Разве что сознание прояснилось, и оно бурлило ненавистью, и я копила ее с каждым днем, как аккумулятор. Я ненавидела Ру, который появлялся примерно раз в сутки, и каждый раз лез ко мне под одеяло. Ненавидела Кая, который слишком часто сидел возле меня, слишком много ныл о том, что вынужден тут тратить на меня время, и — самое отвратительное — выносил за мной судно. Наверное, это был еще один такой пункт унижения — приставить ко мне моего бывшего в качестве сиделки. Но больше всех я ненавидела себя. За то, что не послушала Пашку, за то, что сжалилась над Лешкой и, таким образом, лишила сама себя главного преимущества в виде силы Камня; за то, что все равно полезла в драку.
— Толстуха, — однажды довольно добродушно сказал Кай, приподнимая меня, чтобы поправить подушки.
— А ты унылое говно, — злобно сообщила ему я. — Жополиз. Догси хренов.
Он отпрянул, будто мои слова его ошпарили. Несколько секунд остолбенело стоял, открыв от изумления рот и глядя на меня, затем выругался, послал меня очень щедро и ушел, хлопнув дверью.
— Вот и проваливай, — просипела я ему вслед.
Однако, через пару часов мне приспичило в туалет, и я, мысленно чертыхаясь, сползла с кровати с намерением самостоятельно добраться до заветной комнаты. Силы покинули меня на середине пути. Почувствовав, как заливаю сама себя, я разрыдалась, правда, очень осторожно, поскольку всхлипывать оказалось тоже больно.
Такой меня и обнаружил Ру: на полу коридора, зареванной, в луже собственной мочи и злую, как гремучая змея. Вожак тихо выругался, бережно поднял меня и отнес в ванную, где наскоро ополоснул в душе. Все бинты, естественно, тут же намокли. Значит, предстоит еще и внеочередная перевязка.
Я изо всех сил сжимала зубы, стараясь не замечать боль и не глядеть на Ру, пока он нес меня обратно в постель и аккуратно снимал бинты. До тех пор, пока боковым зрением не увидела, что он начал раздеваться. Мое беспокойство нарастало по мере того, как его футболка, джинсы и трусы друг за другом оказались на полу.
— Нет! — возмущенно и с максимальной твердостью в голосе рявкнула я, когда Ру, обхватив рукой собственное достоинство, направился ко мне. — Нет, и не думай!
Он, сосредоточенный на своем хозяйстве, бегло глянул на меня, как на предмет мебели. Затем влез на кровать, попытался раздвинуть мне ноги. Я брыкнулась из последних сил. Было очень больно, но я старалась, как могла. Получилось все равно не очень. Ру осторожно втиснулся между моих бедер, завис надо мной.
— Долбаный извращенец! — сипела я, отталкивая его слабыми, непослушными руками. Кажется, он даже не заметил.
— Успокойся, — велел он. — Лежи смирно.
Боль нарастала при каждом толчке. Очень быстро я оставила свои попытки сопротивления, сдалась, смирилась, как посоветовал Ру, чтобы хоть как-то уменьшить свои страдания. Закусила губу, чтобы не издать ни звука, но слезы все равно не слушались и текли потоком, заливая уши. Конечно, он лечил меня, отдавал свою силу, чтобы помочь скорее восстановиться. Лечил, стараясь двигаться бережно, аккуратно, после того, как сам же отметелил до полусмерти, бросил валяться полуживой в собственную кровать, чтобы каждый день любоваться на поверженную соперницу, приставил ко мне Кая, зная, что у нас была интрижка. А теперь лечил, чтобы я еще и осталась благодарна, чтобы стала преданной и послушной собачкой, которая больше не станет тявкать на хозяина и писать под себя.
С каждым его движением к боли прибавлялось что-то еще, бурлящее в венах, обжигающее, бушующее. Все чувства и ощущения, боль, ярость, ненависть, страх — все оказалось придавлено, смято этой посторонней силой, вливающейся, подчиняющей, превращающей переломанное тело в кипящую однородную субстанцию.
