Прислуга отнеслась к ней очень доброжелательно, а экономка миссис Карпентер взялась обучать её премудростям уборки и не могла нарадоваться на успехи ученицы. В Люси кипела неуёмная жажда деятельности. Она быстро справлялась с любой работой и тут же просила новую. А сколько у неё было радости, когда ей выделили крохотный чулан, в котором едва помещалась узкая лежанка и сундучок!
Люси оказалась не такой уж и дикой, как показалось вначале. В детстве она не получила любви и ласки, вместо них были только побои и издевательства, и девочка боялась доверять людям. В приюте монахини отнеслись к ней по-доброму. Люси перестала забиваться в угол, прятаться от всех. К сожалению, дети иногда дразнили её, насмехались, и это не давало девочке поверить в то, что она не хуже других. Ей, как и каждому человеку, хотелось, чтобы рядом был тот, кому можно довериться, кого можно считать родным. И теперь двумя самыми близкими людьми для Люси стали экономка миссис Карпентер и Амелия. Но если с экономкой девочка находилась рядом почти весь день, то с Амелией она могла встретиться только вечером.
Когда вся дневная работа была закончена и слуги отправлялись на отдых в свои комнаты, Люси прокрадывалась на второй этаж и ждала появление хозяйки. Едва Амелия появлялась в коридоре, девочка подбегала, смотрела ей в лицо взглядом преданного щенка, начинала благодарить за то, что её взяли на работу и разрешили жить в этом доме, а потом убегала.
Это продолжалось каждый вечер и выглядело немного странно, но потом Амелия поняла, что хоть Люси и выглядит лет на четырнадцать и уже является девушкой, но окружающий мир воспринимает всё ещё по-детски. Она не знала толком, как общаться с людьми, боялась этого и, видимо, замкнулась в себе до такой степени, что продолжала ощущать себя ребёнком. Амелия поняла, что не может оставить это просто так. Раз она взяла Люси в свой дом, то, значит, взвалила на себя и ответственность за неё, как сказал отец. Нужно как-то помочь сироте выбраться из её придуманного детского мира.
Теперь каждый вечер Амелия занималась с Люсиндой: учила её читать и писать, втолковывала правила этикета, объясняла, как правильно общаться. Люси оказалась примерной ученицей. Из дикарки она быстро превращалась в молодую барышню. Она уже не чесалась и не плевалась при людях, не забиралась на стул с ногами, держала спину ровно и следила за своей внешностью.
Чтобы девушка скорее привыкла к людям, Амелия стала брать её с собой на прогулки и в церковь по воскресеньям. Единственное, что пока не удавалось исправить – это проблемы с речью. Люси с трудом могла говорить. Особенно с посторонними людьми. Несмотря на разницу в социальном статусе между девушками завязалось что-то похожее на дружбу. Амелия не смогла найти приятельниц своего уровня, ей было неинтересно обсуждать сплетни и моду, а с Люсиндой можно было делиться любыми переживаниями и секретами. Амелия даже призналась ей в своём умении перемещаться во времени, и горничная восприняла это спокойно.
Пару раз Амелия пользовалась своим даром. Когда тоска по любимому Эдварду становилась совсем невыносимой, девушка отправляла свою душу во времени назад. Она словно отключалась от внешнего мира, переставала чувствовать тело и отпускала своё сознание плыть против течения. Это было сложно, приходилось прилагать много усилий, но тоска и жгучее желание увидеть любимого давали ей энергию.
Перед внутренним взором девушки начинали мелькать образы последних месяцев, но Амелия чётко знала, куда она стремится. Ей нужно было лишь одно воспоминание, то, которое она запомнила до мельчайших подробностей: Сад Чудес, где произошёл их первый поцелуй с Эдвардом. Она снова могла почувствовать прикосновения его рук и губ, увидеть его рядом, обнять. И пусть это длилось всего несколько секунд, но Амелия в эти мгновения ощущала себя невероятно счастливой.
