Наверняка они решают, что делать с Амелией дальше. Вот бы подойти поближе к приоткрытой двери и послушать, но мистер Вудс может вернуться в любую секунду и страшно рассердится.
Амелия всё ждала и ждала. Доктор появился только тогда, когда минутная стрелка на часах отсчитала пятнадцать делений. Он был крайне возбуждён и хмурил брови больше обычного. Подойдя к туалетному столику, он схватил бутылку «Лауданума», открыл пробку и наполнил лекарством любимую чашку девочки. Затем, порывшись в карманах своего помятого и потёртого сюртука, доктор достал маленький бумажный пакетик и что-то высыпал из него в ту же чашку.
– Давай пей! Это лучшее лекарство от всех болезней, – он сунул чашку в руки Амелии, едва не расплескав жидкость.
– Моя нога снова станет, как прежде? – робко уточнила девочка.
– Ты глухая или притворяешься?! – заорал мужчина и отвёл взгляд в сторону. – Я уже всё сказал. Пей быстрее и ложись спать!
Амелия почувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза. Было очень обидно. Ещё никогда на неё так грубо не кричали. Она поднесла чашку к губам, но пить боялась. Раздражение мистера Вудса и взгляд, который он прятал, красноречиво говорили о неискренности. А вдруг он усыпит её, а потом унесёт к себе в больницу?
Вдруг дверь, ведущая в комнату для занятий, приоткрылась и оттуда выглянула мисс Торндайк. Лицо её было бледнее обычного, глаза покрасневшими от слёз, а губы дрожали.
– Джек, прошу тебя, не делай этого, – голос гувернантки звучал тихо, но девочка без труда расслышала каждое слово.
Доктор повернулся к учительнице, и пальцы его сжались в кулаки.
– Немедленно закрой дверь, Джорджия, и жди меня там! – угрожающе прорычал он сквозь сжатые зубы.
Мисс Торндайк тут же скрылась, затворив за собой дверь, а мистер Вудс повернулся к Амелии.
– Ты всё ещё не выпила лекарство?! – его глаза бешено выпучились, уставившись на девочку. – Хочешь, чтобы я влил его в тебя силой?!
Он даже сделал шаг к кровати, и Амелия торопливо стала пить горькое снадобье большими глотками, едва не захлёбываясь. Когда чашка опустела, доктор вырвал её из рук девочки и широкими шагами направился к выходу.
Дверь захлопнулась. Амелия опустилась на подушку и натянула одеяло до самого подбородка. Ей было по-настоящему страшно. Почему мистер Вудс так взбесился? Что за порошок он высыпал в её чашку? Амелии исполнилось всего двенадцать лет, но глупой она не была и понимала, что лекарства, выпрямляющего ногу за одну ночь, не существует. Может он решил отравить её? Но зачем? Она ведь не сделала ему ничего плохого.
Раньше у них был семейный доктор, которого звали Томас. Его все любили. Когда приходил Томас, то в доме слышался его бодрый весёлый голос, и все тут же невольно начинали улыбаться, даже ворчливая экономка миссис Френч. Если Амелия простужалась, то доктор Томас давал ей сладкий сироп от кашля и шутил, что такая рыжая, как солнышко, девочка не должна болеть простудой.
Он всегда был гладко выбрит, выглядел очень ухожено и опрятно, в руках носил кожаный саквояж со множеством блестящих загадочных инструментов, а осматривая девочку, надевал белые перчатки. Доктор Вудс был полной противоположностью Томасу. Одежда его всегда казалась пыльной и засаленной, борода нечёсаной, руки грубыми, а под ногтями виднелась грязь.
Девочка не могла понять, почему гувернантка не позвала доктора Томаса лечить её. Может, отец после смерти мамы решил, что прежний доктор не справился со своими обязанностями? И всё же папа никогда не нанял бы мистера Вудса - ему не нравились люди, которые так себя запускают.
Амелия почувствовала, что ей становится холодно. Её начал бить озноб, руки и ноги заледенели. В животе тоже происходило что-то непонятное. Где-то внутри появилось жжение. Оно разрасталось, накатывая волнами. Несмотря на то, что конечности оставались холодными, всё тело стало наливаться жаром. Дышать стало трудно.
