- Пожалуйста, никогда не сдавайся, - сказала женщина. - Понимаешь, никогда.
Синни кивнула, она понимала.
Далира ободряюще улыбнулась:
- Иди.
Синни отвернулась от матери, сделала несколько шагов к выходу, отодвинула тяжелую шкуру и вышла наружу.
Далира повернулась к старику. Она увидела, что его странный словно хрустальный или ледяной медальон исчез и на его месте на шнурке висит деревянная фигурка маленького копья. Точно такого же маленького деревянного копья, которое ей когда-то на день рождения подарил отец.
- Дай мне свою руку, - сказал старик.
Далира протянула ладонь. Он взял снизу её ладонь, другой рукой сгрёб фигурку копья у себя на груди и непонятно каким образом снял его вместе со шнурком с шеи. Вложил амулет ей в руку, сжал её пальцы и накрыл сверху своей рукой. Его кожа больше не обжигала, теперь его плоть была совершенно обычной, по-человечески тёплой.
- Я думаю это твоё, дочь, - сказал он.
Далира крепко сжала маленькое деревянное копьё. Ей остро хотелось заплакать, но она удержала слёзы в себе.
Она пронзительно поглядела на старика и сказала:
- Могу я попросить тебя исполнить одну мою просьбу?
Тот улыбнулся и как бы с удивлением произнёс:
- Ещё одну?
Далира с тревогой посмотрела на него: уж не обидела ли она его? Но старик добродушно улыбался.
Она вынула из кармана камень Туллы, на котором было написано имя дочери и протянула его хозяину дома.
- Прошу тебя сделай так, чтобы он навсегда остался во мне. - Её голос был почти умоляющим.
Старик вздохнул, став серьезным.
- Ты всё уже сделала сама, дочь. Камень останется в тебе, не волнуйся.
Далира удовлетворенно кивнула.
- Благодарю тебя. За всё.
28.
Синни вышла из дома, немного прошла, остановилась и оглянулась. Дома не было, только небольшое нагромождение плит и камней, гораздо более низкое чем пропавший дом, и никакого проёма с черной шкурой.
Синни огляделась по сторонам. Где-то далеко впереди на дороге она увидела лошадей и бородатых мужчин.
Синни ощущала растерянность, никак не в силах уразуметь что происходит. Исчезновение дома почему-то не вызвало у неё удивления. Вместо этого она думала о матери. И при мыслях о ней внутри возникала оцепенелая пустота. Ни то чтобы страх, а скорее глухая надрывная тоска. Как будто она уже знала, что мамы больше нет. Или не так. Она есть, но она ушла. Навсегда. В глазах возникли слёзы, но тут же застыли. Синни пошла к дороге. Медленно, отстраненно, нисколько не заботясь тем что бородатые мужчины заметят её. Но вдруг замерла. Резко оглянулась. Да, её меховая накидка, вернее накидка матери... Синни чуть подумала. Нет, теперь её... лежала возле того места где раньше был каменный дом. Она быстро вернулась к ней. На плаще лежал нож. Синни задумчиво глядела на него какое-то время. Затем подняла свои вещи, прижала плащ комком к животу, а под ним спрятала руку с ножом. "Никогда не сдаваться", подумала она. И ей стало стыдно за "ведьмины пальцы". Она развернулась и пошла к дороге. Выйдя на неё, зашагала по ней в сторону лошадей и мужчин.
Приблизившись, она увидела место жестокого побоища. На двух лошадях поперек седла лежали привязанные трупы. Двое норманнов, один молодой и рыжий, другой гораздо старше и темноволосый, как раз занимались тем что подтаскивали к лошади третий труп своего товарища. У него из живота всё ещё торчал обломок копья. Синни прошла ещё немного вперед туда где лежало странно изогнутое тело. Это была Далира. У неё не хватало правой руки и головы. Синни поискала глазами и увидела голову матери, привязанную за волосы к седлу одной из лошадей.
