Не свяжись Рагнхильд с Убби, не приревнуй тот Белую Лань к своему ярлу — сам он не бросил бы тогда тех слов, о своем свадебном эле. И не затеял бы всего этого...
— Да, ему позволено, — медленно сказал Харальд. — Однако мне тоже нужен свадебный эль. Бочек пять, пожалуй.
В уме мелькнуло — если Свальд и остальные решат после Вёллинхела вернуться сюда, чтобы погулять на свадьбе родича…
— Десять, — поправился Харальд. — Мне потребуется десять бочек свадебного эля.
Раб неистово закивал.
— Мы сегодня же начнем варить эль, ярл! После пира осталось много пустых бочек, зальем все!
Харальд молча скользнул по нему взглядом, развернулся и вышел. Прошелся по крепости, потом спустился к берегу в поисках Кейлева.
Тот вместе с сыновьями осматривал драккар на берегу. Уже починенный, готовый к спуску на воду.
— Поговорим, Кейлев? — с ходу предложил Харальд.
Старик с готовностью кивнул. Сделал знак сыновьям, чтобы те отошли, но ярл вдруг заявил:
— Нет, пусть останутся. Дела, о которых я хочу поговорить, семейные. О них должны знать все родичи.
Кейлевсоны замерли рядом с невозмутимыми лицами.
— Какой выкуп ты хочешь за свою дочь, Кейлев? — спросил Харальд.
— Ну… — протянул старик, задумчиво глядя на ярла. — Я, конечно, не могу попросить за неё драккар, как Ольвдан за Рагнхильд…
— Нет, ты попросишь два, — согласился Харальд. — Но не для себя, а для сыновей. И со временем они их получат. Конечно, сначала я к ним присмотрюсь. Однако за своих парней ты можешь быть спокоен. Теперь о выкупе для Сванхильд. Сколько ты хочешь за свою дочь, Кейлев?
— Сто марок серебром.
— Пусть будут двести, — бросил Харальд. — А утренним даром станет…
Он замолчал, переведя взгляд на фьорд. Утренний дар остается в собственности бабы, но не переходит под присмотр отца. Им она может воспользоваться сразу, как только муж умрет.
И он принадлежит только ей. Даже если остальное имущество мужа захотят получить его родичи.
— Моим утренним даром станет Хааленсваге, — сказал наконец Харальд. — И я прикажу, чтобы в Мейдехольме поставили рунный камень с записью об этом. Если что-то случиться, Кейлев… не трать время на свары с моими родичами. Бери драккары, хватай Сванхильд — и плыви туда. Хааленсваге будет её домом.
Кейлев недоверчиво улыбнулся.
— Неслыханно щедрый дар, ярл.
— Да, — снова согласился Харальд. — Но вы мне дадите клятву. Все трое, в море, опустив руки в воду. Вы поклянетесь, что все это и впрямь достанется Сванхильд. А в свидетели клятвы призовете Ёрмунгарда, моего отца.
— Мы и без этого позаботимся о Сванхильд, ярл, — чуть обиженно сказал старик. — В память о тебе. К тому же она теперь Кейлевсдоттир!
Братья, стоявшие рядом, дружно закивали.
— А клятву вы все-таки дадите, — уронил Харальд. — И сходи в кладовые с тканями. Пусть Сванхильд сошьет себе платья. Чтобы не позорила ни тебя, ни меня.
— Этого не будет, ярл, — чуть ли не клятвенно пообещал Кейлев. — Я об этом прямо сейчас позабочусь. И поговорю с ней, как с дочерью. Через ту старуху…
Харальд кивнул.
Когда бабка вернулась, Забава неподвижно сидела на кровати, глядя на стену опочивальни. Маленя с кряхтеньем опустилась рядом. Сказала ворчливо:
— Посижу, пока злыдня эта беловолосая не заявилась. А ты чего пригорюнилась, лебедушка? Знаешь, как тебя назвали? Имя твое новое на чужанском означает — битва лебедя!
— Разве лебеди бьются? — тихо выдохнула Забава.
— Ещё как бьются, — со значением ответила бабка. — Особенно за свое гнездо. Я здесь видела как-то раз, как лебедь крылом махнул, да руку мальчишке сломал. А потом, пока тот вставал, чуть глаза не выклевал. Парнишка к нему в гнездо за яйцами полез, а лебедь не позволил. Это он только с виду — птица мирная и тихая. А сила у него в крыльях такая…
— Бабка Маленя, он и впрямь на мне жениться? — перебила Забава.