Может быть, следует позвать доктора? Амелия попыталась подняться с кровати, но желудок отозвался резкой болью. Девочка застонала и опять легла. Ей пришлось повернуться набок и подтянуть колени к груди. Боль то отпускала, то снова накатывала. В животе словно ворочался огромный еж. При каждом его движении иглы царапали и рвали её нутро. Амелия каталась по кровати и стонала, прижимая руки к больному месту. Она попыталась позвать на помощь, но к горлу подкатила тошнота, и девочка закашлялась.
Всё её тело теперь трясло словно в лихорадке, холодный липкий пот выступил на лице, затекая в глаза. Амелия стащила с себя одеяло и, превозмогая боль, стала подниматься с кровати.
«Боже, я не хочу умирать! – билась в голове отчаянная мысль. – Пожалуйста, пусть мне кто-нибудь поможет, умоляю! Я стану хорошей, буду мало есть и спать. Я буду всё время молчать, перестану улыбаться, выучу всю Библию наизусть. Только бы прекратилась эта невыносимая боль!»
Амелия очень боялась смерти! Мисс Торндайк говорила, что она некрасивая и непослушная девчонка, и таких Бог не любит, и если Амелия умрёт, то никогда не попадёт на небеса к маме, а будет вечно мучиться в аду. Это её пугало больше всего.
И это дало ей силы подняться с кровати. Девочка опустила ноги на пол, неуверенно сделала шаг, и тут же её скрутил новый приступ боли. Такой сильный, словно желудок вырывали из тела живьём. Она упала на пол и захрипела. В глазах потемнело. Сердце билось всё реже и реже. Амелия поняла, что сейчас умрёт, и спасти её будет уже невозможно.
Она лежит на холодном полу, её тело сотрясают предсмертные судороги, рот открыт в беззвучном крике, зрачки закатились вверх, видны только белки с красными прожилками мелких сосудов.
Это были последние секунды жизни Амелии Ричардс, но мозг её ещё продолжал работать, а перед внутренним взором мелькали мгновения жизни. Такие чёткие, словно они снова повторяются в настоящем времени.
Вот она ещё совсем маленькая. Девочке всего пять лет. Папа держит её на руках и несёт к воде. Он ступает босыми ногами по золотистому песку, залитому ярким светом, а впереди видна бескрайняя водная гладь. Небо невероятно синее и огромное. Порывы ветра играют с волосами, треплют рыжую чёлку девочки. Волны с тихим шелестом набегают на берег, касаются папиных ног и, пугаясь, отползают обратно. Папа такой сильный, добрый и надёжный!
– Вода очень тёплая, – слышится рядом нежный голос мамы. – Амелия, тебе, несомненно, понравится море.
– Нет! Я не хочу в воду! – пугается Амелия и цепко хватается за папину руку.
– Не надо бояться, милая, – ласково говорит мама. – Папа тебя держит. Он никогда и никому на свете не позволит обидеть свою «Рыжую тыковку». Никогда…
Видение тускнеет и сменяется другим. Она уже в своей детской комнате. Нянюшка Агата пытается загородить своим телом дверь, но Амелия на четвереньках шустро проползает под её подолом, выскакивает в другую комнату, а затем в коридор. Няня что-то кричит вслед, но девочка не слушает. На её глазах слёзы.
Она бежит босиком по холодному полу к маминой спальне, и хоть знает, что мамочки больше нет, девочка будет стучать в двери и звать её, надеясь на чудо…
Воспоминание пропадает. В памяти возникает зелёная лужайка и гнедая кобыла с блестящими умными глазами. Девочка слышит, как мисс Торндайк отчитывает конюха. Если Амелия сказала тогда, что чувствует себя плохо, остановило бы это гувернантку или она не стала её слушать?
Перед мысленным взором вспыхивает следующий кусочек памяти. Амелия сидит на кровати, а доктор Вудс и горничная выходят из комнаты, неплотно затворив за собой дверь. Слышится их невнятное бормотание. Девочка забирается на кровать с ногами и смотрит на настенные часы.