После таких сеансов девушка чувствовала необычайный прилив сил. Даже акварельные пейзажи после таких «встреч» с Эдвардом получались у неё яркими и солнечными, а мистер Гнор не мог нахвалиться, слушая, как Амелия играет на пианино.
В последнее время он всё чаще стал хвалить девушку и улыбаться, заглядывая в глаза. Его традиционный массаж пальцев теперь переместился и на плечи Амелии. Это было совсем уж неприлично, и девушка ощущала ужасный стыд, но Энтони настаивал. Он говорил, что кровообращение в руках начинается как раз в плечах, и если их не растереть, то конечности останутся вялыми. По его утверждению, все великие музыканты начинали занятия именно с такой разминки рук.
Амелия не знала, как себя вести в подобной ситуации. Она всё больше склонялась к мысли, что занятия музыкой начинают её тяготить. Девушка уже начинала подумывать, как бы сказать об этом отцу, но всё получилось иначе.
В один из весенних дней, когда только начался урок и мистер Гнор вновь взялся за плечи девушки, дверь в комнату для занятий внезапно открылась, и на пороге появился мистер Ричардс. Его сдержанная улыбка сразу пропала с лица, когда он увидел пылающие щёки своей дочери и учителя, склонившегося над ней и с упоением мнущего её открытые плечи. Пожалуй, Амелия никогда ещё не видела отца в такой ярости.
– Где Шарлотта?! – взревел он не своим голосом.
– У тётушки разыгралась мигрень, она отдыхает в своей комнате, – пропищала Амелия, сорвавшимся от волнения голосом.
– Мистер Гнор, вы… вы… Мы больше не нуждаемся в ваших услугах! Приходите за расчётом в понедельник!
Энтони даже не попытался оправдаться. Лицо его побледнело, глаза сузились, а губы сжались в тонкую линию. Он хмыкнул и с совершенно прямой спиной проследовал к выходу, не проронив ни слова. Когда он проходил мимо мистера Ричардса, Амелия подумала, что отец сейчас набросится на него. Она даже глаза зажмурила от страха, но ничего не произошло.
– Амелия! Как ты могла допустить такое?! Это просто верх неприличия!
– Он говорил, что это необходимо… чтобы расслабить руки, – девушка едва не плакала, понимая, что её оправдания звучат совсем неубедительно.
– Чужой мужчина мнёт твои плечи и говорит, что это необходимо, а ты допускаешь это?! Очнись, Амелия!
Отец подошёл к свободному стулу и вцепился в его спинку так, что побелели костяшки пальцев.
– Я думал, что Эдвард для тебя что-то значит! Ты не должна была начинать занятия без Шарлотты! Моя ленивая сестра совсем перестала заниматься тобой, и вот к чему это привело!
Он отшвырнул стул в сторону, и тот отлетел к стене, ударившись об неё. Амелия вздрогнула и сжалась от страха. Из глаз помимо воли брызнули слёзы. Отец чертыхнулся и вышел из комнаты. Девушка закрыла глаза руками и горько зарыдала. Она слышала через неплотно прикрытую дверь возбуждённый голос отца, крики.
В этот день хозяин устроил взбучку и тётке Шарлотте и слугам. Он так разгневался, что пришлось посылать лакея за доктором Томасом. На службу мистер Ричардс в этот день не поехал, сказавшись больным.
Весь вечер Амелия проплакала в своей комнате одна. Люси не пришла к ней, видимо, тоже пряталась в своей каморке от гнева хозяина дома. Тётушка Шарлотта обиделась на брата, устроившего скандал, и решила на выходные уехать к себе домой.
В субботу мистер Ричардс чувствовал себя всё ещё неважно, но доктор Томас уверял, что у него всего лишь нервный срыв, и через пару дней он придёт в норму. Амелия боялась показаться на глаза отцу и провела весь день в своих покоях, обучая Люси вышиванию. Она пыталась писать письмо Эдварду, но каждый раз, когда садилась за стол, её начинали душить слёзы. Амелии казалось, что она в чём-то предала Эдварда, словно пыталась изменить ему.