Я и не заметила, как все кончилось. Ру, тяжело дыша, слез с меня и перекатился на бок. Я скорее рванула в ванную, не замечая, что тело снова стало целым, сильным, гибким, послушным. Сердце колотилось, как бешеное, хотелось кричать, рыдать и рвать когтями все, что попадалось на пути. Я скорее прыгнула в ванну, сунула голову под струю холодной воды, закусив, как удила, собственную руку. Когда кипение понемногу пошло на спад, переключила смеситель на душ и еще несколько минут приходила в себя, даже не ощущая холода.
Когда я вернулась, Ру спал. Как я его оставила: на спине, с закинутыми к голове руками. Я успокоилась, остыла, но ненависть никуда не исчезла. Пора было начать готовить то самое холодное блюдо.
Мой рюкзак валялся в прихожей. Порывшись, я достала верный моток веревки и телефон. Заряд еще почти полный.
— Скорее, давай попробуем! — шепотом пронесся в голове взволнованный голос Шамана.
Нет уж.
Осторожно, стараясь не разбудить спящего Ру, я накинула на его руки наскоро скрученные скользящие петли, пропустила концы под кровать, между ножек, вытащила с обратной стороны и связала ими щиколотки. Может быть, вожак оставил себе немного силы и, проснувшись, разорвет мои путы как ниточки. И наконец-то убьет меня. Или мои надежды оправдаются, и он на несколько часов останется слабым и беззащитным, как обычный человек.
Сердце билось, как птица, попавшая в силок.
Я влезла верхом на Ру, с хрустом размяла пальцы. Он тихо вздохнул, пробурчал что-то, не просыпаясь, повернул голову с левой щеки на правую. И я, коротко замахнувшись, вкладывая весь свой вес, ударила его кулаком по лицу. Ру рванулся, и тут же затянулись петли, впились в запястья. Веревка выдержала.
Он уставился на меня. Не описать этот взгляд: разочарование, злость, угроза, обида.
— С добрым утром, милый, — поприветствовала я и ударила еще раз, а потом еще. Кровь из разбитой губы попала на подушку и мой кулак. Кажется, там, где костяшка встретилась с зубом вожака, была и моя кровь, только вот ранку я разглядеть не успела, она исчезла почти мгновенно. Не пожалел Ру для меня своей силы, ничего себе не оставил...
— Это за то, что не убил сразу, — пояснила я, глядя в глаза, принимая через взгляд всю его ярость, от которой сердце холодело. Вот сейчас он одним движением порвет веревки и… но он лежал, сжав кулаки, играя желваками, и ничего не делал. Я ударила еще, и еще, и каждый раз сообщала новую причину:
— За то, что я больше не в Круге. За Пашку. За то, что влез в мою жизнь. За то, что назвал собачкой.
Каждый удар вспыхивал болью в кулаке, но она тут же испарялась. Левая скула Ру заметно покраснела, губы кровоточили — силы в нем не осталось даже на регенерацию таких мелочей. Я соскочила с него, израсходовав все причины для избиения, но не собственную ярость. Зверь внутри клокотал, обжигая когтями ладони, и огромных усилий требовало сдержать его.
— Приезжай! — рявкнула я в трубку, едва на том конце ответили, и назвала адрес. — Я покормлю тебя.
Наверное, Лешку испугал мой рычащий, ставший на пару тонов ниже голос. Не знаю, почему он послушался, почему он вообще взял трубку…
— Я просила оставить меня в покое, — вернулась я к Ру. — Но ты узнал про Круг и решил, что имеешь какие-то права на меня. Ты выдернул меня из задания, и все пошло кувырком. Пашка погиб. И меня выгнали из Круга. Из-за тебя. Надо было убить меня там, на ринге, а не строить из себя святого.