— Ты ведь уже спрашивала, — ласково укорила бабка.
— Не верится мне, — пробормотала Забава. — Как так? Хозяин, ярл по-ихнему, по-чужански почти князь… и на мне женится?
Она помолчала. Добавила:
— Помню, когда-то думала… вот придет время, и дядька мой, Кимрята Добруевич, меня замуж отдаст. И будет у меня свой дом, уйду наконец от постылой тетки. Потом, как сюда попала… словно жизнь кончилась. Что впереди, что сзади — все черно. А теперь вот…
Забава споткнулась и смолкла.
— А теперь у тебя будет не дом, а дома, — наставительно произнесла Маленя. — Да много. Да все немаленькие. Тут их целое городище. И ты им всем будешь хозяйка! Рабам да рабыням приказы станешь отдавать!
— Ты и сама говорила, что приказывать дело нехитрое, — обронила Забава.
И снова затихла.
Бабка закивала.
— Вот-вот, ты этому быстро научишься. И ещё вот о чем подумай, лебедушка ты моя, Сванхильд. Душа у тебя добрая, дурного человеку ты не сделаешь. Разве не лучше, если ты здесь хозяйкой будешь? А женился бы ярл на той злыдне беловолосой — так ни тебе, ни мне покою бы не было!
Забава глянула удивленно.
— Это ты к чему, бабушка?
Маленя завздыхала. Но все же сказала:
— Ты, ясонька, об этом не знаешь. Только Рагнхильд эта, пава чужанская, ещё там, в прежнем дому ярла, в жены ему набивалась. Мне одна баба рассказывала, из тамошних рабынь, в Хааленсваге — идет она как-то по двору, а ярл Харальд перед главным залом стоит. И злюка беловолосая из дома выскакивает. Нам сегодня, говорит, надо объявить о сговоре. А он ей — подумаю. И отвернулся от неё в сторону, к воинам своим.
— Может, она ему до этого невестой была? — замирающим голосом спросила Забава. — А он…
— Да нет. — Бабка поджала губы. — Я бы знала. И не ровня они, по прежним-то временам. Она конунгова дочка, княжна по-нашему. Как родилась, так всю жизнь с серебряных тарелок медвяные кушанья золотыми ложками ела. А Харальд твой…
Мой, подумала Забава. Мой?
— Перед тем, как ярлом стать, простым ратником был. Да ещё берсерком, зверем в человечьей шкуре. Не помри у этой Рагнхильд отец…
Тут Маленя прикусила язык, припомнив, что ярл запретил рассказывать о том, что приключилось в крепости. А началось все со смерти отца беловолосой змеюки. Как бы девка спрашивать не начала, что да как.
На её счастье, тут дверь отворилась — и вошли две рабыни, приставленные к Забаве. В крохотной опочивальне сразу стало тесно, не повернуться.
Одна из баб положила на кровать рядом с Забавой её плащ, крытый волчьими шкурами и оставленный вчера на пиру.
— Вот, принесли, — сказала Маленя. — В зале после пира нынче прибирают, велели передать. А дай-ка я у них спрошу…
Она бросила бабам несколько слов. Те заулыбались, тут же что-то ответили.
— Радуются, что ты хозяйкой станешь, — степенно перевела бабка. — Вот и ты радуйся. Ходи горделиво, как жене ярла положено. С рабынями не якшайся, не ровня они тебе теперь.
Тут Маленя опять прикусила язык, припомнив, что она и сама рабыня. Научит сейчас девку на свою голову, выставят её потом в рабский дом — а там и на жертву продадут.
— Что-то Рагнхильд не идет, — суетливо заявила бабка. — А ведь тут была, в женском доме. Я, когда к сестре твоей шла, её видела.
— Как там Красава? — негромко спросила Забава.
— Известно как, — ответила Маленя. — Ярится. Я-то помню, какими словами она тебя полоскала. А теперь ярл тебя в честные жены берет, а Красаву с глаз долой. У ней и вопли, и слезы градом. Только что яд с клыков не капает!
