Гуляя по ток-шоу.
Всё хорошее рано или поздно кончается.
- Моя замечательная программочка, уже семь лет так славно поившая и кормившая меня, как я тебя люблю!
Эти абсолютно справедливые слова в устах генерального директора телеканала приобрели ехидный смысл. После нескольких отвлеченных предложений-рассуждений о пользе трухлявых пней, протухших страусовых яйцах и зелёных мхах, последовало вполне конкретное продолжение.
- Вы знаете, глубокоуважаемый Пал Палыч, как я Вас ценю и даже редко вижу, но всему же бывает предел. Рейтинг вашей программы за последние пару лет застыл на одном месте. Застрял, как заноза в танке, и ни туда и ни сюда. В нашем живом и даже животрепещущем деле это даже почти недопустимо! - разглагольствовал гендиректор, любовно оглядывая левый нижний угол своего кабинета.
То, которое именовалось Пал Палычем, скромно прищурясь, деликатно помалкивало и размышляло тоскливо.
- Сказал бы я и про даже, и про почти, и про тебя, и про жену твою, и про мать вашу… И про то, сколько у тебя в кармане с того рейтинга оседает. Да ладно уж не тяни, старый козел, говори, что истинные хозяева желают.
Однако хозяин кабинета никуда не спешил, и за старого козла себя явно не считал почему-то. Он перенес свой любовный взор на правый верхний угол личного кабинета и любезно осведомился.
- Что случилось, где упало Пал Палыч? Зачем какая-то муха Вас укусила и куда Вы уснули? Где идеи, скандалы, глубокие трагедии с вышибанием слезы и фонтаны ошеломляющей чепухи в красивой упаковке? Ваше телешоу стало отвратительно жалким, тухло-привычным и даже надоедливым. Глядя на него, можно подумать, что мой любимый телеканал вымирает, да что там телеканал – страна вымирает!
Упрямо отмалчиваясь, Пал Палыч урчал внутри.
- Пусть твоя лысина воссияет ярче солнца на веки вечные, пусть твоя лысина воссияет ярче солнца на веки вечные, пусть твоя лысина… Генеральный пожал плечами, тщательно протер платочком вышеуказанное место, а также на всякий случай и за ушами, затем продолжил как ни в чем не бывало.
- Разглядим, например, сзади вашу последнюю передачу. Бабушка, мама и папа тянут дитятко в разные стороны, даже каждый к себе. Серо, скучно, актерские ходы запилены и запылены. Кстати, кто подбирал ролевое дитя? Это бред какой-то, оно не только не инвалид с прицелом на сочувствие, но его не удосужились сделать хотя бы рыжим. У бабушки голова толком не тряслась, мамаша рыдала нараспев, а не навзрыд, папаша полоскался как колбаса в проруби. Зрители, как положено, разошлись во мнениях, но не раззадорились, не рассвирепели. Я уж не рассчитываю на приличное побоище, но ведь и плюнуть толком друг в друга не сумели. Скучно и позорно, Пал Палыч, что скажете?
- Много чего скажу, но потом, - мелькнуло в сумрачном сознании Пал Палыча, и он начал вдумчиво, сосредоточенно чесаться.
Секунд на тридцать повисло всеобщее дебильное молчание. Затем слегка подобревший глас начальства подвёл, наконец, итог диалога.
- Не обижайтесь, лучшая часть моей души, славный Вы наш Бура…, простите, Пал Палыч, но я решил так. Пять месяцев на попытки поднять рейтинг, и, если неудача – шоу закрываем, как консервы на заводе. По стоячему болоту вода не течет. Если Вам все ясно – идите творить удивительные вещи. Сейчас я с Вами больше не задерживаюсь.
Глаза директора стали с любовью оглядывать пол вокруг собственных ботинок.
- Тьфу на тебя! - размышлял Пал Палыч, покидая в приподнято-расстроенных чувствах сей кабинет.
- Я решил! Ха-ха. Ха-ха-ха. Я – свинья. Знает же прекрасно, что я в курсе, кто у нас всем заправляет, но все равно врет. Только кому? Мне, себе или кабинету?
