========== Глава 1 ==========
Яркий свет бил по глазам, Шайн щурился и прикрывался ладонью. Он смеялся, пробираясь вслед за Ганну по зарослям, парящим от полуденного зноя. Трава щекотала босые ноги, ветви деревьев так и норовили хлестнуть по груди, но больно не было, наоборот, — приятно, успокаивало разгорячённую кожу. Шайн слышал мерный шум воды вдалеке, видел спину идущего перед ним Ганну, чувствовал ликование и лёгкость от по-детски бесхитростного счастья — просто сейчас, просто потому, что хорошо… Он уже знал, что это всего лишь сон. Сон, который повторялся бесчисленное количество раз. Шайн знал, чем он закончится — поверх радости накладывалось щемящее чувство безысходности. Тревоги.
Несколько лет назад, когда сны только начали сниться, он пытался что-то изменить — предупредить Ганну, закричать в последний момент, дёрнуть за руку, но голос его не слушался, рот раскрывался в немом крике, а ноги, словно жившие отдельной от разума жизнью, бежали туда, куда им положено. По сценарию сна. Со временем Шайн смирился и покорно досматривал сон до конца. Вот и сейчас всё опять повторялось — беспомощность душила, он пытался как мог оградить сознание от боли, но был вынужден следовать за Ганну, чтобы…
— Эй, красавчик, проснись, скоро стыковка! — из сна Шайна вырвали окрик и резкое потряхивание за плечо.
Не сразу сориентировавшись, он едва не подскочил в кресле, ремни не дали. Успокоился, замер, выдохнул. Табло в конце салона сообщало, что до стыковки остаётся семь минут.
— Спасибо, — Шайн поблагодарил соседа напротив.
— Да не за что, — мужчина в годах дружелюбно улыбнулся. — Мне показалось, что тебе кошмар снится.
— А-а-а?.. — застыв с непонимающим взглядом, Шайн не сразу догадался, о чём речь. — Да, наверное, я не запоминаю снов.
Для пассажиров стыковка проходила незаметно — зелёные буквы оповестили, что можно отстёгиваться и направляться к выходу. Наконец Шайн и остальные на борту лайнера прибыли на перевалочную базу, важную точку пути, из которой расходилось множество маршрутов. Людской поток на траволаторах разделился — большинство спешило к линии выдачи багажа, а Шайн вместе с дюжиной пассажиров устремился к региональному терминалу. Его транспорт прибывал через три часа, делать всё равно было нечего, и он присел на металлическую скамью в ожидании. Шайн достал из рюкзака питательный батончик, не с первого раза справился с упаковкой и вонзил зубы в безвкусную массу. Конечно, можно было приобрести обед в кафетерии станции, но в приоритетах вкусная еда не числилась — лучше сэкономить почти сотню кредов. Когда прибудет на новое место работы, его покормят — работодатель обеспечивал своих сотрудников от и до: начиная с еды и заканчивая одеждой, стоившей с учётом особенностей климата недёшево.
Люди сновали мимо сидевшего Шайна, который, запив свой скудный обед водой из бутылки, наблюдал за ними: в основном мужчины, в одиночку, группами, семей почти не встречалось. На это влияло, скорее всего, расположение станции — вокруг по большей части находились сектора систем с сырьедобывающими планетами либо с теми, что были признаны перспективными.
Шайн как раз направлялся на одну из таких — Кнаере, — работать в бригаде, занимающейся геологоразведкой. Искали, как обычно, крайне ценное полезное ископаемое в толще горной породы, ничего нового. Образование позволяло Шайну быть оператором на бурильных установках, а вот всё остальное по-настоящему пугало. Не представлял он, как можно выжить при стабильных минус тридцать градусов в условиях полной автономии — связь с цивилизованными секторами была крайне нестабильной, а транспорт на Кнаере летал раз в месяц.
