Глава 1.
На грязном кончике пальца застыла пушистая белоснежная снежинка.
Такая трогательно-хрупкая, почти прозрачная – дунь и осыплется. Но, несмотря на всю свою тонкость и воздушность, вопреки шумному возгласу восхищения, последовавшему за ее чудесным появлением, снежинка даже не думала рассыпаться.
Наоборот, каждая ее хрустальная грань, каждая ее искрящаяся крошечная черточка уплотнялись, играя алмазными переливами в солнечном свете и отбрасывая танцующие блики на худое веснушчатое юное девичье личико.
– Я же говорила, что у меня получится! Смотри, смотри, она совсем как настоящая! Ледянючая, жуть, вот даже палец посинел! – важно сунув прямо под нос чернявому парнишке лет семнадцать-восемнадцати пострадавший палец, новоявленная снеготворительница сдула с лица непослушную темную кудряшку.
– Одна жалкая снежинка, мелкая… Хэх, ерунда! – оглядев снежинку, парень небрежно пожал плечами и презрительно сплюнул, словно сотни раз уже видел такое. –Даже не надейся, тебя все равно не возьмут в академию стихий.
– А вот и возьмут, возьмут! Вот посмотришь! – от обиды девушка стиснула кулак и угрюмо насупилась, сверля приятеля колючим взглядом.
– Неа! – парень язвительно скривился и демонстративно засунул руки в карманы, раскачиваясь на носках. – Смотри сама: ты нищая сиротка, без роду, без племени, а нищих не учат магии. Все твои знания и умения - это драить полы, готовить да убирать! Ах, да еще таскать кружки с пивом и ромом! Зачем тебе эта магия, Мали? Тебе уже скоро шестнадцать, так что молись лучше высшим богам, чтобы успеть выйти замуж за приличного горожанина до того, как мамаша Бри присмотрит тебе местечко в своем веселом доме. Дядюшка Крюк уж точно не будет о тебе хлопотать после совершеннолетия!
– Ой, можно подумать, что кроме замужества и веселого дома, у меня вообще нет никаких вариантов? – Мали гневно фыркнула, уперев руку в бок.
– Да собственно, так и есть. Сама выбирай кем больше хочешь стать: женой или портовой шлюхой?
– Ну, ты и гад, Дик! Я-то думала, ты мой друг, а ты... – от злости и обиды Мали хотелось одновременно реветь и ругаться.
Резким движением она раздражённо стряхнула с побелевшего пальца снежинку, позволив той бесследно растаять на замшелой каменной плите старой дороги, что узкой петлей опоясывала живописный холм с развалинами древнего замка на вершине.
– Конечно, я твой друг, даже не сомневайся, – совершенно спокойно произнес Дик, положив руку на плечо Мали и одарив ее серьезным взглядом карих глаз. – И как твой друг, говорю: забудь о магии, мелкая. Она не для нас. Пусть богатенькие балуются силой. Нам она все равно не принесет добра. В лучшем случае станешь чьей-то комнатной собачкой, исполняя за подачку хозяйские прихоти, а в худшем…
Дик выразительно черканул себя пальцем по горлу, заставив Мали нервно сглотнуть.
А может и вправду, ну ее, эту магию! Особенно когда по королевству упорно бродят зловещие слухи про исчезающих бесследно одаренных.
Хотя, каких только слухов последнее время не бродит по королевству: и про скорую войну, и про засуху, что из пустыни идет, и про всякие бесчинства подземников и еще много всякого разного. Поди проверь, какие из этих баек правда, а какие – ложь!
Но все же как сладка и заманчива мысль стать богатой, свободной и независимой, быть самой себе хозяйкой, да при том обеспеченной, ведь маги, по большей своей части, всегда при деньгах и связях.
Глупости, никто и никогда не сделает из нее комнатную собачку, никто не заставит плясать под свою дудку!
Вот еще Дик выдумал: или жена, или девочка из веселого дома. Я ему еще покажу, какие варианты нужно выбирать!
