Света вслед за Ульфом ступила на валуны, выхваченные из мрака тусклым светом фонаря. И поежилась. В маленькой бухте, где заканчивался подземный ход, бушевал ветер. Налетал, пронизывая до костей и засеивая одежду брызгами пены.
Но небо над головой уже очистилось от туч. В нем беспокойно перемигивались звезды — а напротив, над скалами, разомкнутым кольцом обступившими бухту, повис туманный полумесяц.
О том, что здесь творилось недавно, напоминал лишь свежий запах грозы, пробивавшийся сквозь йодистый душок моря.
Ульф забрал у Светы фонарь. Расстегнул свой ремень, в один миг пропустил его конец под дужкой фонаря и сквозь цепочку, на которой болтался ключ. Затем снова затянул ремень на поясе. Уронил, торопливо обняв Свету:
— Я пройдусь по берегу. А ты залезешь ко мне на закорки. Тут где-то должна быть тропа, ведущая наверх. Если будет круто, пойдешь передо мной. Но медленно, не спеша! Гроза закончилась…
— Гроза все! — перебила его Света, возвысив голос, чтобы перекричать прибой. — Я идти здесь! Отсюда!
— Нет! — рявкнул Ульф с неожиданной злобой.
Его когти мгновенно вдавились Свете в спину. Но отдернулись раньше, чем успели причинить боль. И ладони оборотня тут же прошлись там, где к ней прикоснулись когти. Погладили, словно прося прощения.
— Люди неловки, — глухо сказал Ульф, пригибаясь к Светиному уху. — Человеческие женщины неловки вдвойне. И кости у вас хрупкие. Здесь повсюду мокрые камни. Угодишь ногой в расщелину, сломаешь что-нибудь, и придется тащить тебя всю дорогу. Поднимемся наверх, там пойдешь сама!
Он прав, с сожалением подумала Света. Ходить по скалам в темноте надо уметь. А стоит подвернуть ногу, и она вообще не слезет со спины Ульфа. Рунный дар ушел, врачей здесь нет…
Руки оборотня уже разжались. Он коротко приказал, наклоняясь:
— Лезь!
И Света со вздохом подчинилась. Муж сразу буркнул что-то неразборчивое, фонарь погас. Похоже, Ульф в свете не нуждался…
К рассвету они обошли одну из гор, подковой окружавших Нордмарк. Пробираться пришлось с южной стороны, по обрывистым утесам.
Ульф шел молча, прислушиваясь к шорохам — и шагам Свейты. Когда она начинала спотыкаться, заставлял забраться к себе на спину. Но сначала гасил фонарь, чтобы сделать её посговорчивей.
Затем небо начало светлеть, и Свейта отказалась лезть на закорки. Ульф, не позволив себе оскалиться — хоть и хотелось! — разрешил жене идти самой.
Спорить со Свейтой он опасался. Слишком хорошо помнил, как на берегу его захлестнула злость. Тьмой накрыла сознание, а где-то на краю рассудка точно щелкнули волчьи клыки...
И теперь Ульф предпочел промолчать.
На их удачу, после прибрежных гор дорога шла по относительно ровному месту — по холмам, поросшим соснами и кустами бъёрника. Здесь попадались даже поля, с которых собрали ячмень.
После вчерашней грозы утреннее небо сияло голубизной. Ветер в холмах пах уже не морем, а росой и травами. Один раз Ульф учуял зайца, возвращавшегося к своей лежке после ночного кормления. Повел глазами в его сторону, подумал сожалеюще — в другое время поймал бы…
Однако сейчас было не до зайцев. Блеклые столбы дыма, по-прежнему висевшие за спиной — оглянись, и вот они, лениво тают в голубом небе — напоминали, что ничего ещё не закончено.
И все же Ульф сделал небольшой крюк. Ближе к полудню он услышал далекое журчанье воды, а следом унюхал смазанную болотную вонь. Тут же осознал, что брюхо скоро приклеится к хребту — и решил наполнить его хотя бы водой.
В следующий миг Ульф шагнул в сторону, увлекая за собой Свейту.
Родник, к которому они вышли, выбивался из-под небольшого обрыва, сложенного из камней и глины. Тонкая струйка стекала в крохотную заболоченную ложбинку, по краям поросшую ивняком.