— Я все в себя прийти не могу, — пожаловалась Забава.
— Это потому, что ты ещё не утренничала, — отозвалась Маленя. — Вот сейчас рабынь пошлю, раз уж Рагнхильд не идет.
— А можно… — начала Забава.
Но осеклась. Подумала — я теперь вроде бы свободна. Невестой ярла Харальда стала.
Неужто и сейчас будут держать взаперти? И чтобы на двор выйти, опять проситься придется? А выпускать будут только с Рагнхильд, которая, как оказалось, сама в жены к Харальду просилась…
— По двору пройтись хочу, — прошептала Забава.
И потянулась к распущенным волосам, которые до сих пор не заплела. Не до этого было. Попросила:
— Гребень бы…
Бабка Маленя что-то сказала. Одна из рабынь тут же выскочила за дверь. Вторая, подхватив поднос с сундука, тоже ушла.
Что-то там у них в опочивальне случилось, подумала Маленя. Вон и деваху сюда переселили. И ярл с ней тут спал.
Но в господские дела лучше не соваться. А после вчерашнего пира и того, что ярл утром сказал — Забава нынче тоже из господ.
Её же дело маленькое. Услужать, а не спрашивать.
Рабыни вернулись быстро. Принесли завтрак, гребень и чистой воды, чтобы ополоснуться.
Только Рагнхильд все не шла.
Забава, быстро поклевав с тарелок, с самого краешку, встала. Сунула подносы бабке и рабыням, велев тоже поесть.
И порадовалась своей хитрости. Вот вроде бы и с рабынями не села утренничать — а баб да Маленю все равно накормит…
Но дверь вдруг распахнулась, и вошел Кейлев. Кинул на постель охапку тканей, что-то сказал.
— Поговорить с тобой хочет, — перевела Маленя, вскочившая с кровати, едва тот вошел. — Как отец с дочерью.
Забава застыла, тревожно глядя на нового отца. Понятно, что Харальд велел ему объявить её дочерью. Считай, приказал. Вот только что из этого выйдет?
Кейлев смотрел на неё спокойно. И когда заговорил, слова зазвучали размеренно.
— Ты теперь его дочь. Глядя на тебя, люди будут говорить — вон идет Кейлевсдоттир, — перевела Маленя. — Поэтому ты должна одеваться так, чтобы за тебя не было стыдно ни ему, ни твоим братьям, Ислейву и Болли. Он принес ткани. Сшей себе одежду. Чтобы никто не мог сказать, что дочь Кейлева одета, как рабыня.
Забава, помедлив, кивнула. Подумала — отца положено слушаться. И родного, и приемного. Зла он ей не делал. Наоборот, принял в свой род…
Кейлев почему-то не уходил. Стоял, разглядывая её. Снова заговорил.
— Твой отец говорит — он знает, что ты теперь невеста ярла, и живешь под его защитой. Но бывает, баба не хочет что-то сказать своему мужу. И ты всегда можешь обратиться к нему. Или к его сыновьям, твоим братьям. Их имена — Ислейв и Болли. Они сделают все как надо. Как ты захочешь. Тихо, без шума.
— Это он о чем? — тревожно спросила Забава.
Кейлев, выслушав перевод Малени, тряхнул седой головой. Вскинул сжатый кулак, разогнул один палец.
— Если тебя обидит какая-то баба, но ты не хочешь, чтобы ей сделали слишком больно. Чтобы просто поговорили.
Разогнул второй.
— Если тебе что-то сказали, и ты хочешь узнать, правда ли это.
Разогнул третий.
— Если ты хочешь что-то сделать, но не знаешь, как это делается у нас, в Нартвегре.
Старик опустил руку.
— Я поняла, — осторожно сказала Забава. — И запомню.
Они ещё какое-то время разглядывали друг друга. Кейлев опять что-то сказал.
— Ты должна научиться слушаться ярла, — перевела бабка с придыханием.
И видно было, что она полностью согласна с Кейлевом.
— Твой отец помнит, какой ты была в Хааленсваге. Теперь ты другая, и это хорошо. Он советует тебе оставаться такой же — и даже стать ещё послушней. Посмотри на Рагнхильд. Она держит голову так высоко, как никто. Но когда нужно, склоняется перед мужчинами так низко, как нужно, чтобы их гнев утих. Это мудрость бабы. Научись ей. И будешь жить долго и счастливо.
