Он бежал по узкой расщелине в скале, падал в бездну… сбивал в кровь ладони, цепляясь за острые камни, и все время слышал издевательский женский смех, эхом отбивающийся от каменных стен горы… Яркий, играющий всеми оттенками свежей зелени и изумруда, малахит распускался диковинными цветами в пещерной тьме, манил и звал, и Степан касался изящных лепестков, но все они были мертвыми, каменными… а он… он снова и снова мечтал оживить их. Его ли это были мысли и желания?
Он смотрел на себя будто со стороны, и видел парня с отросшими длинными волосами, кудрявыми и спутанными, в серой рубахе и простых холщовых штанах, который с зубилом в руках ползал на коленях вокруг огромного куска малахита. А вокруг лежали груды других камней – орлеца и яшмы, вот только они вовсе не интересовали парня, увлеченно трогающего тонкими пальцами мастера зеленую малахитовую глыбу.
Рядом с ним появилась Идель – только в старинном платье и со строгой косой, туго заплетенной с зеленой лентой и украшенной изумрудным накосником. Коса казалась каменной и будто прилипла к спине женщины. А платье и вовсе будто было вырезано из малахита…
— Создашь мне каменный цветок, вернешься из горы, — прошелестел голос Идель.
И Степан проснулся.
Степан не выспался. Он встал с таким чувством, будто его кто по горам всю ночь гонял или же он фуры грузил. Спина болела, кости ломило и выкручивало руки, а глаза покраснели, как с перепоя, и в целом видок был тот еще... Мужчина таращился в зеркало в огромной белоснежной ванной и ощущал себя будто в психушке после транквилизаторов.
— Да, если так пойдет и дальше, точно придется искать хорошего доктора… — пробормотал он и отправился принять контрастный душ, надеясь, что таким образом станет похож на человека.
Сны, такие яркие и невероятно реалистичные, начинали сводить его с ума, но никаких предпосылок для психозов у него не было – он не употреблял ничего стремного, пил в меру, можно сказать – и вовсе по праздникам, даже курить недавно бросил, ходил в спортзал и старался следить за тем, что ест. Нервы вот только ни к черту. Бизнес в последний год шел не слишком хорошо, а один из заводиков на Урале и вовсе стал убыточным. Вот, наверное, стоит скинуть балласт и перестать пинать дохлую лошадь… Но сейчас коллекция занимала больше, и адреналин заставлял кровь кипеть. Даже подумалось, если удастся выкупить обе вещички – и ящерку, и шкатулку, — то шкатулку он и правда подарит Идель.
От этой мысли стало горячо даже в холодной воде, и Степан выбрался из душа, проклиная эту так невовремя встретившуюся странную женщину, и в то же время его раздирало на части желание ею завладеть. Еще вчера он мог сказать, что она ему просто понравилась, а уже сегодня он чувствует себя, как подросток во время пубертата. Что за черт! Околдовала она его, что ли? Еще немного – и он готов будет поверить в любую мистику, лишь бы не признаваться себе, что влюбился.
Он замер, откинув полотенце, когда осознал, куда свернули его мысли. Влюбился! Да что за ересь. Он давно оставил попытки встретить ту единственную – слишком быстро ему надоедали женщины и слишком быстро любые отношения изживали себя. Ему всегда было скучно. И все всегда было одинаково. И заканчивалось по одному сценарию. Короткая вспышка чувств, месяц-другой полета – и пустота. Ничего. Бездна, сжирающая все его эмоции и ощущения.
А вот сейчас будто открылся портал в другую реальность. Реальность, в которой он с нетерпением ждет встречи с чернявой смуглой красоткой с башкирскими миндалевидными глазами и телом гибким, как у змеи.
Или ящерки.