Свейта, вслед за Ульфом шагнувшая к воде, шумно вздохнула, когда её нога провалилась в топкую грязь. И сразу дернулась назад.
— Стой тут, — велел Ульф, отпуская запястье жены.
Он прогулялся к роднику несколько раз, благо ему это болотце было на два шага. Напился сам и напоил жену из пригоршней. Намокшие сапоги Ульфа не беспокоили. Обувке все равно осталось недолго, её скоро порвут волчьи когти, то и дело отраставшие на ногах.
А потом, глядя на затылок Свейты, и ощущая, как мягкие губы касаются его пальцев, Ульф подумал — такого с первой женой не было. Чтобы поил из своих ладоней, и когти держал у самого её лица, а она не боялась…
По усталому телу внезапно прошлась горячая волна желания — не к месту, не ко времени. Ульф нахмурился, отгоняя ненужные мысли. Спросил:
— Умыться хочешь? Я принесу. Только руки тебе мочить нельзя, иначе под повязками заведется гниль. Придется тыкаться носом в мои лапы.
Свейта, сделав последний глоток, выпрямилась. Кончиками пальцев заправила за уши спутанные пряди цвета пожухлой осенней листвы. Отозвалась устало:
— Да. Спасибо.
И Ульф шагнул обратно к роднику, размышляя о том, что от её рук пахнет уже закрывшейся раной. А значит, повязки можно мочить. Но уж больно хотелось ощутить, как Свейта ткнется лицом в его ладони. Может, скоро она не будет такой доверчивой?
В памяти Ульфа снова колыхнулось воспоминание о том, как на берегу его накрыло темной, волчьей яростью — когда Свейта ему возразила. Длилось это долю мгновенья, он успел остановиться. И все же это случилось…
Волк просыпается, коротко, безрадостно подумал Ульф, вновь наклоняясь к струйке воды, стекавшей по стене маленького обрыва. Следом вспомнил то, что знал об оборотнях, снявших гривну. Зверями после такого становились не сразу. Какое-то время оборотни по-прежнему ходили на двух ногах. Выглядели как всегда — но лишь поначалу. Дольше трех месяцев не продержался никто.
Может, плюнуть на все, внезапно мелькнуло у Ульфа. Плюнуть и увести Свейту в Ульфхольм. Вдруг она согласиться приходить иногда в одну из сторожек на краю леса?
Нет, решил он, уже выпрямляясь с пригоршней воды.
Неизвестно, что будет с Ульфхольмом после того, что затеяли асы. Надо стать конунгом. Затем вызвать в Нордмарк волков и отправить Свейту в свой дом. Отыскать и прикончить всех ведьм в Эрхейме. Под конец передать звание конунга кому-нибудь достойному — и уйти в Ульфхольм. Хорошо бы сделать это, не опустившись на четыре лапы. Напоследок повидав жену в человечьем облике…
Свейта измученно улыбнулась, когда Ульф вернулся, неся воду. Обхватила перевязанными руками его ладони снизу. Он качнул головой, бросил:
— Выше хватайся. Береги повязки.
И она послушно коснулась его предплечий поверх рубахи. Наклонилась. А Ульф прошелся двумя пятернями по её лицу, запоминая это ощущение — краешки подрагивающих губ, исхудавшие скулы, щеточки ресниц…
Шелк податливой кожи под его когтями.
Тропа светлых альвов отыскалась не сразу.
Свейта теперь шла неровно — и даже по звуку шагов Ульф понимал, что она сбила ноги о камни, укрытые травой. Обувка из одного слоя кожи защищала её ступни только от колючек.
Кожа у неё слишком нежная, вот что, размышлял он, шагая неспешно — и на ходу принюхиваясь к запахам, наплывавшим со всех сторон.
От Свейты тянуло усталостью и болью, но теперь Ульф не мог тащить её на себе. Следовало найти тропу — а облако запахов, окружавшее жену, могло этому помешать. И пробежаться по долине, оставив Свейту под кустом, Ульф не решался. Вдруг на неё кто-то наткнется, пока он рыщет в зарослях?
Жена снова споткнулась, и Ульф остановился. Распорядился, отпуская её запястье:
— Присядь. Передохнем.