Забава едва успела подавить дрожь. Слова о том, чтобы склоняться перед мужиками, напомнили ей о тетке Насте. Та тоже кланялась дядьке Кимряте…
Кейлев смотрел выжидающе, и Забава молча кивнула.
Потом старик ткнул рукой в ворох разноцветных тканей, лежавших на кровати. И вышел.
Забава еле дождалась, пока бабы и Маленя закончат с едой. Прошлась по волосам гребнем, но когда начала разбирать пряди, чтобы заплести две косы, бабка сказала:
— Не делай этого, Сванхильд, лебедушка моя. Ты нынче из чужан, а у них богатые бабы кос не заплетают. Показывают этим, что у них и время, и рабыни, и притирания есть, чтобы волосы обиходить. Вон как Рагнхильд, как сестры её. Ты теперь тоже не из последних…
Теперь мне за Рагнхильд придется тянуться, подумала Забава. А вслух заметила:
— Пойдешь со мной, бабушка? По двору погуляем. Бабы пусть тут останутся.
Она накинула плащ, выскочила во двор. Пятеро стражников, стоявших за дверью, не препятствовали.
Просто молча зашагали следом.
Рагнхильд вернулась в женский дом не одна.
Следом за ней шла худосочная бабенка, время от времени гулко кашлявшая.
За помощь Рагнхильд пообещала рабыне теплого тряпья и еды. А ещё нож под ребро, если та проговорится кому-нибудь. Баба, выслушав её, затряслась — похоже, знала о зарезанной наложнице Гудрема.
Белая Лань нырнула в дверь, за которой почему-то не было стражи, приставленной к Сванхильд. Заглянула в каморку, где та провела ночь, узнала, что девка Харальда отправилась гулять…
И с легким сердцем пошла к темноволосой, ведя за собой худосочную бабу.
Вторая наложница Харальда сидела на кровати, обняв подушку. Плакала, некрасиво разевая рот и с хрипом заглатывая воздух.
— Не реви, — строго сказала Рагнхильд, встав рядом. – Слушай, что я скажу. Харальду ты больше не нужна. И очень скоро тебя отведут на торжище, чтобы продать. Будешь вставать рано утром, делать всю тяжелую работу, а ночью ещё и раздвигать ноги перед хозяином. Ярлов в Нарвегре немного, а простые люди используют рабынь и для утех, и для работы. Хочешь так жить?
Худосочная баба забормотала, переводя слова Рагнхильд. Темноволосая смолкла и уставилась на Белую Лань.
— Значит, хочешь остаться здесь? — Рагнхильд прищурилась. — Жить в довольстве, не работать?
Темноволосая наложница, выслушав переведенное, неистово закивала.
— Тогда сделаешь так…
Двор встретил Забаву многоголосьем — и ветром в лицо. Она ухватила разлетевшиеся полы плаща, свела их на груди. Покосилась на бабку Маленю, кутавшуюся в старую тонкую накидку. И двинулась к хозяйскому дому, где жила до этого.
Пятеро мужиков, все с оружием, топали следом, не пытаясь её остановить.
Порог опочивальни, где она наткнулась на змею — и где Харальд снова засиял — Забава переступила с дрожью.
Окошко сейчас было распахнуто, и в опочивальне работали какие-то люди. Судя по одежде, рабы. Часть половиц уже убрали, под полом зачем-то копали яму…
Воин, сидевший на сундуке и наблюдавший за работой, при её появлении встал. Забава на всякий случай пожелала сразу всем, на чужанском наречии:
— Добрый день.
И со смущением вспомнила, что стражникам, выйдя из каморки, таких слов не сказала. Кейлева, приемного отца, тоже не приветила — забыла обо всем, растерявшись после вестей, услышанных поутру.
— Добрый, — ответил вставший викинг.
Забава оглянулась на бабку.
— Бабушка Маленя, может, возьмешь что-нибудь из моих вещей? Мне их больше не носить — а там теплые накидки лежат. Новые, из толстой шерстины!
— Заберу, коли даришь, — хозяйственно ответила бабка. — А ты из своего сундука достань золото, что ярл подарил. И на себя надень, голубка. Жениха порадуй!