Сигхурд и Тибар, замерев, может чуть растерянные, молча наблюдали за ребёнком. Синни долго смотрела на мертвую голову матери. Затем повернулась и посмотрела на норманнов. У рыжего была разбита голова, почти вся левая половина которой вплоть до нижней челюсти была залита кровью, его огненные кудри слиплись и потемнели. У второго плетью висела правая рука, он был тяжело ранен куда-то в плечо, весь правый рукав его рубахи промок от крови и она всё ещё сбегала по ладони и капала на землю. Действовал он теперь только левой. Синни ощутила невероятную гордость за свою мать, такую что ей захотелось что-нибудь крикнуть этим грозным воякам, что-нибудь насмешливое, дерзкое, посмеяться над ними. Но она молчала, глядя на них застывшим холодным взглядом.
Мужчины переглянулись, как бы спрашивая друг друга что делать с девчонкой. Чуть подумав, Тибар устало махнул рукой, мол, бог с ней, и снова начал тянуть труп одной рукой. Сигхурд посмотрел на Синни. Его взгляд остановился на плаще, который девочка прижимала к животу. Он узнал плащ и ему подумалось что будет здорово, если он принесёт голову ведьмы в её же собственном плаще. Он сделал шаг вперёд. Синни крепче сжала рукоять ножа под плащом, готовясь нанести удар. Когда-то Анвелл, недовольный что сестра совсем никак не хочет обучаться владеть хоть каким-то оружием, сердито сказал ей: "Ну хотя бы нож с собой всегда таскай. И если что, бей сюда в низ живота, где костей нет. Тычь со всей силы и всё. Не думай ни о чем, вообще ни о чем. Просто бей столько раз сколько сможешь. Поняла?" Синни промолчала. "Поняла, спрашиваю?!" раздраженно повторил брат. "Поняла", буркнула тогда в ответ Синни, желая только чтобы надоедливый Анвелл отвязался от неё. Но сейчас она собиралась поступить именно так как учил брат, тыкать ножом в живот ненавистного норманна, равнодушно и безжалостно, не думая ни о чем. При виде мёртвого тела матери, в Синни словно выключили свет. Она вообще перестала бояться или переживать о чем либо, и особенно о себе. Ей просто стало всё равно на себя и что с ней будет. И решимость бить ножом в живот другого человека теперь звучала в ней как музыка, как глухой тягучий рокот боевых барабанов. Ей даже не терпелось. Но в этот момент послышался грохот, тяжелый стук копыт, лязг оружия. По дороге стремительно приближалась кавалькада рослых могучих всадников, бородатых и увешанных оружием.
Сигхурд, тут же позабыв о плаще, поспешил навстречу неожиданным гостям, желая как можно скорее понять кто это. Тибар отпустил мертвое тело, выпрямился и угрюмо смотрел на всадников.
Вскоре место побоища окружили воины. Они остановили лошадей и, сидя в седлах, хмуро разглядывали мертвые тела и окровавленную землю. Все молчали. Синни, все также крепко сжимая нож, смотрела на одного из всадников. Она узнала его. Это был тот самый громадный норманн что пришел за ней в каморку Гуннара Сиволапого.
Рейнмар грузно спрыгнул с коня, подошёл к телу Далиры, осмотрел его, мельком глянул на Синни и мрачно уставился на Сигхурда. Долго молчал, сверля его взглядом, затем сказал:
- Ты ослушался своего ярла, кусок ты рыжего дерьма. Выставил его пустозвоном, чьё слово ничего не стоит. Опозорил его, и себя, и свою сестру.
Потемневший от прилившей крови Сигхурд положил ладонь на рукоять меча. Но Рейнмар словно не заметил этого и развёл руками, указывая вокруг:
- Ну и чего ты добился, хер козлячий?! Трёх воинов положил. Впятером едва-едва с одной жалкой тощей буйшей совладали. - Форинг насмешливо покачал головой. - Прославился, твою мать. От Сканзы до Уэльса теперь будет греметь слава об отважном воителе Сигхурде Рыжем. У походных костров и на боевых драккарах люди будут с восхищением рассказывать о том как славный Сигхурд не устрашился раскрашенной лесной девки и храбро впятером набросился на неё.
Всадники насмешливо зафыркали и заулыбались.