О том, что заключил контракт, Шайн уже успел пожалеть не раз. Нужны были деньги, а вознаграждение за три месяца непрерывной работы и полное обеспечение от работодателя подкупали — на цивилизованных планетах эту сумму он заработает за год и, как следствие, не успеет оплатить своё обучение в Университете Кадаби. Так уже случалось — потом опять болтаться несколько месяцев, пока не объявят новый набор и не зачислят снова. По правде говоря, у него всегда был запасной вариант — Гильдия для нескольких категорий ксеносов предусматривала льготы при оплате, а некоторым и вовсе выдавала гранты. Шайн мог воспользоваться, но не планировал этого делать, он предпочитал, стиснув зубы, зарабатывать на учёбу самостоятельно — тогда тайна его происхождения по-прежнему останется тайной. Пометка в документах о том, что Шаньиэр’рт Къялла родился на не колонизированной людьми планете, мало кого смущала, ребёнок мог появиться на свет во время длительной командировки родителей. Имя вызывало вопросы, но он никогда не представлялся полностью, сокращая до привычного человеческому восприятию «Шайн». А при виде миловидного брюнета с длинными волосами все сразу же забывали про его странные документы. И не пытались докопаться до истины, воспринимая его обычным парнем, каким тот на самом деле не являлся.
Из своих двадцати трёх стандартных лет Шайн прожил среди людей семь, первые годы он пытался адаптироваться к новым порядкам и в полной мере ощущал себя чужеродным элементом — таких и называли ксеносами. Потом, благодаря ошибке в канцелярии вечерней школы и существенно улучшившимся социальным навыкам, его приняли за своего, в Университете Кадаби учился уже на общих основаниях, а не как представитель другой расы. Так Шайну было комфортнее — никаких вопросов о родной планете, о физиологии и, главное, о причинах, почему он покинул Вион. Он не слыл общительным, были и другие студенты, не горевшие желанием общаться по душам. Шайн избегал близкого контакта с людьми обоих полов, опасаясь, что это может привести к неправильному, извращённому, с его точки зрения, сексу, и его просто сочли асексуалом. Хотя все годы обучения попытки покорить неприступное сердце голубоглазого красавца со светлой кожей не прекращались. Чаще за Шайном ухлёстывали, конечно, парни. Многие из них были похожи на зачинающих на Вионе: высокие, мускулистые, но никаких эмоций, как и его соотечественники, у Шайна не вызывали. Сердце по-прежнему принадлежало Ганну, предначертанной паре, хотя его облик давно уже стёрся из памяти — чёткий образ подсознание вырисовывало только в постоянно мучавшем Шайна кошмаре.
— Переодевайся, на поверхность садиться не будем, в капсуле тебя отправим, — суровый старпом пассажирского транспорта вручил Шайну большой бокс, когда до орбиты Кнаере оставалось около часа.
Тот послушно взял пластиковую коробку с его именем на крышке и припиской «Кнаере», в которой обнаружилась необходимая для работы на планете одежда: три комплекта тонкого термобелья, два промежуточных слоя и верхний комбинезон. Также были перчатки, балаклава, шапка, ветрозащитная маска и тяжёлые даже на вид ботинки. Корпорация «Ксантекс» к экипировке своих сотрудников подходила основательно, предоставляя именно то, что соответствовало условиям работы. Ещё в контейнере имелись новый комм и небольшой пакет с медикаментами.
Переодеваться пришлось прямо в салоне корабля, благо Шайна от взглядов ещё пяти пассажиров заслоняла переборка. Индивидуальных кают здесь не было, а санузел — слишком тесный для таких телодвижений. С точки зрения людей, Шайн был привлекательным: стройный, но без худобы, с небольшим рельефом мышц и отсутствием растительности на теле, а вот для вионского дарующего он был довольно высок и имел слишком много мышечной массы. Это могло произойти потому, что большинство дарующих ещё в юности были повязаны своими парами и с этого момента их хрупкие и женоподобные тела предназначались только для одного: рождения детей. У Шайна же никогда никого не было, вот природа и запуталась — он продолжал прибавлять в росте и совершенно непреднамеренно обзавёлся мускулами.