Это уже было, и Амелия точно знает, что доктор войдёт в комнату только через пятнадцать минут. Можно успеть дойти до двери и узнать, о чём он говорит с мисс Торндайк. Но девчонка на кровати всё сидит и боится встать. Амелия видит её словно со стороны – видит себя саму. Это так странно – рассматривать себя. Можно сосчитать все веснушки на лице, можно заглянуть в глаза и разглядеть выражение испуга. Амелия была сейчас словно бесплотным духом, душой, которая вернулась на несколько минут назад и застала себя на прежнем месте. Только эта девочка, сидящая на постели, не знает, что будет дальше, а Амелия знает, что доктор Вудс вернется через несколько минут, всыплет какой-то порошок в лекарство и заставит девочку выпить. И потом ей будет очень плохо. Надо попробовать вселиться в неё, как это произошло в прошлый раз.
Бесплотная сущность Амелии приближается к напуганной девочке. Ближе… ещё ближе. Расширенные детские глаза заслоняют собой весь обзор. Амелия чувствует, что проникла в тело. Она уже ощущает руки и ноги, может двигаться.
Голосок девочки в голове что-то испуганно бормочет, но Амелия мысленно успокаивает её: «Не бойся. Так нужно. Я должна занять твоё тело, чтобы спасти нас». Голосок звучит всё тише. Он смирился, принял её, словно слился в одно целое с сознанием Амелии.
Как это произошло? Почему воспоминание вдруг стало реальностью? Амелия совершенно не понимает, как такое могло случится. Может быть, сейчас она всё так же лежит на полу, трясётся в предсмертных судорогах, а всё происходящее – это только видение?
Девочка ущипнула себя за руку. Больно! Похоже, что всё взаправду. Наверное, милостивый боженька услышал её молитву и сделал так, что она вернулась на час назад. А может мамочка с небес помогает ей?
Амелии как-то удалось освободить своё сознание, свою душу, и с помощью воспоминаний перенестись во времени. И не просто перенестись, но и вселиться в своё же тело. Может быть, позже она подумает об этом, а сейчас нужно узнать, о чём говорят гувернантка и мистер Вудс.
Амелия пошевелила кистями рук, покрутила головой. Тело слушалось её, как и раньше. Она взглянула на часы. Доктор вернётся в комнату через двенадцать минут. Надо спешить.
Девочка опустила ноги на пол и попробовала встать. Её больная нога, действительно, оказалась короче другой – это было заметно даже из-под подола длинной ночной рубашки. Амелия сделала шажок, получилось очень неуклюже. Ей пришлось опираться на всю стопу здоровой ноги, а вот другой ногой она могла касаться пола только подушечками пальцев, приподняв пятку выше. Ещё шаг… Кажется, что в распухшей лодыжке что-то «хрумкает». Это болезненно и неприятно отдаёт во всю ногу. Ничего, до двери не так далеко.
Вытянув руки в стороны, чтобы сохранить равновесие, девочка, словно канатоходец, стала потихоньку продвигаться к выходу из комнаты. Голоса теперь слышались громче, но слова всё ещё разобрать не удавалось. Надо подойти ближе. Амелия добралась до двери, ухватилась рукой за косяк и вытянула вперёд шею.
– …Но ты же говорил, что был доктором, – голос мисс Торндайк перемежался всхлипами и хлюпаньем носом. – Неужели нельзя что-то сделать с её ногой, чтобы исправить перелом? Наверное, ты неправильно накладывал бинты.
– Я никогда не утверждал, что был доктором, – громким шёпотом отвечал мистер Вудс. – Я говорил, что работал в Бетлемской королевской больнице. Я был санитаром. Но с ногой девчонки ничего нельзя было сделать - у неё закрытый перелом со смещением кости. Чтобы выправить её нужен профессионал. Ты ведь не могла позвать хирурга, Джорджия? Разразился бы скандал и приехала полиция! У тебя не было выбора, кроме как позвать меня. Я сделал всё, что мог, а ты ещё и недовольна! Вот какова твоя благодарность! И после этого, ты ещё говоришь мне о каких-то чувствах.