В воскресенье Амелия проснулась с каким-то тревожным чувством. Что-то схожее бывает перед бурей. Тогда вся природа замирает, словно от страха. Вот и сегодня, в воздухе как будто повисло тревожное напряжение, ожидание чего-то страшного и неизбежного. Амелия выглянула в окно, ожидая увидеть тяжёлые свинцовые тучи, угрожающе нависшие над городом, но небо было бледно-серым, размытым и скучным. Накрапывал редкий мелкий дождик. Привычная лондонская погода. Наверняка к обеду через пелену мутных облаков покажется ленивое солнце. Но почему же голову словно сжимает тугой обруч, а на сердце так неспокойно?
Сегодня у слуг был выходной. Кто-то из них отправился с утра по своим делам, кто-то в церковь. Остались только повар, камердинер да Люси. Она как раз сейчас спешила в покои Амелии. Они тоже собирались отправиться в церковь. Жаль, что тётушка Шарлотта уехала и не могла присоединиться к ним.
Люси сегодня была чудо как хороша. Амелия подарила ей несколько платьев, которые стали уже малы, но всё равно их пришлось ушивать под миниатюрную фигурку горничной. Последнее время Люси сильно изменилась. Если раньше она выглядела бесполым подростком, то теперь в ней стала проявляться женская грация, движения приобрели плавность.
Амелия села перед зеркалом, и Люси, пока расчёсывала её непослушные кудряшки и делала укладку, рассказала, что рано утром приходил доктор Томас и обследовал хозяина дома. Осмотром он остался доволен, но велел мистеру Ричардсу оставаться в постели весь день и отдыхать. Но, как только доктор покинул дом, больной направился в свой кабинет. Амелию это не удивило. Она знала, что отец упрям и ценит работу превыше всего.
Когда уже сборы были закончены, и Амелия потянулась за зонтиком, чтобы идти на улицу, на неё снова нахлынуло тревожное чувство. Сердце неожиданно забилось в бешеном ритме, по телу побежали мурашки, а пальцы похолодели. Ощущение беспричинного страха было так велико, что закружилась голова. Амелия была вынуждена присесть на стул, чтобы не упасть.
Люсинда увидела, что с хозяйкой происходит что-то неладное и заметалась по комнате, не зная, чем можно ей помочь.
– Успокойся, Люси, – взмолилась Амелия. – Ничего страшного не произошло. От твоего мельтешения у меня только ещё сильнее кружится голова. Я думаю, что сейчас всё пройдёт. Просто принеси мне стакан воды. В горле всё пересохло.
Горничная кинулась за водой, а Амелия дотянулась до дивана, где лежала шаль, и накинула её себе на плечи. Холодный липкий страх полз по спине, не желая отпускать её.
Скоро вернулась Люси. Она не только принесла стакан с водой, но и притащила с собой дворецкого. Теперь уже они вместе принялись суетиться вокруг Амелии то брызгая ей в лицо водой, то прикладывая ко лбу мокрое полотенце. Она пыталась отмахнуться от них, но это не помогало. Причёска была безнадёжно испорчена, платье забрызгано.
И тут из коридора послышались крики. Из-за болтовни дворецкого и горничной Амелия не сразу расслышала их, но потом смогла разобрать, что кричит отец. Наконец и слуги услышали шум и прекратили суетиться.
– Амелия, прошу простить меня, я вынужден ненадолго покинуть вас. Мистер Ричардс, наверное, обыскался меня и изволит гневаться, – спохватился дворецкий.
– Конечно, бегите. Мне уже намного лучше.
Слуга выскочил в коридор, оставив дверь нараспашку, но не прошло и пары минут, как девушки услышали его крик, переходящий в визг. Переглянувшись, Амелия и Люси, не сговариваясь, помчались на шум.
Горничная оказалась проворнее. Она первой преодолела коридор и стала спускаться по лестнице на первый этаж. Амелия следовала за ней, и когда Люси внезапно вскрикнула и остановилась на ступеньке, хозяйка едва не налетела на неё, успев притормозить, схватившись за перила.