Вожак ничего не ответил. Лежал, хмуро уставившись в стену, напряженный и злой. Наверное, ждал, что вот-вот начнет возвращаться сила, и он вырвется из моих хлипких пут и устранит проблему в моем лице раз и навсегда. А я места не могла себе найти до самого приезда Лешки. Как обычно, я действовала необдуманно, и нужно было использовать это время ожидания для того, чтобы все в своей голове разложить по полочкам и спокойно оценить ситуацию, но все силы уходили на усмирение Зверя. Меня знобило; хотелось то ржать, как психопатка, то рыдать, забившись в угол. Одновременно с чувством злобного ликования я тяжело, душно ощущала вину за то, что воспользовалась силой Ру и ситуацией, что предала оказанное доверие, и меня это бесило и пугало. Возникали мысли, что еще не поздно освободить Ру и молить о пощаде, или просто выпрыгнуть прямо из его окна на двенадцатом этаже и мчать Зверем, куда глаза глядят, пока будет хватать на это сил. Если не разобьюсь, конечно…
Робко затренькал дверной звонок. Я бросилась в прихожую открывать дверь, даже не заглянув в глазок. У меня не было сомнений в том, кто это пришел.
— Вдохни поглубже, Ру, — предложила я, вернувшись в комнату вместе с Лешкой. Тот немного пришел в себя, но выглядел по-прежнему очень истощенно. Он оторопело переводил взгляд с голого мужчины в постели на меня, растрепанную, торопливо одетую в найденную на полу футболку Ру. — Ты не мог забыть этот запах.
Я увидела, как у вожака шевельнулись ноздри и потемнели глаза. Он все понял. Мало того, что я воспользовалась его временной слабостью и очень своеобразно отблагодарила за исцеление, я еще и притащила в его дом Пожирателя — после того, как он, Ру, спас меня от нападения такого же чудовища.
Как в клишированном кино, в котором разболтавшийся злодей дает шанс положительному герою спастись или спасти кого-то, мне стало просто необходимо описать Ру, что я собираюсь с ним сделать:
— Я ведь не могу просто взять и убить тебя, — посетовала я, качая головой. — Но ОН сможет убить в тебе вожака. Что-то вроде лоботомии: больше никакой агрессии, но внешне никаких перемен. Я ведь тебе рассказывала тогда.
Ру по-прежнему молчал, внимательно следя глазами за Лешкой. Я подтолкнула парня к кровати.
— Давай, ешь, восстанавливай силы.
— Нет, — неожиданно отказался Пожиратель. Голос был тихий, слабый, но твердости хоть отбавляй. — Я больше этим не занимаюсь.
Твою ж мать… Нет, сегодня совершенно точно все сговорились все-таки выманить из меня Зверя. Лешкин отказ не вызвал во мне вполне оправданных удивления или уважения, а только новый прилив заливающей голову ярости.
— Я. Сказала. ЖРИ!
Лешка с ужасом отшатнулся. Я почувствовала, как медленно, но верно раздаюсь в размерах, как наполняются бурлящей кровью мышцы, как режут кожу ладоней когти. И услышала собственный голос будто со стороны — тяжелый, утробный рык. Не то, чтобы я хотела припугнуть Пожирателя. Я готова была его убить. Их обоих.
— Хорошо-хорошо, не надо! — едва слышно прошептал он. Я почти не разобрала слов, только по быстрому шевелению губ и характерному жесту рук поняла, что он согласен. И очень, очень постаралась затолкать Зверя обратно в клетку.
Лешка судорожно вздохнул и повернулся к Ру. Тот упрямо молчал, ждал, что будет дальше, а я все еще надеялась, что он в конце концов сдастся, откроет свой жестко сжатый рот и попросит пощады. Конечно, сложно напугать вожака оборотней видом больного, осунувшегося мальчишки, трясущимися пальцами расстегивающего пуговицы на рубашке, ремень брюк, ширинку…
Нужно было отвернуться, но я смотрела, как зачарованная. Они действительно очень хорошо маскировались — даже вблизи разницы с обычным мужчиной было не рассмотреть, пока то, что казалось членом, не стало вытягиваться и шевелиться, а следом надулся, лопнул и развернулся склизкий клубок и вывалились остальные щупальца. Я очень хорошо это помнила. Помнила, как они скользят по ногам и животу, как обвивают, присасываются, забиваются в пупок. Я почти физически ощутила свою собственную в тот момент слабость и немощность, недостаток кислорода и вату в ушах. Ру сейчас чувствует то же самое? Я на мгновение зажмурилась, но не смотреть не могла.