- И в ужасной битве одолел одну единственную буйшу, положив трех своих людей. И хули ты за меч хватаешься, сусляк бздливый?! Со мной что ли собрался драться? По твоей славе тебе вон разве что с ней, - он кивнул на Синни, - теперь тягаться. Ну только возьми конечно ещё пятерых, а то мало ли что.
Сигхурд медленно вытащил меч. Рейнмар провел языком по деснам и сплюнул, с презрением глядя на молодого человека. В этот момент Тибар наклонился, вырвал левой рукой наконечник копья из живота мертвого товарища и отбросил окровавленный обломок в сторону. Затем подвёл лошадь как можно ближе к трупу и принялся с превеликим трудом, действуя одной только рукой, пытаться как-то поднять тело убитого на седло. Рейнмар и Сигхурд какое-то время наблюдали за потугами Тибара, затем Рейнмар подошел и начал помогать. Сигхурд с обнаженным мечом остался стоять. Нападать на форинга, повернувшегося к нему спиной и занятого работой было немыслимо. И вместо форинга перед ним чуть дальше теперь стояла только черноволосая девочка, как будто он и правда собрался сражаться с ней, с ребёнком. Под пристальными взглядами всадников Сигхурд почувствовал себя невыносимо глупо. И он также медленно как вытаскивал, убрал клинок обратно в ножны. Затем чуть подумав, сходил за веревкой и присоединился к Тибару, помогая ему закреплять тело.
Рейнмар оставил их и подошёл к Синни. Встал перед ней, сумрачно взирая на неё с огромной высоты своего роста. Синни спокойно глядела в ответ. Она всё также сжимала под меховой накидкой нож, но решимость использовать его значительно поблекла. Тем не менее она пообещала себе, что если её снова попытаются забрать в качестве рабыни она обязательно вонзит его в кого-нибудь. Обязательно.
Рейнмар ещё помедлил и затем залез в кошель на поясе, выудил из него серебряные монеты, сначала две, потом, кое-как пересилив себя, ещё одну, и, скрепя сердце, протянул их ребёнку. Синни посмотрела на деньги и затем снова на норманна. Её взгляд ясней ясного говорил: "ну и дурак же ты дядя". Рейнмар бросил монеты ей в грудь. Две из них скатились на землю, а третья застряла в меховом плаще. Синни тряхнула плащ, сбрасывая её. Рейнмар нахмурился. Ему было жаль оставлять драгоценное серебро на грязной дороге, но поднимать их у всех на виду было бы слишком унизительно. И он нахмурился ещё больше.
- А по шее не хочешь? - Спросил он у Синни.
- Верни мне голову моей матери, - сказала девочка и кивнула в сторону нужной лошади.
Рейнмар оглянулся, нашёл взглядом голову Далиры, притороченную к седлу Сигхурда и снова повернулся к ребёнку, задумчиво всматриваясь в него. Не дождавшись ответа, Синни дерзко сказала:
- Или что, мне тоже вызвать тебя на поединок?!
Норманны, приехавшие вместе с форингом, заулыбались.
- Молодец, малая, - весело сказал один из них. - Не спускай ему черту бородатому.
- Смотри осторожней, Молотобоец. А то мелкая выбьет весь дух из тебя, костей потом не соберёшь! - Поддержал другой.
- Давайте-ка лучше убираться отсюда подобру-поздорову, пока девка вконец не осерчала, - сказала третий.
Воины засмеялись.
