– С самого начала, Утер, я должен был верить тебе, не ему. Та шахта... Та баснословно богатая шахта. Она вся у него. Что ему стоит нанять саксов, Утер? Что ему стоит... стать императором своего нового мира? Так сделал бы каждый.
Но он, Амброзий, не сделал.
– Мы отправим к нему людей, – продолжил центурион. Брат молчал, и он чувствовал, что надо что-то делать и говорить, молчать нельзя, иначе его накроет океан беспросветной жалости к себе и ничтожности, как когда он лишился руки. – Если он забыл, то мы заставим его вспомнить, что у нас есть мечи и копья. Пусть подавится своей шахтой. Пусть позовет к себе саксов хоть со всего континента – но сунет сюда свой собачий нос, мы отрежем его по самые уши. – он вспомнил Уну и рассмеялся. – Среди здешних людей даже бабы стоят троих, как они. Дай мне сотню людей, Утер, я выступлю завтра. Пока что... просто поговорить. Возможно, он позабыл уже об Амброзии Полу-бритте. В таком случае можно его пожалеть...
Он не думал сейчас о Вортигерне, о его людях, о его королевстве, о том, как он вообще перед ним предстанет, что скажет ему – сейчас он должен был чувствовать силу и ярость, ту выдуманную, нереальную, легендарную, сродни Риму в голове его брата. На мгновение он словно почувствовал боль в отсеченной руке. Это будет не война, не нападение, он придет в своем праве. И посмотрит на него, как на грязного шелудивого пса.
– Сто воинов? – услышал он брата. – Ты многого хочешь, Амброзий, очень многого. Знаешь, ты всегда был недальновидным, думаешь, я оставлю форт почти без защиты? Впрочем... Я всегда недолюбливал Вортигерна, но думаешь, за девять лет он не смог разгрести свою вонючую шахту? Достать всеми способами то свое олово, вырвать его из земли, лишившись ногтей? Обвалы разбираются, брат. И очень хорошо чужими руками.
Утер был спокоен и, даже сказать, безмятежен. Это сбивало с толку и путало, Амброзий сжал зубы. Он хочет окопаться на своей Стене и ждать, когда за ним явятся? Отряды солдат, попрятавшиеся по углам и безвольные. Он подошёл совсем близко к брату.
– Помнится, ты хотел власти, как в Риме. Называл себя здесь первым владыкой и господином. Что стало с тем Утером? Он прячется от одних варваров за спинами остальных.
Краем глаза Амброзий заметил движение возле двери. Он дернулся, обернулся. Лениво прислонившись к дверному косяку, на него смотрел пленный сакс.
– Ублюдок!
Центурион было метнулся к постели – на ней лежал меч – но крепкая рука брата удержала его.
– Что?.. Ты.
– Это совершенно лишнее, брат, – промолвил Утер и скрутил ему искалеченную руку. Амброзий взвыл, точно зверь, он не думал, что через девять лет боль будет такой яркой и острой. – Точно лишнее.
Амброзий видел, как расплывалось в щербатой улыбке уродливое лицо пленника, как тот вальяжно стоял и не двигался с места, будто он здесь хозяин, а центурион – его пленник, как лицо брата не выражало ни смущения, ни злобы, а лишь безразличие. От боли его ноги подкосились, и он упал на колени, разразившись бранью. За последний день он перестал понимать что-либо и лишь знал, что сейчас один против всех.
– Передай от меня привет Вортигерну, – участливо проговорил Утер, глядя на него сверху вниз. – Да, сперва он был большим другом тебе, чем мне, но знаешь… Со временем мы нашли с ним общий язык.
– Ты сволочь… – бормотал Амброзий. – Сволочь…
Он не знал, к кому именно сейчас обращается, но это было неважно.
– Я убью тебя.
– Да, да, ты всегда был чудесным братом, – заверил Утер. Он присел на корточки рядом с ним и схватил его крепко за волосы. – Знаешь, меня всегда удивляло, что ты смог так подняться. Сплошное везение, брат. Ведь ты лишен даже капли ума.
– Кончай с ним, – голос сакса был грубым и лающим. – До Повиса шесть дней пути. И приложи его посильнее, тогда дольше не придется кормить.
– Как скажешь.
Утер наклонился еще ниже. Амброзий плюнул в него.