– Так что, забудь Мали, плюнь и растопчи. Слышишь, колокол звонит? Скоро очередной корабль зайдет в гавань, нужно помочь дядюшке готовить обед, да и комнаты следует прибрать. А еще камины сами себя не почистят. – Дик слегка встрянул девушку за плечи, возвращая на грешную землю из розовых туманов опасных желаний.
– Ладно, будем считать, что папаша Крюк заборол матушку Бри с огромным перевесом, – покорно вздохнув, Мали шумно подышала на потерявший чувствительность палец и принялась ожесточенно его растирать.
– Эх, ты, – Дик ласково взъерошил ее темные спутанные кудряшки и легонько щелкнул по чумазому носу. – То же мне, снежная ведьма. Пошли уже. У тебя есть время подумать, только не тяни сильно. К тому же, вполне возможно, что тебе повезет и добрый муж найдет применение твоему дару, но пока… – он выразительно прижал палец к губам.
– Молчу, молчу, – покладисто согласилась Мали, закатив глаза и смиренно покачав головой.
Дик усмехнулся себе под нос и, насвистывая незамысловатый мотивчик, зашагал по дороге вниз с холма.
Мали поплелась за ним, недовольно бурча, где и в каких позах она видала доброго мужа и его советы по применению ее дара.
– Слышь, Мали, у меня тут одна интересная мыслишка промелькнула, - обернувшись, Дик широко улыбнулся и подмигнул. – Я тут подумал, а чего тебе искать кого-то, переживать, когда я - вот он, тут, рядом. Хочешь, женюсь на тебе? Я уж точно придумаю, куда приспособить твою снежинку.
– То же мне, выискался добрый муж! Обойдусь и без твоих советов!
– Зря ты так. Что-то я не вижу толпы желающих взять тебя в жены. Ну, пьяные матросы не в счет, у них таких жен в каждой гавани десяток. Хотя у тебя пока еще есть в запасе годик-другой, но ты подумай, подумай над моим предложением. Я от чистого сердца предлагаю. Выбор-то не велик: или быть моей женой, или сама знаешь кем….
– А то, правда твоя, - поравнявшись с приятелем, Мали мило улыбнулась и подхватила его под руку. – Я, наверное, приму твое щедрое предложение лет так через … сто! - она зло ухмыльнулась и резко пнула потенциального женишка в костлявое смуглое колено.
– Ах, ты, пакость! – неожиданно звонко взвизгнул тот, беспомощно закрутившись вокруг себя и запрыгав на одной ноге. – Вот я тебе уши оборву, дрянь неблагодарная! Сама же потом жалеть будешь!
– Иди к Лишу, Дик! – шустро отскочив в сторону, Мали на секунду обернулась и высунула язык, а потом задала стрекача, только босые грязные пятки замелькали в воздухе.
Она стремительно понеслась вниз по дороге, периодически перепрыгивая выкрошившиеся каменные плиты и скользкие валуны, туда, где в спокойном заливе вольготно раскинулся небольшой портовый городишко, защищенный от высоких океанских волн и опасных штормов самой природой.
Зло выругавшись, Дик, прихрамывая, припустил за ней, угрожая всеми земными и небесными карами. Но кудрявую прохвостку было не догнать.
***
Тем же вечером, украдкой потирая горевшее ухо, Мали кидала на Дика злые и мстительные взгляды, помогая ему прочищать камины в жилых комнатах второго и третьего этажей таверны папаши Крюка.
Парень старательно игнорировал презрительное фырканье своей помощницы, с независимым видом шуруя в очередном забитом сажей дымоходе.
В их портовом городишке, насквозь провонявшемся рыбой и крепким ромом, вечно бродил соленый ветер, принося влажное дыхание океана. Так что, даже казавшимися на первый взгляд теплыми летними вечерами, без ярко пылавшего в очаге пламени все равно было промозгло и сыро.
Папаша Крюк, по его хвастливым уверениям, держал в городе лучшую таверну, так что Дика и Мали он гонял в хвост и гриву, заставляя честно отрабатывать кров и еду.
И если к своему единокровному племяннику Дику тучный и грубоватый Крюк еще мог проявить маломальское снисхождение, то Мали он откровенно недолюбливал.
А все потому, что даже спустя пятнадцать лет не мог простить мать Мали – нежную и скромную Сибиллу, которую в молодости Крюк мечтал назвать женой и трепетно обхаживал несколько месяцев.