Но Забава только пожала плечами. Не хотелось при людях копаться в сундуке, ища на дне украшения, завернутые в тряпку.
— Да, ему позволено, — медленно сказал Харальд. — Однако мне тоже нужен свадебный эль. Бочек пять, пожалуй.
В уме мелькнуло — если Свальд и остальные решат после Вёллинхела вернуться сюда, чтобы погулять на свадьбе родича…
— Десять, — поправился Харальд. — Мне потребуется десять бочек свадебного эля.
Раб неистово закивал.
— Мы сегодня же начнем варить эль, ярл! После пира осталось много пустых бочек, зальем все!
Харальд молча скользнул по нему взглядом, развернулся и вышел. Прошелся по крепости, потом спустился к берегу в поисках Кейлева.
Тот вместе с сыновьями осматривал драккар на берегу. Уже починенный, готовый к спуску на воду.
— Поговорим, Кейлев? — с ходу предложил Харальд.
Старик с готовностью кивнул. Сделал знак сыновьям, чтобы те отошли, но ярл вдруг заявил:
— Нет, пусть останутся. Дела, о которых я хочу поговорить, семейные. О них должны знать все родичи.
Кейлевсоны замерли рядом с невозмутимыми лицами.
— Какой выкуп ты хочешь за свою дочь, Кейлев? — спросил Харальд.
— Ну… — протянул старик, задумчиво глядя на ярла. — Я, конечно, не могу попросить за неё драккар, как Ольвдан за Рагнхильд…
— Нет, ты попросишь два, — согласился Харальд. — Но не для себя, а для сыновей. И со временем они их получат. Конечно, сначала я к ним присмотрюсь. Однако за своих парней ты можешь быть спокоен. Теперь о выкупе для Сванхильд. Сколько ты хочешь за свою дочь, Кейлев?
— Сто марок серебром.
— Пусть будут двести, — бросил Харальд. — А утренним даром станет…
Он замолчал, переведя взгляд на фьорд. Утренний дар остается в собственности бабы, но не переходит под присмотр отца. Им она может воспользоваться сразу, как только муж умрет.
И он принадлежит только ей. Даже если остальное имущество мужа захотят получить его родичи.
— Моим утренним даром станет Хааленсваге, — сказал наконец Харальд. — И я прикажу, чтобы в Мейдехольме поставили рунный камень с записью об этом. Если что-то случиться, Кейлев… не трать время на свары с моими родичами. Бери драккары, хватай Сванхильд — и плыви туда. Хааленсваге будет её домом.
Кейлев недоверчиво улыбнулся.
— Неслыханно щедрый дар, ярл.
— Да, — снова согласился Харальд. — Но вы мне дадите клятву. Все трое, в море, опустив руки в воду. Вы поклянетесь, что все это и впрямь достанется Сванхильд. А в свидетели клятвы призовете Ёрмунгарда, моего отца.
— Мы и без этого позаботимся о Сванхильд, ярл, — чуть обиженно сказал старик. — В память о тебе. К тому же она теперь Кейлевсдоттир!
Братья, стоявшие рядом, дружно закивали.
— А клятву вы все-таки дадите, — уронил Харальд. — И сходи в кладовые с тканями. Пусть Сванхильд сошьет себе платья. Чтобы не позорила ни тебя, ни меня.
— Этого не будет, ярл, — чуть ли не клятвенно пообещал Кейлев. — Я об этом прямо сейчас позабочусь. И поговорю с ней, как с дочерью. Через ту старуху…
Харальд кивнул.
***
Когда бабка вернулась, Забава неподвижно сидела на кровати, глядя на стену опочивальни. Маленя с кряхтеньем опустилась рядом. Сказала ворчливо:
— Посижу, пока злыдня эта беловолосая не заявилась. А ты чего пригорюнилась, лебедушка? Знаешь, как тебя назвали? Имя твое новое на чужанском означает — битва лебедя!
— Разве лебеди бьются? — тихо выдохнула Забава.
— Ещё как бьются, — со значением ответила бабка. — Особенно за свое гнездо. Я здесь видела как-то раз, как лебедь крылом махнул, да руку мальчишке сломал. А потом, пока тот вставал, чуть глаза не выклевал. Парнишка к нему в гнездо за яйцами полез, а лебедь не позволил. Это он только с виду — птица мирная и тихая. А сила у него в крыльях такая…
— Бабка Маленя, он и впрямь на мне жениться? — перебила Забава.