Она сдавленно вздохнула — но не стала говорить свое любимое «нет». Опустилась в невысокую траву, покрытую росой, вытянула ноги. И положила перебинтованные ладони на колени. Неловко, полусогнутыми пальцами вверх.
— Мы уже добрались до той долины, что нам нужна, — тихо сказал Ульф, присаживаясь рядом и вглядываясь в осунувшееся лицо Свейты. Бледное настолько, что даже веснушки посерели. — Когда найдем тропу, сможешь поспать. Я наломаю веток, сделаю шалаш. Если до заката никто из светлых здесь не появится, ночью сходим с тобой на охоту. Потерпишь без еды до вечера?
Свейта кивнула. Спросила — и голос был слабым, с хрипотцой:
— Как ты потерпишь?
Ульф широко улыбнулся.
— Смотри, как правильно ты заговорила. Я оборотень, Свейта. Дней пять могу обходиться без еды. Не бойся, тебя не…
Он прикусил язык, чуть не ляпнув — «съем». По загривку мгновенно стрельнуло нехорошей дрожью, щеки колко обметало выступившей шерстью. От своего же страха? Похоже, что так.
И улыбка на его лице в один миг обернулась волчьим оскалом. Ульф это знал. Клыки подросли, а челюсти сразу вытянулись…
Свейта, устало смотревшая ему в лицо, растеряно моргнула. Он сжал губы, шевельнулся, уже отодвигаясь назад.
Но тут его настиг шепот Свейты:
— Я не бояться, Ульф. Почему? Или рядом есть кто?
Нужно ей все объяснить, осознал Ульф.
И вдруг люто возжелал жгучей боли от серебра. Все бы отдал за возможность снова надеть гривну — и не бояться самого себя!
То ли нюх у него от злости обострился, то ли совпало так, но ноздри Ульфа как раз в это мгновенье унюхали новый запах. Которого прежде не было. Сладкий, чуть приторный, зовущий…
Где-то в стороне шел светлый альв. Шагал по заросшей долине.
— Идем, — тихо бросил Ульф, уже поднимаясь. — Светлый рядом. Как бы его не упустить.
Свейта подтянула коленки, чтобы встать — и он нетерпеливо подхватил её под локти. Рывком поставил на ноги, затем потянул к деревцам, со стороны которых наплывал запах альва. На ходу прошептал:
— Пригнись. Смотри под ноги.
Свейта едва слышно выдохнула что-то вроде «аха». И Ульф, ныряя в чащу из сосенок и орешника, решил, что это «да» на языке её мира.
Он пробирался в зарослях бесшумно, выбирая дорогу получше. Но под ногами жены вдруг хрустнул сучок, скрытый травой. Раз, потом другой. И Ульф подумал — незамеченным к альву уже не подойду. Слух у светлых острый…
Впрочем, вряд ли альв испугается двух путников, один из которых женщина. Сыны Льесальвхейма трусами не были. А если светлый все-таки ускользнет, то после него останутся следы.
Можно будет отыскать место, где альв сделал первый шаг по земле людей — и подождать там следующего гостя из Льесальвхейма, владения светлых.
Однако альв продолжал беззаботно идти по прогалине в зарослях. Даже не сбился с шага, когда в конце её из кустов вывалился Ульф.
Остановился альв, когда до оборотня оставалось всего пять шагов. Весело усмехнулся, наблюдая, как Ульф одним движением запихивает Свейту себе за спину. Заявил:
— Доброго дня и легких дорог одному из сыновей Ульфхольма!
И хоть ненавистью от светлого не пахнуло, лишь любопытством, а ещё насмешкой, радостной, беззаботной — но Ульф вдруг ощутил, как на щеках проступает шерсть. Может, потому, что сзади часто дышала Свейта, и от неё тянуло тревожным испугом…
Следом Ульф улыбнулся — клыки лезли наружу, и все, что он мог, это замаскировать оскал под улыбку. Сказал рыкающе:
— Доброго дня, светлый! Мне нужно поговорить с владыкой Льесальвхейма. С вашим конунгом!
— С Силундом?