Когда с одеждой было покончено, Шайн ещё раз мысленно проклял тот день, когда подписал контракт: ходить в нескольких слоях было совершенно неудобно. Укладываться в спаскапсулу — ещё одно испытание для психики вионцев; выросшие в абсолютной свободе на просторах родной планеты, они боялись замкнутых пространств. Но Шайн за годы жизни в человеческом обществе пересилил себя, чтобы не отличаться от других — многие всю жизнь проводили на орбитальных станциях и звездолётах, при проектировании которых велась борьба за каждый лишний квадратный сантиметр.
Режим сна не был обязательным для стандартной программы посадки на планеты с атмосферой, но Шайн попросил об этом — от мысли, что он почувствует каждой клеточкой тела происходящее, но повлиять на процесс не сможет, кожа пальцев в районе ногтей начала неприятно зудеть, а перчатки, сделанные по заранее снятым с него меркам, натянулись. В обычной жизни он прекрасно умел себя контролировать, но инстинкт самосохранения, присущий, по сути, дикарям, которыми являлись все вионцы, иногда прорывался сквозь выставленную стену защиты.
Шайн, закрепив личные вещи в специально предназначенной для них нише капсулы, лёг поудобнее, позволив системе автофиксации опутать себя ремнями. Выдохнул, когда крышка с лёгким жужжанием сервоприводов встала на своё место. Замок щёлкнул, зуммер пискнул три раза, сообщая об удачной герметизации, и воздух внутри капсулы заполнился усыпляющим газом. Шайн отрубился мгновенно.
Ганну за секунду до прыжка обернулся — его губы расплылись в улыбке, детской, но сквозь которую уже проступала мужественность, свойственная всем зачинающим. Шайн, почувствовав нечто неуловимое, витавшее в воздухе, опустил глаза, но Ганну уже на него не смотрел, два шага назад от обрыва и с разбегу вперёд — в сверкающую воду. Момента, как он достиг поверхности, Шайн не увидел, прыгнул сам, на ходу обращаясь — такой трюк они с Ганну проделывали постоянно. В обличье зверя плавать было проще, да и ощущения совершенно иные. Забава казалась им невинной, но Шайн, переживавший этот сон не одну сотню раз, уже знал, что дно запруды таило в себе опасность.
Под водой, в окружении мириад пузырьков воздуха, Шайн не видел очертаний Ганну. Вынырнул — на поверхности с зеркальной рябью его тоже не было. Глухая тревога начала охватывать его существо, словно вмиг потерял ровно половину себя, только во сне Шайн понял, что именно так он ощутил смерть своей предначертанной пары. Но тот Шайн, который следовал сценарию, продолжал звать Ганну, нырять и искать его в толще воды, всё больше и больше погружаясь в вязкие объятия паники.
Наконец ему удавалось найти любимого на каменистом дне — в человеческом обличье с маленькой красной отметиной на виске, Шайн, вновь обратившись и теряя всякие силы, выталкивал его на берег и плакал, покачивая его безжизненное тело на коленях. Плакал каждый раз, понимая, что ничего нельзя изменить.
Плакал четырнадцатилетний Шайн, который лишился самого близкого человека, так и не познав его. Плакал и двадцатитрёхлетний Шайн, который так и не научился жить без него, хотя пытался изо всех сил.
Зуммер ритмично давил на перепонки, сообщая о завершённом маршруте. Шайн не сразу понял, где находится. Часть его по-прежнему оставалась во сне, на Вионе, в моменте, когда погиб Ганну. Пищание автоматики продолжилось, и Шайн, сделав глубокий вдох, набрал на консоли нужную команду: крышка начала съезжать вбок.