Лешка взобрался на кровать, откинул одеяло с прикрытого мною Ру, обнажив необходимое ему место на животе. Вожак попытался отодвинуться, подтянувшись на руках, но это, конечно, мало ему помогло. Пожиратель влез на него верхом, уронив свои щупальца на голый живот Ру, и те поползли, извиваясь, по коже, выискивая, ощупывая, присасываясь. А затем чудовище, уперевшись руками в изголовье, глубоко вздохнуло всей грудью — совсем, как тогда его брат — и распахнулись ребра, белые на алом, острые, хищные.
А Ру все молчал. Стоически смотрел на надвигающийся на него кошмар, и не просил прекратить. Только дышал заметно быстрее. С тяжестью на сердце я смотрела, как Пожиратель склоняется над ним, смыкает ребра-капкан на его теле, как меняет цвет с красного на фиолетовый шевелящийся клубок отростков, и робко надеялась хотя бы на то, что Ру вдруг сейчас вернет свою силу, и сбросит Пожирателя, и уничтожит нас обоих, но не позволит лишить себя главного. Того, что делало его таким крутым, таким особенным.
Но это должно было произойти. И я позволила этому свершиться. Голова шла кругом, грудь будто физически сдавило тисками отчаяния, в глазах темнело от тоски. Почему не было другого пути? Черт, почему ты не отступился, Ру, почему не оставил меня в покое? Я не хотела, не хотела, чтобы все закончилось именно так!.. Наверное, виной моим душевным метанием были излишки силы, которую я сама взбаламутила своей ненавистью и яростью; а может, это просто вылез наружу спрятанный глубоко внутри страх после встречи с Корсаром.
Через несколько минут все закончилось. Пожиратель отпустил свою жертву, отстранился, захлопывая обратно грудную клетку, руками осторожно помог собраться ставшим синими отросткам, скрутил их в клубок. Вот и все, передо мной снова обычный семнадцатилетний парень, немного уставший, но уже не изможденный до прозрачности. Снова топорщились ржаные кудри, и светилась здоровьем светлая, ровная кожа на щеках и голой, без единого видимого шва груди.
— Он убил моего брата, — отрешенно сообщил Лешка, пристроившись на край кровати и медленно застегивая обратно все свои молнии и пуговицы.
— Он защищал меня, — прошептала я.
Ру лежал молча, уставившись в потолок. Я развязала узлы на его щиколотках и запястьях, смотала верную веревку, убрала в рюкзак вместе с телефоном. С сожалением посмотрела на него в последний раз и вышла прочь из квартиры, разрываемая отвратительным, въедливым ощущением того, что совершила подлость. Впрочем, так оно и было… Подлая, но свободная. Почему только радости от этого никакой…
— Это была проверка, да? — Лешка догнал меня уже на улице, зашагал рядом. Он тоже не выглядел ни сытым, ни удовлетворенным.
— Нет.
— Тогда что? Ты теперь новый вожак?
— Нет.
— Тогда, блин, что?! — он дернул меня за плечо, останавливая. На дворе было раннее утро, никого, кто мог бы слышать и видеть нас. Теперь Лешка весь бурлил негодованием, а я, напротив, чувствовала себя совершенно опустошенной. Может, это на самом деле меня только что съели, а все остальное — мираж?
— Я почти три года никого не трогал! — вопил разъяренный Пожиратель мне прямо в лицо, впившись в плечо рукой и встряхивая после каждой фразы. — Я хотел быть нормальным! А потом явилась ты! Набросилась! Сдала меня в этот… этот… А теперь — заставила!
Да уж… Бессмысленно получилось… Если бы я не наткнулась на Лешку у Ольги дома, то не бросила бы вызов Ру, не оказалось бы избитой собачкой, не скормила бы Пожирателя Камню, а Ру — Пожирателю. В общем, никому бы не навредила.