И вроде бы девушка дала ему согласие, но за месяц до свадьбы вдруг ни с того ни с сего сбежала в неизвестном направлении.
Безутешно страдая и спустив немало денег на поиски пропавшей невесты, Крюк вынужден был жениться на другой под давлением отца.
Старый дедуля Брун, устав ждать внуков от единственного наследника и отвесив тому пару воспитательных отцовских подзатыльников «чтобы значится дурь из головы мигом вылетела», пригрозил, что отпишет таверну непутевой Лисе – матери Дика.
Повздыхав горестно о своей первой любви, но боясь остаться на улице без гроша в кармане, Крюк скоренько женился на крепкой и жизнерадостной вдове - госпоже Матильде.
Правда, высшие боги не послали им детишек, но после скоропостижной смерти своей сестры от зимней лихорадки, Крюк принял решение признать годовалого племянника своим единственным наследником.
Жена не возражала, она была очень доброй и отзывчивой женщиной и относилась к Дику как к родному сыну.
А спустя еще год ледяной зимней ночью, прямо в канун праздника всех богов в город вернулась Сибилла.
Она проскользнула в таверну поздним вечером, в самый разгар празднования, когда хмельное пиво и крепкий ром текли рекой, а сотни луженных моряцких глоток на все лады прославляли богов - и земных, и морских - в надежде получить на весь следующий год невиданную удачу.
Тихим, едва слышным голосом, укутанная по самые глаза в видавший виды платок, усталая незнакомка в потрепанной одежде попросила Матильду, стоявшую в тот вечер за стойкой, позвать Крюка.
Поворчав для порядка, мол какого Лишу он так срочно понадобился не пойми кому, Крюк вышел в общий зал на ходу протирая заспанные глаза. Он недовольно уставился на требовавшую его женщину, видимо ожидая более презентабельную просительницу, но в тот миг, когда незнакомка скинула платок, непроизвольно вздрогнул, прикипев жадным взглядом к ее лицу и сдавленно охнул: «Сибилла!»
Женщина покраснела, смущенно опуская глаза и нервно теребя в руках край платка.
Матильда, прекрасно знавшая грустную историю первой любви своего мужа и по доброте душевной давно простившая его, удивленно разглядывала сбежавшую невесту Крюка.
Та выглядела порядком изможденной и исхудалой, но даже это не умаляло ее нежной и утонченной красоты.
Огромные зеленовато-серые глаза Сибиллы словно светились призрачным светом изнутри, ярко выделяясь на заострившемся лице, глубокие темные тени и лучики тонких морщинок при всем желании не могли скрыть их притягательную глубину.
Пухлые губы изрядно растрескались, а местами даже кровоточили, но стоило Сибилле нервно облизнуть их розовым кончиком языка, как те загорелись влажным блеском, притягивая жадные мужские взгляды.
Темные кудрявые волосы были завязаны неряшливым узлом, часть прядей высыпалась и живописно обрамляла нежное женское личико упругими завитками.
Дрожащими руками Сибилла робко обняла себя за плечи и зябко поежилась под пристальным взглядом Крюка, словно старалась как можно глубже укутаться в старую шерстяную шаль и прикрыть ей громадный живот.
Матильда, устав лицезреть застывшего соляным столбом и красного от гнева мужа, беззастенчиво пожиравшего глазами живот сбежавшей бывшей невесты, резво подхватила нежданную гостью под локоть и решительно увлекла к очагу, распорядившись притащить глубокое кресло.
И пока Крюк переваривал увиденное, его добрая жена уже вовсю хлопотала вокруг порядком смущенной Сибиллы.
Услышав ее грудной застарелый кашель, Матильда тут же отослала подавальщицу на кухню за горячим молоком с медом, попутно велев приготовить самую теплую комнату.
Узнав, кем именно приходиться добрая женщина Крюку, донельзя смущенная Сибилла пыталась вяло отнекиваться. Но когда у нее внезапно очень сильно потянуло живот, и юбка под испуганной женщиной насквозь промокла – деваться стало некуда и смущение было позабыто.
