удары весел звучали неспешно — похоже, Кейлев вел драккар к берегу осторожно, не желая напороться в тумане на чужие корабли.
— Не оружие, — выдавил отец. — Я дал свою кровь. Чтобы намазать на стрелы, на копье. Моя кровь в твоей крови. Она спасла бы всех… но ты сумел разбудить зверя. Он проснулся… хоть и не весь.
— И зачем мне твоя кровь? — с хрипотцой спросил Харальд. — Да ещё с острия чужих стрел?
В уме у него пролетело — пусть родитель хоть что-то расскажет. Хоть что-то! Раз уж приполз…
— Хотел спасти, — проскрипел Ёрмунгард. — Всех. Всё. Подумай, почему ты стал берсерком. Это дар Одина. Зачем он вложил его в тебя… дар Одина… а потом мой яд. Все, чтобы ты стал зверем. Чтобы моя плоть поднялась в небо. И начался Фимбулвинтер. Чтобы после всего воскрес Бальдр, сын Одина, убитый твоим дедом Локки. Ты и я погибнем… так предсказано. Бальдр воскреснет. Так будет, когда кончится Рагнарёк.
— И ты решил сделать меня драугаром? — проворчал Харальд. — Или кем-то вроде него?
— Не драугаром. Таким, как я.
Что ж, подумал Харальд, теперь я знаю, каково это — быть Ёрмунгардом. Равнодушие, промозгло-серый мир — и яркий свет чужой плоти. Тепло и многоцветье, которые можно ощутить, только истязая.
— Расскажи мне о яде, — то ли потребовал, то ли попросил он.
— Яд, — обронил Ёрмунгард, уже погружаясь в воду. — Мой яд. Тор и Один дали мой яд людям с той стороны узкого моря. Они придут… и ты поднимешься. И Фимбулвинтер начнется. Берегись людей. Берегись яда, он превратит тебя в тварь. Подумай. Думай много…
Ёрмунгард исчез.
Клочья тумана вокруг начали таять.
Харальд плеснул себе в лицо морской водой. Решил — хорошо, что в воде драки не было. Иначе волны сейчас отливали бы красным.
Значит, близится Фимбулвинтер.
Старая добрая история. Жил-был бог Один, и был у него прекрасный сын Бальдр. Светлый бог красоты, добра, радости, весны…
Всего самого лучшего, насмешливо подумал Харальд.
А потом бог коварства Локки, отец Ёрмунгарда, подстроил так, чтобы слепой бог Хёд убил Бальдра. И за это хитреца Локки другие добрые боги привязали к скале — причем кишками его же собственного сына, Вали.
Потому что это единственные узы, которых Локки не посмеет разорвать.
И капает на Локки своим ядом змея, примостившаяся над ним. А Сигюн, его верная жена, стоит рядом и держит чашу. Иногда она отходит, чтобы выплеснуть собранное, и тогда яд прожигает тело Локки. Бог коварства корчится, отчего вся земля трясется…
Но было предсказано, что Локки со своими детьми рано или поздно затеют Рагнарёк, последнюю битву. После которой Бальдр воскреснет. Кроме того, ещё двое сыновей-богов Одина останутся в живых. И два сына бога Тора. А Локки и все его потомство погибнут.