В капсулу моментально ворвался обжигающе морозный воздух, Шайн машинально надвинул ветрозащитную маску на лицо и сел. Если верить данным на крупном экране коммуникатора, выданного «Ксантекс» и надетого на рукав комбинезона, место посадки не совпадало с заданными координатами — идти до лагеря предстояло около двух километров. Шайн, чертыхнувшись, достал рюкзак с вещами из капсулы, поставил её в режим ожидания и отправился в путь.
Видимость была практически нулевой, ветер сносил его с ног, какое время суток — тоже не разобрать, оставалось только верить направлению, которое задавал светившийся голубым комм. В какой-то момент Шайна охватил страх — вдруг это и есть конец его пути? Он покинул родную планету, как только представилась такая возможность, оказался не в силах справиться со смертью предначертанной пары. Любимого? Нет, Шайн ещё не успел познать любовь как таковую, они с Ганну были слишком юными для этого чувства, но уже знали, что созданы друг для друга. Им в деревне завидовали — не каждый вионец встретится со своей судьбой, не каждый проживёт жизнь бок о бок с тем, кто идеально ему подходит.
Вот и Шайну не удалось — Ганну погиб, а вместе с ним умерла и половина его души. Конечно, он мог остаться на Вионе, со временем нашёл бы себе кого-то. Или его бы нашли — приютили, пожалели. Но Шайн не хотел ни от кого жалости — это тем, кто не познал того самого сладкого и одновременно болезненного чувства от близости истинного зачинающего, легко рассуждать: найдёшь другого, не все пары предначертаны, наоборот, таких — единицы. Ему же было тяжело смотреть всем в глаза, а представить, что он окажется когда-то в объятиях другого — невозможно. А если посмотреть со стороны, каково это — сознавать, что твой дарующий был предназначен другому? Всегда быть объектом для безмолвного сравнения?
Именно эти рассуждения заставили Шайна бежать и с родной планеты, и от себя. Сложности с адаптацией надолго отвлекли от ощущения пустоты в душе, а выбранная карьера астрогеолога создавала видимость, что он живёт. На самом деле, Шайн не стыдился того, что является ксеносом, а не человеком, его больше пугали вопросы о причинах, по которым он навсегда улетел с Виона. Даже спустя девять долгих лет Шайну было тяжело говорить об этом, несмотря на то, что он стал старше и, казалось, оброс толстой кожей безразличия при общении с людьми. Однако внутри по-прежнему оставался тем самым плачущим на берегу четырнадцатилетним мальчиком, и каждое слово про Ганну могло невольно выпустить его наружу.
Отчаянно борясь с порывами, которые бросали в не защищённые маской и капюшоном участки кожи колючие заряды снега, Шайн шёл, спотыкаясь и падая, не переставая думать о том, зачем он здесь. Вот зачем? Что привело его на Кнаере? Что его привело в мир людей? Что удерживает в нём? Всегда один, всегда замкнут. И всегда думает о Ганну, даже если сдаёт экзамен или замерзает в сугробе посреди ледяной пустыни. И во сне его не оставляют эти мысли, каждый раз напоминают, что раньше у него был смысл жизни, а сейчас — нет.
Упав в очередной раз, Шайн не стал бороться со снегом, а перевернулся на спину — небо было таким же серым, как и всё вокруг. Дышать стало совсем тяжело. Может, он вообще лежал сейчас лицом вниз, но не понимал этого. Закрыть глаза не мог — знал, что это в последний раз, хоть и хотел встретиться с Ганну на той стороне. Интересно, каким он стал? Вионцы, как и все язычники, верили в загробную жизнь, люди, в большинстве своём, — нет. Сам Шайн так и не определился: если есть бог, то по его воле создаются предначертанные пары, но тогда именно бог забрал у него Ганну. Тогда зачем это всё? Зачем?
Он в горах, занесённых снегом. Точно не Вион — там Шайн никогда не видел снега. Горы были, но выглядели иначе. Солнце слепило, отражаясь от бесчисленных кристалликов снега. Шайн сделал несколько шагов — в абсолютной тишине хруст наста отозвался эхом. И тут увидел ЕЁ — о том, что существо было женского пола, он просто знал.