Нет в жизни счастья, хоть лопни.
Третий час творческая группа ток-шоу занималась бесплодными изысканиями способов и методов поднятия рейтинга программы. «Тварюги», как их нежно называли инженеры и техники, докатились уже до самых абсурдных идей: поймать инопланетянина за его длинный голый хвост и выпустить на сцену в походящий момент, сплясать полечку всеми присутствующими, включая роботов и животных, и даже выпустить настоящего живого сельского осла с его славным «иа», а еще лучше бегемота. Недурно смотрелось бы также случайное падение потолка на затылки присутствующих, внезапные завывания сирены ГО, откровения пьяного милиционера и сбрасывание плохих героев передачи в бассейн с грязной водой. Однако каждый раз господин спецрейт, пощелкав кнопками своего секретного аппарата, сосредоточенно и отрицательно качал головой. Некоторые идеи были вовсе неплохи и давали предсказуемый рост рейтинга на 5-10%. Беда заключалась в отсутствии победоносной стратегической перспективы, что неизбежно сулило дальнейший откат на старые позиции, а то и ниже. Нащупать же связующую счастливую нить, хотя бы на годовой цикл выпусков никак не удавалось. Предпринятый уже в отчаянии, в конце матча, мозговой штурм проблемы оказался бесплодным, а рожденные в скоростном режиме идеи представляли несомненный интерес для доктора соседнего пансионата, писавшего диссертацию «Виды группового психоза на фоне глобальной нестабильности». К сожалению, его забыли пригласить. Распустив стонущих от моральной, психической и физической усталости «тварюг» по домам, Пал Палыч задумался о счастливой нити, о концепции. В голову лезло что попало, как и следовало ожидать. Но совершенно неожиданно, словно белые тапочки на черной стене, проявилась мысль о всемирной паутине. Если хороших стратегических идей нет внутри, то явно стоит поискать их снаружи. Морально приободрившись, Пал Палыч разыскал двумя этажами ниже местного компьютерного гения Вторкина и, посулив некоторые материальные блага в упаковке и без таковой, поставил перед ним свою проблему. В свою очередь, морально приободренный авансом Вторкин, обещал расстараться и утром дать распечатку результата.
Утром солнышко взойдет, все снова задом наперед.
Вторкин не подкачал. В самом начале трудового дня он передал папку с бумагами Пал Палычу и, безмятежно улыбаясь, удалился. Еще не успели затихнуть его победные шаги по коридору, как наш страдалец сунул нос в папку и застонал от счастья. С перелистываемых листов высыпалось шестьсот восемнадцать путеводных нитей, каждая из которых небрежно потянула в свою сторону. К каждой из концепций прилагалось от семи до пятнадцати основных подвариантов. К каждому основному подварианту был приложен электронный адрес, куда надо было обращаться за подробностями. Пал Палыч срочно ощутил в себе приятную смесь чувств: голодного тигра, передумавшего в самый неподходящий момент японского камикадзе и московского дворника, больного на голову перед уборкой большой груды мусора. Тигр отчаянно рвался на запах Вторкина, чтобы немедленно догнать и медленно загрызть, ошарашенный камикадзе бестолково шарахался туда-сюда в тесной кабине, но их сумел-таки одолеть больной московский дворник. Приведя сам себе пару блестящих доводов: «раз нужно, два надо» и «я же сравнительно честный человек», наш любезный страдалец взялся погрести свой бумажный мусор. Минут через пятнадцать, быстро теряющий силы и волю к победе, Пал Палыч окончательно остановился, не сумев преодолеть фразу: «когда вам слегка икнется, по всей вселенной отдается». После нескольких мысленных попыток представить себе, как это происходит, он перешел к грубому экспериментированию с напряжением живота, натужным иканием и прослушиванием отдачи от вселенной. Результат оказался отрицательным. Срочно потребовался кофейный перерыв.
Только лишь у дикаря нет своего секретаря.