Из-за плеча невысокой Люсинды ей хорошо было видно то, что происходит у основания лестницы. Там у нижних ступенек стоял дворецкий с вытаращенными глазами и раскрытым ртом, а у его ног лежал мистер Ричардс. Его шея была вывернута под неестественным углом, глаза не мигая уставились в потолок, а вокруг головы, по полу растекалась лужа крови.
Это была та самая «звенящая тишина», которая наступает после резкого прекращения громких звуков. Словно возле тебя, оглушая, гремел колокол, а потом вдруг смолк, но память ещё продолжает повторять эхом этот звук, а на самом деле кругом царит безмолвие. И так уютно находиться в этой тишине, избавившись от внешнего шума, так приятно отгородиться от всяких раздражителей, что хочется оставаться в этом вакууме навечно. Не нужно ни звуков, ни движений, ни касаний, ни этой вонючей тряпки перед лицом.
– Амелия, очнитесь! Вы меня слышите?! – доктор Томас тряс её за плечо и совал под нос ткань, пахнущую чем-то резким и медицинским.
– Я слышу, – Амелия оттолкнула от себя его руку и попыталась сесть ровно. – Уберите эту гадость, я задыхаюсь.
– Ну наконец-то вы пришли в себя! – лоб доктора был мокрым от пота, и он растерянно потёр его тряпкой, что держал в руке. – Вы помните, что произошло?
Произошло? В памяти тут же появилась картинка: лестница, тело отца у нижней ступеньки, его неподвижный взгляд, кровь на полу…
– Что с отцом?! Он жив?! Он поправится? – голос Амелии прозвучал хрипло и надсадно.
Доктор Томас отвёл взгляд в сторону.
– Крепитесь, мисс Ричардс. Вам лучше прилечь.
Как хочется снова нырнуть в звенящую тишину и не слышать этого. Дверь в комнату отворилась, показался взлохмаченный дворецкий.
– Там инспектор полиции. Он настаивает на встрече с мисс Ричардс. Что ему ответить?
Доктор Томас с тревогой взглянул на Амелию и хотел что-то сказать, но она уже кивнула дворецкому, и тот скрылся за дверью. Через минуту появился полицейский. Он был среднего роста и телосложения, одет в штатское, во что-то серое, неприметное. Лицо тоже было незапоминающееся, но глаза оказались чёрными, яркими и смотрели на девушку внимательно.
– Разрешите представиться - я старший инспектор Департамента уголовных расследований Дуайт Уэбстер. Примите мои искренние соболезнования и прошу простить великодушно, что позволил потревожить вас в столь неподходящее время, но я вынужден задать вам пару вопросов. Это крайне необходимо.
Амелия молча кивнула, и инспектор, взяв стул, присел на него возле дивана.
– Скажите, мисс Ричардс, не было ли у вашего отца врагов? Не угрожал ли ему кто-то в последнее время?
– Нет. Он со всеми ладил. Даже слуги его обожали… постойте, вы думаете, что кто-то мог… убить его?
Инспектор не удивился такому вопросу. Видимо, ему приходилось не раз отвечать на него.
– Я вынужден рассмотреть все возможные варианты, а тут их всего два: либо ваш отец сам случайно упал с лестницы и сломал шею, либо не сам.
– Никто не стал бы причинять ему вред. Да и некому это было сделать.
– Возможно, – уклончиво произнёс мистер Уэбстер. – Скажите, мисс Ричардс, по вашему мнению, как происходили события и что могло привести к трагедии? Мог ли хоть кто-то находиться рядом с вашим отцом в тот момент?
Амелия почувствовала, что ей опять становится плохо. Перед глазами всё стало расплываться, а в ушах снова послышался звон. Доктор Томас заметил, как она побледнела и покачнулась и подал ей воды.
– Моя подопечная сейчас не в лучшем состоянии, чтобы отвечать на вопросы.