Яркий свет бил по глазам, Шайн щурился и прикрывался ладонью. Он смеялся, пробираясь вслед за Ганну по зарослям, парящим от полуденного зноя. Трава щекотала босые ноги, ветви деревьев так и норовили хлестнуть по груди, но больно не было, наоборот, — приятно, успокаивало разгорячённую кожу. Шайн слышал мерный шум воды вдалеке, видел спину идущего перед ним Ганну, чувствовал ликование и лёгкость от по-детски бесхитростного счастья — просто сейчас, просто потому, что хорошо… Он уже знал, что это всего лишь сон. Сон, который повторялся бесчисленное количество раз. Шайн знал, чем он закончится — поверх радости накладывалось щемящее чувство безысходности. Тревоги.
Несколько лет назад, когда сны только начали сниться, он пытался что-то изменить — предупредить Ганну, закричать в последний момент, дёрнуть за руку, но голос его не слушался, рот раскрывался в немом крике, а ноги, словно жившие отдельной от разума жизнью, бежали туда, куда им положено. По сценарию сна. Со временем Шайн смирился и покорно досматривал сон до конца. Вот и сейчас всё опять повторялось — беспомощность душила, он пытался как мог оградить сознание от боли, но был вынужден следовать за Ганну, чтобы…
— Эй, красавчик, проснись, скоро стыковка! — из сна Шайна вырвали окрик и резкое потряхивание за плечо.
Не сразу сориентировавшись, он едва не подскочил в кресле, ремни не дали. Успокоился, замер, выдохнул. Табло в конце салона сообщало, что до стыковки остаётся семь минут.
— Спасибо, — Шайн поблагодарил соседа напротив.
— Да не за что, — мужчина в годах дружелюбно улыбнулся. — Мне показалось, что тебе кошмар снится.
— А-а-а?.. — застыв с непонимающим взглядом, Шайн не сразу догадался, о чём речь. — Да, наверное, я не запоминаю снов.
Для пассажиров стыковка проходила незаметно — зелёные буквы оповестили, что можно отстёгиваться и направляться к выходу. Наконец Шайн и остальные на борту лайнера прибыли на перевалочную базу, важную точку пути, из которой расходилось множество маршрутов. Людской поток на траволаторах разделился — большинство спешило к линии выдачи багажа, а Шайн вместе с дюжиной пассажиров устремился к региональному терминалу. Его транспорт прибывал через три часа, делать всё равно было нечего, и он присел на металлическую скамью в ожидании. Шайн достал из рюкзака питательный батончик, не с первого раза справился с упаковкой и вонзил зубы в безвкусную массу. Конечно, можно было приобрести обед в кафетерии станции, но в приоритетах вкусная еда не числилась — лучше сэкономить почти сотню кредов. Когда прибудет на новое место работы, его покормят — работодатель обеспечивал своих сотрудников от и до: начиная с еды и заканчивая одеждой, стоившей с учётом особенностей климата недёшево.
Люди сновали мимо сидевшего Шайна, который, запив свой скудный обед водой из бутылки, наблюдал за ними: в основном мужчины, в одиночку, группами, семей почти не встречалось. На это влияло, скорее всего, расположение станции — вокруг по большей части находились сектора систем с сырьедобывающими планетами либо с теми, что были признаны перспективными.
Шайн как раз направлялся на одну из таких — Кнаере, — работать в бригаде, занимающейся геологоразведкой. Искали, как обычно, крайне ценное полезное ископаемое в толще горной породы, ничего нового. Образование позволяло Шайну быть оператором на бурильных установках, а вот всё остальное по-настоящему пугало. Не представлял он, как можно выжить при стабильных минус тридцать градусов в условиях полной автономии — связь с цивилизованными секторами была крайне нестабильной, а транспорт на Кнаере летал раз в месяц.