– О, Джек, я, действительно, благодарна тебе и люблю всем сердцем, – захныкала мисс Торндайк, – но что же нам теперь делать? Завтра приезжает мистер Ричардс! Если он увидит дочь в таком виде… Я даже боюсь представить, что он со мной сделает!
Послышался шорох одежды. Всхлипы гувернантки стали тише. Амелия представила, как мисс Торндайк уткнулась лицом в грудь доктора, а он гладит её по голове, пытаясь успокоить.
– Джорджия, сейчас не время лить слёзы, – послышался его тихий, но твёрдый голос. – Нужно действовать, и быстро. Скоро приедет хозяин, он не пощадит тебя, упрячет в тюрьму, где ты и сгниёшь заживо.
Плачь гувернантки стал громче.
– Умоляю… Джек, спаси меня… Сделай что-нибудь, – раздались слова сквозь невнятное бормотание.
– Я с самого начала предлагал бежать, выправил документы на новое имя, но ты отказалась!
– У меня нет денег, – взахлёб рыдала мисс Торндайк. – Мне некуда бежать.
– Ты говорила, что в комнате хозяйки куча всяких ценных безделушек, – голос доктора Вудса зазвучал напряжённо. – Я знаю скупщика, который отвалит за них хорошие деньги. Мы спрячемся с тобой в Бетлемской больнице, где нас точно не найдут. У меня остались там связи. А когда всё немного успокоится, мы сможем купить домик где-то на окраине и заживём счастливой семейной жизнью… Ты достала ключ от комнаты, как я тебе велел?
– Да, я достала ключ… Он в моей спальне. Я так боюсь, ведь это же воровство.
– Дура! – рявкнул раздражённо мистер Вудс. – Хозяйка мертва, украшения и побрякушки ей теперь ни к чему, а тебе они помогут начать новую счастливую жизнь! Тебе слишком мало платили, Джорджия. Забрать причитающееся – это справедливо!.. Тащи сюда ключ, а я пока закончу с девчонкой.
Снова послышались истерические рыдания и шорох одежды.
– Я тебя умоляю, Джек, не надо её травить! Смерть ребёнка останется на твоей душе до конца жизни. Бог не простит нас! Мы уговорим Амелию ничего не говорить отцу, запугаем её.
– Она видела меня, Джорджия! Она знает моё имя и может описать внешность! – голос доктора стал жёстким и злым. – Надо избавиться от девчонки! Иначе никак! Послушай, мы сделаем ей этим одолжение. Всё равно хромой калеке жизнь будет не в радость. Обещаю, что яд подействует быстро и безболезненно. Она просто умрёт во сне и ничего не почувствует. Пойми, что всё это я делаю из любви к тебе… Неси быстрее ключ и мешок побольше…
Дальше Амелия слушать не стала. Она взглянула на часы. Мистер Вудс войдёт в комнату через три минуты. Прихрамывая на больную ногу и прикусив губу от боли, она поспешила вернуться в постель. Получалось не так быстро, как хотелось бы.
Амелия едва успела добраться до кровати, упасть в неё и укрыться одеялом, как отворилась дверь и появился доктор. Он протопал своими сапожищами прямо к туалетному столику и схватил бутылку «Лауданума». Вот он плеснул жидкость в чашку, всыпал туда порошок из бумажного пакетика и направился к девочке.
Что же делать? Нельзя пить отраву! Но, если Амелия попробует отказаться, доктор силой заставит её сделать это. Надо кричать, вырываться, звать на помощь! Нет, никто её не услышит. Дверь из детской ведёт в комнату для занятий. Тут второй этаж, а вся прислуга – на первом. Чтобы её могли услышать, Амелии требуется пересечь две комнаты, выбраться в коридор и кричать во всё горло. Но мистер Вудс намного сильнее и быстрее, он не позволит ей сбежать.
– Давай пей! Это лучшее лекарство от всех болезней! – доктор смотрел угрожающе и был настроен решительно. Нечего было даже и думать о том, что его могут остановить уговоры или угрозы.
Он с силой ткнул Амелию чашкой в грудь, и ей пришлось схватить её руками, чтобы жидкость не расплескалась. Девочка поднесла посуду к лицу и попыталась поймать взгляд мужчины.