Альв усмехнулся ещё веселей. Затем перевел взгляд на Свейту, выглядывавшую из-за плеча Ульфа, и бросил:
— Хочешь предложить ему эту девицу? Загнал кобылку, теперь не знаешь, куда девать? Ничего, Силунд возьмет и загнанную. Он недавно прикупил себе в Нордмарке одну рыженькую, твоя составит ей пару. Две рыжих головы лучше, чем одна!
Свейта за спиной не шевельнулась, но испугом от неё пахнуло ещё сильней.
Такое нельзя спускать, радостно подумал вдруг Ульф. Светлый не издевается — он прощупывает. Но правило одно, что для альвов, что для людей. С теми, кто позволяет себя унижать, не договариваются. Их используют!
Внутри отчаянно заскребся волк.
И Ульф рванулся вперед. Светлый потянулся к поясу…
Мир внезапно брызнул навстречу Ульфу запахами — яркими как никогда. Шорохи нахлынули, зашептали со всех сторон, и Ульф расслышал, как шуршит одежда альва, который все ещё тянулся к своему ремню.
За его спиной медленно втянула воздух Свейта. Тягуче засвиристела где-то сойка, сонно шелестнула листва.
И единственным быстрым звуком оставался стук его сердца.
Охота. Такой охоты у него прежде не было. Двуногая дичь сильна. Чистая злоба внутри — хмельней эля. Слаще женщины…
Значит, вот как это бывает, когда серебро перестает жечь кожу?
Но светлый все-таки успел коснуться бляхи на своем ремне. А та солнечно сверкнула под его пальцами. У двуногой дичи есть оружие помимо меча?
В следующий миг лапа Ульфа сомкнулась на запястье альва. Стиснула и дернула руку светлого вверх. Вторая лапа перехватила ему горло.
И, скалясь альву в лицо, Ульф рыкнул:
— А может, я предложу Силунду твой язык? И зубы, если у вас нехватка бабьих!
Светлый, придушенно дергаясь в лапах Ульфа, схватился за ремень уже левой рукой. Но прежде, чем он успел что-то сделать, оборотень отпустил его правую руку. Отбил легким толчком ладонь, уцепившуюся за пояс, и чиркнул когтем по ремню альва — там, где не было узорчатых блях. Заодно зацепил и перевязь для меча.
Тонко выделанная кожа лопнула с визгливо-сердитым звуком. Ульф тряхнул светлого, по-прежнему держа его за горло. Мотнул головой, уклоняясь от мелькнувших рядом кулаков — так похожих на человеческие.
— Пусти… — просипел альв. — Ты ведь… договориться…
Договориться, эхом отозвалось в уме у оборотня. Ну да, он хотел поговорить с конунгом альвов.
А как же охота, стрельнула мысль. Ведь уже поймал? Чуть нажать когтями — и брызнет кровь. Такой дичи у него ещё не было!
— Твоя женщина… — не унимался альв. — Смо… смотрит…
Свейта, вспомнил Ульф. И в уме тут же довольно согласился — пусть рыжая самка посмотрит. Боится добычи, это плохо!
Но мысль показалась ему чужой. Словно принадлежала кому-то другому.
А следом Ульф очнулся от наваждения. Многоголосье звуков и многоцветье запахов вдруг отступило.
Перед ним дергался альв, которого он держал лапой за горло. Из-за спины, где осталась жена, тянуло страхом. Её страхом. Уши различили судорожное дыхание Свейты, сплетенное с хрипами альва, шелестом травы и птичьим свистом.
Свейта не оборотень, мелькнуло у Ульфа. И если она увидит, чем кончается его охота, вот тогда будет плохо...
В ответ на эту мысль внутри кто-то беззвучно заворчал. Но Ульф напрягся — и разжал пальцы. Тут же толкнул светлого в грудь, отпихивая назад, и подобрал содранный с него пояс. Затем позвал низким голосом, наматывая ремень альва на кулак:
— Свейта, ко мне.
А если не подойдет, тревожно стрельнуло в уме. Ведь она знает, что до полного оборота ему осталось всего ничего. Серебро он уже не носит. Даже стоит, пригнувшись по-звериному…
Топоток на два шага — раз и два.
Она ничего не сказала. Просто положила руку ему на плечо. И замерла за спиной, словно давая время прийти в себя.
Но сквозь страх в её запахе пробилось беспокойство. За него.