О том, что заключил контракт, Шайн уже успел пожалеть не раз. Нужны были деньги, а вознаграждение за три месяца непрерывной работы и полное обеспечение от работодателя подкупали — на цивилизованных планетах эту сумму он заработает за год и, как следствие, не успеет оплатить своё обучение в Университете Кадаби. Так уже случалось — потом опять болтаться несколько месяцев, пока не объявят новый набор и не зачислят снова. По правде говоря, у него всегда был запасной вариант — Гильдия для нескольких категорий ксеносов предусматривала льготы при оплате, а некоторым и вовсе выдавала гранты. Шайн мог воспользоваться, но не планировал этого делать, он предпочитал, стиснув зубы, зарабатывать на учёбу самостоятельно — тогда тайна его происхождения по-прежнему останется тайной. Пометка в документах о том, что Шаньиэр’рт Къялла родился на не колонизированной людьми планете, мало кого смущала, ребёнок мог появиться на свет во время длительной командировки родителей. Имя вызывало вопросы, но он никогда не представлялся полностью, сокращая до привычного человеческому восприятию «Шайн». А при виде миловидного брюнета с длинными волосами все сразу же забывали про его странные документы. И не пытались докопаться до истины, воспринимая его обычным парнем, каким тот на самом деле не являлся.
Из своих двадцати трёх стандартных лет Шайн прожил среди людей семь, первые годы он пытался адаптироваться к новым порядкам и в полной мере ощущал себя чужеродным элементом — таких и называли ксеносами. Потом, благодаря ошибке в канцелярии вечерней школы и существенно улучшившимся социальным навыкам, его приняли за своего, в Университете Кадаби учился уже на общих основаниях, а не как представитель другой расы. Так Шайну было комфортнее — никаких вопросов о родной планете, о физиологии и, главное, о причинах, почему он покинул Вион. Он не слыл общительным, были и другие студенты, не горевшие желанием общаться по душам. Шайн избегал близкого контакта с людьми обоих полов, опасаясь, что это может привести к неправильному, извращённому, с его точки зрения, сексу, и его просто сочли асексуалом. Хотя все годы обучения попытки покорить неприступное сердце голубоглазого красавца со светлой кожей не прекращались. Чаще за Шайном ухлёстывали, конечно, парни. Многие из них были похожи на зачинающих на Вионе: высокие, мускулистые, но никаких эмоций, как и его соотечественники, у Шайна не вызывали. Сердце по-прежнему принадлежало Ганну, предначертанной паре, хотя его облик давно уже стёрся из памяти — чёткий образ подсознание вырисовывало только в постоянно мучавшем Шайна кошмаре.
— Переодевайся, на поверхность садиться не будем, в капсуле тебя отправим, — суровый старпом пассажирского транспорта вручил Шайну большой бокс, когда до орбиты Кнаере оставалось около часа.
Тот послушно взял пластиковую коробку с его именем на крышке и припиской «Кнаере», в которой обнаружилась необходимая для работы на планете одежда: три комплекта тонкого термобелья, два промежуточных слоя и верхний комбинезон. Также были перчатки, балаклава, шапка, ветрозащитная маска и тяжёлые даже на вид ботинки. Корпорация «Ксантекс» к экипировке своих сотрудников подходила основательно, предоставляя именно то, что соответствовало условиям работы. Ещё в контейнере имелись новый комм и небольшой пакет с медикаментами.
Переодеваться пришлось прямо в салоне корабля, благо Шайна от взглядов ещё пяти пассажиров заслоняла переборка. Индивидуальных кают здесь не было, а санузел — слишком тесный для таких телодвижений. С точки зрения людей, Шайн был привлекательным: стройный, но без худобы, с небольшим рельефом мышц и отсутствием растительности на теле, а вот для вионского дарующего он был довольно высок и имел слишком много мышечной массы. Это могло произойти потому, что большинство дарующих ещё в юности были повязаны своими парами и с этого момента их хрупкие и женоподобные тела предназначались только для одного: рождения детей. У Шайна же никогда никого не было, вот природа и запуталась — он продолжал прибавлять в росте и совершенно непреднамеренно обзавёлся мускулами.