Рейнмар перестал хмуриться и признавая, что иногда приходится уступать не только силе, пошёл к лошади. Сигхурд проводил его тяжелым взглядом, но что-то возразить не посмел. Рейнмар отвязал голову от седла и вернулся к девочке. Синни вдруг жутко испугалась что громадный норманн сейчас насмешливо, презрительно швырнет голову её матери на землю как какой-нибудь ненужный мусор, чтобы ещё раз унизить и дерзкую девчонку, и погибшую женщину. Она так испугалась этого что непроизвольно подалась вперед, словно желая поймать ещё не брошенную голову. Рейнмар приблизился. Судя по всему, он понял о чем переживала Синни. Остановившись, он с полминуты помедлил, нервируя Синни, а затем протянул ей голову двумя руками. Синни торопливо расправила плащ, подставляя его, и Рейнмар аккуратно положил туда голову. Испытав облегчение, девочка кинула быстрый взгляд на форинга, и тому почудилась благодарность в её глазах. Он отвернулся и приказал всем выдвигаться в обратный путь. Подошел к своей лошади, еще немного с досадой поразмышлял о выкинутых монетах, но пойти подобрать их не посмел. Взобрался в седло и дождавшись когда все уехали вперёд, повернулся к Синни и глухо сказал:
- Ярл сдержал своё слово. Не думай о нём дурного. Эти пятеро были не от него. Понимаешь? Не от него. Он ничего не знал. Понимаешь? - Удерживая переступающего коня он подождал что ответит Синни, но та молчала, глядя на него своими большими темными глазами.
- Удачи тебе! - Сказал он тогда и, развернув коня, ускакал за своими товарищами.
Синни подошла к телу матери, опустилась рядом с ним на колени, осторожно положила на землю плащ и голову, взяла оставшуюся левую руку Далиры и опустив голову, заплакала. Совершенно беззвучно. Жгучие слезы, которые конечно ни в коем случае нельзя было обнаружить при чудовищных норманнах, теперь потекли просто рекой, смывая засохшую грязь с её лица и принося хоть какое-то утешение её измученной детской душе.
29.
Брунгильда Мэйнринг очнулась от дневного сна с тяжелой головой и омерзительным привкусом во рту. Она не любила спать днём, но со всеми этими ночными пирушками другого времени просто не оставалось, иначе она начинала засыпать на ходу. Она села и откинула в сторону тяжелую массу своих роскошных рыжих волос. И снова подумала об этой ужасной бриттке. Какая же она отвратительная, дикая, совершенно спятившая. Трудно представить до чего они опускаются в этих своих первобытных чащах, подумала девушка. Ей на ум пришли не раз слышанные ею рассказы о том что эти дикари пьют кровь, едят сырое мясо, в том числе и человечину, мажутся сажей и каким-то помётом, часто ходят совершенного голые, безобразно раскрашивают себя, обвешиваются перьями и костями, обтачивают зубы, безумно воют и пляшут вокруг своих каменных божков, устаивают невообразимо отвратные свальные оргии и т.д. и т.п. Но дело конечно не в этом. Норманны тоже умели быть дикими, необузданными, кровожадными и чудовищно пьяными. Брунгильду бесило что эта наглая девка вообще посмела заявиться сюда и что-то требовать. Но наверно ещё больше чем это её раздражало то что муж позволил бриттке то что она требовала. И она не понимала до конца почему. Девушка даже начинала думать уж не приглянулась ли ярлу эта грязная черноволосая дикарка как женщина. Брунгильда полагала что это конечно смехотворно, просто-таки невозможно. Ибо немыслимо представить, чтобы ярл хоть на минуту предпочёл бы своей красавице жене, эту нелепую вонючую буйшу, живущую поди в какой-нибудь землянке или пещере и не имеющую понятия даже скажем о гребне для волос или нижнем белье. Но ещё больше девушку выводило из себя что эта лесная сука забрала у неё Хальфара, вот просто так явилась в Тилгард и изрубила его до полусмерти. И глупый Эльдвуг ещё и отпустил её на все четыре стороны. У Брунгильды всё это просто в голове не укладывалось, рождая злобу и возмущение.
Она поднялась с кровати, широко зевнула, прикрыв рот ладонью и сладко потянулась, раскинув в сторону руки и выпятив грудь. Молодую красивую упругую грудь, которую ярл так страстно ласкал во время любовных утех. И снова Брунгильда с усмешкой подумала о том что это конечно полный вздор предполагать чтобы её муж стал заглядываться на какую-то другую женщину, имея в своём распоряжении такую красавицу жену.
Она подсела к столу, на котором стояло одно из её сокровищ - римское стеклянное восьмиугольное зеркало, представлявшее из себя пластинку из свинца соединенную со стеклянной пластинкой. Это чудо в Тилгард привез один из венецианских купцов и требовал за него немыслимо огромную плату.