Степан попытался прогнать все лишние мысли и заняться подготовкой к аукциону, изучив еще раз лоты и ожидаемые цены. Заказал легкий завтрак в номер, крепкий кофе – двойной, без молока и подсластителей, проверил рабочие чаты и предупредил заместителя, что до вечера, возможно, будет вне зоны действия сети. Не хотелось отвлекаться. Нужно было сосредоточиться и понять, как обойти Идель. А в том, что именно она будет основным соперником, он не сомневался, особенно после сплетен, услышанных вчера.
На аукционе было не так много людей – он был закрытым и нелегальным. Степан не любил лезть в подобное дерьмо, но ящерка того стоила, эта брошь была сейчас будто символом, что он может выполнить любой каприз сестренки. Когда-то, в их далеком детстве, до того, как отец поднялся на торговле полудрагоценными камнями, а после и купил тот самый заводик, который сейчас уплывает из рук, все было не так прекрасно и радужно. И Степан навсегда запомнил, как сестра хотела украшение, – что то была за цацка, из каких камушков, он уже не помнил, но сам факт той неисполненной мечты отчего-то засел в памяти и жалил. Остро и болезненно. И вот когда он увидел ее горящие глаза, когда понял, что желание обладать этой брошкой сродни тому детскому желанию получить то украшение… он понял, что хочет исполнить хоть одну ее, пусть и не совсем серьезную, мечту.
Зал с зашторенными шторками был не слишком большой – импровизированная сцена со столиком озарялась изящным светильником из змеевика, посреди зала шел ряд колонн, вдоль которых и расставили стулья для участников. Степан старался не смотреть по сторонам, но заметил много знакомых лиц. Между собой коллекционеры почти не общались, многие были угрюмы и насуплены, словно на похоронах. Впрочем, участие в подобном мероприятии – всегда риск. Если попадется кто-то подставной… но не хотелось думать о плохом.
Особенно когда в зал вошла она – великолепная и сияющая драгоценностями Идель. В черном строгом платье с глубоким декольте, длинном и узком, она казалась змеей, что ползет между колонн прямо к Степану. В ее горящих азартом глазах он прочел вызов и усмехнулся. Хороша, чертовка! Сердце забилось сильнее и в горле пересохло, будто туда попал песок, и Степан закашлялся, с досадой осознав, что ему будто воздуха не хватает. Словно удавкой кто сдавил горло – вспомнился сон и коса на плечах, обернутая вокруг шеи, ее тяжесть и странное чувство, словно из легких выжали весь воздух. В глазах потемнело, но Степан держался изо всех сил, а когда отвел взгляд от зеленющих глаз Идель, то удавка с горла пропала.
— Нехорошо? – вскинула брови женщина, садясь рядом, на соседний стул. Ее глаза были холодными осколками льда. – Говорят, магнитные бури…
И чертовы сны.
Степан бросил на нее взгляд – сидит прямо, будто палку проглотила, смотрит перед собой уверенно и властно, будто не стул под ней, а трон, гладкие черные волосы заплетены в простую косу, и она свисает длинной змеей, к хребту будто приклеенная. Только у виска сверкает заколка в виде ящерки, из нефрита, кажется… Очень похожа по форме на брошь, кстати.
— Все в порядке, — выдавил сквозь зубы мужчина и уставился на сцену, запрещая себе и смотреть на эту искусительницу.
— Духи камней чутки к их носителям, помни об этом, Степушка, — почти ласково пропела Идель, не глядя на него. Но почему-то показалось, что в ее сладком голосе разливается яд, отравой проникая в каждую клеточку того, кто слышит этот нежный хрипловатый голос.
В этот момент на постаменте появилась чаша из змеевика, словно искрящаяся многогранностью зеленой гаммы камня. Чаша была изумительной по красоте и текстуре, камень притягивал взгляд и манил… Торги начались.
За чашей, которая быстро улетела к незнакомой женщине в красном пиджаке, появился хризолит, затем – золотой Полоз, статуэтка, выполненная так искусно, что змей, казалось, вот-вот оживет. Потом – турмалин, сияющий, полный жизни, и этот сувенир тоже выкупили очень быстро.