— Ты ведь уже спрашивала, — ласково укорила бабка.
— Не верится мне, — пробормотала Забава. — Как так? Хозяин, ярл по-ихнему, по-чужански почти князь… и на мне женится?
Она помолчала. Добавила:
— Помню, когда-то думала… вот придет время, и дядька мой, Кимрята Добруевич, меня замуж отдаст. И будет у меня свой дом, уйду наконец от постылой тетки. Потом, как сюда попала… словно жизнь кончилась. Что впереди, что сзади — все черно. А теперь вот…
Забава споткнулась и смолкла.
— А теперь у тебя будет не дом, а дома, — наставительно произнесла Маленя. — Да много. Да все немаленькие. Тут их целое городище. И ты им всем будешь хозяйка! Рабам да рабыням приказы станешь отдавать!
— Ты и сама говорила, что приказывать дело нехитрое, — обронила Забава.
И снова затихла.
Бабка закивала.
— Вот-вот, ты этому быстро научишься. И ещё вот о чем подумай, лебедушка ты моя, Сванхильд. Душа у тебя добрая, дурного человеку ты не сделаешь. Разве не лучше, если ты здесь хозяйкой будешь? А женился бы ярл на той злыдне беловолосой — так ни тебе, ни мне покою бы не было!
Забава глянула удивленно.
— Это ты к чему, бабушка?
Маленя завздыхала. Но все же сказала:
— Ты, ясонька, об этом не знаешь. Только Рагнхильд эта, пава чужанская, ещё там, в прежнем дому ярла, в жены ему набивалась. Мне одна баба рассказывала, из тамошних рабынь, в Хааленсваге — идет она как-то по двору, а ярл Харальд перед главным залом стоит. И злюка беловолосая из дома выскакивает. Нам сегодня, говорит, надо объявить о сговоре. А он ей — подумаю. И отвернулся от неё в сторону, к воинам своим.
— Может, она ему до этого невестой была? — замирающим голосом спросила Забава. — А он…
— Да нет. — Бабка поджала губы. — Я бы знала. И не ровня они, по прежним-то временам. Она конунгова дочка, княжна по-нашему. Как родилась, так всю жизнь с серебряных тарелок медвяные кушанья золотыми ложками ела. А Харальд твой…
Мой, подумала Забава. Мой?
— Перед тем, как ярлом стать, простым ратником был. Да ещё берсерком, зверем в человечьей шкуре. Не помри у этой Рагнхильд отец…
Тут Маленя прикусила язык, припомнив, что ярл запретил рассказывать о том, что приключилось в крепости. А началось все со смерти отца беловолосой змеюки. Как бы девка спрашивать не начала, что да как.
На её счастье, тут дверь отворилась — и вошли две рабыни, приставленные к Забаве. В крохотной опочивальне сразу стало тесно, не повернуться.
Одна из баб положила на кровать рядом с Забавой её плащ, крытый волчьими шкурами и оставленный вчера на пиру.
— Вот, принесли, — сказала Маленя. — В зале после пира нынче прибирают, велели передать. А дай-ка я у них спрошу…
Она бросила бабам несколько слов. Те заулыбались, тут же что-то ответили.
— Радуются, что ты хозяйкой станешь, — степенно перевела бабка. — Вот и ты радуйся. Ходи горделиво, как жене ярла положено. С рабынями не якшайся, не ровня они тебе теперь.
Тут Маленя опять прикусила язык, припомнив, что она и сама рабыня. Научит сейчас девку на свою голову, выставят её потом в рабский дом — а там и на жертву продадут.
— Что-то Рагнхильд не идет, — суетливо заявила бабка. — А ведь тут была, в женском доме. Я, когда к сестре твоей шла, её видела.
— Как там Красава? — негромко спросила Забава.
— Известно как, — ответила Маленя. — Ярится. Я-то помню, какими словами она тебя полоскала. А теперь ярл тебя в честные жены берет, а Красаву с глаз долой. У ней и вопли, и слезы градом. Только что яд с клыков не капает!
— Я все в себя прийти не могу, — пожаловалась Забава.