Синни кивнула, она понимала.
Далира ободряюще улыбнулась:
- Иди.
Синни отвернулась от матери, сделала несколько шагов к выходу, отодвинула тяжелую шкуру и вышла наружу.
Далира повернулась к старику. Она увидела, что его странный словно хрустальный или ледяной медальон исчез и на его месте на шнурке висит деревянная фигурка маленького копья. Точно такого же маленького деревянного копья, которое ей когда-то на день рождения подарил отец.
- Дай мне свою руку, - сказал старик.
Далира протянула ладонь. Он взял снизу её ладонь, другой рукой сгрёб фигурку копья у себя на груди и непонятно каким образом снял его вместе со шнурком с шеи. Вложил амулет ей в руку, сжал её пальцы и накрыл сверху своей рукой. Его кожа больше не обжигала, теперь его плоть была совершенно обычной, по-человечески тёплой.
- Я думаю это твоё, дочь, - сказал он.
Далира крепко сжала маленькое деревянное копьё. Ей остро хотелось заплакать, но она удержала слёзы в себе.
Она пронзительно поглядела на старика и сказала:
- Могу я попросить тебя исполнить одну мою просьбу?
Тот улыбнулся и как бы с удивлением произнёс:
- Ещё одну?
Далира с тревогой посмотрела на него: уж не обидела ли она его? Но старик добродушно улыбался.
Она вынула из кармана камень Туллы, на котором было написано имя дочери и протянула его хозяину дома.
- Прошу тебя сделай так, чтобы он навсегда остался во мне. - Её голос был почти умоляющим.
Старик вздохнул, став серьезным.
- Ты всё уже сделала сама, дочь. Камень останется в тебе, не волнуйся.
Далира удовлетворенно кивнула.
- Благодарю тебя. За всё.
28.
Синни вышла из дома, немного прошла, остановилась и оглянулась. Дома не было, только небольшое нагромождение плит и камней, гораздо более низкое чем пропавший дом, и никакого проёма с черной шкурой.
Синни огляделась по сторонам. Где-то далеко впереди на дороге она увидела лошадей и бородатых мужчин.
Синни ощущала растерянность, никак не в силах уразуметь что происходит. Исчезновение дома почему-то не вызвало у неё удивления. Вместо этого она думала о матери. И при мыслях о ней внутри возникала оцепенелая пустота. Ни то чтобы страх, а скорее глухая надрывная тоска. Как будто она уже знала, что мамы больше нет. Или не так. Она есть, но она ушла. Навсегда. В глазах возникли слёзы, но тут же застыли. Синни пошла к дороге. Медленно, отстраненно, нисколько не заботясь тем что бородатые мужчины заметят её. Но вдруг замерла. Резко оглянулась. Да, её меховая накидка, вернее накидка матери... Синни чуть подумала. Нет, теперь её... лежала возле того места где раньше был каменный дом. Она быстро вернулась к ней. На плаще лежал нож. Синни задумчиво глядела на него какое-то время. Затем подняла свои вещи, прижала плащ комком к животу, а под ним спрятала руку с ножом. "Никогда не сдаваться", подумала она. И ей стало стыдно за "ведьмины пальцы". Она развернулась и пошла к дороге. Выйдя на неё, зашагала по ней в сторону лошадей и мужчин.
Приблизившись, она увидела место жестокого побоища. На двух лошадях поперек седла лежали привязанные трупы. Двое норманнов, один молодой и рыжий, другой гораздо старше и темноволосый, как раз занимались тем что подтаскивали к лошади третий труп своего товарища. У него из живота всё ещё торчал обломок копья. Синни прошла ещё немного вперед туда где лежало странно изогнутое тело. Это была Далира. У неё не хватало правой руки и головы. Синни поискала глазами и увидела голову матери, привязанную за волосы к седлу одной из лошадей.