Идель пока молчала. Казалось, она совершенно равнодушна к происходящему, и ничто не волнует ее, ничто не интересует.
Пока не вынесли шкатулку. И тогда зеленые глаза вспыхнули от жажды обладания, а в Степане зажглось дикое и совершенно безумное противоречие. Он хоть еще вчера и не собирался гнаться именно за шкатулкой, хотя она и была красива, и за ней тянулся шлейф загадочных историй… Но нестерпимо захотелось переиграть Идель – а потом подарить ей эту вещицу, чтобы сделать какой-то значимый поступок, как-то покорить ее. Показать, что он мужчина и он – победитель.
Зря он затеял эту игру – но понял он это гораздо позже. А пока с азартом перебил ставку красавицы, приготовившись к гонке.
Яростный напор Идель только раззадоривал Степана. Он перебивал ее ставки, ловя на себе изумленные взгляды знакомых коллекционеров, и в какой-то момент ощутил нечто странное. Будто десятки острых ледяных игл впились в его голову, сжали невидимым обручем, пронзили череп. Он едва сдержался, чтобы не схватиться за голову и не застонать, лишь умение держать лицо в любых ситуациях помогло оставаться внешне равнодушным. И высокий болевой порог.
Что за черт? Еще несколько игл словно достали до мозга, от острой режущей боли Степан едва не подскочил. Сцепил зубы, поднимая руку и жестом указывая свою цену. Поймал злой и растерянный взгляд Идель. Полыхнули странным пламенем ее зеленые глаза, в этот миг показавшиеся нечеловеческими, с вертикальным змеиным зрачком. Тонкие алые губы – как кровавый росчерк на смуглом узком лице, скуластом и словно высеченном из камня. И вся она кажется не такой, как всегда, от нее словно исходит зеленоватое свечение, а взгляды напоминают кинжалы. Она поднимает руку, повышая ставку, за спиной слышится чей-то вздох. Ведь эта цена слишком высока для какой-то малахитовой шкатулки, пусть даже с загадочной историей.
«Отступи, иначе пожалеешь», — слышится в голове Степана четкий голос Идель. В нем шумит древняя тайга, воет дикий северный ветер, в нем – стук камнепада в горах… И шум призрачных рек, шелест листьев на лиственницах… плеск озерных волн… И песня. Дивная, чарующая. Слова – на каком-то неизвестном языке, чужом, диком, шаманском. Словно бы из тьмы веков явилась хранительница уральских сокровищ из народа чуди. Народа, про который говорили, что ушел он под землю, унеся все свое богатства, едва нога белого человека ступила на склоны волшебных уральских гор. Песня звучит, словно бусинки хрустальные катятся по камням, словно камни разбиваются в крошево на дне ущелья… или кирки камнеломов по камням стучат.
«Отступи, пожалеешь», — шелестит-шепчет голос в голове Степана, и в нем слышны раскаты грома и треск дерева, что падает из-за удара молнии.
Боль становится сильнее, она почти невыносима, одно желание – вскочить и разбить ближайшую к Степану колонну, в которой видится странное искалеченное лицо – будто человек с испещренным шрамами лицом, ветвистыми рогами и с шаманским бубном и амулетами отразился…
И вдруг Степан четко понимает – Идель тоже видит это чудище.
И глаза ее расширяются от ужаса и бесконечного отвращения…
Она смотрит не мигая на колонну, и дикий страх искажает ее лицо, в глазах дрожат тени иных миров, рот приоткрывается в немом крике, но ни звука не раздается в огромном зале, наполненном людьми.