Я с усилием отцепила Лешкину руку от своего плеча и оттолкнула его. Но он не унимался, начал снова наступать на меня:
— Ты понимаешь, что мне нельзя без отца?! Ты понимаешь, что он ЗАПОМНИЛ?!
— Что? Как это запомнил? — растерялась я. — Вы же подменяете воспоминания?!
— Я — не умею. Из нас троих только отец это может. А я только впитываю. Я никогда не делал этого без отца или брата.
— Толстуха, — однажды довольно добродушно сказал Кай, приподнимая меня, чтобы поправить подушки.
— А ты унылое говно, — злобно сообщила ему я. — Жополиз. Догси хренов.
Он отпрянул, будто мои слова его ошпарили. Несколько секунд остолбенело стоял, открыв от изумления рот и глядя на меня, затем выругался, послал меня очень щедро и ушел, хлопнув дверью.
— Вот и проваливай, — просипела я ему вслед.
Однако, через пару часов мне приспичило в туалет, и я, мысленно чертыхаясь, сползла с кровати с намерением самостоятельно добраться до заветной комнаты. Силы покинули меня на середине пути. Почувствовав, как заливаю сама себя, я разрыдалась, правда, очень осторожно, поскольку всхлипывать оказалось тоже больно.
Такой меня и обнаружил Ру: на полу коридора, зареванной, в луже собственной мочи и злую, как гремучая змея. Вожак тихо выругался, бережно поднял меня и отнес в ванную, где наскоро ополоснул в душе. Все бинты, естественно, тут же намокли. Значит, предстоит еще и внеочередная перевязка.
Я изо всех сил сжимала зубы, стараясь не замечать боль и не глядеть на Ру, пока он нес меня обратно в постель и аккуратно снимал бинты. До тех пор, пока боковым зрением не увидела, что он начал раздеваться. Мое беспокойство нарастало по мере того, как его футболка, джинсы и трусы друг за другом оказались на полу.
— Нет! — возмущенно и с максимальной твердостью в голосе рявкнула я, когда Ру, обхватив рукой собственное достоинство, направился ко мне. — Нет, и не думай!
Он, сосредоточенный на своем хозяйстве, бегло глянул на меня, как на предмет мебели. Затем влез на кровать, попытался раздвинуть мне ноги. Я брыкнулась из последних сил. Было очень больно, но я старалась, как могла. Получилось все равно не очень. Ру осторожно втиснулся между моих бедер, завис надо мной.
— Долбаный извращенец! — сипела я, отталкивая его слабыми, непослушными руками. Кажется, он даже не заметил.
— Успокойся, — велел он. — Лежи смирно.
Боль нарастала при каждом толчке. Очень быстро я оставила свои попытки сопротивления, сдалась, смирилась, как посоветовал Ру, чтобы хоть как-то уменьшить свои страдания. Закусила губу, чтобы не издать ни звука, но слезы все равно не слушались и текли потоком, заливая уши. Конечно, он лечил меня, отдавал свою силу, чтобы помочь скорее восстановиться. Лечил, стараясь двигаться бережно, аккуратно, после того, как сам же отметелил до полусмерти, бросил валяться полуживой в собственную кровать, чтобы каждый день любоваться на поверженную соперницу, приставил ко мне Кая, зная, что у нас была интрижка. А теперь лечил, чтобы я еще и осталась благодарна, чтобы стала преданной и послушной собачкой, которая больше не станет тявкать на хозяина и писать под себя.
С каждым его движением к боли прибавлялось что-то еще, бурлящее в венах, обжигающее, бушующее. Все чувства и ощущения, боль, ярость, ненависть, страх — все оказалось придавлено, смято этой посторонней силой, вливающейся, подчиняющей, превращающей переломанное тело в кипящую однородную субстанцию.
Я и не заметила, как все кончилось. Ру, тяжело дыша, слез с меня и перекатился на бок. Я скорее рванула в ванную, не замечая, что тело снова стало целым, сильным, гибким, послушным. Сердце колотилось, как бешеное, хотелось кричать, рыдать и рвать когтями все, что попадалось на пути. Я скорее прыгнула в ванну, сунула голову под струю холодной воды, закусив, как удила, собственную руку. Когда кипение понемногу пошло на спад, переключила смеситель на душ и еще несколько минут приходила в себя, даже не ощущая холода.