Сигхурд и Тибар, замерев, может чуть растерянные, молча наблюдали за ребёнком. Синни долго смотрела на мертвую голову матери. Затем повернулась и посмотрела на норманнов. У рыжего была разбита голова, почти вся левая половина которой вплоть до нижней челюсти была залита кровью, его огненные кудри слиплись и потемнели. У второго плетью висела правая рука, он был тяжело ранен куда-то в плечо, весь правый рукав его рубахи промок от крови и она всё ещё сбегала по ладони и капала на землю. Действовал он теперь только левой. Синни ощутила невероятную гордость за свою мать, такую что ей захотелось что-нибудь крикнуть этим грозным воякам, что-нибудь насмешливое, дерзкое, посмеяться над ними. Но она молчала, глядя на них застывшим холодным взглядом.
Мужчины переглянулись, как бы спрашивая друг друга что делать с девчонкой. Чуть подумав, Тибар устало махнул рукой, мол, бог с ней, и снова начал тянуть труп одной рукой. Сигхурд посмотрел на Синни. Его взгляд остановился на плаще, который девочка прижимала к животу. Он узнал плащ и ему подумалось что будет здорово, если он принесёт голову ведьмы в её же собственном плаще. Он сделал шаг вперёд. Синни крепче сжала рукоять ножа под плащом, готовясь нанести удар. Когда-то Анвелл, недовольный что сестра совсем никак не хочет обучаться владеть хоть каким-то оружием, сердито сказал ей: "Ну хотя бы нож с собой всегда таскай. И если что, бей сюда в низ живота, где костей нет. Тычь со всей силы и всё. Не думай ни о чем, вообще ни о чем. Просто бей столько раз сколько сможешь. Поняла?" Синни промолчала. "Поняла, спрашиваю?!" раздраженно повторил брат. "Поняла", буркнула тогда в ответ Синни, желая только чтобы надоедливый Анвелл отвязался от неё. Но сейчас она собиралась поступить именно так как учил брат, тыкать ножом в живот ненавистного норманна, равнодушно и безжалостно, не думая ни о чем. При виде мёртвого тела матери, в Синни словно выключили свет. Она вообще перестала бояться или переживать о чем либо, и особенно о себе. Ей просто стало всё равно на себя и что с ней будет. И решимость бить ножом в живот другого человека теперь звучала в ней как музыка, как глухой тягучий рокот боевых барабанов. Ей даже не терпелось. Но в этот момент послышался грохот, тяжелый стук копыт, лязг оружия. По дороге стремительно приближалась кавалькада рослых могучих всадников, бородатых и увешанных оружием.
Сигхурд, тут же позабыв о плаще, поспешил навстречу неожиданным гостям, желая как можно скорее понять кто это. Тибар отпустил мертвое тело, выпрямился и угрюмо смотрел на всадников.
Вскоре место побоища окружили воины. Они остановили лошадей и, сидя в седлах, хмуро разглядывали мертвые тела и окровавленную землю. Все молчали. Синни, все также крепко сжимая нож, смотрела на одного из всадников. Она узнала его. Это был тот самый громадный норманн что пришел за ней в каморку Гуннара Сиволапого.
Рейнмар грузно спрыгнул с коня, подошёл к телу Далиры, осмотрел его, мельком глянул на Синни и мрачно уставился на Сигхурда. Долго молчал, сверля его взглядом, затем сказал:
- Ты ослушался своего ярла, кусок ты рыжего дерьма. Выставил его пустозвоном, чьё слово ничего не стоит. Опозорил его, и себя, и свою сестру.
Потемневший от прилившей крови Сигхурд положил ладонь на рукоять меча. Но Рейнмар словно не заметил этого и развёл руками, указывая вокруг:
- Ну и чего ты добился, хер козлячий?! Трёх воинов положил. Впятером едва-едва с одной жалкой тощей буйшей совладали. - Форинг насмешливо покачал головой. - Прославился, твою мать. От Сканзы до Уэльса теперь будет греметь слава об отважном воителе Сигхурде Рыжем. У походных костров и на боевых драккарах люди будут с восхищением рассказывать о том как славный Сигхурд не устрашился раскрашенной лесной девки и храбро впятером набросился на неё.
Всадники насмешливо зафыркали и заулыбались.