И вдруг будто туман заволакивает все вокруг, все дрожит, словно в кривых отражениях, Идель поднимается, но движения ее тяжелы и рваны, замедленны – словно она пробирается сквозь тягучую завесу. Она шепчет что-то, руками творит странные жесты, скручивая пальцы с острыми ногтями, что превращаются в острые птичьи когти, и с них слетают изумрудные искры… Никто не видит этого, только Степан…
Искры летят на колонну. Свиваются зелеными змеями. Кружат мотыльками чародейскими. Чудище вздрагивает, когда один такой мотылек садится на его плечо. Искажается уродливое лицо от омерзения. Но с легкостью шаман тушит изумрудные искры, а потом поднимает свой бубен – и раздается его тоскливый замогильный звон. И мертвые белесые глаза смотрят прямо на Идель. И от колонны отделяется черный вихрь, в котором скалятся жуткие змеиные морды с острыми клыками… они тянутся к замершей Идель, которая не может почему-то даже шевельнуться…
Степан хочет вскочить со стула, чтобы помочь Идель, но его будто цепями сковали. Где они?.. Что случилось с реальностью, ставшей похожей на дикую фантасмагорию?..
— Я нашел тебя, — низкий голос видения, отделившегося от колонны, слышится каменным эхом, отдающимся от склонов ущелья. Шаман идет за своими черными змеями, и плащ его из перьев птиц и шерсти животных тянется следом, а на поясе двигаются в такт его шагам волчьи хвосты. Звенят амулеты. Тонко, пронзительно.
И Степан с изумлением вдруг осознает – головная боль прошла, иглы исчезли, да и все вокруг исчезло, будто и не было – ни людей, ни зала, ни сцены с экспонатами, ничего нет… Только каменный мешок с пятном солнечного света в вышине. Будто Степан попал в узкий колодец…
Слова рогатый демон произносит чуждые, незнакомые, не похожие ни один язык, который когда-либо слышал Степан, но он при этом понимает все, что говорит чудище.
— Ты больше не сбежишь от меня, ты – моя… — хохочет шаман, и на его рогах появляются диковинные белые цветы, похожие на белладонну, свисают почти до земли бусы из цветных самоцветов – золотится сердолик, яшма играет солнечными бликами, манит в озерные глубины лазурит, хранит сердце тайги изумруд и нефрит… все это сверкает, искрится, и вот уже Степан в другом зале – огромные стены из кварца, на них друзы темно-фиолетового аметиста, прозрачного хрусталя… И кажется, будто волшебные цветы распустились на стенах. Возле колонны, которую и вдвоем не обхватишь, стоит Идель. Безумными зелеными глазами, в которых плещется отчаяние, она смотрит на Степана, но словно не решается попросить о чем-то. Она изменилась. Старинное платье в пол, украшенное самоцветами и узором из переплетенных золотых ящерок, кажется вырезанным из камня, руки и шея украшены бусами, на голове – золотой венец, черная коса лежит на груди, змеясь до самых пят… На свежем лице нет косметики, но оно не утратило красок – все так же черны брови и ресницы, ягодный румянец горит на впалых щеках, а губы кажутся испачканными в крови…
Чудище, которое уже больше похоже на человека, закутанного в шкуры, приближается к девушке, тянется к ней когтистую руку, рычит утробно.
Степан хочет кинутся к Идель, утащить в сторону… Почему она стоит, не шевелится, почему покорно ждет, пока демон ее сграбастает?.. Что вообще здесь происходит и какой белены Летучев объелся, чтоб ему мерещились такие жуткие видения?.. Может, отравился вчера чем-то?.. Может, с ним что-то случилось, и сейчас он лежит в реанимации в отключке и бредит? Может, он под наркозом? Что, черт подери, тут происходит и какого демона он сходит с ума?..
— Я нашел тебя, — ревет чудище, почти нежно касаясь руки Идель.
По ее лицу проходит судорога отвращения. Она смотрит при этом только на Степана, в глазах — море тайги, море плещущих трав, море боли и страха… Туман призрачными змеями обхватил ноги Степана, и он понимает, что как во сне – не может сойти с места, не может даже пошевелиться. Словно в каменную статую обернулся. И тут с ужасом он видит в кварцевой стене свое отражение, когда туман отползает, — и он действительно всего лишь статуя.
Из малахита.