– Нет-нет, – Амелия постаралась взять себя в руки. – я отвечу, раз это так важно. С отцом никого рядом не могло быть. В воскресенье у слуг выходной, дворецкий был с нами, а входная дверь – заперта. Папа чувствовал себя не очень хорошо, но в этот день он обычно занимается документами, и не стал изменять своей привычке. А потом ему, видимо, что-то понадобилось, он стал кричать, звать дворецкого и, наверное, решил спуститься по лестнице вниз…
Люси оказалась не такой уж и дикой, как показалось вначале. В детстве она не получила любви и ласки, вместо них были только побои и издевательства, и девочка боялась доверять людям. В приюте монахини отнеслись к ней по-доброму. Люси перестала забиваться в угол, прятаться от всех. К сожалению, дети иногда дразнили её, насмехались, и это не давало девочке поверить в то, что она не хуже других. Ей, как и каждому человеку, хотелось, чтобы рядом был тот, кому можно довериться, кого можно считать родным. И теперь двумя самыми близкими людьми для Люси стали экономка миссис Карпентер и Амелия. Но если с экономкой девочка находилась рядом почти весь день, то с Амелией она могла встретиться только вечером.
Когда вся дневная работа была закончена и слуги отправлялись на отдых в свои комнаты, Люси прокрадывалась на второй этаж и ждала появление хозяйки. Едва Амелия появлялась в коридоре, девочка подбегала, смотрела ей в лицо взглядом преданного щенка, начинала благодарить за то, что её взяли на работу и разрешили жить в этом доме, а потом убегала.
Это продолжалось каждый вечер и выглядело немного странно, но потом Амелия поняла, что хоть Люси и выглядит лет на четырнадцать и уже является девушкой, но окружающий мир воспринимает всё ещё по-детски. Она не знала толком, как общаться с людьми, боялась этого и, видимо, замкнулась в себе до такой степени, что продолжала ощущать себя ребёнком. Амелия поняла, что не может оставить это просто так. Раз она взяла Люси в свой дом, то, значит, взвалила на себя и ответственность за неё, как сказал отец. Нужно как-то помочь сироте выбраться из её придуманного детского мира.
Теперь каждый вечер Амелия занималась с Люсиндой: учила её читать и писать, втолковывала правила этикета, объясняла, как правильно общаться. Люси оказалась примерной ученицей. Из дикарки она быстро превращалась в молодую барышню. Она уже не чесалась и не плевалась при людях, не забиралась на стул с ногами, держала спину ровно и следила за своей внешностью.
Чтобы девушка скорее привыкла к людям, Амелия стала брать её с собой на прогулки и в церковь по воскресеньям. Единственное, что пока не удавалось исправить – это проблемы с речью. Люси с трудом могла говорить. Особенно с посторонними людьми. Несмотря на разницу в социальном статусе между девушками завязалось что-то похожее на дружбу. Амелия не смогла найти приятельниц своего уровня, ей было неинтересно обсуждать сплетни и моду, а с Люсиндой можно было делиться любыми переживаниями и секретами. Амелия даже призналась ей в своём умении перемещаться во времени, и горничная восприняла это спокойно.
Пару раз Амелия пользовалась своим даром. Когда тоска по любимому Эдварду становилась совсем невыносимой, девушка отправляла свою душу во времени назад. Она словно отключалась от внешнего мира, переставала чувствовать тело и отпускала своё сознание плыть против течения. Это было сложно, приходилось прилагать много усилий, но тоска и жгучее желание увидеть любимого давали ей энергию.
Перед внутренним взором девушки начинали мелькать образы последних месяцев, но Амелия чётко знала, куда она стремится. Ей нужно было лишь одно воспоминание, то, которое она запомнила до мельчайших подробностей: Сад Чудес, где произошёл их первый поцелуй с Эдвардом. Она снова могла почувствовать прикосновения его рук и губ, увидеть его рядом, обнять. И пусть это длилось всего несколько секунд, но Амелия в эти мгновения ощущала себя невероятно счастливой.
После таких сеансов девушка чувствовала необычайный прилив сил. Даже акварельные пейзажи после таких «встреч» с Эдвардом получались у неё яркими и солнечными, а мистер Гнор не мог нахвалиться, слушая, как Амелия играет на пианино.