Амелия всё ждала и ждала. Доктор появился только тогда, когда минутная стрелка на часах отсчитала пятнадцать делений. Он был крайне возбуждён и хмурил брови больше обычного. Подойдя к туалетному столику, он схватил бутылку «Лауданума», открыл пробку и наполнил лекарством любимую чашку девочки. Затем, порывшись в карманах своего помятого и потёртого сюртука, доктор достал маленький бумажный пакетик и что-то высыпал из него в ту же чашку.
– Давай пей! Это лучшее лекарство от всех болезней, – он сунул чашку в руки Амелии, едва не расплескав жидкость.
– Моя нога снова станет, как прежде? – робко уточнила девочка.
– Ты глухая или притворяешься?! – заорал мужчина и отвёл взгляд в сторону. – Я уже всё сказал. Пей быстрее и ложись спать!
Амелия почувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза. Было очень обидно. Ещё никогда на неё так грубо не кричали. Она поднесла чашку к губам, но пить боялась. Раздражение мистера Вудса и взгляд, который он прятал, красноречиво говорили о неискренности. А вдруг он усыпит её, а потом унесёт к себе в больницу?
Вдруг дверь, ведущая в комнату для занятий, приоткрылась и оттуда выглянула мисс Торндайк. Лицо её было бледнее обычного, глаза покрасневшими от слёз, а губы дрожали.
– Джек, прошу тебя, не делай этого, – голос гувернантки звучал тихо, но девочка без труда расслышала каждое слово.
Доктор повернулся к учительнице, и пальцы его сжались в кулаки.
– Немедленно закрой дверь, Джорджия, и жди меня там! – угрожающе прорычал он сквозь сжатые зубы.
Мисс Торндайк тут же скрылась, затворив за собой дверь, а мистер Вудс повернулся к Амелии.
– Ты всё ещё не выпила лекарство?! – его глаза бешено выпучились, уставившись на девочку. – Хочешь, чтобы я влил его в тебя силой?!
Он даже сделал шаг к кровати, и Амелия торопливо стала пить горькое снадобье большими глотками, едва не захлёбываясь. Когда чашка опустела, доктор вырвал её из рук девочки и широкими шагами направился к выходу.
Дверь захлопнулась. Амелия опустилась на подушку и натянула одеяло до самого подбородка. Ей было по-настоящему страшно. Почему мистер Вудс так взбесился? Что за порошок он высыпал в её чашку? Амелии исполнилось всего двенадцать лет, но глупой она не была и понимала, что лекарства, выпрямляющего ногу за одну ночь, не существует. Может он решил отравить её? Но зачем? Она ведь не сделала ему ничего плохого.
Раньше у них был семейный доктор, которого звали Томас. Его все любили. Когда приходил Томас, то в доме слышался его бодрый весёлый голос, и все тут же невольно начинали улыбаться, даже ворчливая экономка миссис Френч. Если Амелия простужалась, то доктор Томас давал ей сладкий сироп от кашля и шутил, что такая рыжая, как солнышко, девочка не должна болеть простудой.
Он всегда был гладко выбрит, выглядел очень ухожено и опрятно, в руках носил кожаный саквояж со множеством блестящих загадочных инструментов, а осматривая девочку, надевал белые перчатки. Доктор Вудс был полной противоположностью Томасу. Одежда его всегда казалась пыльной и засаленной, борода нечёсаной, руки грубыми, а под ногтями виднелась грязь.
Девочка не могла понять, почему гувернантка не позвала доктора Томаса лечить её. Может, отец после смерти мамы решил, что прежний доктор не справился со своими обязанностями? И всё же папа никогда не нанял бы мистера Вудса - ему не нравились люди, которые так себя запускают.
Амелия почувствовала, что ей становится холодно. Её начал бить озноб, руки и ноги заледенели. В животе тоже происходило что-то непонятное. Где-то внутри появилось жжение. Оно разрасталось, накатывая волнами. Несмотря на то, что конечности оставались холодными, всё тело стало наливаться жаром. Дышать стало трудно.