Степан очнулся, едва шевеля руками. Сделал шаг. Неуверенный, словно не умел никогда ходить. Словно сотни лет был камнем. Звуки лавины, которая громыхнула после того, как рогатый черт утащил Идель, смолкли, и гулкая, тревожная тишина воцарилась в пещере.
Он смотрел на себя будто со стороны, и видел парня с отросшими длинными волосами, кудрявыми и спутанными, в серой рубахе и простых холщовых штанах, который с зубилом в руках ползал на коленях вокруг огромного куска малахита. А вокруг лежали груды других камней – орлеца и яшмы, вот только они вовсе не интересовали парня, увлеченно трогающего тонкими пальцами мастера зеленую малахитовую глыбу.
Рядом с ним появилась Идель – только в старинном платье и со строгой косой, туго заплетенной с зеленой лентой и украшенной изумрудным накосником. Коса казалась каменной и будто прилипла к спине женщины. А платье и вовсе будто было вырезано из малахита…
— Создашь мне каменный цветок, вернешься из горы, — прошелестел голос Идель.
И Степан проснулся.
ГЛАВА 2
Степан не выспался. Он встал с таким чувством, будто его кто по горам всю ночь гонял или же он фуры грузил. Спина болела, кости ломило и выкручивало руки, а глаза покраснели, как с перепоя, и в целом видок был тот еще... Мужчина таращился в зеркало в огромной белоснежной ванной и ощущал себя будто в психушке после транквилизаторов.
— Да, если так пойдет и дальше, точно придется искать хорошего доктора… — пробормотал он и отправился принять контрастный душ, надеясь, что таким образом станет похож на человека.
Сны, такие яркие и невероятно реалистичные, начинали сводить его с ума, но никаких предпосылок для психозов у него не было – он не употреблял ничего стремного, пил в меру, можно сказать – и вовсе по праздникам, даже курить недавно бросил, ходил в спортзал и старался следить за тем, что ест. Нервы вот только ни к черту. Бизнес в последний год шел не слишком хорошо, а один из заводиков на Урале и вовсе стал убыточным. Вот, наверное, стоит скинуть балласт и перестать пинать дохлую лошадь… Но сейчас коллекция занимала больше, и адреналин заставлял кровь кипеть. Даже подумалось, если удастся выкупить обе вещички – и ящерку, и шкатулку, — то шкатулку он и правда подарит Идель.
От этой мысли стало горячо даже в холодной воде, и Степан выбрался из душа, проклиная эту так невовремя встретившуюся странную женщину, и в то же время его раздирало на части желание ею завладеть. Еще вчера он мог сказать, что она ему просто понравилась, а уже сегодня он чувствует себя, как подросток во время пубертата. Что за черт! Околдовала она его, что ли? Еще немного – и он готов будет поверить в любую мистику, лишь бы не признаваться себе, что влюбился.
Он замер, откинув полотенце, когда осознал, куда свернули его мысли. Влюбился! Да что за ересь. Он давно оставил попытки встретить ту единственную – слишком быстро ему надоедали женщины и слишком быстро любые отношения изживали себя. Ему всегда было скучно. И все всегда было одинаково. И заканчивалось по одному сценарию. Короткая вспышка чувств, месяц-другой полета – и пустота. Ничего. Бездна, сжирающая все его эмоции и ощущения.
А вот сейчас будто открылся портал в другую реальность. Реальность, в которой он с нетерпением ждет встречи с чернявой смуглой красоткой с башкирскими миндалевидными глазами и телом гибким, как у змеи.
Или ящерки.
Степан попытался прогнать все лишние мысли и заняться подготовкой к аукциону, изучив еще раз лоты и ожидаемые цены. Заказал легкий завтрак в номер, крепкий кофе – двойной, без молока и подсластителей, проверил рабочие чаты и предупредил заместителя, что до вечера, возможно, будет вне зоны действия сети. Не хотелось отвлекаться. Нужно было сосредоточиться и понять, как обойти Идель. А в том, что именно она будет основным соперником, он не сомневался, особенно после сплетен, услышанных вчера.
