- Зигмунд, ты такой умный, но иногда ведешь себя, как распоследний в деревне идиот, - теперь уже не на шутку удивила нас обоих домовиха.
- Извини…те… Так завтра, значит, курочку будем жарить?
- Ага… Если ты до тех пор окончательно нас с Грушей не разочаруешь.
И мы снова, все трое, надолго замолчали…
Вот уж не думала, что наша новая жизнь, которую я вчера торжественно объявила, начнется именно с этого… Нет, поначалу все шло точно по моему плану. Я даже на развал с утра успела смотаться, за обещанной курочкой. И даже вручила своему начальнику, господину Трушу, образец нового мыла на отваре из корня сусака (выслушав попутно его ценное мнение по поводу моего «тупикового» образа), а вот потом… Потом произошло уж совсем, из ряда вон выходящее событие и выражалось оно в одном только имени – отец Аполлинарий…
Уборка с обязательным перетаскиванием мебели, затеянная, как символ перемен, подходила к концу. Осталось лишь развесить по своим новым местам расчленяющие верхний этаж лоскутные занавеси и живописно набросать на пол огромные вязаные круги. Я, в общем-то, этот момент уже и предвкушала, как главный во всем мероприятии, когда, обернувшись на критикующего мои действия кота, бросила взгляд в окно.
- Ну, надо же, цветовая гамма ему не нравится. А мне вот нравится. И со шторами они гармонируют. Ты сам посмот…Мать моя, Ибельмания!
- Гармонируют? - хмыкнул скептически Зигмунд, восседающий на горе из выхлопанных кругов. – Гармония есть связанность и соразмерность вещей, а здесь сплошной деревенский абстракционизм. И причем тут кактус?.. Стась, ты чего рот распахнула? Со стола свалишься.
- Если бы ты сейчас видел то, что вижу я, то выглядел не лучше. Я тебя уверяю, - бросила я на умника из под потолка ошалелый взгляд. - Он меня, видимо решил проклясть прямо на дому.
- Да кто там тебя решил проклясть? – заскочил кот с разбега на подоконник. – Вот это да - батюшка! Сам и без отряда святых угодников…Значит, Стася, у нас еще есть надежда.
- Отползти огородами?.. Хотя, что это я?..
И, действительно, с чего, вдруг, мне его бояться? С момента нашего последнего диспута прошло уже больше шести лет. И с тех пор мы с отцом Аполлинарием при встрече неизменно делали вид, что оба заметны друг другу не больше мухи - Гелия свое обещание сдержала. Но, вот осадок мутный, все же остался. Да еще кое-какая информация, доходящая до нашего дома с ногами зениных клиентов, страдающих кроме обычных своих болячек еще и особым, «словесным» недержанием…
Батюшка наш, конечно, профессионал своего дела и святые источники знает назубок. Не говоря уж о Библии, цитирует которую, наверняка и в сновидениях. Однако, где та ветхозаветная Зулейка(7), а где мы?.. Далеко - совсем в другом мире… И вот, исключительно ради близости к проблемам местной паствы, примерно лет пять назад появилась в проповедях отца Аполлинария некая абстрактная «героиня» - олицетворение порока и скудоумия в одном лице. И что эта «богомерзкая гидра» только не вытворяла: страждущих обирала (всякая честная работа должна быть оплачена), мужиков в грех вводила (для некромантов это вовсе не грех), добропорядочных селянок поносила («Бухнера» не ругательство, а название растения). В общем, всем своим существованием служила наглядным ответом на вопрос «Как жить нельзя?». За что, кстати, и регулярно, в назидательной части получала - святым возмездием по башке… И, ни слова про магию. Все – исключительно в рамках «проблем современной нравственности»… А, это батюшка еще мой новый цвет волос не видел…
- А пусть посмотрит.
- Что ты говоришь? – оторвался Зеня от наблюдения за нетерпеливо переминающимся у нашей калитки священником.
- Я говорю, что сейчас спущусь и узнаю, чем обязаны такой честью.