Секретарша Любочка уважала Пал Палыча и, подав ему кофе, искренне расстроилась, увидев шефа в растрепанном состоянии. Вообще-то она знала о возникших трудностях с будущим телешоу и даже знала, как их преодолеть. Казалось бы, учитывая их хорошие, теплые отношения, ей ничего не стоит подсказать шефу верный выход, но порой начальник был упрям, как баран перед новыми воротами. Надо искать правильный подход. Любочка задумалась, вспомнила, как восемь лет назад начались ее трудовые будни в этой творческой конторе и от воспоминаний невольно помягчела и разулыбалась. Тогда, в свои уже отдаленные двадцать два года, она была вполне современной и смышленой девицей и весь первый год службы слегка опасалась, что Пал Палыч будет ее клеить и добиваться интима. Но нет, шеф иногда говорил комплименты, иногда бросал заинтересованные взгляды и все, поужинать не приглашал, в постель тоже. На второй год роли переменились, Любочка уже сама была не против помиловаться с Пал Палычем, но так как ее попытки отличались скорее робостью, чем наглостью, то дело с мертвой точки и не сдвинулось. И только в начале третьего года ее работы в конторе, уже после того как она вышла замуж за бизнесмена почти средней руки, им все же удалось стать любовниками. Кто тогда проявил больше инициативы и настойчивости, она уже и не помнила, скорее всего дело было пятьдесят на пятьдесят, но те чувства, бухающие удары сердца, тягучее томление внизу живота, дрожащие и ослабевшие ноги и руки и волнующее, оглушающе-ватное ожидание, что сейчас все произойдет, Любочка запомнила, как самое замечательное, жгучее и чувственное событие своей молодости. Она лежала голая, животом и грудью вниз, вот на этом же самом столе, опираясь коленями на два приставленных к столу стула, и Пал Палыч, стоя сзади, пользовал ее аккуратно, но сильно. Позже они признались друг другу, что в тот первый раз оба партнера испытывали чувства, мало похожие на сексуальные, скорее оба побывали в совершенно ином мире, причем каждый в своем. Теперь иногда, появляясь утром на работе, Любочка загоралась внутри маленьким розовым светом, поймав почти случайным взглядом свой рабочий стол. Но особый интерес и особую ценность этого события составляло в ее глазах то обстоятельство, что она была на четвертом месяце беременности от своего мужа. А почему, на уровне сознания она сама себе ответить не смогла, все поднималось откуда-то с подсознательных глубин.
- Здорово!
- Здорово!
- Здоровей видали у коня педали!
Удовлетворенный творчески-содержательным внутренним диалогом и последними смачными глотками кофе Пал Палыч с одобрением лениво следил за действиями Любочки, которая, войдя, закрыла на ключ дверь, ловко сняла с шефа все выше пояса и стала делать приятный, расслабляющий массаж спины. Минут через десять все неприятности по работе ссунулись в задумчивую даль, а расслабленный Пал Палыч мысленно начал жевать счастье ложками, съел одну чайную – хорошо, вторую чайную – еще лучше, и уже приготовился схарчить полную столовую ложку, но, но, но, в этот сладостный миг Любочка открыла рот, и потекла теплая беседа двух интеллигентных людей.
- А что, милый, у нас неприятности с программой?
- Ну?
- А ты уже придумал что-нибудь?
- Нет, пока!
- А я знаю, почему до сих пор ничего не умыслил!
- Ну-у!
- Потому, что ты думал попой!
- Если б не то удовольствие, которое доставляют твои бойкие пальчики моему позвоночнику, я б тебя укусил!
- А я тебе в ответ шею покарябаю, и потом объясняйся с женой.
- Сама дура!
- Сам дур!
- Посыпь нафталином голову и надень парик, красивее будешь!
- Намного?
- Не-ет, чуть-чуть!
- От твоей доброты печень щемит и хлоркой воняет.
Наступило очередное десятиминутное молчание. Массаж шел своими путями, пока обе стороны обдумывали смысл бытия. Наконец, массаж довел свои пути до финиша. Пал Палыч оделся, поцеловал благодарно Любочкины волшебные пальчики, поцеловал очень благодарно Любочкины алые губочки, еще раз и еще раз, затем огорченно качнул головой, галантно посадил секретаршу в кресло особо почетных гостей, открыл замок двери кабинета, вернулся на свое место, сел за стол и сказал.