На аукционе было не так много людей – он был закрытым и нелегальным. Степан не любил лезть в подобное дерьмо, но ящерка того стоила, эта брошь была сейчас будто символом, что он может выполнить любой каприз сестренки. Когда-то, в их далеком детстве, до того, как отец поднялся на торговле полудрагоценными камнями, а после и купил тот самый заводик, который сейчас уплывает из рук, все было не так прекрасно и радужно. И Степан навсегда запомнил, как сестра хотела украшение, – что то была за цацка, из каких камушков, он уже не помнил, но сам факт той неисполненной мечты отчего-то засел в памяти и жалил. Остро и болезненно. И вот когда он увидел ее горящие глаза, когда понял, что желание обладать этой брошкой сродни тому детскому желанию получить то украшение… он понял, что хочет исполнить хоть одну ее, пусть и не совсем серьезную, мечту.
Зал с зашторенными шторками был не слишком большой – импровизированная сцена со столиком озарялась изящным светильником из змеевика, посреди зала шел ряд колонн, вдоль которых и расставили стулья для участников. Степан старался не смотреть по сторонам, но заметил много знакомых лиц. Между собой коллекционеры почти не общались, многие были угрюмы и насуплены, словно на похоронах. Впрочем, участие в подобном мероприятии – всегда риск. Если попадется кто-то подставной… но не хотелось думать о плохом.
Особенно когда в зал вошла она – великолепная и сияющая драгоценностями Идель. В черном строгом платье с глубоким декольте, длинном и узком, она казалась змеей, что ползет между колонн прямо к Степану. В ее горящих азартом глазах он прочел вызов и усмехнулся. Хороша, чертовка! Сердце забилось сильнее и в горле пересохло, будто туда попал песок, и Степан закашлялся, с досадой осознав, что ему будто воздуха не хватает. Словно удавкой кто сдавил горло – вспомнился сон и коса на плечах, обернутая вокруг шеи, ее тяжесть и странное чувство, словно из легких выжали весь воздух. В глазах потемнело, но Степан держался изо всех сил, а когда отвел взгляд от зеленющих глаз Идель, то удавка с горла пропала.
— Нехорошо? – вскинула брови женщина, садясь рядом, на соседний стул. Ее глаза были холодными осколками льда. – Говорят, магнитные бури…
И чертовы сны.
Степан бросил на нее взгляд – сидит прямо, будто палку проглотила, смотрит перед собой уверенно и властно, будто не стул под ней, а трон, гладкие черные волосы заплетены в простую косу, и она свисает длинной змеей, к хребту будто приклеенная. Только у виска сверкает заколка в виде ящерки, из нефрита, кажется… Очень похожа по форме на брошь, кстати.
— Все в порядке, — выдавил сквозь зубы мужчина и уставился на сцену, запрещая себе и смотреть на эту искусительницу.
— Духи камней чутки к их носителям, помни об этом, Степушка, — почти ласково пропела Идель, не глядя на него. Но почему-то показалось, что в ее сладком голосе разливается яд, отравой проникая в каждую клеточку того, кто слышит этот нежный хрипловатый голос.
В этот момент на постаменте появилась чаша из змеевика, словно искрящаяся многогранностью зеленой гаммы камня. Чаша была изумительной по красоте и текстуре, камень притягивал взгляд и манил… Торги начались.
За чашей, которая быстро улетела к незнакомой женщине в красном пиджаке, появился хризолит, затем – золотой Полоз, статуэтка, выполненная так искусно, что змей, казалось, вот-вот оживет. Потом – турмалин, сияющий, полный жизни, и этот сувенир тоже выкупили очень быстро.
Идель пока молчала. Казалось, она совершенно равнодушна к происходящему, и ничто не волнует ее, ничто не интересует.