Когда с одеждой было покончено, Шайн ещё раз мысленно проклял тот день, когда подписал контракт: ходить в нескольких слоях было совершенно неудобно. Укладываться в спаскапсулу — ещё одно испытание для психики вионцев; выросшие в абсолютной свободе на просторах родной планеты, они боялись замкнутых пространств. Но Шайн за годы жизни в человеческом обществе пересилил себя, чтобы не отличаться от других — многие всю жизнь проводили на орбитальных станциях и звездолётах, при проектировании которых велась борьба за каждый лишний квадратный сантиметр.
Режим сна не был обязательным для стандартной программы посадки на планеты с атмосферой, но Шайн попросил об этом — от мысли, что он почувствует каждой клеточкой тела происходящее, но повлиять на процесс не сможет, кожа пальцев в районе ногтей начала неприятно зудеть, а перчатки, сделанные по заранее снятым с него меркам, натянулись. В обычной жизни он прекрасно умел себя контролировать, но инстинкт самосохранения, присущий, по сути, дикарям, которыми являлись все вионцы, иногда прорывался сквозь выставленную стену защиты.
Шайн, закрепив личные вещи в специально предназначенной для них нише капсулы, лёг поудобнее, позволив системе автофиксации опутать себя ремнями. Выдохнул, когда крышка с лёгким жужжанием сервоприводов встала на своё место. Замок щёлкнул, зуммер пискнул три раза, сообщая об удачной герметизации, и воздух внутри капсулы заполнился усыпляющим газом. Шайн отрубился мгновенно.
Ганну за секунду до прыжка обернулся — его губы расплылись в улыбке, детской, но сквозь которую уже проступала мужественность, свойственная всем зачинающим. Шайн, почувствовав нечто неуловимое, витавшее в воздухе, опустил глаза, но Ганну уже на него не смотрел, два шага назад от обрыва и с разбегу вперёд — в сверкающую воду. Момента, как он достиг поверхности, Шайн не увидел, прыгнул сам, на ходу обращаясь — такой трюк они с Ганну проделывали постоянно. В обличье зверя плавать было проще, да и ощущения совершенно иные. Забава казалась им невинной, но Шайн, переживавший этот сон не одну сотню раз, уже знал, что дно запруды таило в себе опасность.
Под водой, в окружении мириад пузырьков воздуха, Шайн не видел очертаний Ганну. Вынырнул — на поверхности с зеркальной рябью его тоже не было. Глухая тревога начала охватывать его существо, словно вмиг потерял ровно половину себя, только во сне Шайн понял, что именно так он ощутил смерть своей предначертанной пары. Но тот Шайн, который следовал сценарию, продолжал звать Ганну, нырять и искать его в толще воды, всё больше и больше погружаясь в вязкие объятия паники.
Наконец ему удавалось найти любимого на каменистом дне — в человеческом обличье с маленькой красной отметиной на виске, Шайн, вновь обратившись и теряя всякие силы, выталкивал его на берег и плакал, покачивая его безжизненное тело на коленях. Плакал каждый раз, понимая, что ничего нельзя изменить.
Плакал четырнадцатилетний Шайн, который лишился самого близкого человека, так и не познав его. Плакал и двадцатитрёхлетний Шайн, который так и не научился жить без него, хотя пытался изо всех сил.
Зуммер ритмично давил на перепонки, сообщая о завершённом маршруте. Шайн не сразу понял, где находится. Часть его по-прежнему оставалась во сне, на Вионе, в моменте, когда погиб Ганну. Пищание автоматики продолжилось, и Шайн, сделав глубокий вдох, набрал на консоли нужную команду: крышка начала съезжать вбок.
В капсулу моментально ворвался обжигающе морозный воздух, Шайн машинально надвинул ветрозащитную маску на лицо и сел. Если верить данным на крупном экране коммуникатора, выданного «Ксантекс» и надетого на рукав комбинезона, место посадки не совпадало с заданными координатами — идти до лагеря предстояло около двух километров. Шайн, чертыхнувшись, достал рюкзак с вещами из капсулы, поставил её в режим ожидания и отправился в путь.