Ульф, учуяв его, выпрямился. Приказал Свейте, не сводя глаз с кашлявшего альва, чуть не упавшего после толчка:
Но небо над головой уже очистилось от туч. В нем беспокойно перемигивались звезды — а напротив, над скалами, разомкнутым кольцом обступившими бухту, повис туманный полумесяц.
О том, что здесь творилось недавно, напоминал лишь свежий запах грозы, пробивавшийся сквозь йодистый душок моря.
Ульф забрал у Светы фонарь. Расстегнул свой ремень, в один миг пропустил его конец под дужкой фонаря и сквозь цепочку, на которой болтался ключ. Затем снова затянул ремень на поясе. Уронил, торопливо обняв Свету:
— Я пройдусь по берегу. А ты залезешь ко мне на закорки. Тут где-то должна быть тропа, ведущая наверх. Если будет круто, пойдешь передо мной. Но медленно, не спеша! Гроза закончилась…
— Гроза все! — перебила его Света, возвысив голос, чтобы перекричать прибой. — Я идти здесь! Отсюда!
— Нет! — рявкнул Ульф с неожиданной злобой.
Его когти мгновенно вдавились Свете в спину. Но отдернулись раньше, чем успели причинить боль. И ладони оборотня тут же прошлись там, где к ней прикоснулись когти. Погладили, словно прося прощения.
— Люди неловки, — глухо сказал Ульф, пригибаясь к Светиному уху. — Человеческие женщины неловки вдвойне. И кости у вас хрупкие. Здесь повсюду мокрые камни. Угодишь ногой в расщелину, сломаешь что-нибудь, и придется тащить тебя всю дорогу. Поднимемся наверх, там пойдешь сама!
Он прав, с сожалением подумала Света. Ходить по скалам в темноте надо уметь. А стоит подвернуть ногу, и она вообще не слезет со спины Ульфа. Рунный дар ушел, врачей здесь нет…
Руки оборотня уже разжались. Он коротко приказал, наклоняясь:
— Лезь!
И Света со вздохом подчинилась. Муж сразу буркнул что-то неразборчивое, фонарь погас. Похоже, Ульф в свете не нуждался…
***
К рассвету они обошли одну из гор, подковой окружавших Нордмарк. Пробираться пришлось с южной стороны, по обрывистым утесам.
Ульф шел молча, прислушиваясь к шорохам — и шагам Свейты. Когда она начинала спотыкаться, заставлял забраться к себе на спину. Но сначала гасил фонарь, чтобы сделать её посговорчивей.
Затем небо начало светлеть, и Свейта отказалась лезть на закорки. Ульф, не позволив себе оскалиться — хоть и хотелось! — разрешил жене идти самой.
Спорить со Свейтой он опасался. Слишком хорошо помнил, как на берегу его захлестнула злость. Тьмой накрыла сознание, а где-то на краю рассудка точно щелкнули волчьи клыки...
И теперь Ульф предпочел промолчать.
На их удачу, после прибрежных гор дорога шла по относительно ровному месту — по холмам, поросшим соснами и кустами бъёрника. Здесь попадались даже поля, с которых собрали ячмень.
После вчерашней грозы утреннее небо сияло голубизной. Ветер в холмах пах уже не морем, а росой и травами. Один раз Ульф учуял зайца, возвращавшегося к своей лежке после ночного кормления. Повел глазами в его сторону, подумал сожалеюще — в другое время поймал бы…
Однако сейчас было не до зайцев. Блеклые столбы дыма, по-прежнему висевшие за спиной — оглянись, и вот они, лениво тают в голубом небе — напоминали, что ничего ещё не закончено.
И все же Ульф сделал небольшой крюк. Ближе к полудню он услышал далекое журчанье воды, а следом унюхал смазанную болотную вонь. Тут же осознал, что брюхо скоро приклеится к хребту — и решил наполнить его хотя бы водой.
В следующий миг Ульф шагнул в сторону, увлекая за собой Свейту.
Родник, к которому они вышли, выбивался из-под небольшого обрыва, сложенного из камней и глины. Тонкая струйка стекала в крохотную заболоченную ложбинку, по краям поросшую ивняком.
Свейта, вслед за Ульфом шагнувшая к воде, шумно вздохнула, когда её нога провалилась в топкую грязь. И сразу дернулась назад.