В последнее время он всё чаще стал хвалить девушку и улыбаться, заглядывая в глаза. Его традиционный массаж пальцев теперь переместился и на плечи Амелии. Это было совсем уж неприлично, и девушка ощущала ужасный стыд, но Энтони настаивал. Он говорил, что кровообращение в руках начинается как раз в плечах, и если их не растереть, то конечности останутся вялыми. По его утверждению, все великие музыканты начинали занятия именно с такой разминки рук.
Амелия не знала, как себя вести в подобной ситуации. Она всё больше склонялась к мысли, что занятия музыкой начинают её тяготить. Девушка уже начинала подумывать, как бы сказать об этом отцу, но всё получилось иначе.
В один из весенних дней, когда только начался урок и мистер Гнор вновь взялся за плечи девушки, дверь в комнату для занятий внезапно открылась, и на пороге появился мистер Ричардс. Его сдержанная улыбка сразу пропала с лица, когда он увидел пылающие щёки своей дочери и учителя, склонившегося над ней и с упоением мнущего её открытые плечи. Пожалуй, Амелия никогда ещё не видела отца в такой ярости.
– Где Шарлотта?! – взревел он не своим голосом.
– У тётушки разыгралась мигрень, она отдыхает в своей комнате, – пропищала Амелия, сорвавшимся от волнения голосом.
– Мистер Гнор, вы… вы… Мы больше не нуждаемся в ваших услугах! Приходите за расчётом в понедельник!
Энтони даже не попытался оправдаться. Лицо его побледнело, глаза сузились, а губы сжались в тонкую линию. Он хмыкнул и с совершенно прямой спиной проследовал к выходу, не проронив ни слова. Когда он проходил мимо мистера Ричардса, Амелия подумала, что отец сейчас набросится на него. Она даже глаза зажмурила от страха, но ничего не произошло.
– Амелия! Как ты могла допустить такое?! Это просто верх неприличия!
– Он говорил, что это необходимо… чтобы расслабить руки, – девушка едва не плакала, понимая, что её оправдания звучат совсем неубедительно.
– Чужой мужчина мнёт твои плечи и говорит, что это необходимо, а ты допускаешь это?! Очнись, Амелия!
Отец подошёл к свободному стулу и вцепился в его спинку так, что побелели костяшки пальцев.
– Я думал, что Эдвард для тебя что-то значит! Ты не должна была начинать занятия без Шарлотты! Моя ленивая сестра совсем перестала заниматься тобой, и вот к чему это привело!
Он отшвырнул стул в сторону, и тот отлетел к стене, ударившись об неё. Амелия вздрогнула и сжалась от страха. Из глаз помимо воли брызнули слёзы. Отец чертыхнулся и вышел из комнаты. Девушка закрыла глаза руками и горько зарыдала. Она слышала через неплотно прикрытую дверь возбуждённый голос отца, крики.
В этот день хозяин устроил взбучку и тётке Шарлотте и слугам. Он так разгневался, что пришлось посылать лакея за доктором Томасом. На службу мистер Ричардс в этот день не поехал, сказавшись больным.
Весь вечер Амелия проплакала в своей комнате одна. Люси не пришла к ней, видимо, тоже пряталась в своей каморке от гнева хозяина дома. Тётушка Шарлотта обиделась на брата, устроившего скандал, и решила на выходные уехать к себе домой.
В субботу мистер Ричардс чувствовал себя всё ещё неважно, но доктор Томас уверял, что у него всего лишь нервный срыв, и через пару дней он придёт в норму. Амелия боялась показаться на глаза отцу и провела весь день в своих покоях, обучая Люси вышиванию. Она пыталась писать письмо Эдварду, но каждый раз, когда садилась за стол, её начинали душить слёзы. Амелии казалось, что она в чём-то предала Эдварда, словно пыталась изменить ему.