— Это потому, что ты ещё не утренничала, — отозвалась Маленя. — Вот сейчас рабынь пошлю, раз уж Рагнхильд не идет.
— А можно… — начала Забава.
Но осеклась. Подумала — я теперь вроде бы свободна. Невестой ярла Харальда стала.
Неужто и сейчас будут держать взаперти? И чтобы на двор выйти, опять проситься придется? А выпускать будут только с Рагнхильд, которая, как оказалось, сама в жены к Харальду просилась…
— По двору пройтись хочу, — прошептала Забава.
И потянулась к распущенным волосам, которые до сих пор не заплела. Не до этого было. Попросила:
— Гребень бы…
Бабка Маленя что-то сказала. Одна из рабынь тут же выскочила за дверь. Вторая, подхватив поднос с сундука, тоже ушла.
Что-то там у них в опочивальне случилось, подумала Маленя. Вон и деваху сюда переселили. И ярл с ней тут спал.
Но в господские дела лучше не соваться. А после вчерашнего пира и того, что ярл утром сказал — Забава нынче тоже из господ.
Её же дело маленькое. Услужать, а не спрашивать.
Рабыни вернулись быстро. Принесли завтрак, гребень и чистой воды, чтобы ополоснуться.
Только Рагнхильд все не шла.
Забава, быстро поклевав с тарелок, с самого краешку, встала. Сунула подносы бабке и рабыням, велев тоже поесть.
И порадовалась своей хитрости. Вот вроде бы и с рабынями не села утренничать — а баб да Маленю все равно накормит…
Но дверь вдруг распахнулась, и вошел Кейлев. Кинул на постель охапку тканей, что-то сказал.
— Поговорить с тобой хочет, — перевела Маленя, вскочившая с кровати, едва тот вошел. — Как отец с дочерью.
Забава застыла, тревожно глядя на нового отца. Понятно, что Харальд велел ему объявить её дочерью. Считай, приказал. Вот только что из этого выйдет?
Кейлев смотрел на неё спокойно. И когда заговорил, слова зазвучали размеренно.
— Ты теперь его дочь. Глядя на тебя, люди будут говорить — вон идет Кейлевсдоттир, — перевела Маленя. — Поэтому ты должна одеваться так, чтобы за тебя не было стыдно ни ему, ни твоим братьям, Ислейву и Болли. Он принес ткани. Сшей себе одежду. Чтобы никто не мог сказать, что дочь Кейлева одета, как рабыня.
Забава, помедлив, кивнула. Подумала — отца положено слушаться. И родного, и приемного. Зла он ей не делал. Наоборот, принял в свой род…
Кейлев почему-то не уходил. Стоял, разглядывая её. Снова заговорил.
— Твой отец говорит — он знает, что ты теперь невеста ярла, и живешь под его защитой. Но бывает, баба не хочет что-то сказать своему мужу. И ты всегда можешь обратиться к нему. Или к его сыновьям, твоим братьям. Их имена — Ислейв и Болли. Они сделают все как надо. Как ты захочешь. Тихо, без шума.
— Это он о чем? — тревожно спросила Забава.
Кейлев, выслушав перевод Малени, тряхнул седой головой. Вскинул сжатый кулак, разогнул один палец.
— Если тебя обидит какая-то баба, но ты не хочешь, чтобы ей сделали слишком больно. Чтобы просто поговорили.
Разогнул второй.
— Если тебе что-то сказали, и ты хочешь узнать, правда ли это.
Разогнул третий.
— Если ты хочешь что-то сделать, но не знаешь, как это делается у нас, в Нартвегре.
Старик опустил руку.
— Я поняла, — осторожно сказала Забава. — И запомню.
Они ещё какое-то время разглядывали друг друга. Кейлев опять что-то сказал.
— Ты должна научиться слушаться ярла, — перевела бабка с придыханием.
И видно было, что она полностью согласна с Кейлевом.
— Твой отец помнит, какой ты была в Хааленсваге. Теперь ты другая, и это хорошо. Он советует тебе оставаться такой же — и даже стать ещё послушней. Посмотри на Рагнхильд. Она держит голову так высоко, как никто. Но когда нужно, склоняется перед мужчинами так низко, как нужно, чтобы их гнев утих. Это мудрость бабы. Научись ей. И будешь жить долго и счастливо.