Может быть, следует позвать доктора? Амелия попыталась подняться с кровати, но желудок отозвался резкой болью. Девочка застонала и опять легла. Ей пришлось повернуться набок и подтянуть колени к груди. Боль то отпускала, то снова накатывала. В животе словно ворочался огромный еж. При каждом его движении иглы царапали и рвали её нутро. Амелия каталась по кровати и стонала, прижимая руки к больному месту. Она попыталась позвать на помощь, но к горлу подкатила тошнота, и девочка закашлялась.
Всё её тело теперь трясло словно в лихорадке, холодный липкий пот выступил на лице, затекая в глаза. Амелия стащила с себя одеяло и, превозмогая боль, стала подниматься с кровати.
«Боже, я не хочу умирать! – билась в голове отчаянная мысль. – Пожалуйста, пусть мне кто-нибудь поможет, умоляю! Я стану хорошей, буду мало есть и спать. Я буду всё время молчать, перестану улыбаться, выучу всю Библию наизусть. Только бы прекратилась эта невыносимая боль!»
Амелия очень боялась смерти! Мисс Торндайк говорила, что она некрасивая и непослушная девчонка, и таких Бог не любит, и если Амелия умрёт, то никогда не попадёт на небеса к маме, а будет вечно мучиться в аду. Это её пугало больше всего.
И это дало ей силы подняться с кровати. Девочка опустила ноги на пол, неуверенно сделала шаг, и тут же её скрутил новый приступ боли. Такой сильный, словно желудок вырывали из тела живьём. Она упала на пол и захрипела. В глазах потемнело. Сердце билось всё реже и реже. Амелия поняла, что сейчас умрёт, и спасти её будет уже невозможно.
глава 4.
Она лежит на холодном полу, её тело сотрясают предсмертные судороги, рот открыт в беззвучном крике, зрачки закатились вверх, видны только белки с красными прожилками мелких сосудов.
Это были последние секунды жизни Амелии Ричардс, но мозг её ещё продолжал работать, а перед внутренним взором мелькали мгновения жизни. Такие чёткие, словно они снова повторяются в настоящем времени.
Вот она ещё совсем маленькая. Девочке всего пять лет. Папа держит её на руках и несёт к воде. Он ступает босыми ногами по золотистому песку, залитому ярким светом, а впереди видна бескрайняя водная гладь. Небо невероятно синее и огромное. Порывы ветра играют с волосами, треплют рыжую чёлку девочки. Волны с тихим шелестом набегают на берег, касаются папиных ног и, пугаясь, отползают обратно. Папа такой сильный, добрый и надёжный!
– Вода очень тёплая, – слышится рядом нежный голос мамы. – Амелия, тебе, несомненно, понравится море.
– Нет! Я не хочу в воду! – пугается Амелия и цепко хватается за папину руку.
– Не надо бояться, милая, – ласково говорит мама. – Папа тебя держит. Он никогда и никому на свете не позволит обидеть свою «Рыжую тыковку». Никогда…
Видение тускнеет и сменяется другим. Она уже в своей детской комнате. Нянюшка Агата пытается загородить своим телом дверь, но Амелия на четвереньках шустро проползает под её подолом, выскакивает в другую комнату, а затем в коридор. Няня что-то кричит вслед, но девочка не слушает. На её глазах слёзы.
Она бежит босиком по холодному полу к маминой спальне, и хоть знает, что мамочки больше нет, девочка будет стучать в двери и звать её, надеясь на чудо…
Воспоминание пропадает. В памяти возникает зелёная лужайка и гнедая кобыла с блестящими умными глазами. Девочка слышит, как мисс Торндайк отчитывает конюха. Если Амелия сказала тогда, что чувствует себя плохо, остановило бы это гувернантку или она не стала её слушать?
Перед мысленным взором вспыхивает следующий кусочек памяти. Амелия сидит на кровати, а доктор Вудс и горничная выходят из комнаты, неплотно затворив за собой дверь. Слышится их невнятное бормотание. Девочка забирается на кровать с ногами и смотрит на настенные часы.