Пока не вынесли шкатулку. И тогда зеленые глаза вспыхнули от жажды обладания, а в Степане зажглось дикое и совершенно безумное противоречие. Он хоть еще вчера и не собирался гнаться именно за шкатулкой, хотя она и была красива, и за ней тянулся шлейф загадочных историй… Но нестерпимо захотелось переиграть Идель – а потом подарить ей эту вещицу, чтобы сделать какой-то значимый поступок, как-то покорить ее. Показать, что он мужчина и он – победитель.
Зря он затеял эту игру – но понял он это гораздо позже. А пока с азартом перебил ставку красавицы, приготовившись к гонке.
***
Яростный напор Идель только раззадоривал Степана. Он перебивал ее ставки, ловя на себе изумленные взгляды знакомых коллекционеров, и в какой-то момент ощутил нечто странное. Будто десятки острых ледяных игл впились в его голову, сжали невидимым обручем, пронзили череп. Он едва сдержался, чтобы не схватиться за голову и не застонать, лишь умение держать лицо в любых ситуациях помогло оставаться внешне равнодушным. И высокий болевой порог.
Что за черт? Еще несколько игл словно достали до мозга, от острой режущей боли Степан едва не подскочил. Сцепил зубы, поднимая руку и жестом указывая свою цену. Поймал злой и растерянный взгляд Идель. Полыхнули странным пламенем ее зеленые глаза, в этот миг показавшиеся нечеловеческими, с вертикальным змеиным зрачком. Тонкие алые губы – как кровавый росчерк на смуглом узком лице, скуластом и словно высеченном из камня. И вся она кажется не такой, как всегда, от нее словно исходит зеленоватое свечение, а взгляды напоминают кинжалы. Она поднимает руку, повышая ставку, за спиной слышится чей-то вздох. Ведь эта цена слишком высока для какой-то малахитовой шкатулки, пусть даже с загадочной историей.
«Отступи, иначе пожалеешь», — слышится в голове Степана четкий голос Идель. В нем шумит древняя тайга, воет дикий северный ветер, в нем – стук камнепада в горах… И шум призрачных рек, шелест листьев на лиственницах… плеск озерных волн… И песня. Дивная, чарующая. Слова – на каком-то неизвестном языке, чужом, диком, шаманском. Словно бы из тьмы веков явилась хранительница уральских сокровищ из народа чуди. Народа, про который говорили, что ушел он под землю, унеся все свое богатства, едва нога белого человека ступила на склоны волшебных уральских гор. Песня звучит, словно бусинки хрустальные катятся по камням, словно камни разбиваются в крошево на дне ущелья… или кирки камнеломов по камням стучат.
«Отступи, пожалеешь», — шелестит-шепчет голос в голове Степана, и в нем слышны раскаты грома и треск дерева, что падает из-за удара молнии.
Боль становится сильнее, она почти невыносима, одно желание – вскочить и разбить ближайшую к Степану колонну, в которой видится странное искалеченное лицо – будто человек с испещренным шрамами лицом, ветвистыми рогами и с шаманским бубном и амулетами отразился…
И вдруг Степан четко понимает – Идель тоже видит это чудище.
И глаза ее расширяются от ужаса и бесконечного отвращения…
Она смотрит не мигая на колонну, и дикий страх искажает ее лицо, в глазах дрожат тени иных миров, рот приоткрывается в немом крике, но ни звука не раздается в огромном зале, наполненном людьми.
И вдруг будто туман заволакивает все вокруг, все дрожит, словно в кривых отражениях, Идель поднимается, но движения ее тяжелы и рваны, замедленны – словно она пробирается сквозь тягучую завесу. Она шепчет что-то, руками творит странные жесты, скручивая пальцы с острыми ногтями, что превращаются в острые птичьи когти, и с них слетают изумрудные искры… Никто не видит этого, только Степан…
Искры летят на колонну. Свиваются зелеными змеями. Кружат мотыльками чародейскими. Чудище вздрагивает, когда один такой мотылек садится на его плечо. Искажается уродливое лицо от омерзения. Но с легкостью шаман тушит изумрудные искры, а потом поднимает свой бубен – и раздается его тоскливый замогильный звон. И мертвые белесые глаза смотрят прямо на Идель. И от колонны отделяется черный вихрь, в котором скалятся жуткие змеиные морды с острыми клыками… они тянутся к замершей Идель, которая не может почему-то даже шевельнуться…
Степан хочет вскочить со стула, чтобы помочь Идель, но его будто цепями сковали. Где они?.. Что случилось с реальностью, ставшей похожей на дикую фантасмагорию?..