Метаясь в послеродовой горячке, Сибилла ледяными пальцами хватала за руку перепуганную Матильду, иступлено умоляя милостивую госпожу не выгонять ее на улицу.
Добрая жена трактирщика, не стесняясь, ревела в голос, по часам вливая в рот больной разнообразные микстуры и отвары, оставленные лекарем, и тихо молилась высшим богам.
Она клятвенно заверяла изможденную родами и затяжной простудой женщину, что все будет хорошо, болезнь отступит и все будут счастливы, нужно только выпить еще немного, еще глоточек.
Да горько, но зато это лекарство наверняка поможет. Но Сибилла ее не слышала, почти все время находясь в беспамятстве.
Она покорно глотала лекарства, давясь и не выказывая никакого сопротивления, однако разум ее бродил где-то далеко, пока тело сгорало в огне болезни. Но, несмотря на сильный жар, руки и ноги Сибиллы были неизменно ледяными, будто их только сейчас вытащили из стылой воды.
Четыре дня и ночи путаясь во влажных волосах и сбитых простынях, обливаясь потом от лихорадки и стуча зубами от озноба, сотрясаясь в диких, выворачивающих приступах кашля, таких сильных, что с краешка губ сочилась на подушку тонкая струйка крови, полыхая лихорадочными пятнами румянца на сероватой коже, укутанная в три одеяла, Сибилла твердила как заведенная: «Он придет, он обязательно придет за нами!»
Четыре дня и ночи Матильда выхаживала крошечную слабенькую девочку, чье тщедушное тельце она никак не могла согреть.
Часами растирая малюсенькие ручки и ножки, чтобы кожа новорожденной хоть немного потеплела, Матильда обливалась слезами, понимая, что этот маленький, едва кряхтящий комочек с посиневшими губами и почти всегда закрытыми глазками, внезапно ставший ее дороже всего на свете, вот-вот покинет этот мир.
Четыре дня и ночи неизвестности, томительного ожидания и страха.
Утром пятого дня Сибилла ненадолго пришла в себя и первым делом попросила принести свое дитя.
– Девочка моя, нежная моя, – хрипло и ласково бормотала она, тонкими, исхудавшими почти до прозрачности, пальцами трепетно оглаживая нежную щечку своей крошечной дочери. – Прости меня, что оставляю тебя одну. Пусть светлая сила богини хранит тебя! Люблю тебя! Живи, моя хорошая, прошу тебя, живи... Я всегда буду рядом, в твоем сердце.
Дрожащими руками измученная болезнью мать сняла со своей шеи и надела на дочь тонкую цепочку с тусклой голубоватой каплей, прижавшись на мгновение к капле губами, словно выдыхая.
– На память, – хрипло пояснила она, поймав удивленный взгляд Матильды. – Возьми. Ее зовут Мали-Ариан. «Снежная звезда» по-нашему. Сбереги ее, прошу. А сейчас уходите, хочу отдохнуть…
Обессилено откинувшись назад, Сибилла устало опустила веки.
Матильда со слезами на глазах бережно приняла ребенка из ее ослабевших рук, нежно прижала к своей груди и тихо заворковала что-то внезапно напрягшейся и громко заплакавшей девочке.
Выйдя из комнаты, жена трактирщика распорядилась принести Сибилле свежий отвар, пока она сама будет успокаивать растревоженного ребенка. Отдать заходящегося в крике младенца кому-то другому Матильде даже не пришло в голову.
К обеду пятого дня Сибилла тихо умерла во сне. В последние часы жизни лихорадка отступила, позволив женщине спокойно уйти в небесную страну.
Все время, пока болезнь неуклонно съедала Сибиллу, новорожденная малышка была с Матильдой. Та, не зная сна и усталости, выхаживала девочку, с каждым днем осознавая, что все больше и больше привязывается к крошечной Мали.
Часами рассматривая нежное спящее личико младенца, Матильда горько и беззвучно плакала, отчаянно жалуясь богам, лишившим ее счастья материнства и подспудно страшась момента, когда ее звездочку отнимут.
А сейчас, окончательно убедившись, что Сибилла добровольно отдает ей ребенка, душа Матильды пела от счастья.