Это уже было, и Амелия точно знает, что доктор войдёт в комнату только через пятнадцать минут. Можно успеть дойти до двери и узнать, о чём он говорит с мисс Торндайк. Но девчонка на кровати всё сидит и боится встать. Амелия видит её словно со стороны – видит себя саму. Это так странно – рассматривать себя. Можно сосчитать все веснушки на лице, можно заглянуть в глаза и разглядеть выражение испуга. Амелия была сейчас словно бесплотным духом, душой, которая вернулась на несколько минут назад и застала себя на прежнем месте. Только эта девочка, сидящая на постели, не знает, что будет дальше, а Амелия знает, что доктор Вудс вернется через несколько минут, всыплет какой-то порошок в лекарство и заставит девочку выпить. И потом ей будет очень плохо. Надо попробовать вселиться в неё, как это произошло в прошлый раз.
Бесплотная сущность Амелии приближается к напуганной девочке. Ближе… ещё ближе. Расширенные детские глаза заслоняют собой весь обзор. Амелия чувствует, что проникла в тело. Она уже ощущает руки и ноги, может двигаться.
Голосок девочки в голове что-то испуганно бормочет, но Амелия мысленно успокаивает её: «Не бойся. Так нужно. Я должна занять твоё тело, чтобы спасти нас». Голосок звучит всё тише. Он смирился, принял её, словно слился в одно целое с сознанием Амелии.
Как это произошло? Почему воспоминание вдруг стало реальностью? Амелия совершенно не понимает, как такое могло случится. Может быть, сейчас она всё так же лежит на полу, трясётся в предсмертных судорогах, а всё происходящее – это только видение?
Девочка ущипнула себя за руку. Больно! Похоже, что всё взаправду. Наверное, милостивый боженька услышал её молитву и сделал так, что она вернулась на час назад. А может мамочка с небес помогает ей?
Амелии как-то удалось освободить своё сознание, свою душу, и с помощью воспоминаний перенестись во времени. И не просто перенестись, но и вселиться в своё же тело. Может быть, позже она подумает об этом, а сейчас нужно узнать, о чём говорят гувернантка и мистер Вудс.
Амелия пошевелила кистями рук, покрутила головой. Тело слушалось её, как и раньше. Она взглянула на часы. Доктор вернётся в комнату через двенадцать минут. Надо спешить.
Девочка опустила ноги на пол и попробовала встать. Её больная нога, действительно, оказалась короче другой – это было заметно даже из-под подола длинной ночной рубашки. Амелия сделала шажок, получилось очень неуклюже. Ей пришлось опираться на всю стопу здоровой ноги, а вот другой ногой она могла касаться пола только подушечками пальцев, приподняв пятку выше. Ещё шаг… Кажется, что в распухшей лодыжке что-то «хрумкает». Это болезненно и неприятно отдаёт во всю ногу. Ничего, до двери не так далеко.
Вытянув руки в стороны, чтобы сохранить равновесие, девочка, словно канатоходец, стала потихоньку продвигаться к выходу из комнаты. Голоса теперь слышались громче, но слова всё ещё разобрать не удавалось. Надо подойти ближе. Амелия добралась до двери, ухватилась рукой за косяк и вытянула вперёд шею.
– …Но ты же говорил, что был доктором, – голос мисс Торндайк перемежался всхлипами и хлюпаньем носом. – Неужели нельзя что-то сделать с её ногой, чтобы исправить перелом? Наверное, ты неправильно накладывал бинты.
– Я никогда не утверждал, что был доктором, – громким шёпотом отвечал мистер Вудс. – Я говорил, что работал в Бетлемской королевской больнице. Я был санитаром. Но с ногой девчонки ничего нельзя было сделать - у неё закрытый перелом со смещением кости. Чтобы выправить её нужен профессионал. Ты ведь не могла позвать хирурга, Джорджия? Разразился бы скандал и приехала полиция! У тебя не было выбора, кроме как позвать меня. Я сделал всё, что мог, а ты ещё и недовольна! Вот какова твоя благодарность! И после этого, ты ещё говоришь мне о каких-то чувствах.