- Ну!
- Чего, ну?
- Я ж не вчера родился, слушаю!
- Что мое толстое божество желает услышать?
- Ну, не такое уж толстое…
- Пал Палыч, я краем уха слышала, что в наш университет прибыли учиться две удивительные личности.
- В какой из 123-х?
- В энергетический.
- Люба, я тебя съем!
- Пашуня, это не я тебя томлю, это ты сам томишься.
- Хорошо, буду есть больше укропа. Что там необычного?
- Абсолютно все. Курс обучения 2,5 года. Первый год здесь. Свободное посещение лекций, практических и лабораторных занятий по личному желанию вне рамок одного факультета, а по всему университету. Запланированы десятки и десятки часов личных бесед и занятий с любыми преподавателями по выбору сих студентов. Министерство образования само оплачивает их проживание в двухкомнатной квартире престижного дома в престижном районе. Затем, второй год, они обучаются в Штутгарте примерно на таких же условиях. И, наконец, последние полгода опять здесь, что-то отдаленно смахивающее на наше написание дипломов. После чего, безо всяких защит и экзаменов, сами себе в произвольной форме выпишут документ о получении знаний, который, не глядя, подмахнут ректор и министр образования.
- Да-а-а. Кто ж они?
- Молодой мужчина и молодая женщина, по 25 лет каждому.
- Люба, хочешь угадаю, какие сериалы ты смотрела последние недели?
- Угадай, моя лапонька!
- Психолого-эротический триллер-сериал «Как я отрыл таблицу Менделеева» и мелодраму «Кинолог потерял собаку»!
- Свою?
- Ага. И еще больничный сериал «Тихо шифером шурша, едет крыша, не спеша». Там еще врачи оперируют под открытым небом и кладбище недалеко.
- Даже названий таких не слышала.
- Ха… И откуда ж явились такие чудо-студенты, перед которыми наши чванливые, придурковатые доктора-профессора будут бегать цырлах?
- Угадай с трех раз.
- С Африки?
- Нет.
- С Белого До…, извиняюсь, с дурдома?
- Не-ет!
- С твоей больной головы?
- Не-е-ет!
- Тогда сдаюсь!
- С закрытых территорий!
- Это правда!?
- Да. Точно!
- Ни … фига себе. Но кто…, но как…?
- Раскидай как-нибудь своей умной головой.
Любочка обняла с чувством Пал Палыча, чмокнула его в нос с удовольствием, собрала кофейные пожитки со стола и удалилась с видом человека, до конца исполнившего свой человеческий долг.
Часто то, что начиналось, очень лихо испарялось.
Но не всегда. Любочкин муж, Антон Сергеевич, являл собой редкий тип незаурядного человека, который, однако, имел до свадьбы с Любашей, весьма стереотипные и устоявшиеся взгляды на женщин. Это был его третий брак, и нашей секретарше он достался хотя и довольно обаятельным, энергичным, финансово обеспеченным мэном, но уже в возрасте 47 лет, лысоватым и не первой стройности. Первый раз Антончик женился в 26 лет и умудрился продержаться в гименейских цепях почти 17 лет, несмотря ни на многочисленные измены своей благоверной, которая года через три уже называла его не иначе, как «наш Бабочкин», ни на быстро и благополучно утонувшую начальную пылкость чувств. От этого брака появились двое детей, дочь Алла и сын Алеша. Может все так и тянулось бы до старости, честно говоря, Антон Сергеевич к детям был хорошо привязан, а с женой жили пусть равнодушно, но устойчиво и без особых скандалов с нервотрёпками, но, как на грех, на его 43-летие с кем-то из друзей явилась длинноногая, белокурая с ярко-коричневыми глазами, стройная, с большим бюстом Цирцея, и Антон Сергеевич пал, в первую очередь морально. На осаду сей крепости были потрачены большие силы и немалые средства, и даже, вот странно, некоторое количество изобретательности.