— Я нашел тебя, — низкий голос видения, отделившегося от колонны, слышится каменным эхом, отдающимся от склонов ущелья. Шаман идет за своими черными змеями, и плащ его из перьев птиц и шерсти животных тянется следом, а на поясе двигаются в такт его шагам волчьи хвосты. Звенят амулеты. Тонко, пронзительно.
И Степан с изумлением вдруг осознает – головная боль прошла, иглы исчезли, да и все вокруг исчезло, будто и не было – ни людей, ни зала, ни сцены с экспонатами, ничего нет… Только каменный мешок с пятном солнечного света в вышине. Будто Степан попал в узкий колодец…
Слова рогатый демон произносит чуждые, незнакомые, не похожие ни один язык, который когда-либо слышал Степан, но он при этом понимает все, что говорит чудище.
— Ты больше не сбежишь от меня, ты – моя… — хохочет шаман, и на его рогах появляются диковинные белые цветы, похожие на белладонну, свисают почти до земли бусы из цветных самоцветов – золотится сердолик, яшма играет солнечными бликами, манит в озерные глубины лазурит, хранит сердце тайги изумруд и нефрит… все это сверкает, искрится, и вот уже Степан в другом зале – огромные стены из кварца, на них друзы темно-фиолетового аметиста, прозрачного хрусталя… И кажется, будто волшебные цветы распустились на стенах. Возле колонны, которую и вдвоем не обхватишь, стоит Идель. Безумными зелеными глазами, в которых плещется отчаяние, она смотрит на Степана, но словно не решается попросить о чем-то. Она изменилась. Старинное платье в пол, украшенное самоцветами и узором из переплетенных золотых ящерок, кажется вырезанным из камня, руки и шея украшены бусами, на голове – золотой венец, черная коса лежит на груди, змеясь до самых пят… На свежем лице нет косметики, но оно не утратило красок – все так же черны брови и ресницы, ягодный румянец горит на впалых щеках, а губы кажутся испачканными в крови…
Чудище, которое уже больше похоже на человека, закутанного в шкуры, приближается к девушке, тянется к ней когтистую руку, рычит утробно.
Степан хочет кинутся к Идель, утащить в сторону… Почему она стоит, не шевелится, почему покорно ждет, пока демон ее сграбастает?.. Что вообще здесь происходит и какой белены Летучев объелся, чтоб ему мерещились такие жуткие видения?.. Может, отравился вчера чем-то?.. Может, с ним что-то случилось, и сейчас он лежит в реанимации в отключке и бредит? Может, он под наркозом? Что, черт подери, тут происходит и какого демона он сходит с ума?..
— Я нашел тебя, — ревет чудище, почти нежно касаясь руки Идель.
По ее лицу проходит судорога отвращения. Она смотрит при этом только на Степана, в глазах — море тайги, море плещущих трав, море боли и страха… Туман призрачными змеями обхватил ноги Степана, и он понимает, что как во сне – не может сойти с места, не может даже пошевелиться. Словно в каменную статую обернулся. И тут с ужасом он видит в кварцевой стене свое отражение, когда туман отползает, — и он действительно всего лишь статуя.
Из малахита.
***
Степан очнулся, едва шевеля руками. Сделал шаг. Неуверенный, словно не умел никогда ходить. Словно сотни лет был камнем. Звуки лавины, которая громыхнула после того, как рогатый черт утащил Идель, смолкли, и гулкая, тревожная тишина воцарилась в пещере.