В воскресенье Амелия проснулась с каким-то тревожным чувством. Что-то схожее бывает перед бурей. Тогда вся природа замирает, словно от страха. Вот и сегодня, в воздухе как будто повисло тревожное напряжение, ожидание чего-то страшного и неизбежного. Амелия выглянула в окно, ожидая увидеть тяжёлые свинцовые тучи, угрожающе нависшие над городом, но небо было бледно-серым, размытым и скучным. Накрапывал редкий мелкий дождик. Привычная лондонская погода. Наверняка к обеду через пелену мутных облаков покажется ленивое солнце. Но почему же голову словно сжимает тугой обруч, а на сердце так неспокойно?
Сегодня у слуг был выходной. Кто-то из них отправился с утра по своим делам, кто-то в церковь. Остались только повар, камердинер да Люси. Она как раз сейчас спешила в покои Амелии. Они тоже собирались отправиться в церковь. Жаль, что тётушка Шарлотта уехала и не могла присоединиться к ним.
Люси сегодня была чудо как хороша. Амелия подарила ей несколько платьев, которые стали уже малы, но всё равно их пришлось ушивать под миниатюрную фигурку горничной. Последнее время Люси сильно изменилась. Если раньше она выглядела бесполым подростком, то теперь в ней стала проявляться женская грация, движения приобрели плавность.
Амелия села перед зеркалом, и Люси, пока расчёсывала её непослушные кудряшки и делала укладку, рассказала, что рано утром приходил доктор Томас и обследовал хозяина дома. Осмотром он остался доволен, но велел мистеру Ричардсу оставаться в постели весь день и отдыхать. Но, как только доктор покинул дом, больной направился в свой кабинет. Амелию это не удивило. Она знала, что отец упрям и ценит работу превыше всего.
Когда уже сборы были закончены, и Амелия потянулась за зонтиком, чтобы идти на улицу, на неё снова нахлынуло тревожное чувство. Сердце неожиданно забилось в бешеном ритме, по телу побежали мурашки, а пальцы похолодели. Ощущение беспричинного страха было так велико, что закружилась голова. Амелия была вынуждена присесть на стул, чтобы не упасть.
Люсинда увидела, что с хозяйкой происходит что-то неладное и заметалась по комнате, не зная, чем можно ей помочь.
– Успокойся, Люси, – взмолилась Амелия. – Ничего страшного не произошло. От твоего мельтешения у меня только ещё сильнее кружится голова. Я думаю, что сейчас всё пройдёт. Просто принеси мне стакан воды. В горле всё пересохло.
Горничная кинулась за водой, а Амелия дотянулась до дивана, где лежала шаль, и накинула её себе на плечи. Холодный липкий страх полз по спине, не желая отпускать её.
Скоро вернулась Люси. Она не только принесла стакан с водой, но и притащила с собой дворецкого. Теперь уже они вместе принялись суетиться вокруг Амелии то брызгая ей в лицо водой, то прикладывая ко лбу мокрое полотенце. Она пыталась отмахнуться от них, но это не помогало. Причёска была безнадёжно испорчена, платье забрызгано.
И тут из коридора послышались крики. Из-за болтовни дворецкого и горничной Амелия не сразу расслышала их, но потом смогла разобрать, что кричит отец. Наконец и слуги услышали шум и прекратили суетиться.
– Амелия, прошу простить меня, я вынужден ненадолго покинуть вас. Мистер Ричардс, наверное, обыскался меня и изволит гневаться, – спохватился дворецкий.
– Конечно, бегите. Мне уже намного лучше.
Слуга выскочил в коридор, оставив дверь нараспашку, но не прошло и пары минут, как девушки услышали его крик, переходящий в визг. Переглянувшись, Амелия и Люси, не сговариваясь, помчались на шум.
Горничная оказалась проворнее. Она первой преодолела коридор и стала спускаться по лестнице на первый этаж. Амелия следовала за ней, и когда Люси внезапно вскрикнула и остановилась на ступеньке, хозяйка едва не налетела на неё, успев притормозить, схватившись за перила.
Из-за плеча невысокой Люсинды ей хорошо было видно то, что происходит у основания лестницы. Там у нижних ступенек стоял дворецкий с вытаращенными глазами и раскрытым ртом, а у его ног лежал мистер Ричардс. Его шея была вывернута под неестественным углом, глаза не мигая уставились в потолок, а вокруг головы, по полу растекалась лужа крови.