Всё хорошее рано или поздно кончается.
- Моя замечательная программочка, уже семь лет так славно поившая и кормившая меня, как я тебя люблю!
Эти абсолютно справедливые слова в устах генерального директора телеканала приобрели ехидный смысл. После нескольких отвлеченных предложений-рассуждений о пользе трухлявых пней, протухших страусовых яйцах и зелёных мхах, последовало вполне конкретное продолжение.
- Вы знаете, глубокоуважаемый Пал Палыч, как я Вас ценю и даже редко вижу, но всему же бывает предел. Рейтинг вашей программы за последние пару лет застыл на одном месте. Застрял, как заноза в танке, и ни туда и ни сюда. В нашем живом и даже животрепещущем деле это даже почти недопустимо! - разглагольствовал гендиректор, любовно оглядывая левый нижний угол своего кабинета.
То, которое именовалось Пал Палычем, скромно прищурясь, деликатно помалкивало и размышляло тоскливо.
- Сказал бы я и про даже, и про почти, и про тебя, и про жену твою, и про мать вашу… И про то, сколько у тебя в кармане с того рейтинга оседает. Да ладно уж не тяни, старый козел, говори, что истинные хозяева желают.
Однако хозяин кабинета никуда не спешил, и за старого козла себя явно не считал почему-то. Он перенес свой любовный взор на правый верхний угол личного кабинета и любезно осведомился.
- Что случилось, где упало Пал Палыч? Зачем какая-то муха Вас укусила и куда Вы уснули? Где идеи, скандалы, глубокие трагедии с вышибанием слезы и фонтаны ошеломляющей чепухи в красивой упаковке? Ваше телешоу стало отвратительно жалким, тухло-привычным и даже надоедливым. Глядя на него, можно подумать, что мой любимый телеканал вымирает, да что там телеканал – страна вымирает!
Упрямо отмалчиваясь, Пал Палыч урчал внутри.
- Пусть твоя лысина воссияет ярче солнца на веки вечные, пусть твоя лысина воссияет ярче солнца на веки вечные, пусть твоя лысина… Генеральный пожал плечами, тщательно протер платочком вышеуказанное место, а также на всякий случай и за ушами, затем продолжил как ни в чем не бывало.
- Разглядим, например, сзади вашу последнюю передачу. Бабушка, мама и папа тянут дитятко в разные стороны, даже каждый к себе. Серо, скучно, актерские ходы запилены и запылены. Кстати, кто подбирал ролевое дитя? Это бред какой-то, оно не только не инвалид с прицелом на сочувствие, но его не удосужились сделать хотя бы рыжим. У бабушки голова толком не тряслась, мамаша рыдала нараспев, а не навзрыд, папаша полоскался как колбаса в проруби. Зрители, как положено, разошлись во мнениях, но не раззадорились, не рассвирепели. Я уж не рассчитываю на приличное побоище, но ведь и плюнуть толком друг в друга не сумели. Скучно и позорно, Пал Палыч, что скажете?
- Много чего скажу, но потом, - мелькнуло в сумрачном сознании Пал Палыча, и он начал вдумчиво, сосредоточенно чесаться.
Секунд на тридцать повисло всеобщее дебильное молчание. Затем слегка подобревший глас начальства подвёл, наконец, итог диалога.
- Не обижайтесь, лучшая часть моей души, славный Вы наш Бура…, простите, Пал Палыч, но я решил так. Пять месяцев на попытки поднять рейтинг, и, если неудача – шоу закрываем, как консервы на заводе. По стоячему болоту вода не течет. Если Вам все ясно – идите творить удивительные вещи. Сейчас я с Вами больше не задерживаюсь.
Глаза директора стали с любовью оглядывать пол вокруг собственных ботинок.
- Тьфу на тебя! - размышлял Пал Палыч, покидая в приподнято-расстроенных чувствах сей кабинет.
- Я решил! Ха-ха. Ха-ха-ха. Я – свинья. Знает же прекрасно, что я в курсе, кто у нас всем заправляет, но все равно врет. Только кому? Мне, себе или кабинету?