Когда я вернулась, Ру спал. Как я его оставила: на спине, с закинутыми к голове руками. Я успокоилась, остыла, но ненависть никуда не исчезла. Пора было начать готовить то самое холодное блюдо.
Мой рюкзак валялся в прихожей. Порывшись, я достала верный моток веревки и телефон. Заряд еще почти полный.
— Скорее, давай попробуем! — шепотом пронесся в голове взволнованный голос Шамана.
Нет уж.
Осторожно, стараясь не разбудить спящего Ру, я накинула на его руки наскоро скрученные скользящие петли, пропустила концы под кровать, между ножек, вытащила с обратной стороны и связала ими щиколотки. Может быть, вожак оставил себе немного силы и, проснувшись, разорвет мои путы как ниточки. И наконец-то убьет меня. Или мои надежды оправдаются, и он на несколько часов останется слабым и беззащитным, как обычный человек.
Сердце билось, как птица, попавшая в силок.
Я влезла верхом на Ру, с хрустом размяла пальцы. Он тихо вздохнул, пробурчал что-то, не просыпаясь, повернул голову с левой щеки на правую. И я, коротко замахнувшись, вкладывая весь свой вес, ударила его кулаком по лицу. Ру рванулся, и тут же затянулись петли, впились в запястья. Веревка выдержала.
Он уставился на меня. Не описать этот взгляд: разочарование, злость, угроза, обида.
— С добрым утром, милый, — поприветствовала я и ударила еще раз, а потом еще. Кровь из разбитой губы попала на подушку и мой кулак. Кажется, там, где костяшка встретилась с зубом вожака, была и моя кровь, только вот ранку я разглядеть не успела, она исчезла почти мгновенно. Не пожалел Ру для меня своей силы, ничего себе не оставил...
— Это за то, что не убил сразу, — пояснила я, глядя в глаза, принимая через взгляд всю его ярость, от которой сердце холодело. Вот сейчас он одним движением порвет веревки и… но он лежал, сжав кулаки, играя желваками, и ничего не делал. Я ударила еще, и еще, и каждый раз сообщала новую причину:
— За то, что я больше не в Круге. За Пашку. За то, что влез в мою жизнь. За то, что назвал собачкой.
Каждый удар вспыхивал болью в кулаке, но она тут же испарялась. Левая скула Ру заметно покраснела, губы кровоточили — силы в нем не осталось даже на регенерацию таких мелочей. Я соскочила с него, израсходовав все причины для избиения, но не собственную ярость. Зверь внутри клокотал, обжигая когтями ладони, и огромных усилий требовало сдержать его.
— Приезжай! — рявкнула я в трубку, едва на том конце ответили, и назвала адрес. — Я покормлю тебя.
Наверное, Лешку испугал мой рычащий, ставший на пару тонов ниже голос. Не знаю, почему он послушался, почему он вообще взял трубку…
— Я просила оставить меня в покое, — вернулась я к Ру. — Но ты узнал про Круг и решил, что имеешь какие-то права на меня. Ты выдернул меня из задания, и все пошло кувырком. Пашка погиб. И меня выгнали из Круга. Из-за тебя. Надо было убить меня там, на ринге, а не строить из себя святого.
Вожак ничего не ответил. Лежал, хмуро уставившись в стену, напряженный и злой. Наверное, ждал, что вот-вот начнет возвращаться сила, и он вырвется из моих хлипких пут и устранит проблему в моем лице раз и навсегда. А я места не могла себе найти до самого приезда Лешки. Как обычно, я действовала необдуманно, и нужно было использовать это время ожидания для того, чтобы все в своей голове разложить по полочкам и спокойно оценить ситуацию, но все силы уходили на усмирение Зверя. Меня знобило; хотелось то ржать, как психопатка, то рыдать, забившись в угол. Одновременно с чувством злобного ликования я тяжело, душно ощущала вину за то, что воспользовалась силой Ру и ситуацией, что предала оказанное доверие, и меня это бесило и пугало. Возникали мысли, что еще не поздно освободить Ру и молить о пощаде, или просто выпрыгнуть прямо из его окна на двенадцатом этаже и мчать Зверем, куда глаза глядят, пока будет хватать на это сил. Если не разобьюсь, конечно…
Робко затренькал дверной звонок. Я бросилась в прихожую открывать дверь, даже не заглянув в глазок. У меня не было сомнений в том, кто это пришел.