- И в ужасной битве одолел одну единственную буйшу, положив трех своих людей. И хули ты за меч хватаешься, сусляк бздливый?! Со мной что ли собрался драться? По твоей славе тебе вон разве что с ней, - он кивнул на Синни, - теперь тягаться. Ну только возьми конечно ещё пятерых, а то мало ли что.
Сигхурд медленно вытащил меч. Рейнмар провел языком по деснам и сплюнул, с презрением глядя на молодого человека. В этот момент Тибар наклонился, вырвал левой рукой наконечник копья из живота мертвого товарища и отбросил окровавленный обломок в сторону. Затем подвёл лошадь как можно ближе к трупу и принялся с превеликим трудом, действуя одной только рукой, пытаться как-то поднять тело убитого на седло. Рейнмар и Сигхурд какое-то время наблюдали за потугами Тибара, затем Рейнмар подошел и начал помогать. Сигхурд с обнаженным мечом остался стоять. Нападать на форинга, повернувшегося к нему спиной и занятого работой было немыслимо. И вместо форинга перед ним чуть дальше теперь стояла только черноволосая девочка, как будто он и правда собрался сражаться с ней, с ребёнком. Под пристальными взглядами всадников Сигхурд почувствовал себя невыносимо глупо. И он также медленно как вытаскивал, убрал клинок обратно в ножны. Затем чуть подумав, сходил за веревкой и присоединился к Тибару, помогая ему закреплять тело.
Рейнмар оставил их и подошёл к Синни. Встал перед ней, сумрачно взирая на неё с огромной высоты своего роста. Синни спокойно глядела в ответ. Она всё также сжимала под меховой накидкой нож, но решимость использовать его значительно поблекла. Тем не менее она пообещала себе, что если её снова попытаются забрать в качестве рабыни она обязательно вонзит его в кого-нибудь. Обязательно.
Рейнмар ещё помедлил и затем залез в кошель на поясе, выудил из него серебряные монеты, сначала две, потом, кое-как пересилив себя, ещё одну, и, скрепя сердце, протянул их ребёнку. Синни посмотрела на деньги и затем снова на норманна. Её взгляд ясней ясного говорил: "ну и дурак же ты дядя". Рейнмар бросил монеты ей в грудь. Две из них скатились на землю, а третья застряла в меховом плаще. Синни тряхнула плащ, сбрасывая её. Рейнмар нахмурился. Ему было жаль оставлять драгоценное серебро на грязной дороге, но поднимать их у всех на виду было бы слишком унизительно. И он нахмурился ещё больше.
- А по шее не хочешь? - Спросил он у Синни.
- Верни мне голову моей матери, - сказала девочка и кивнула в сторону нужной лошади.
Рейнмар оглянулся, нашёл взглядом голову Далиры, притороченную к седлу Сигхурда и снова повернулся к ребёнку, задумчиво всматриваясь в него. Не дождавшись ответа, Синни дерзко сказала:
- Или что, мне тоже вызвать тебя на поединок?!
Норманны, приехавшие вместе с форингом, заулыбались.
- Молодец, малая, - весело сказал один из них. - Не спускай ему черту бородатому.
- Смотри осторожней, Молотобоец. А то мелкая выбьет весь дух из тебя, костей потом не соберёшь! - Поддержал другой.
- Давайте-ка лучше убираться отсюда подобру-поздорову, пока девка вконец не осерчала, - сказала третий.
Воины засмеялись.