глава 15.
Это была та самая «звенящая тишина», которая наступает после резкого прекращения громких звуков. Словно возле тебя, оглушая, гремел колокол, а потом вдруг смолк, но память ещё продолжает повторять эхом этот звук, а на самом деле кругом царит безмолвие. И так уютно находиться в этой тишине, избавившись от внешнего шума, так приятно отгородиться от всяких раздражителей, что хочется оставаться в этом вакууме навечно. Не нужно ни звуков, ни движений, ни касаний, ни этой вонючей тряпки перед лицом.
– Амелия, очнитесь! Вы меня слышите?! – доктор Томас тряс её за плечо и совал под нос ткань, пахнущую чем-то резким и медицинским.
– Я слышу, – Амелия оттолкнула от себя его руку и попыталась сесть ровно. – Уберите эту гадость, я задыхаюсь.
– Ну наконец-то вы пришли в себя! – лоб доктора был мокрым от пота, и он растерянно потёр его тряпкой, что держал в руке. – Вы помните, что произошло?
Произошло? В памяти тут же появилась картинка: лестница, тело отца у нижней ступеньки, его неподвижный взгляд, кровь на полу…
– Что с отцом?! Он жив?! Он поправится? – голос Амелии прозвучал хрипло и надсадно.
Доктор Томас отвёл взгляд в сторону.
– Крепитесь, мисс Ричардс. Вам лучше прилечь.
Как хочется снова нырнуть в звенящую тишину и не слышать этого. Дверь в комнату отворилась, показался взлохмаченный дворецкий.
– Там инспектор полиции. Он настаивает на встрече с мисс Ричардс. Что ему ответить?
Доктор Томас с тревогой взглянул на Амелию и хотел что-то сказать, но она уже кивнула дворецкому, и тот скрылся за дверью. Через минуту появился полицейский. Он был среднего роста и телосложения, одет в штатское, во что-то серое, неприметное. Лицо тоже было незапоминающееся, но глаза оказались чёрными, яркими и смотрели на девушку внимательно.
– Разрешите представиться - я старший инспектор Департамента уголовных расследований Дуайт Уэбстер. Примите мои искренние соболезнования и прошу простить великодушно, что позволил потревожить вас в столь неподходящее время, но я вынужден задать вам пару вопросов. Это крайне необходимо.
Амелия молча кивнула, и инспектор, взяв стул, присел на него возле дивана.
– Скажите, мисс Ричардс, не было ли у вашего отца врагов? Не угрожал ли ему кто-то в последнее время?
– Нет. Он со всеми ладил. Даже слуги его обожали… постойте, вы думаете, что кто-то мог… убить его?
Инспектор не удивился такому вопросу. Видимо, ему приходилось не раз отвечать на него.
– Я вынужден рассмотреть все возможные варианты, а тут их всего два: либо ваш отец сам случайно упал с лестницы и сломал шею, либо не сам.
– Никто не стал бы причинять ему вред. Да и некому это было сделать.
– Возможно, – уклончиво произнёс мистер Уэбстер. – Скажите, мисс Ричардс, по вашему мнению, как происходили события и что могло привести к трагедии? Мог ли хоть кто-то находиться рядом с вашим отцом в тот момент?
Амелия почувствовала, что ей опять становится плохо. Перед глазами всё стало расплываться, а в ушах снова послышался звон. Доктор Томас заметил, как она побледнела и покачнулась и подал ей воды.
– Моя подопечная сейчас не в лучшем состоянии, чтобы отвечать на вопросы.
– Нет-нет, – Амелия постаралась взять себя в руки. – я отвечу, раз это так важно. С отцом никого рядом не могло быть. В воскресенье у слуг выходной, дворецкий был с нами, а входная дверь – заперта. Папа чувствовал себя не очень хорошо, но в этот день он обычно занимается документами, и не стал изменять своей привычке. А потом ему, видимо, что-то понадобилось, он стал кричать, звать дворецкого и, наверное, решил спуститься по лестнице вниз…