Забава едва успела подавить дрожь. Слова о том, чтобы склоняться перед мужиками, напомнили ей о тетке Насте. Та тоже кланялась дядьке Кимряте…
Кейлев смотрел выжидающе, и Забава молча кивнула.
Потом старик ткнул рукой в ворох разноцветных тканей, лежавших на кровати. И вышел.
Забава еле дождалась, пока бабы и Маленя закончат с едой. Прошлась по волосам гребнем, но когда начала разбирать пряди, чтобы заплести две косы, бабка сказала:
— Не делай этого, Сванхильд, лебедушка моя. Ты нынче из чужан, а у них богатые бабы кос не заплетают. Показывают этим, что у них и время, и рабыни, и притирания есть, чтобы волосы обиходить. Вон как Рагнхильд, как сестры её. Ты теперь тоже не из последних…
Теперь мне за Рагнхильд придется тянуться, подумала Забава. А вслух заметила:
— Пойдешь со мной, бабушка? По двору погуляем. Бабы пусть тут останутся.
Она накинула плащ, выскочила во двор. Пятеро стражников, стоявших за дверью, не препятствовали.
Просто молча зашагали следом.
***
Рагнхильд вернулась в женский дом не одна.
Следом за ней шла худосочная бабенка, время от времени гулко кашлявшая.
За помощь Рагнхильд пообещала рабыне теплого тряпья и еды. А ещё нож под ребро, если та проговорится кому-нибудь. Баба, выслушав её, затряслась — похоже, знала о зарезанной наложнице Гудрема.
Белая Лань нырнула в дверь, за которой почему-то не было стражи, приставленной к Сванхильд. Заглянула в каморку, где та провела ночь, узнала, что девка Харальда отправилась гулять…
И с легким сердцем пошла к темноволосой, ведя за собой худосочную бабу.
Вторая наложница Харальда сидела на кровати, обняв подушку. Плакала, некрасиво разевая рот и с хрипом заглатывая воздух.
— Не реви, — строго сказала Рагнхильд, встав рядом. – Слушай, что я скажу. Харальду ты больше не нужна. И очень скоро тебя отведут на торжище, чтобы продать. Будешь вставать рано утром, делать всю тяжелую работу, а ночью ещё и раздвигать ноги перед хозяином. Ярлов в Нарвегре немного, а простые люди используют рабынь и для утех, и для работы. Хочешь так жить?
Худосочная баба забормотала, переводя слова Рагнхильд. Темноволосая смолкла и уставилась на Белую Лань.
— Значит, хочешь остаться здесь? — Рагнхильд прищурилась. — Жить в довольстве, не работать?
Темноволосая наложница, выслушав переведенное, неистово закивала.
— Тогда сделаешь так…
***
Двор встретил Забаву многоголосьем — и ветром в лицо. Она ухватила разлетевшиеся полы плаща, свела их на груди. Покосилась на бабку Маленю, кутавшуюся в старую тонкую накидку. И двинулась к хозяйскому дому, где жила до этого.
Пятеро мужиков, все с оружием, топали следом, не пытаясь её остановить.
Порог опочивальни, где она наткнулась на змею — и где Харальд снова засиял — Забава переступила с дрожью.
Окошко сейчас было распахнуто, и в опочивальне работали какие-то люди. Судя по одежде, рабы. Часть половиц уже убрали, под полом зачем-то копали яму…
Воин, сидевший на сундуке и наблюдавший за работой, при её появлении встал. Забава на всякий случай пожелала сразу всем, на чужанском наречии:
— Добрый день.
И со смущением вспомнила, что стражникам, выйдя из каморки, таких слов не сказала. Кейлева, приемного отца, тоже не приветила — забыла обо всем, растерявшись после вестей, услышанных поутру.
— Добрый, — ответил вставший викинг.
Забава оглянулась на бабку.
— Бабушка Маленя, может, возьмешь что-нибудь из моих вещей? Мне их больше не носить — а там теплые накидки лежат. Новые, из толстой шерстины!
— Заберу, коли даришь, — хозяйственно ответила бабка. — А ты из своего сундука достань золото, что ярл подарил. И на себя надень, голубка. Жениха порадуй!
Но Забава только пожала плечами. Не хотелось при людях копаться в сундуке, ища на дне украшения, завернутые в тряпку.