Рейнмар перестал хмуриться и признавая, что иногда приходится уступать не только силе, пошёл к лошади. Сигхурд проводил его тяжелым взглядом, но что-то возразить не посмел. Рейнмар отвязал голову от седла и вернулся к девочке. Синни вдруг жутко испугалась что громадный норманн сейчас насмешливо, презрительно швырнет голову её матери на землю как какой-нибудь ненужный мусор, чтобы ещё раз унизить и дерзкую девчонку, и погибшую женщину. Она так испугалась этого что непроизвольно подалась вперед, словно желая поймать ещё не брошенную голову. Рейнмар приблизился. Судя по всему, он понял о чем переживала Синни. Остановившись, он с полминуты помедлил, нервируя Синни, а затем протянул ей голову двумя руками. Синни торопливо расправила плащ, подставляя его, и Рейнмар аккуратно положил туда голову. Испытав облегчение, девочка кинула быстрый взгляд на форинга, и тому почудилась благодарность в её глазах. Он отвернулся и приказал всем выдвигаться в обратный путь. Подошел к своей лошади, еще немного с досадой поразмышлял о выкинутых монетах, но пойти подобрать их не посмел. Взобрался в седло и дождавшись когда все уехали вперёд, повернулся к Синни и глухо сказал:
- Ярл сдержал своё слово. Не думай о нём дурного. Эти пятеро были не от него. Понимаешь? Не от него. Он ничего не знал. Понимаешь? - Удерживая переступающего коня он подождал что ответит Синни, но та молчала, глядя на него своими большими темными глазами.
- Удачи тебе! - Сказал он тогда и, развернув коня, ускакал за своими товарищами.
Синни подошла к телу матери, опустилась рядом с ним на колени, осторожно положила на землю плащ и голову, взяла оставшуюся левую руку Далиры и опустив голову, заплакала. Совершенно беззвучно. Жгучие слезы, которые конечно ни в коем случае нельзя было обнаружить при чудовищных норманнах, теперь потекли просто рекой, смывая засохшую грязь с её лица и принося хоть какое-то утешение её измученной детской душе.
29.
Брунгильда Мэйнринг очнулась от дневного сна с тяжелой головой и омерзительным привкусом во рту. Она не любила спать днём, но со всеми этими ночными пирушками другого времени просто не оставалось, иначе она начинала засыпать на ходу. Она села и откинула в сторону тяжелую массу своих роскошных рыжих волос. И снова подумала об этой ужасной бриттке. Какая же она отвратительная, дикая, совершенно спятившая. Трудно представить до чего они опускаются в этих своих первобытных чащах, подумала девушка. Ей на ум пришли не раз слышанные ею рассказы о том что эти дикари пьют кровь, едят сырое мясо, в том числе и человечину, мажутся сажей и каким-то помётом, часто ходят совершенного голые, безобразно раскрашивают себя, обвешиваются перьями и костями, обтачивают зубы, безумно воют и пляшут вокруг своих каменных божков, устаивают невообразимо отвратные свальные оргии и т.д. и т.п. Но дело конечно не в этом. Норманны тоже умели быть дикими, необузданными, кровожадными и чудовищно пьяными. Брунгильду бесило что эта наглая девка вообще посмела заявиться сюда и что-то требовать. Но наверно ещё больше чем это её раздражало то что муж позволил бриттке то что она требовала. И она не понимала до конца почему. Девушка даже начинала думать уж не приглянулась ли ярлу эта грязная черноволосая дикарка как женщина. Брунгильда полагала что это конечно смехотворно, просто-таки невозможно. Ибо немыслимо представить, чтобы ярл хоть на минуту предпочёл бы своей красавице жене, эту нелепую вонючую буйшу, живущую поди в какой-нибудь землянке или пещере и не имеющую понятия даже скажем о гребне для волос или нижнем белье. Но ещё больше девушку выводило из себя что эта лесная сука забрала у неё Хальфара, вот просто так явилась в Тилгард и изрубила его до полусмерти. И глупый Эльдвуг ещё и отпустил её на все четыре стороны. У Брунгильды всё это просто в голове не укладывалось, рождая злобу и возмущение.
Она поднялась с кровати, широко зевнула, прикрыв рот ладонью и сладко потянулась, раскинув в сторону руки и выпятив грудь. Молодую красивую упругую грудь, которую ярл так страстно ласкал во время любовных утех. И снова Брунгильда с усмешкой подумала о том что это конечно полный вздор предполагать чтобы её муж стал заглядываться на какую-то другую женщину, имея в своём распоряжении такую красавицу жену.
Она подсела к столу, на котором стояло одно из её сокровищ - римское стеклянное восьмиугольное зеркало, представлявшее из себя пластинку из свинца соединенную со стеклянной пластинкой. Это чудо в Тилгард привез один из венецианских купцов и требовал за него немыслимо огромную плату.