- Я с тобой, - решительно смахнул кот с окна. – У меня для него уже давно своя проповедь заготовлена…
Отец Аполлинарий, завидев меня, «приветственно» перекрестился. Я тоже… поздоровалась. Исключительно из женского любопытства. А когда пасть свою раскрыл для аналогичной цели Зигмунд (уже из научного интереса), священник вновь осенил себя знамением и неожиданно для нас многострадально выдал:
- А скажите мне, ценят в этом доме свой врачебный долг перед ближним?
- Пол сребеня за сеанс. После пятого – на медень дешевле, - беспощадно отчеканил кот свои расценки.
- Святые угодники! Что ж так дорого? – приподнял брови отец Аполлинарий, а я нервно заозиралась.
- Здоровье дороже, батюшка, ибо сказано в Святом писании: «Кто сеет скупо, тот скупо и пожнет», - остался непреклонным умник.
- Апостол Павел, Послания к Коринфянам… - потрясенно произнес священник, брови которого, от такой вольной трактовки Библии переползли аж на середину лба. Он сделал шаг назад, будто намереваясь тут же удалиться, а потом, вдруг неожиданно передумал. – Ну, раз ты, сын мо-о… лекарь, так хорошо знаком с основой основ, то отвечу тебе тем же: «От всякого, кому дано много, много и потребуется». Куда идти?
- А нельзя ли пока… повременить? – решила я, наконец, встрять в этот обмен любезностями. – Зигмунд, можно тебя на пару слов – в сторонку?
- Да что такое, Стася? - недовольно зашипел на меня кот, едва мы удалились от изгороди на пару ярдов. – Ты что, хочешь испортить мне грядущее развлечение?
- Развлечение? Ты так себе это представляешь? – нависла я над умником.
- Нет, я его, конечно, полечу… Кстати, от чего его лечить то?
- Вот в том то и все и дело, - недоуменно скривилась я. – Сама ничего не понимаю… Его свечение прямо забито страхом. А вот чего он боится: то ли за свое здоровье, то ли по какой другой причине… Странно все это, Зеня. Очень странно, - обернулась я в сторону отца Аполлинария и еще раз внимательно на него посмотрела.
Священник, облокотившись одной рукой на калитку, другой шарил в своем кармане, едва шевеля тонкими старческими губами. Вот он на мгновение замер, и лицо его просветлело улыбкой. Потом вынул руку наружу, обтер ее об рясу, будто избавляясь от налипшей грязи, и взглянул на меня… Взгляд этот мне совсем не понравился:
- Зеня, ты можешь ему отказать?
- Отказать? – гневно воззрился на меня умник. – Во-первых, это претит моему врачебному долгу. Во вторых… Ты представляешь, какими после этого будут его проповеди? А ведь ты в этой деревне жить осталась. Ну, а в-третьих…
- Есть еще и в-третьих?
- Стась, я ужасно хочу посмотреть, как он храпит. Неужели ты откажешь мне в этом маленьком удовольствии?
- Ну, знаешь ли, господин философ… Да у тебя на уме одни удовольствия и развлечения.
- Ну, Стасенька… Ну, пожалуйста, - принялся кот тереться боками об мои ноги, вызывая одновременно и щекотку и большое желание поразмашистее его пнуть.
- Да делай, что хочешь. Но, я тебя предупреждала, - гневно ткнув указующим перстом в довольную котовью физиономию, направилась я домой… И даже подслушивать в знак протеста не стала…
Весь остаток дня я, естественно, на кота дулась. А к концу нечаянно забыла… Тем более, что повод отвлечься предоставился…
- О-о… жареная на вертеле курочка… Лучше может быть только жареный на вертеле карпунь(8), политый…
- Настоем валерианы? – прервала я кулинарные фантазии Зигмунда и кочергой принялась долбить по догорающим в кострище поленьям.
- Лимонным соком, - обижено мявкнул тот и развернулся ко мне своим полосатым боком. – Ты что, думаешь, я совсем… ветрогон(9)? Да, Стася? Я же вижу, что ты на меня из-за этого злишься. Скажи мне, я - ветрогон?
- Ты?.. Честно говоря, нет, не думаю. Это я на твоем фоне выгляжу старой занудой. А вообще, сколько тебе лет, Зеня?
- На днях ты сама же меня уверяла, что не больше четырех.
- Все ясно… Не хочешь об этом говорить…
- Ты знаешь, один поэт из нашего прежнего мира по имени Ариосто, как-то сказал: «Все с годами теряется: юность, красота, здоровье, порывы честолюбия. И только одна глупость никогда нас не покидает». Так вот, я опроверг его изречение.
- И в какой именно части?
- В первой, разумеется, - совершенно искренне рассмеялся кот. – Ибо моя глупость вечна, как и я, а все остальное воскресает вместе с каждым моим новым телом. Таков закон существования нашего рода.
- Я думаю, что это очень правильный закон. Иначе, представь себе – ты бы все-все-все знал, но уже ничего не хотел… Зеня.
- Что?
- А вот, по поводу вечной глупости… Ты сегодня ночью спать собираешься?
- Я не против.
- Чего именно?
- Заклятия сна, которое ты на меня вчера тайком наложила. Можешь проделать тоже самое и сегодня.
- А-а… Спасибо…
Дни иногда тянутся бесконечно долго. А порой пролетают, как легкая паутинка мимо глаз. Но, и те и другие не оставляют в нашей памяти ничего, кроме оторванного календарного листа с ничего не значащей датой, ничего не значащим утром, днем, вечером… ночью. А ведь они могли бы быть заполнены до краев. И все равно – хорошим или плохим. Для беспристрастной памяти важно другое – сам факт, что день этот чем-то запомнился. Мы их, такие дни, вспоминаем потом и говорим кому-то: «Помнишь, это, как раз за неделю было, до того, как ты плавать научился?», или «А-а, это когда я в таверне с друзьями Уроженье(10) отмечал, а вы меня потом, с твоей мамой домой не пустили?»…Сегодняшний день запомнится жителям Мэзонружа тем, что именно 28 июля 2561 года в своем маленьком домике, приткнутом к тыльной стороне храма, повесился отец Аполлинарий…
Новость эта уже облетела черной вороной все дома в деревне, а теперь кружилась над тянущей шеи за церковной оградой толпой, собравшейся, откровенно говоря, откровенно же удостовериться. Мне же, думать так о себе совсем не хотелось, так же, как и Гелии, беспрестанно запахивающей длинный жилет на своем очередном выпуклом животе. Мы, и на самом деле, просто шли мимо. Я – к себе домой после ежемесячного визита вежливости в гостеприимный алантский дом, стоящий неподалеку на пригорке. А Гелия, как обычно – оздоровительно выгуливалась, заодно, уж, провожая меня:
- Нет, ты слышала, как они про него не добро? – мазнула меня по щеке своим пепельным, выбившимся из-за уха локоном женщина. – «Старый лицедей». И откуда слова такие знают?
- Из его же проповедей, - хмуро заметила я, обводя взглядом присутствующих. – Не далее, как неделю назад «богомерзкая гидра» лицедейством промышляла.
- Это когда ты успела? – понятливо хмыкнула алант.
- А, мы в «Лишнем зубе» с Аленой, танцы души танцевали. Нас потом на «бис» вызывали и мелочь кидали… Одна монетка мне прямо в кружку с элем булькнулась… А, впрочем, что уж сейчас об этом?
- Да-а… И кто ему, интересно, подбрасывал такие пикантные подробности из твоей жизни?
- Самой… жутко интересно, - еще раз внимательно глянула я в толпу. Но, озабочена сейчас была отнюдь не поиском болтуна, из христианского порыва, поведавшего батюшке о наших с приятельницей развлечениях, а тем, что, вот уже несколько минут мой затылок, спину и лицо бесцеремонно сверлил чей-то, такой же внимательный взгляд, источник которого я никак не могла зацепить своим. – Может, пойдем отсюда? А то обстановка здесь… нехорошая.
- Ты тоже это заметила? – повернула ко мне лицо Гелия.
- Что именно?
- Остатки чьей то магии. Старые, уже почти незаметны.
- Магии? – вынырнула я из своей нервозности. – Так ведь кроме нас с тобой в Мэзонруже больше нет никого нашего профиля? – и прищурилась уже в направлении прямо противоположном прежнему. – Мать моя, Ибельмания, -
ощущение было такое, будто отец Аполлинарий перед кончиной топил свой очаг магическими дровами и именно поэтому сейчас едва различимыми радужными всполохами «магический дым» еще покидал покосившуюся трубу. – Рассеивается через открытый дымоход, - удивленно произнесла я в полголоса. - А по давности…
- Часов восемь – десять, не больше. А это значит, что вещали до рассвета, - авторитетно закончила алант. – Но, будь я трижды девственница, если пойму, как наш батюшка мог к себе в дом мага запустить? У него ж там, насколько я знаю, все сигнальными амулетами завешено.
- Ага… - невесело покачала я своей синей шевелюрой. – «А как он мог накануне сам в дом мага прийти, да еще и напроситься к весьма сомнительному с точки зрения религии лекарю?.. Ведь, как чувствовала вчера», - а вслух еще раз подтвердила свою готовность сорваться с этого странного места.
Но, не смотря на полное на то согласие моей спутницы, мы даже шага сделать не успели, тут же оттесненные к ограде схлынувшей от тропинки толпой – из дома, прищурив глаза на солнце, один за другим, вышли, сначала, рыцарь Прокурата, седой коренастый человек, а потом и наш Дозирон. И, если лицо первого хранило профессиональную непроницаемость, то физиономия старосты долгожданно порадовала публику прямо переливами эмоций. Мужчины тормознули в усыпанном семячной шелухой круге и, обменялись взглядами, после чего приезжий специалист едва заметно кивнул.
- Уважаемые земляки! – начал наш глава, глухим от соразмерности событию голосом. – Вы ждете ответа. Он у нас один – наш батюшка, отец Аполлинарий, минувшей ночью собственноручно… повторяю, собственноручно прекратил свою жизнь путем повешенья за шею. На этот прискорбный факт есть точное заключение уважаемого представителя Прокурата, - по-бычьи мотнул он головой в сторону статуей замершего рыцаря. – Больше здесь добавить нечего, кроме того, что… Бог ему судья… Так что, можете расходиться по домам к своим детям и делам…
Черничный чай, разлитый с деревенским размахом по большим пузатым кружкам, уже давно остыл и перестал манить своим мягким сладким ароматом. А свежайшие пряники и вовсе лежали нетронутой горкой на расписной «парадной» тарелке. Так-то мы сегодня с Зеней гостей угощаем? Точнее, гостя…
- Значит, сегодня у нас последний был сеанс?
- Да, господин староста, - снова кивнул Зигмунд и уже с интересом посмотрел на сосредоточенное лицо мужчины.
- И больше, думаешь, не надо, чтоб…
- Ну, если у вас огромное желание имеется, то тогда…
- У нашего уважаемого главы имеется огромное желание мне вопрос задать, - надоело мне смотреть на эти неприкрытые мытарства. – Да только он не знает, как начать… А, хотите, я сама угадаю, что это за вопрос?
- Да что тут угадывать? – тяжело выдохнул Дозирон и сделал большой глоток из кружки. Тонкая чайная струйка с трудом пробралась по его небритому подбородку и большой каплей зависла на самом краю, грозя испортить белизну старостиной рубахи. И потому, что так и осталась там незамеченной, я, вдруг поняла, в каком состоянии находится сейчас наш бессменный деревенский глава. – Знаю я, что ты здесь не причем, дочка. У меня даже в мыслях не было тебя в этом обвинять, - начал он знакомым глухим голосом. - Тем более что прокуратский специалист подтвердил – насилия не было. Только вы оба, очень вас прошу, - пристально посмотрел он сначала на кота, а потом на меня. – Очень прошу, молчите про то, что накануне вечером батюшка к вам заглядывал. А то, сами знаете, как у нас в деревне кривда в правду превращается.
- Так, а что здесь тайного то? Подумаешь, пришел ко мне кли… – попытался было возмутиться Зеня, но, увидя мой уничижительный взгляд, сопровождаемый выразительным сопением, мысль свою дальше развивать не рискнул.
- Извини…те… Так завтра, значит, курочку будем жарить?
- Ага… Если ты до тех пор окончательно нас с Грушей не разочаруешь.
И мы снова, все трое, надолго замолчали…
Вот уж не думала, что наша новая жизнь, которую я вчера торжественно объявила, начнется именно с этого… Нет, поначалу все шло точно по моему плану. Я даже на развал с утра успела смотаться, за обещанной курочкой. И даже вручила своему начальнику, господину Трушу, образец нового мыла на отваре из корня сусака (выслушав попутно его ценное мнение по поводу моего «тупикового» образа), а вот потом… Потом произошло уж совсем, из ряда вон выходящее событие и выражалось оно в одном только имени – отец Аполлинарий…
Уборка с обязательным перетаскиванием мебели, затеянная, как символ перемен, подходила к концу. Осталось лишь развесить по своим новым местам расчленяющие верхний этаж лоскутные занавеси и живописно набросать на пол огромные вязаные круги. Я, в общем-то, этот момент уже и предвкушала, как главный во всем мероприятии, когда, обернувшись на критикующего мои действия кота, бросила взгляд в окно.
- Ну, надо же, цветовая гамма ему не нравится. А мне вот нравится. И со шторами они гармонируют. Ты сам посмот…Мать моя, Ибельмания!
- Гармонируют? - хмыкнул скептически Зигмунд, восседающий на горе из выхлопанных кругов. – Гармония есть связанность и соразмерность вещей, а здесь сплошной деревенский абстракционизм. И причем тут кактус?.. Стась, ты чего рот распахнула? Со стола свалишься.
- Если бы ты сейчас видел то, что вижу я, то выглядел не лучше. Я тебя уверяю, - бросила я на умника из под потолка ошалелый взгляд. - Он меня, видимо решил проклясть прямо на дому.
- Да кто там тебя решил проклясть? – заскочил кот с разбега на подоконник. – Вот это да - батюшка! Сам и без отряда святых угодников…Значит, Стася, у нас еще есть надежда.
- Отползти огородами?.. Хотя, что это я?..
И, действительно, с чего, вдруг, мне его бояться? С момента нашего последнего диспута прошло уже больше шести лет. И с тех пор мы с отцом Аполлинарием при встрече неизменно делали вид, что оба заметны друг другу не больше мухи - Гелия свое обещание сдержала. Но, вот осадок мутный, все же остался. Да еще кое-какая информация, доходящая до нашего дома с ногами зениных клиентов, страдающих кроме обычных своих болячек еще и особым, «словесным» недержанием…
Батюшка наш, конечно, профессионал своего дела и святые источники знает назубок. Не говоря уж о Библии, цитирует которую, наверняка и в сновидениях. Однако, где та ветхозаветная Зулейка(7), а где мы?.. Далеко - совсем в другом мире… И вот, исключительно ради близости к проблемам местной паствы, примерно лет пять назад появилась в проповедях отца Аполлинария некая абстрактная «героиня» - олицетворение порока и скудоумия в одном лице. И что эта «богомерзкая гидра» только не вытворяла: страждущих обирала (всякая честная работа должна быть оплачена), мужиков в грех вводила (для некромантов это вовсе не грех), добропорядочных селянок поносила («Бухнера» не ругательство, а название растения). В общем, всем своим существованием служила наглядным ответом на вопрос «Как жить нельзя?». За что, кстати, и регулярно, в назидательной части получала - святым возмездием по башке… И, ни слова про магию. Все – исключительно в рамках «проблем современной нравственности»… А, это батюшка еще мой новый цвет волос не видел…
- А пусть посмотрит.
- Что ты говоришь? – оторвался Зеня от наблюдения за нетерпеливо переминающимся у нашей калитки священником.
- Я говорю, что сейчас спущусь и узнаю, чем обязаны такой честью.
- Я с тобой, - решительно смахнул кот с окна. – У меня для него уже давно своя проповедь заготовлена…
Отец Аполлинарий, завидев меня, «приветственно» перекрестился. Я тоже… поздоровалась. Исключительно из женского любопытства. А когда пасть свою раскрыл для аналогичной цели Зигмунд (уже из научного интереса), священник вновь осенил себя знамением и неожиданно для нас многострадально выдал:
- А скажите мне, ценят в этом доме свой врачебный долг перед ближним?
- Пол сребеня за сеанс. После пятого – на медень дешевле, - беспощадно отчеканил кот свои расценки.
- Святые угодники! Что ж так дорого? – приподнял брови отец Аполлинарий, а я нервно заозиралась.
- Здоровье дороже, батюшка, ибо сказано в Святом писании: «Кто сеет скупо, тот скупо и пожнет», - остался непреклонным умник.
- Апостол Павел, Послания к Коринфянам… - потрясенно произнес священник, брови которого, от такой вольной трактовки Библии переползли аж на середину лба. Он сделал шаг назад, будто намереваясь тут же удалиться, а потом, вдруг неожиданно передумал. – Ну, раз ты, сын мо-о… лекарь, так хорошо знаком с основой основ, то отвечу тебе тем же: «От всякого, кому дано много, много и потребуется». Куда идти?
- А нельзя ли пока… повременить? – решила я, наконец, встрять в этот обмен любезностями. – Зигмунд, можно тебя на пару слов – в сторонку?
- Да что такое, Стася? - недовольно зашипел на меня кот, едва мы удалились от изгороди на пару ярдов. – Ты что, хочешь испортить мне грядущее развлечение?
- Развлечение? Ты так себе это представляешь? – нависла я над умником.
- Нет, я его, конечно, полечу… Кстати, от чего его лечить то?
- Вот в том то и все и дело, - недоуменно скривилась я. – Сама ничего не понимаю… Его свечение прямо забито страхом. А вот чего он боится: то ли за свое здоровье, то ли по какой другой причине… Странно все это, Зеня. Очень странно, - обернулась я в сторону отца Аполлинария и еще раз внимательно на него посмотрела.
Священник, облокотившись одной рукой на калитку, другой шарил в своем кармане, едва шевеля тонкими старческими губами. Вот он на мгновение замер, и лицо его просветлело улыбкой. Потом вынул руку наружу, обтер ее об рясу, будто избавляясь от налипшей грязи, и взглянул на меня… Взгляд этот мне совсем не понравился:
- Зеня, ты можешь ему отказать?
- Отказать? – гневно воззрился на меня умник. – Во-первых, это претит моему врачебному долгу. Во вторых… Ты представляешь, какими после этого будут его проповеди? А ведь ты в этой деревне жить осталась. Ну, а в-третьих…
- Есть еще и в-третьих?
- Стась, я ужасно хочу посмотреть, как он храпит. Неужели ты откажешь мне в этом маленьком удовольствии?
- Ну, знаешь ли, господин философ… Да у тебя на уме одни удовольствия и развлечения.
- Ну, Стасенька… Ну, пожалуйста, - принялся кот тереться боками об мои ноги, вызывая одновременно и щекотку и большое желание поразмашистее его пнуть.
- Да делай, что хочешь. Но, я тебя предупреждала, - гневно ткнув указующим перстом в довольную котовью физиономию, направилась я домой… И даже подслушивать в знак протеста не стала…
Весь остаток дня я, естественно, на кота дулась. А к концу нечаянно забыла… Тем более, что повод отвлечься предоставился…
- О-о… жареная на вертеле курочка… Лучше может быть только жареный на вертеле карпунь(8), политый…
- Настоем валерианы? – прервала я кулинарные фантазии Зигмунда и кочергой принялась долбить по догорающим в кострище поленьям.
- Лимонным соком, - обижено мявкнул тот и развернулся ко мне своим полосатым боком. – Ты что, думаешь, я совсем… ветрогон(9)? Да, Стася? Я же вижу, что ты на меня из-за этого злишься. Скажи мне, я - ветрогон?
- Ты?.. Честно говоря, нет, не думаю. Это я на твоем фоне выгляжу старой занудой. А вообще, сколько тебе лет, Зеня?
- На днях ты сама же меня уверяла, что не больше четырех.
- Все ясно… Не хочешь об этом говорить…
- Ты знаешь, один поэт из нашего прежнего мира по имени Ариосто, как-то сказал: «Все с годами теряется: юность, красота, здоровье, порывы честолюбия. И только одна глупость никогда нас не покидает». Так вот, я опроверг его изречение.
- И в какой именно части?
- В первой, разумеется, - совершенно искренне рассмеялся кот. – Ибо моя глупость вечна, как и я, а все остальное воскресает вместе с каждым моим новым телом. Таков закон существования нашего рода.
- Я думаю, что это очень правильный закон. Иначе, представь себе – ты бы все-все-все знал, но уже ничего не хотел… Зеня.
- Что?
- А вот, по поводу вечной глупости… Ты сегодня ночью спать собираешься?
- Я не против.
- Чего именно?
- Заклятия сна, которое ты на меня вчера тайком наложила. Можешь проделать тоже самое и сегодня.
- А-а… Спасибо…
Дни иногда тянутся бесконечно долго. А порой пролетают, как легкая паутинка мимо глаз. Но, и те и другие не оставляют в нашей памяти ничего, кроме оторванного календарного листа с ничего не значащей датой, ничего не значащим утром, днем, вечером… ночью. А ведь они могли бы быть заполнены до краев. И все равно – хорошим или плохим. Для беспристрастной памяти важно другое – сам факт, что день этот чем-то запомнился. Мы их, такие дни, вспоминаем потом и говорим кому-то: «Помнишь, это, как раз за неделю было, до того, как ты плавать научился?», или «А-а, это когда я в таверне с друзьями Уроженье(10) отмечал, а вы меня потом, с твоей мамой домой не пустили?»…Сегодняшний день запомнится жителям Мэзонружа тем, что именно 28 июля 2561 года в своем маленьком домике, приткнутом к тыльной стороне храма, повесился отец Аполлинарий…
Новость эта уже облетела черной вороной все дома в деревне, а теперь кружилась над тянущей шеи за церковной оградой толпой, собравшейся, откровенно говоря, откровенно же удостовериться. Мне же, думать так о себе совсем не хотелось, так же, как и Гелии, беспрестанно запахивающей длинный жилет на своем очередном выпуклом животе. Мы, и на самом деле, просто шли мимо. Я – к себе домой после ежемесячного визита вежливости в гостеприимный алантский дом, стоящий неподалеку на пригорке. А Гелия, как обычно – оздоровительно выгуливалась, заодно, уж, провожая меня:
- Нет, ты слышала, как они про него не добро? – мазнула меня по щеке своим пепельным, выбившимся из-за уха локоном женщина. – «Старый лицедей». И откуда слова такие знают?
- Из его же проповедей, - хмуро заметила я, обводя взглядом присутствующих. – Не далее, как неделю назад «богомерзкая гидра» лицедейством промышляла.
- Это когда ты успела? – понятливо хмыкнула алант.
- А, мы в «Лишнем зубе» с Аленой, танцы души танцевали. Нас потом на «бис» вызывали и мелочь кидали… Одна монетка мне прямо в кружку с элем булькнулась… А, впрочем, что уж сейчас об этом?
- Да-а… И кто ему, интересно, подбрасывал такие пикантные подробности из твоей жизни?
- Самой… жутко интересно, - еще раз внимательно глянула я в толпу. Но, озабочена сейчас была отнюдь не поиском болтуна, из христианского порыва, поведавшего батюшке о наших с приятельницей развлечениях, а тем, что, вот уже несколько минут мой затылок, спину и лицо бесцеремонно сверлил чей-то, такой же внимательный взгляд, источник которого я никак не могла зацепить своим. – Может, пойдем отсюда? А то обстановка здесь… нехорошая.
- Ты тоже это заметила? – повернула ко мне лицо Гелия.
- Что именно?
- Остатки чьей то магии. Старые, уже почти незаметны.
- Магии? – вынырнула я из своей нервозности. – Так ведь кроме нас с тобой в Мэзонруже больше нет никого нашего профиля? – и прищурилась уже в направлении прямо противоположном прежнему. – Мать моя, Ибельмания, -
ощущение было такое, будто отец Аполлинарий перед кончиной топил свой очаг магическими дровами и именно поэтому сейчас едва различимыми радужными всполохами «магический дым» еще покидал покосившуюся трубу. – Рассеивается через открытый дымоход, - удивленно произнесла я в полголоса. - А по давности…
- Часов восемь – десять, не больше. А это значит, что вещали до рассвета, - авторитетно закончила алант. – Но, будь я трижды девственница, если пойму, как наш батюшка мог к себе в дом мага запустить? У него ж там, насколько я знаю, все сигнальными амулетами завешено.
- Ага… - невесело покачала я своей синей шевелюрой. – «А как он мог накануне сам в дом мага прийти, да еще и напроситься к весьма сомнительному с точки зрения религии лекарю?.. Ведь, как чувствовала вчера», - а вслух еще раз подтвердила свою готовность сорваться с этого странного места.
Но, не смотря на полное на то согласие моей спутницы, мы даже шага сделать не успели, тут же оттесненные к ограде схлынувшей от тропинки толпой – из дома, прищурив глаза на солнце, один за другим, вышли, сначала, рыцарь Прокурата, седой коренастый человек, а потом и наш Дозирон. И, если лицо первого хранило профессиональную непроницаемость, то физиономия старосты долгожданно порадовала публику прямо переливами эмоций. Мужчины тормознули в усыпанном семячной шелухой круге и, обменялись взглядами, после чего приезжий специалист едва заметно кивнул.
- Уважаемые земляки! – начал наш глава, глухим от соразмерности событию голосом. – Вы ждете ответа. Он у нас один – наш батюшка, отец Аполлинарий, минувшей ночью собственноручно… повторяю, собственноручно прекратил свою жизнь путем повешенья за шею. На этот прискорбный факт есть точное заключение уважаемого представителя Прокурата, - по-бычьи мотнул он головой в сторону статуей замершего рыцаря. – Больше здесь добавить нечего, кроме того, что… Бог ему судья… Так что, можете расходиться по домам к своим детям и делам…
Черничный чай, разлитый с деревенским размахом по большим пузатым кружкам, уже давно остыл и перестал манить своим мягким сладким ароматом. А свежайшие пряники и вовсе лежали нетронутой горкой на расписной «парадной» тарелке. Так-то мы сегодня с Зеней гостей угощаем? Точнее, гостя…
- Значит, сегодня у нас последний был сеанс?
- Да, господин староста, - снова кивнул Зигмунд и уже с интересом посмотрел на сосредоточенное лицо мужчины.
- И больше, думаешь, не надо, чтоб…
- Ну, если у вас огромное желание имеется, то тогда…
- У нашего уважаемого главы имеется огромное желание мне вопрос задать, - надоело мне смотреть на эти неприкрытые мытарства. – Да только он не знает, как начать… А, хотите, я сама угадаю, что это за вопрос?
- Да что тут угадывать? – тяжело выдохнул Дозирон и сделал большой глоток из кружки. Тонкая чайная струйка с трудом пробралась по его небритому подбородку и большой каплей зависла на самом краю, грозя испортить белизну старостиной рубахи. И потому, что так и осталась там незамеченной, я, вдруг поняла, в каком состоянии находится сейчас наш бессменный деревенский глава. – Знаю я, что ты здесь не причем, дочка. У меня даже в мыслях не было тебя в этом обвинять, - начал он знакомым глухим голосом. - Тем более что прокуратский специалист подтвердил – насилия не было. Только вы оба, очень вас прошу, - пристально посмотрел он сначала на кота, а потом на меня. – Очень прошу, молчите про то, что накануне вечером батюшка к вам заглядывал. А то, сами знаете, как у нас в деревне кривда в правду превращается.
- Так, а что здесь тайного то? Подумаешь, пришел ко мне кли… – попытался было возмутиться Зеня, но, увидя мой уничижительный взгляд, сопровождаемый выразительным сопением, мысль свою дальше развивать не рискнул.