— Стой тут, — велел Ульф, отпуская запястье жены.
Он прогулялся к роднику несколько раз, благо ему это болотце было на два шага. Напился сам и напоил жену из пригоршней. Намокшие сапоги Ульфа не беспокоили. Обувке все равно осталось недолго, её скоро порвут волчьи когти, то и дело отраставшие на ногах.
А потом, глядя на затылок Свейты, и ощущая, как мягкие губы касаются его пальцев, Ульф подумал — такого с первой женой не было. Чтобы поил из своих ладоней, и когти держал у самого её лица, а она не боялась…
По усталому телу внезапно прошлась горячая волна желания — не к месту, не ко времени. Ульф нахмурился, отгоняя ненужные мысли. Спросил:
— Умыться хочешь? Я принесу. Только руки тебе мочить нельзя, иначе под повязками заведется гниль. Придется тыкаться носом в мои лапы.
Свейта, сделав последний глоток, выпрямилась. Кончиками пальцев заправила за уши спутанные пряди цвета пожухлой осенней листвы. Отозвалась устало:
— Да. Спасибо.
И Ульф шагнул обратно к роднику, размышляя о том, что от её рук пахнет уже закрывшейся раной. А значит, повязки можно мочить. Но уж больно хотелось ощутить, как Свейта ткнется лицом в его ладони. Может, скоро она не будет такой доверчивой?
В памяти Ульфа снова колыхнулось воспоминание о том, как на берегу его накрыло темной, волчьей яростью — когда Свейта ему возразила. Длилось это долю мгновенья, он успел остановиться. И все же это случилось…
Волк просыпается, коротко, безрадостно подумал Ульф, вновь наклоняясь к струйке воды, стекавшей по стене маленького обрыва. Следом вспомнил то, что знал об оборотнях, снявших гривну. Зверями после такого становились не сразу. Какое-то время оборотни по-прежнему ходили на двух ногах. Выглядели как всегда — но лишь поначалу. Дольше трех месяцев не продержался никто.
Может, плюнуть на все, внезапно мелькнуло у Ульфа. Плюнуть и увести Свейту в Ульфхольм. Вдруг она согласиться приходить иногда в одну из сторожек на краю леса?
Нет, решил он, уже выпрямляясь с пригоршней воды.
Неизвестно, что будет с Ульфхольмом после того, что затеяли асы. Надо стать конунгом. Затем вызвать в Нордмарк волков и отправить Свейту в свой дом. Отыскать и прикончить всех ведьм в Эрхейме. Под конец передать звание конунга кому-нибудь достойному — и уйти в Ульфхольм. Хорошо бы сделать это, не опустившись на четыре лапы. Напоследок повидав жену в человечьем облике…
Свейта измученно улыбнулась, когда Ульф вернулся, неся воду. Обхватила перевязанными руками его ладони снизу. Он качнул головой, бросил:
— Выше хватайся. Береги повязки.
И она послушно коснулась его предплечий поверх рубахи. Наклонилась. А Ульф прошелся двумя пятернями по её лицу, запоминая это ощущение — краешки подрагивающих губ, исхудавшие скулы, щеточки ресниц…
Шелк податливой кожи под его когтями.
***
Тропа светлых альвов отыскалась не сразу.
Свейта теперь шла неровно — и даже по звуку шагов Ульф понимал, что она сбила ноги о камни, укрытые травой. Обувка из одного слоя кожи защищала её ступни только от колючек.
Кожа у неё слишком нежная, вот что, размышлял он, шагая неспешно — и на ходу принюхиваясь к запахам, наплывавшим со всех сторон.
От Свейты тянуло усталостью и болью, но теперь Ульф не мог тащить её на себе. Следовало найти тропу — а облако запахов, окружавшее жену, могло этому помешать. И пробежаться по долине, оставив Свейту под кустом, Ульф не решался. Вдруг на неё кто-то наткнется, пока он рыщет в зарослях?
Жена снова споткнулась, и Ульф остановился. Распорядился, отпуская её запястье:
— Присядь. Передохнем.
Она сдавленно вздохнула — но не стала говорить свое любимое «нет». Опустилась в невысокую траву, покрытую росой, вытянула ноги. И положила перебинтованные ладони на колени. Неловко, полусогнутыми пальцами вверх.