Нет в жизни счастья, хоть лопни.
Третий час творческая группа ток-шоу занималась бесплодными изысканиями способов и методов поднятия рейтинга программы. «Тварюги», как их нежно называли инженеры и техники, докатились уже до самых абсурдных идей: поймать инопланетянина за его длинный голый хвост и выпустить на сцену в походящий момент, сплясать полечку всеми присутствующими, включая роботов и животных, и даже выпустить настоящего живого сельского осла с его славным «иа», а еще лучше бегемота. Недурно смотрелось бы также случайное падение потолка на затылки присутствующих, внезапные завывания сирены ГО, откровения пьяного милиционера и сбрасывание плохих героев передачи в бассейн с грязной водой. Однако каждый раз господин спецрейт, пощелкав кнопками своего секретного аппарата, сосредоточенно и отрицательно качал головой. Некоторые идеи были вовсе неплохи и давали предсказуемый рост рейтинга на 5-10%. Беда заключалась в отсутствии победоносной стратегической перспективы, что неизбежно сулило дальнейший откат на старые позиции, а то и ниже. Нащупать же связующую счастливую нить, хотя бы на годовой цикл выпусков никак не удавалось. Предпринятый уже в отчаянии, в конце матча, мозговой штурм проблемы оказался бесплодным, а рожденные в скоростном режиме идеи представляли несомненный интерес для доктора соседнего пансионата, писавшего диссертацию «Виды группового психоза на фоне глобальной нестабильности». К сожалению, его забыли пригласить. Распустив стонущих от моральной, психической и физической усталости «тварюг» по домам, Пал Палыч задумался о счастливой нити, о концепции. В голову лезло что попало, как и следовало ожидать. Но совершенно неожиданно, словно белые тапочки на черной стене, проявилась мысль о всемирной паутине. Если хороших стратегических идей нет внутри, то явно стоит поискать их снаружи. Морально приободрившись, Пал Палыч разыскал двумя этажами ниже местного компьютерного гения Вторкина и, посулив некоторые материальные блага в упаковке и без таковой, поставил перед ним свою проблему. В свою очередь, морально приободренный авансом Вторкин, обещал расстараться и утром дать распечатку результата.
Утром солнышко взойдет, все снова задом наперед.
Вторкин не подкачал. В самом начале трудового дня он передал папку с бумагами Пал Палычу и, безмятежно улыбаясь, удалился. Еще не успели затихнуть его победные шаги по коридору, как наш страдалец сунул нос в папку и застонал от счастья. С перелистываемых листов высыпалось шестьсот восемнадцать путеводных нитей, каждая из которых небрежно потянула в свою сторону. К каждой из концепций прилагалось от семи до пятнадцати основных подвариантов. К каждому основному подварианту был приложен электронный адрес, куда надо было обращаться за подробностями. Пал Палыч срочно ощутил в себе приятную смесь чувств: голодного тигра, передумавшего в самый неподходящий момент японского камикадзе и московского дворника, больного на голову перед уборкой большой груды мусора. Тигр отчаянно рвался на запах Вторкина, чтобы немедленно догнать и медленно загрызть, ошарашенный камикадзе бестолково шарахался туда-сюда в тесной кабине, но их сумел-таки одолеть больной московский дворник. Приведя сам себе пару блестящих доводов: «раз нужно, два надо» и «я же сравнительно честный человек», наш любезный страдалец взялся погрести свой бумажный мусор. Минут через пятнадцать, быстро теряющий силы и волю к победе, Пал Палыч окончательно остановился, не сумев преодолеть фразу: «когда вам слегка икнется, по всей вселенной отдается». После нескольких мысленных попыток представить себе, как это происходит, он перешел к грубому экспериментированию с напряжением живота, натужным иканием и прослушиванием отдачи от вселенной. Результат оказался отрицательным. Срочно потребовался кофейный перерыв.
Только лишь у дикаря нет своего секретаря.