— Вдохни поглубже, Ру, — предложила я, вернувшись в комнату вместе с Лешкой. Тот немного пришел в себя, но выглядел по-прежнему очень истощенно. Он оторопело переводил взгляд с голого мужчины в постели на меня, растрепанную, торопливо одетую в найденную на полу футболку Ру. — Ты не мог забыть этот запах.
Я увидела, как у вожака шевельнулись ноздри и потемнели глаза. Он все понял. Мало того, что я воспользовалась его временной слабостью и очень своеобразно отблагодарила за исцеление, я еще и притащила в его дом Пожирателя — после того, как он, Ру, спас меня от нападения такого же чудовища.
Как в клишированном кино, в котором разболтавшийся злодей дает шанс положительному герою спастись или спасти кого-то, мне стало просто необходимо описать Ру, что я собираюсь с ним сделать:
— Я ведь не могу просто взять и убить тебя, — посетовала я, качая головой. — Но ОН сможет убить в тебе вожака. Что-то вроде лоботомии: больше никакой агрессии, но внешне никаких перемен. Я ведь тебе рассказывала тогда.
Ру по-прежнему молчал, внимательно следя глазами за Лешкой. Я подтолкнула парня к кровати.
— Давай, ешь, восстанавливай силы.
— Нет, — неожиданно отказался Пожиратель. Голос был тихий, слабый, но твердости хоть отбавляй. — Я больше этим не занимаюсь.
Твою ж мать… Нет, сегодня совершенно точно все сговорились все-таки выманить из меня Зверя. Лешкин отказ не вызвал во мне вполне оправданных удивления или уважения, а только новый прилив заливающей голову ярости.
— Я. Сказала. ЖРИ!
Лешка с ужасом отшатнулся. Я почувствовала, как медленно, но верно раздаюсь в размерах, как наполняются бурлящей кровью мышцы, как режут кожу ладоней когти. И услышала собственный голос будто со стороны — тяжелый, утробный рык. Не то, чтобы я хотела припугнуть Пожирателя. Я готова была его убить. Их обоих.
— Хорошо-хорошо, не надо! — едва слышно прошептал он. Я почти не разобрала слов, только по быстрому шевелению губ и характерному жесту рук поняла, что он согласен. И очень, очень постаралась затолкать Зверя обратно в клетку.
Лешка судорожно вздохнул и повернулся к Ру. Тот упрямо молчал, ждал, что будет дальше, а я все еще надеялась, что он в конце концов сдастся, откроет свой жестко сжатый рот и попросит пощады. Конечно, сложно напугать вожака оборотней видом больного, осунувшегося мальчишки, трясущимися пальцами расстегивающего пуговицы на рубашке, ремень брюк, ширинку…
Нужно было отвернуться, но я смотрела, как зачарованная. Они действительно очень хорошо маскировались — даже вблизи разницы с обычным мужчиной было не рассмотреть, пока то, что казалось членом, не стало вытягиваться и шевелиться, а следом надулся, лопнул и развернулся склизкий клубок и вывалились остальные щупальца. Я очень хорошо это помнила. Помнила, как они скользят по ногам и животу, как обвивают, присасываются, забиваются в пупок. Я почти физически ощутила свою собственную в тот момент слабость и немощность, недостаток кислорода и вату в ушах. Ру сейчас чувствует то же самое? Я на мгновение зажмурилась, но не смотреть не могла.