— Мы уже добрались до той долины, что нам нужна, — тихо сказал Ульф, присаживаясь рядом и вглядываясь в осунувшееся лицо Свейты. Бледное настолько, что даже веснушки посерели. — Когда найдем тропу, сможешь поспать. Я наломаю веток, сделаю шалаш. Если до заката никто из светлых здесь не появится, ночью сходим с тобой на охоту. Потерпишь без еды до вечера?
Свейта кивнула. Спросила — и голос был слабым, с хрипотцой:
— Как ты потерпишь?
Ульф широко улыбнулся.
— Смотри, как правильно ты заговорила. Я оборотень, Свейта. Дней пять могу обходиться без еды. Не бойся, тебя не…
Он прикусил язык, чуть не ляпнув — «съем». По загривку мгновенно стрельнуло нехорошей дрожью, щеки колко обметало выступившей шерстью. От своего же страха? Похоже, что так.
И улыбка на его лице в один миг обернулась волчьим оскалом. Ульф это знал. Клыки подросли, а челюсти сразу вытянулись…
Свейта, устало смотревшая ему в лицо, растеряно моргнула. Он сжал губы, шевельнулся, уже отодвигаясь назад.
Но тут его настиг шепот Свейты:
— Я не бояться, Ульф. Почему? Или рядом есть кто?
Нужно ей все объяснить, осознал Ульф.
И вдруг люто возжелал жгучей боли от серебра. Все бы отдал за возможность снова надеть гривну — и не бояться самого себя!
То ли нюх у него от злости обострился, то ли совпало так, но ноздри Ульфа как раз в это мгновенье унюхали новый запах. Которого прежде не было. Сладкий, чуть приторный, зовущий…
Где-то в стороне шел светлый альв. Шагал по заросшей долине.
— Идем, — тихо бросил Ульф, уже поднимаясь. — Светлый рядом. Как бы его не упустить.
Свейта подтянула коленки, чтобы встать — и он нетерпеливо подхватил её под локти. Рывком поставил на ноги, затем потянул к деревцам, со стороны которых наплывал запах альва. На ходу прошептал:
— Пригнись. Смотри под ноги.
Свейта едва слышно выдохнула что-то вроде «аха». И Ульф, ныряя в чащу из сосенок и орешника, решил, что это «да» на языке её мира.
Он пробирался в зарослях бесшумно, выбирая дорогу получше. Но под ногами жены вдруг хрустнул сучок, скрытый травой. Раз, потом другой. И Ульф подумал — незамеченным к альву уже не подойду. Слух у светлых острый…
Впрочем, вряд ли альв испугается двух путников, один из которых женщина. Сыны Льесальвхейма трусами не были. А если светлый все-таки ускользнет, то после него останутся следы.
Можно будет отыскать место, где альв сделал первый шаг по земле людей — и подождать там следующего гостя из Льесальвхейма, владения светлых.
Однако альв продолжал беззаботно идти по прогалине в зарослях. Даже не сбился с шага, когда в конце её из кустов вывалился Ульф.
Остановился альв, когда до оборотня оставалось всего пять шагов. Весело усмехнулся, наблюдая, как Ульф одним движением запихивает Свейту себе за спину. Заявил:
— Доброго дня и легких дорог одному из сыновей Ульфхольма!
И хоть ненавистью от светлого не пахнуло, лишь любопытством, а ещё насмешкой, радостной, беззаботной — но Ульф вдруг ощутил, как на щеках проступает шерсть. Может, потому, что сзади часто дышала Свейта, и от неё тянуло тревожным испугом…
Следом Ульф улыбнулся — клыки лезли наружу, и все, что он мог, это замаскировать оскал под улыбку. Сказал рыкающе:
— Доброго дня, светлый! Мне нужно поговорить с владыкой Льесальвхейма. С вашим конунгом!
— С Силундом?
Альв усмехнулся ещё веселей. Затем перевел взгляд на Свейту, выглядывавшую из-за плеча Ульфа, и бросил:
— Хочешь предложить ему эту девицу? Загнал кобылку, теперь не знаешь, куда девать? Ничего, Силунд возьмет и загнанную. Он недавно прикупил себе в Нордмарке одну рыженькую, твоя составит ей пару. Две рыжих головы лучше, чем одна!