– О, Джек, я, действительно, благодарна тебе и люблю всем сердцем, – захныкала мисс Торндайк, – но что же нам теперь делать? Завтра приезжает мистер Ричардс! Если он увидит дочь в таком виде… Я даже боюсь представить, что он со мной сделает!
Послышался шорох одежды. Всхлипы гувернантки стали тише. Амелия представила, как мисс Торндайк уткнулась лицом в грудь доктора, а он гладит её по голове, пытаясь успокоить.
– Джорджия, сейчас не время лить слёзы, – послышался его тихий, но твёрдый голос. – Нужно действовать, и быстро. Скоро приедет хозяин, он не пощадит тебя, упрячет в тюрьму, где ты и сгниёшь заживо.
Плачь гувернантки стал громче.
– Умоляю… Джек, спаси меня… Сделай что-нибудь, – раздались слова сквозь невнятное бормотание.
– Я с самого начала предлагал бежать, выправил документы на новое имя, но ты отказалась!
– У меня нет денег, – взахлёб рыдала мисс Торндайк. – Мне некуда бежать.
– Ты говорила, что в комнате хозяйки куча всяких ценных безделушек, – голос доктора Вудса зазвучал напряжённо. – Я знаю скупщика, который отвалит за них хорошие деньги. Мы спрячемся с тобой в Бетлемской больнице, где нас точно не найдут. У меня остались там связи. А когда всё немного успокоится, мы сможем купить домик где-то на окраине и заживём счастливой семейной жизнью… Ты достала ключ от комнаты, как я тебе велел?
– Да, я достала ключ… Он в моей спальне. Я так боюсь, ведь это же воровство.
– Дура! – рявкнул раздражённо мистер Вудс. – Хозяйка мертва, украшения и побрякушки ей теперь ни к чему, а тебе они помогут начать новую счастливую жизнь! Тебе слишком мало платили, Джорджия. Забрать причитающееся – это справедливо!.. Тащи сюда ключ, а я пока закончу с девчонкой.
Снова послышались истерические рыдания и шорох одежды.
– Я тебя умоляю, Джек, не надо её травить! Смерть ребёнка останется на твоей душе до конца жизни. Бог не простит нас! Мы уговорим Амелию ничего не говорить отцу, запугаем её.
– Она видела меня, Джорджия! Она знает моё имя и может описать внешность! – голос доктора стал жёстким и злым. – Надо избавиться от девчонки! Иначе никак! Послушай, мы сделаем ей этим одолжение. Всё равно хромой калеке жизнь будет не в радость. Обещаю, что яд подействует быстро и безболезненно. Она просто умрёт во сне и ничего не почувствует. Пойми, что всё это я делаю из любви к тебе… Неси быстрее ключ и мешок побольше…
Дальше Амелия слушать не стала. Она взглянула на часы. Мистер Вудс войдёт в комнату через три минуты. Прихрамывая на больную ногу и прикусив губу от боли, она поспешила вернуться в постель. Получалось не так быстро, как хотелось бы.
Амелия едва успела добраться до кровати, упасть в неё и укрыться одеялом, как отворилась дверь и появился доктор. Он протопал своими сапожищами прямо к туалетному столику и схватил бутылку «Лауданума». Вот он плеснул жидкость в чашку, всыпал туда порошок из бумажного пакетика и направился к девочке.
Что же делать? Нельзя пить отраву! Но, если Амелия попробует отказаться, доктор силой заставит её сделать это. Надо кричать, вырываться, звать на помощь! Нет, никто её не услышит. Дверь из детской ведёт в комнату для занятий. Тут второй этаж, а вся прислуга – на первом. Чтобы её могли услышать, Амелии требуется пересечь две комнаты, выбраться в коридор и кричать во всё горло. Но мистер Вудс намного сильнее и быстрее, он не позволит ей сбежать.
– Давай пей! Это лучшее лекарство от всех болезней! – доктор смотрел угрожающе и был настроен решительно. Нечего было даже и думать о том, что его могут остановить уговоры или угрозы.
Он с силой ткнул Амелию чашкой в грудь, и ей пришлось схватить её руками, чтобы жидкость не расплескалась. Девочка поднесла посуду к лицу и попыталась поймать взгляд мужчины.