– Прости, брат, – он услышал еле заметный шепот у правого уха, а затем темнота и каменный пол стремительно набросились на него.
Снова.
Но он, Амброзий, не сделал.
– Мы отправим к нему людей, – продолжил центурион. Брат молчал, и он чувствовал, что надо что-то делать и говорить, молчать нельзя, иначе его накроет океан беспросветной жалости к себе и ничтожности, как когда он лишился руки. – Если он забыл, то мы заставим его вспомнить, что у нас есть мечи и копья. Пусть подавится своей шахтой. Пусть позовет к себе саксов хоть со всего континента – но сунет сюда свой собачий нос, мы отрежем его по самые уши. – он вспомнил Уну и рассмеялся. – Среди здешних людей даже бабы стоят троих, как они. Дай мне сотню людей, Утер, я выступлю завтра. Пока что... просто поговорить. Возможно, он позабыл уже об Амброзии Полу-бритте. В таком случае можно его пожалеть...
Он не думал сейчас о Вортигерне, о его людях, о его королевстве, о том, как он вообще перед ним предстанет, что скажет ему – сейчас он должен был чувствовать силу и ярость, ту выдуманную, нереальную, легендарную, сродни Риму в голове его брата. На мгновение он словно почувствовал боль в отсеченной руке. Это будет не война, не нападение, он придет в своем праве. И посмотрит на него, как на грязного шелудивого пса.
– Сто воинов? – услышал он брата. – Ты многого хочешь, Амброзий, очень многого. Знаешь, ты всегда был недальновидным, думаешь, я оставлю форт почти без защиты? Впрочем... Я всегда недолюбливал Вортигерна, но думаешь, за девять лет он не смог разгрести свою вонючую шахту? Достать всеми способами то свое олово, вырвать его из земли, лишившись ногтей? Обвалы разбираются, брат. И очень хорошо чужими руками.
Утер был спокоен и, даже сказать, безмятежен. Это сбивало с толку и путало, Амброзий сжал зубы. Он хочет окопаться на своей Стене и ждать, когда за ним явятся? Отряды солдат, попрятавшиеся по углам и безвольные. Он подошёл совсем близко к брату.
– Помнится, ты хотел власти, как в Риме. Называл себя здесь первым владыкой и господином. Что стало с тем Утером? Он прячется от одних варваров за спинами остальных.
Краем глаза Амброзий заметил движение возле двери. Он дернулся, обернулся. Лениво прислонившись к дверному косяку, на него смотрел пленный сакс.
– Ублюдок!
Центурион было метнулся к постели – на ней лежал меч – но крепкая рука брата удержала его.
– Что?.. Ты.
– Это совершенно лишнее, брат, – промолвил Утер и скрутил ему искалеченную руку. Амброзий взвыл, точно зверь, он не думал, что через девять лет боль будет такой яркой и острой. – Точно лишнее.
Амброзий видел, как расплывалось в щербатой улыбке уродливое лицо пленника, как тот вальяжно стоял и не двигался с места, будто он здесь хозяин, а центурион – его пленник, как лицо брата не выражало ни смущения, ни злобы, а лишь безразличие. От боли его ноги подкосились, и он упал на колени, разразившись бранью. За последний день он перестал понимать что-либо и лишь знал, что сейчас один против всех.
– Передай от меня привет Вортигерну, – участливо проговорил Утер, глядя на него сверху вниз. – Да, сперва он был большим другом тебе, чем мне, но знаешь… Со временем мы нашли с ним общий язык.
– Ты сволочь… – бормотал Амброзий. – Сволочь…
Он не знал, к кому именно сейчас обращается, но это было неважно.
– Я убью тебя.
– Да, да, ты всегда был чудесным братом, – заверил Утер. Он присел на корточки рядом с ним и схватил его крепко за волосы. – Знаешь, меня всегда удивляло, что ты смог так подняться. Сплошное везение, брат. Ведь ты лишен даже капли ума.
– Кончай с ним, – голос сакса был грубым и лающим. – До Повиса шесть дней пути. И приложи его посильнее, тогда дольше не придется кормить.
– Как скажешь.
Утер наклонился еще ниже. Амброзий плюнул в него.
– Прости, брат, – он услышал еле заметный шепот у правого уха, а затем темнота и каменный пол стремительно набросились на него.
Снова.