Секретарша Любочка уважала Пал Палыча и, подав ему кофе, искренне расстроилась, увидев шефа в растрепанном состоянии. Вообще-то она знала о возникших трудностях с будущим телешоу и даже знала, как их преодолеть. Казалось бы, учитывая их хорошие, теплые отношения, ей ничего не стоит подсказать шефу верный выход, но порой начальник был упрям, как баран перед новыми воротами. Надо искать правильный подход. Любочка задумалась, вспомнила, как восемь лет назад начались ее трудовые будни в этой творческой конторе и от воспоминаний невольно помягчела и разулыбалась. Тогда, в свои уже отдаленные двадцать два года, она была вполне современной и смышленой девицей и весь первый год службы слегка опасалась, что Пал Палыч будет ее клеить и добиваться интима. Но нет, шеф иногда говорил комплименты, иногда бросал заинтересованные взгляды и все, поужинать не приглашал, в постель тоже. На второй год роли переменились, Любочка уже сама была не против помиловаться с Пал Палычем, но так как ее попытки отличались скорее робостью, чем наглостью, то дело с мертвой точки и не сдвинулось. И только в начале третьего года ее работы в конторе, уже после того как она вышла замуж за бизнесмена почти средней руки, им все же удалось стать любовниками. Кто тогда проявил больше инициативы и настойчивости, она уже и не помнила, скорее всего дело было пятьдесят на пятьдесят, но те чувства, бухающие удары сердца, тягучее томление внизу живота, дрожащие и ослабевшие ноги и руки и волнующее, оглушающе-ватное ожидание, что сейчас все произойдет, Любочка запомнила, как самое замечательное, жгучее и чувственное событие своей молодости. Она лежала голая, животом и грудью вниз, вот на этом же самом столе, опираясь коленями на два приставленных к столу стула, и Пал Палыч, стоя сзади, пользовал ее аккуратно, но сильно. Позже они признались друг другу, что в тот первый раз оба партнера испытывали чувства, мало похожие на сексуальные, скорее оба побывали в совершенно ином мире, причем каждый в своем. Теперь иногда, появляясь утром на работе, Любочка загоралась внутри маленьким розовым светом, поймав почти случайным взглядом свой рабочий стол. Но особый интерес и особую ценность этого события составляло в ее глазах то обстоятельство, что она была на четвертом месяце беременности от своего мужа. А почему, на уровне сознания она сама себе ответить не смогла, все поднималось откуда-то с подсознательных глубин.
- Здорово!
- Здорово!
- Здоровей видали у коня педали!
Удовлетворенный творчески-содержательным внутренним диалогом и последними смачными глотками кофе Пал Палыч с одобрением лениво следил за действиями Любочки, которая, войдя, закрыла на ключ дверь, ловко сняла с шефа все выше пояса и стала делать приятный, расслабляющий массаж спины. Минут через десять все неприятности по работе ссунулись в задумчивую даль, а расслабленный Пал Палыч мысленно начал жевать счастье ложками, съел одну чайную – хорошо, вторую чайную – еще лучше, и уже приготовился схарчить полную столовую ложку, но, но, но, в этот сладостный миг Любочка открыла рот, и потекла теплая беседа двух интеллигентных людей.
- А что, милый, у нас неприятности с программой?
- Ну?
- А ты уже придумал что-нибудь?
- Нет, пока!
- А я знаю, почему до сих пор ничего не умыслил!
- Ну-у!
- Потому, что ты думал попой!
- Если б не то удовольствие, которое доставляют твои бойкие пальчики моему позвоночнику, я б тебя укусил!
- А я тебе в ответ шею покарябаю, и потом объясняйся с женой.
- Сама дура!
- Сам дур!
- Посыпь нафталином голову и надень парик, красивее будешь!
- Намного?
- Не-ет, чуть-чуть!
- От твоей доброты печень щемит и хлоркой воняет.
Наступило очередное десятиминутное молчание. Массаж шел своими путями, пока обе стороны обдумывали смысл бытия. Наконец, массаж довел свои пути до финиша. Пал Палыч оделся, поцеловал благодарно Любочкины волшебные пальчики, поцеловал очень благодарно Любочкины алые губочки, еще раз и еще раз, затем огорченно качнул головой, галантно посадил секретаршу в кресло особо почетных гостей, открыл замок двери кабинета, вернулся на свое место, сел за стол и сказал.