Видимость была практически нулевой, ветер сносил его с ног, какое время суток — тоже не разобрать, оставалось только верить направлению, которое задавал светившийся голубым комм. В какой-то момент Шайна охватил страх — вдруг это и есть конец его пути? Он покинул родную планету, как только представилась такая возможность, оказался не в силах справиться со смертью предначертанной пары. Любимого? Нет, Шайн ещё не успел познать любовь как таковую, они с Ганну были слишком юными для этого чувства, но уже знали, что созданы друг для друга. Им в деревне завидовали — не каждый вионец встретится со своей судьбой, не каждый проживёт жизнь бок о бок с тем, кто идеально ему подходит.
Вот и Шайну не удалось — Ганну погиб, а вместе с ним умерла и половина его души. Конечно, он мог остаться на Вионе, со временем нашёл бы себе кого-то. Или его бы нашли — приютили, пожалели. Но Шайн не хотел ни от кого жалости — это тем, кто не познал того самого сладкого и одновременно болезненного чувства от близости истинного зачинающего, легко рассуждать: найдёшь другого, не все пары предначертаны, наоборот, таких — единицы. Ему же было тяжело смотреть всем в глаза, а представить, что он окажется когда-то в объятиях другого — невозможно. А если посмотреть со стороны, каково это — сознавать, что твой дарующий был предназначен другому? Всегда быть объектом для безмолвного сравнения?
Именно эти рассуждения заставили Шайна бежать и с родной планеты, и от себя. Сложности с адаптацией надолго отвлекли от ощущения пустоты в душе, а выбранная карьера астрогеолога создавала видимость, что он живёт. На самом деле, Шайн не стыдился того, что является ксеносом, а не человеком, его больше пугали вопросы о причинах, по которым он навсегда улетел с Виона. Даже спустя девять долгих лет Шайну было тяжело говорить об этом, несмотря на то, что он стал старше и, казалось, оброс толстой кожей безразличия при общении с людьми. Однако внутри по-прежнему оставался тем самым плачущим на берегу четырнадцатилетним мальчиком, и каждое слово про Ганну могло невольно выпустить его наружу.
Отчаянно борясь с порывами, которые бросали в не защищённые маской и капюшоном участки кожи колючие заряды снега, Шайн шёл, спотыкаясь и падая, не переставая думать о том, зачем он здесь. Вот зачем? Что привело его на Кнаере? Что его привело в мир людей? Что удерживает в нём? Всегда один, всегда замкнут. И всегда думает о Ганну, даже если сдаёт экзамен или замерзает в сугробе посреди ледяной пустыни. И во сне его не оставляют эти мысли, каждый раз напоминают, что раньше у него был смысл жизни, а сейчас — нет.
Упав в очередной раз, Шайн не стал бороться со снегом, а перевернулся на спину — небо было таким же серым, как и всё вокруг. Дышать стало совсем тяжело. Может, он вообще лежал сейчас лицом вниз, но не понимал этого. Закрыть глаза не мог — знал, что это в последний раз, хоть и хотел встретиться с Ганну на той стороне. Интересно, каким он стал? Вионцы, как и все язычники, верили в загробную жизнь, люди, в большинстве своём, — нет. Сам Шайн так и не определился: если есть бог, то по его воле создаются предначертанные пары, но тогда именно бог забрал у него Ганну. Тогда зачем это всё? Зачем?
Он в горах, занесённых снегом. Точно не Вион — там Шайн никогда не видел снега. Горы были, но выглядели иначе. Солнце слепило, отражаясь от бесчисленных кристалликов снега. Шайн сделал несколько шагов — в абсолютной тишине хруст наста отозвался эхом. И тут увидел ЕЁ — о том, что существо было женского пола, он просто знал.