Свейта за спиной не шевельнулась, но испугом от неё пахнуло ещё сильней.
Такое нельзя спускать, радостно подумал вдруг Ульф. Светлый не издевается — он прощупывает. Но правило одно, что для альвов, что для людей. С теми, кто позволяет себя унижать, не договариваются. Их используют!
Внутри отчаянно заскребся волк.
И Ульф рванулся вперед. Светлый потянулся к поясу…
Мир внезапно брызнул навстречу Ульфу запахами — яркими как никогда. Шорохи нахлынули, зашептали со всех сторон, и Ульф расслышал, как шуршит одежда альва, который все ещё тянулся к своему ремню.
За его спиной медленно втянула воздух Свейта. Тягуче засвиристела где-то сойка, сонно шелестнула листва.
И единственным быстрым звуком оставался стук его сердца.
Охота. Такой охоты у него прежде не было. Двуногая дичь сильна. Чистая злоба внутри — хмельней эля. Слаще женщины…
Значит, вот как это бывает, когда серебро перестает жечь кожу?
Но светлый все-таки успел коснуться бляхи на своем ремне. А та солнечно сверкнула под его пальцами. У двуногой дичи есть оружие помимо меча?
В следующий миг лапа Ульфа сомкнулась на запястье альва. Стиснула и дернула руку светлого вверх. Вторая лапа перехватила ему горло.
И, скалясь альву в лицо, Ульф рыкнул:
— А может, я предложу Силунду твой язык? И зубы, если у вас нехватка бабьих!
Светлый, придушенно дергаясь в лапах Ульфа, схватился за ремень уже левой рукой. Но прежде, чем он успел что-то сделать, оборотень отпустил его правую руку. Отбил легким толчком ладонь, уцепившуюся за пояс, и чиркнул когтем по ремню альва — там, где не было узорчатых блях. Заодно зацепил и перевязь для меча.
Тонко выделанная кожа лопнула с визгливо-сердитым звуком. Ульф тряхнул светлого, по-прежнему держа его за горло. Мотнул головой, уклоняясь от мелькнувших рядом кулаков — так похожих на человеческие.
— Пусти… — просипел альв. — Ты ведь… договориться…
Договориться, эхом отозвалось в уме у оборотня. Ну да, он хотел поговорить с конунгом альвов.
А как же охота, стрельнула мысль. Ведь уже поймал? Чуть нажать когтями — и брызнет кровь. Такой дичи у него ещё не было!
— Твоя женщина… — не унимался альв. — Смо… смотрит…
Свейта, вспомнил Ульф. И в уме тут же довольно согласился — пусть рыжая самка посмотрит. Боится добычи, это плохо!
Но мысль показалась ему чужой. Словно принадлежала кому-то другому.
А следом Ульф очнулся от наваждения. Многоголосье звуков и многоцветье запахов вдруг отступило.
Перед ним дергался альв, которого он держал лапой за горло. Из-за спины, где осталась жена, тянуло страхом. Её страхом. Уши различили судорожное дыхание Свейты, сплетенное с хрипами альва, шелестом травы и птичьим свистом.
Свейта не оборотень, мелькнуло у Ульфа. И если она увидит, чем кончается его охота, вот тогда будет плохо...
В ответ на эту мысль внутри кто-то беззвучно заворчал. Но Ульф напрягся — и разжал пальцы. Тут же толкнул светлого в грудь, отпихивая назад, и подобрал содранный с него пояс. Затем позвал низким голосом, наматывая ремень альва на кулак:
— Свейта, ко мне.
А если не подойдет, тревожно стрельнуло в уме. Ведь она знает, что до полного оборота ему осталось всего ничего. Серебро он уже не носит. Даже стоит, пригнувшись по-звериному…
Топоток на два шага — раз и два.
Она ничего не сказала. Просто положила руку ему на плечо. И замерла за спиной, словно давая время прийти в себя.
Но сквозь страх в её запахе пробилось беспокойство. За него.
Ульф, учуяв его, выпрямился. Приказал Свейте, не сводя глаз с кашлявшего альва, чуть не упавшего после толчка:
