Спасатели угнетённых – калека да баба. Центуриону стало смешно.
– Как скажешь. В этом бою ты принесешь больше пользы, чем я.
Уна ему поклонилась.
– С твоего позволения, Аврелиан. Вчера я заметила слишком много чужих следов в чаще, к югу отсюда. Саксы придут не на пустую луну. Они уже совсем близко.
Амброзий нахмурился, старейшина выглядел недовольным.
– Дочь, твое дело – стрелять белок и саксов, позволь господину римлянину…
– Почему ты думаешь, что они нападут так скоро? – перебил Амброзий. – Сегодня шестой день. Какой им резон устанавливать размер и срок дани, а потом все менять?
Женщина пожала плечами.
– Будь я саксом, я бы сделала так же. Их не ждут, они могут взять вдвое больше. Забрать свое слово обратно нетрудно.
«Вы это знаете не понаслышке», – подумал Амброзий, но вслух не сказал.
– Ты думаешь, они придут завтра с рассветом?
– Я думаю, сегодня ночью они уже будут здесь.
Амброзий негромко выругался. Стрелковые башни готовы, ворота поставлены, но его вновь грызло то мерзкое, беспокойное чувство, когда он чуял обман в словах Гилдаса. Отчего он, дурак, решил, что налётчики сдержат слово? Отчего он решил, что их не придет вдвое больше, прослышав про то, что Амброзий, брат Утера, в этой деревне – куда как прекрасный повод для выкупа. У него похолодело внутри. С чего он решил, что его вновь не заманили в ловушку, чтобы отдать его саксам в обмен на иную защиту?
«Ты уже давно ничего не решаешь, Амброзий, – сказал он себе. – Уже нет ничего, что бы тебя удивило.»
– Ты сражалась, когда саксы пришли в первый раз?
Уна кивнула.
– Пойдем, – он позвал ее за собой. – Расскажешь мне, где лучше расставить людей.
Они вышли под темно-серое небо, солнце почти скрылось за горизонтом, все, кроме часовых на посту, уже ютились в теплых домах. Амброзий хотел посчитать, сколько лет он не был подле семейного очага и сбился со счета.
– Что ты думаешь об Утере? – неожиданно спросил он эту незнакомую женщину. От ее мнения и слов ничего не зависело, потому их было интересно услышать.
Она пожала плечами и повела его дальше между домами, к южному краю деревни.
– Брат господина не очень умён.
А сам господин? Сейчас он один рядом с ней, на пустой дороге, если она вгонит ему в спину нож, ей может и повезти.
– Отчего же?
– Он послал лишь двадцать солдат, чтобы нас защитить. Если налетчики нас одолеют, он потеряет все.
Амброзий говорил Утеру то же.
– А ты, Уна? Не хочешь ли служить саксам, как Гилдас?
Ее лицо скривилось в гримасу.
– Гилдас – просто дурак. Он говорит о свободе от Рима, но на деле хочет быть поближе к новой кормушке. Таких, как он, саксы первыми вздернут.
Значит, Гилдас говорил о свободе от Рима. Амброзий устало подумал, что теперь нет смысла доносить эти слухи до брата.
– Они зайдут с тыла, – продолжила Уна и махнула рукой. – Поставь меня здесь, Аврелиан. Башня одна, но на ней поместятся двое, и я меньше мужчины.
Уна была права, он и сам об этом подумал. Амброзий смотрел на эту худую, но все ещё миловидную женщину и думал, что ее общества, возможно, будет ему не хватать. Она была откуда-то оттуда – из тех несбывшихся снов про Повис и новую жизнь.
– Чему ты улыбаешься, Аврелиан?
– Ты напомнила мне об одной. Скажи, как так получилось, что ты без мужа и без детей. По деревне ходишь, как воин? Твой отец не был против?
– Мою сестру увели в Каэр-Вент служить местному господину, ему тогда на многое было плевать. А потом меня уже поздно было неволить. С луком меньше шансов умереть молодой. Как видишь, теперь мне это уже не грозит.
Она рассмеялась, но смех ее был довольным, без тени горечи или печали. Неприятный холодок пробежал у Амброзия по плечам.
– Однажды я был в Каэр-Венте. Послушай, твоя сестра…
– Я не видела сестру, – отрезала Уна. – уже девятнадцать лет. Ходили слухи, что у нее родился ребенок, потом говорили, что она умерла. Я попрощалась с ней, когда ее увели. Прости, Аврелиан, я возьму стрел побольше и пойду ждать налётчиков. Береги себя.
Она поклонилась ему и с ловкостью кошки быстро взбежала на башню. Амброзий остался внизу, он рассеянно развернулся – мелькали яркие точки костров, центурион поднимал людей, посылал их туда, куда говорила Уна. Такого не бывает, да и мало ли, что ему привидится после стольких лет – знакомый голос. Как у сестры, скажете тоже. Какова вероятность, что где-то там, далеко, есть его сын? Что эта незнакомая женщина перед ним – родная сестра его давно оставленной в прошлом возлюбленной? Это ничтожные, жалкие шансы, но он слышал ее хриплый голос, который помнил все эти годы, такой же, как у сестры, и даже под маской лет он угадывал черты их родства. В голове было пусто и гулко, он ходил ошеломленный, рассеянный, нужно было собраться, но он видел перед глазами только лицо Уны и той другой, ещё молодой.
Эта жизнь явно смеялась над ним.
Вдруг раздались громкие удары и крики.
– Идут!! – раздался крик с южной вышки.
Туман рассеялся, он видел, как его люди приготовились к бою, как натянулся лук Уны, как в воцарившейся тишине зазвенело струна и первая стрела с тихим свистом улетела в непроглядную ночь.
– Занимайте позиции! – закричал он вместе со всеми. – Встречайте гостей, прикрывайте лучников!
Снова просвистела стрела, но ее острие вонзилось недалеко от Амброзия, на их стороне. Он поджал губы – значит, у саксов тоже есть луки.
Раздался гулкий тяжелый удар, и южные ворота заскрипели. Потом еще один и еще. Незваные гости объявились с тараном.
«Как интересно теперь приходят за данью», – скривился Амброзий. Он осторожно коснулся левой рукой меча – не хотелось бы, что бы дошло до драки, но даже он, калека, многим лучше, чем здешние пахари и кузнецы.
– Стреляйте в тех, кто несет таран!
Ворота снова жалостно заскрипели. Этой развалюхе достаточно еще пары ударов, чтобы разлететься в щепу, центурион не надеялся, что они выстоят. Двадцать саксов. Интересно, скольких из них успела снять Уна и остальные в такой темноте?
Раздался еще удар. Его люди выстроились спереди. Восемь людей из старого легиона Стены, не новые неумелые новобранцы. Если бритты не будут путаться под ногами, то рукопашная закончится быстро. Из них один стоит троих оборванцев, пусть и самых свирепых. С той стороны снова послышался крик. Помощник Уны попал в одного из несущих таран. Тяжелое бревно глухо упало на землю и покатилось. Кому-то придавило ступню, на мгновение возникла сумятица.
– Открывайте ворота! – крикнул Амброзий своим. – Пусть заходят!
На него повеяло старым запахом ночных и грязных сражений, который тот давно хотел позабыть. Но вместе с тем он чувствовал и что-то другое, приятное – собственную, покрытую годами и пылью, силу, свирепость, опасность, будто он все еще был на что-то способен. Он почувствовал странную, почти несуществующую злость на Уну – эту женщину, вообразившую себя умнее и сильнее всех прочих, как будто он теперь, как воин, стоит даже ниже ее. О, нет, сегодня от него будет здесь польза. Дрожащей левой рукой он выхватил меч. Можно представить, что это опять тренировка. Безопасная и бессмысленная, как и любая за последние годы. Он вдохнул запах гари. Когда-то центурион Амброзий был лучшим из первых. Чего-то он стоит теперь.
Ворота распахнулись стремительно, и налетчики немного замешкались. Кто-то под собственной тяжестью повалился вперед, прямо на мечи и копья солдат, кто-то постараться увернуться и спрятаться за товарищами. Это длилось всего мгновение, а потом разбойники волною хлынули внутрь.
«Какая нелепая, смешная ошибка, – думал Амброзий, глядя с какой легкостью его люди отбивают атаку. – Бросаться в бой и лезть подвое на рожон. В узкие ворота в полтора размаха рук человека. Это и отличает шайку разбойников от обученного солдата.»
Но они лезли и лезли, как звери. Глаза их были налиты красным, эти южные варвары, казалось, совсем не чувствуют боли. Кто-то из его людей вскрикнул. Амброзий обернулся. Двое из его восьми осели на землю – одному чужая стрела попала в лопатку, другого оглушили дубиной. Случайные стрелы слишком часто меняют ход боя. Краем глаза он заметил несущийся на него сгусток тени и огненных сполохов. В следующее мгновение его повалили на землю, как куль с мукой. Сакс оказался крупным, неповоротливым, в тяжелой броне, в которой тот прежде явно не бился. Он налетел на него как камень, пущенный из пращи, как таран, но руки и ноги его не слушались, он пытался дотянуться до горла Амброзия, но вскоре охнул от удара рукоятью меча в подбородок. Что-то хрустнуло, из его приоткрытых губ хлынула кровь, кто-то сегодня не досчитается пары-тройки зубов. Центурион дотянулся до обломка стрелы рядом с ним, схватил его и всадил налетчику прямо в бедро. Сакс зарычал, Амброзий напряг последние силы, жестким пинком прямо по ране оттолкнул его, и в зажатые тяжестью ребра наконец хлынул воздух. Вот и все. Даже одной рукой приставить теперь нож прямо к горлу было несложно. В его висках барабанным гулом стучала кровь. Он победил. Лезвие ножа оцарапало шею врага и окрасилось крохотной каплей крови. Он все еще мог побеждать.
– Они уходят! – крикнули откуда-то с башен. – Уходят!
Сакс, распластанный на земле, дернулся.
– Лежи смирно, – тяжело дыша ответил Амброзий. – Лежи, мразь, отправишься к друзьям, если мы хорошо побеседуем.
Его люди уже спешили к нему и несли пару крепких веревок. Амброзий поднялся. Нижняя губа была рассечена, ребро вроде цело, но об этом он подумает завтра.
– Вяжите его, – ответил он им. – И в подвал. Заприте-ка на ночь. Завтра и у него, и у нас долгий день.
А в оставшиеся часы этой ночи он напьется так, как не пил Утер после увольнительной у Флавия Клавдия. Ему есть за что.
1 от лат. «золотой»
Глава 5. Разбойники с юга. Часть III
Десять воинов, Амброзий и сакс въехали в ворота форта Банна под вечер. Сражение было три дня назад, ушибы еще саднили, но центурион был в порядке. Удивительно, но среди этой смертельной опасности он снова почувствовал себя настоящим, живым и теперь будто очнулся от долгого сна. Явь оказалась ясной, холодной и свежей, но не менее сложной, чем сон. Амброзий рассеянно трепал своего старого коня по гриве, а в голове его была тишина. Он не знал, о чем теперь думать, постоянная ругань пленного сакса, идущего за ним связанным от самой деревни, не очень-то его развлекала. Уна, ее сестра – его, Амброзия, возможный сын – а теперь еще все это, он не знал, что делать с этим ворохом знаний, а потому всю дорогу сквозь зубы свистел одну и ту же бесконечную песню. Снова и снова. Утер должен это услышать. Он все же его младший брат. Его защитник. Его спаситель. А потом они будут думать, эта задачка не для одной головы. Конь всхрапнул, и он снова погладил его белоснежную морду и внутренне содрогнулся. О да, Утеру будет что на это ответить…
– Передай своему командиру, что его брат вернулся. Мне нужно видеть его. Это срочно, так и скажи, пусть приходит сразу ко мне. – он бросил поводья одному из солдат. – И скажи кому-то почистить коня. Этого же, – он кивнул на пленного сакса. – Посадите туда, где прежде был Гилдас. Еще немного и мы отстроим здесь постоялый двор…
Тяжелым шагом он прошел прямо к себе. Сбросил грязный плащ, покрытый пылью и лошадиным потом. Он нашел чистую рубаху, ополоснул лицо ледяной водой. Ощущение удавки на шее пропало, но легче не стало. "Что я скажу ему, – ему было смешно. – как вообще подобрать для такого слова." Но Амброзий обманывал себя самого, и обман его был намеренным. Злость, неверие, ярость – они закипали в его мозгу, подобно смертельной отраве, когда он вспоминал слова сакса. Сказать же брату он может все, что угодно.
Он снова насильно вернулся к мыслям об Уне. К ее словам, что где-то на свете есть его сын, что та девушка из Каэр-Вента, должно быть, мертва. Проще смириться, что где-то в забытой глуши у него есть ребенок, чем с тем, что прошлую его жизнь оборвала далеко не случайность. Ногти почти что до крови вонзились в ладонь.
"Тебе сядут на шею, а потом перегрызут тебе глотку."
Как он их ненавидит.
Его называют "Аврелиан" и кланяются ему до земли, а в рукаве держат нож.
Стыд жёг его до костей. То, что он считал благородством, оказалось слабостью и причиной для их ничтожного смеха.
– Брат? Ты вернулся.
Утер зашёл к нему и прикрыл дверь. Амброзий решил говорить все, как есть – ни хуже, ни лучше не будет.
– Ты только с дороги. Срочное дело? Вы не отбили деревни?
– Деревни под контролем Стены, мы отогнали саксов. На время, – у него пересохло в горле. – И взяли в плен главаря.
Утер расплылся в широкой улыбке.
– Ну, так это прекрасно! – Утер похлопал его по плечу. Брат не ждал новостей и куда-то спешил. Набеги южан были редкостью у старой границы, пара случайных отрядов его не заботила. – Ты справился, но в следующий раз надень что-то чистое и отбей свою вонь. Ценю твое рвение, но дело не срочное.
Он развернулся к двери.
– Набеги затеял Вортигерн, – Амброзий выпалил в спину уходящему брату.
Вот и все. Он сказал это, а значит признал.
– Повтори.
– Пленник не стал упираться. Их призвал Вортигерн, теперь он владыка Повиса и пары южных земель. Он позвал их к себе. Потом взял на службу. Потом позволил новым друзьям грабить, все что найдется. За долю, конечно. Вдобавок, он платит им этим.
Амброзий развязал веревки на дорожном мешке и достал оттуда то, что видел прежде лишь раз. Молча положил на стол между Утером и собой.
Утер поднёс находку к глазам. Затем крепко сжал ее в кулаке.
– Ты ведь не видел прежде подобного, – с горечью промолвил Амброзий. – Не так ли? Я не успел тебе показать. Тогда.
Утер мрачно смотрел на темные отблески.
– Касситерит, – грубо ответил он. – Хороший образец, за такой можно служить и сутулой собаке, как Вортигерн, – он сунул его за пазуху. – Из той шахты, я полагаю?
– Да.
Ярость вновь затопила его с головой.
– Ты ведь знаешь, Утер, что это значит, – продолжил Амброзий хрипло. – Обвала не было. Потопа – не было. Этот ублюдок, – он перешёл на крик. – предал меня и пытался убить! Меня!
Он вновь не контролировал ярость. Хотелось отплатить за каждый из ничтожных дней за последние девять лет, вколотить их в глотку предателю и каждой мрази, которая отплатила ему насмешкой и злом на добро. Злость и обида бушевали в груди. Его трясло. Яркой вспышкой в его мозгу встало воспоминание того злосчастного дня, как Вортигерн приветил его, словно друга, как не скрывал ничего и говорил о правильном и о дурном, как предлагал ему стать союзником, довериться, создать новое богатое королевство – как льстил его опыту и умениям, и как он купился на это, словно тупая баба или юнец-новобранец.
– Он хотел убить меня! – рявкнул он. – Убрать с дороги, завладеть, всем богатством – ты, брат, ты знаешь, что это значит!
Он помнил, как Вортигерн укрывал его плащом от дождя, как вытащил из мглы заброшенной шахты, как все равно звал в Повис. Он помнил все это ясно, как день, но теперь это воспоминание путало его, и он намеренно рвал паутину собственных мыслей.
– Он все подстроил, – смог наконец вымолвить он, жалкий калека.