Лешка взобрался на кровать, откинул одеяло с прикрытого мною Ру, обнажив необходимое ему место на животе. Вожак попытался отодвинуться, подтянувшись на руках, но это, конечно, мало ему помогло. Пожиратель влез на него верхом, уронив свои щупальца на голый живот Ру, и те поползли, извиваясь, по коже, выискивая, ощупывая, присасываясь. А затем чудовище, уперевшись руками в изголовье, глубоко вздохнуло всей грудью — совсем, как тогда его брат — и распахнулись ребра, белые на алом, острые, хищные.
А Ру все молчал. Стоически смотрел на надвигающийся на него кошмар, и не просил прекратить. Только дышал заметно быстрее. С тяжестью на сердце я смотрела, как Пожиратель склоняется над ним, смыкает ребра-капкан на его теле, как меняет цвет с красного на фиолетовый шевелящийся клубок отростков, и робко надеялась хотя бы на то, что Ру вдруг сейчас вернет свою силу, и сбросит Пожирателя, и уничтожит нас обоих, но не позволит лишить себя главного. Того, что делало его таким крутым, таким особенным.
Но это должно было произойти. И я позволила этому свершиться. Голова шла кругом, грудь будто физически сдавило тисками отчаяния, в глазах темнело от тоски. Почему не было другого пути? Черт, почему ты не отступился, Ру, почему не оставил меня в покое? Я не хотела, не хотела, чтобы все закончилось именно так!.. Наверное, виной моим душевным метанием были излишки силы, которую я сама взбаламутила своей ненавистью и яростью; а может, это просто вылез наружу спрятанный глубоко внутри страх после встречи с Корсаром.
Через несколько минут все закончилось. Пожиратель отпустил свою жертву, отстранился, захлопывая обратно грудную клетку, руками осторожно помог собраться ставшим синими отросткам, скрутил их в клубок. Вот и все, передо мной снова обычный семнадцатилетний парень, немного уставший, но уже не изможденный до прозрачности. Снова топорщились ржаные кудри, и светилась здоровьем светлая, ровная кожа на щеках и голой, без единого видимого шва груди.
— Он убил моего брата, — отрешенно сообщил Лешка, пристроившись на край кровати и медленно застегивая обратно все свои молнии и пуговицы.
— Он защищал меня, — прошептала я.
Ру лежал молча, уставившись в потолок. Я развязала узлы на его щиколотках и запястьях, смотала верную веревку, убрала в рюкзак вместе с телефоном. С сожалением посмотрела на него в последний раз и вышла прочь из квартиры, разрываемая отвратительным, въедливым ощущением того, что совершила подлость. Впрочем, так оно и было… Подлая, но свободная. Почему только радости от этого никакой…
— Это была проверка, да? — Лешка догнал меня уже на улице, зашагал рядом. Он тоже не выглядел ни сытым, ни удовлетворенным.
— Нет.
— Тогда что? Ты теперь новый вожак?
— Нет.
— Тогда, блин, что?! — он дернул меня за плечо, останавливая. На дворе было раннее утро, никого, кто мог бы слышать и видеть нас. Теперь Лешка весь бурлил негодованием, а я, напротив, чувствовала себя совершенно опустошенной. Может, это на самом деле меня только что съели, а все остальное — мираж?
— Я почти три года никого не трогал! — вопил разъяренный Пожиратель мне прямо в лицо, впившись в плечо рукой и встряхивая после каждой фразы. — Я хотел быть нормальным! А потом явилась ты! Набросилась! Сдала меня в этот… этот… А теперь — заставила!
Да уж… Бессмысленно получилось… Если бы я не наткнулась на Лешку у Ольги дома, то не бросила бы вызов Ру, не оказалось бы избитой собачкой, не скормила бы Пожирателя Камню, а Ру — Пожирателю. В общем, никому бы не навредила.
Я с усилием отцепила Лешкину руку от своего плеча и оттолкнула его. Но он не унимался, начал снова наступать на меня:
— Ты понимаешь, что мне нельзя без отца?! Ты понимаешь, что он ЗАПОМНИЛ?!
— Что? Как это запомнил? — растерялась я. — Вы же подменяете воспоминания?!
— Я — не умею. Из нас троих только отец это может. А я только впитываю. Я никогда не делал этого без отца или брата.