- Ну!
- Чего, ну?
- Я ж не вчера родился, слушаю!
- Что мое толстое божество желает услышать?
- Ну, не такое уж толстое…
- Пал Палыч, я краем уха слышала, что в наш университет прибыли учиться две удивительные личности.
- В какой из 123-х?
- В энергетический.
- Люба, я тебя съем!
- Пашуня, это не я тебя томлю, это ты сам томишься.
- Хорошо, буду есть больше укропа. Что там необычного?
- Абсолютно все. Курс обучения 2,5 года. Первый год здесь. Свободное посещение лекций, практических и лабораторных занятий по личному желанию вне рамок одного факультета, а по всему университету. Запланированы десятки и десятки часов личных бесед и занятий с любыми преподавателями по выбору сих студентов. Министерство образования само оплачивает их проживание в двухкомнатной квартире престижного дома в престижном районе. Затем, второй год, они обучаются в Штутгарте примерно на таких же условиях. И, наконец, последние полгода опять здесь, что-то отдаленно смахивающее на наше написание дипломов. После чего, безо всяких защит и экзаменов, сами себе в произвольной форме выпишут документ о получении знаний, который, не глядя, подмахнут ректор и министр образования.
- Да-а-а. Кто ж они?
- Молодой мужчина и молодая женщина, по 25 лет каждому.
- Люба, хочешь угадаю, какие сериалы ты смотрела последние недели?
- Угадай, моя лапонька!
- Психолого-эротический триллер-сериал «Как я отрыл таблицу Менделеева» и мелодраму «Кинолог потерял собаку»!
- Свою?
- Ага. И еще больничный сериал «Тихо шифером шурша, едет крыша, не спеша». Там еще врачи оперируют под открытым небом и кладбище недалеко.
- Даже названий таких не слышала.
- Ха… И откуда ж явились такие чудо-студенты, перед которыми наши чванливые, придурковатые доктора-профессора будут бегать цырлах?
- Угадай с трех раз.
- С Африки?
- Нет.
- С Белого До…, извиняюсь, с дурдома?
- Не-ет!
- С твоей больной головы?
- Не-е-ет!
- Тогда сдаюсь!
- С закрытых территорий!
- Это правда!?
- Да. Точно!
- Ни … фига себе. Но кто…, но как…?
- Раскидай как-нибудь своей умной головой.
Любочка обняла с чувством Пал Палыча, чмокнула его в нос с удовольствием, собрала кофейные пожитки со стола и удалилась с видом человека, до конца исполнившего свой человеческий долг.
Часто то, что начиналось, очень лихо испарялось.
Но не всегда. Любочкин муж, Антон Сергеевич, являл собой редкий тип незаурядного человека, который, однако, имел до свадьбы с Любашей, весьма стереотипные и устоявшиеся взгляды на женщин. Это был его третий брак, и нашей секретарше он достался хотя и довольно обаятельным, энергичным, финансово обеспеченным мэном, но уже в возрасте 47 лет, лысоватым и не первой стройности. Первый раз Антончик женился в 26 лет и умудрился продержаться в гименейских цепях почти 17 лет, несмотря ни на многочисленные измены своей благоверной, которая года через три уже называла его не иначе, как «наш Бабочкин», ни на быстро и благополучно утонувшую начальную пылкость чувств. От этого брака появились двое детей, дочь Алла и сын Алеша. Может все так и тянулось бы до старости, честно говоря, Антон Сергеевич к детям был хорошо привязан, а с женой жили пусть равнодушно, но устойчиво и без особых скандалов с нервотрёпками, но, как на грех, на его 43-летие с кем-то из друзей явилась длинноногая, белокурая с ярко-коричневыми глазами, стройная, с большим бюстом Цирцея, и Антон Сергеевич пал, в первую очередь морально. На осаду сей крепости были потрачены большие силы и немалые средства, и даже, вот странно, некоторое количество изобретательности.
